***
Но город пуст, как божья пятерня,
просившая когда-то у меня
любви немного, прочему не веря.
Я шёл к нему века тому назад,
и не считал безусый циферблат
к моей руке пристёгнутое время.
По улицам, подобно голытьбе,
гоняли ветер хлопья голубей,
росли дома с покатыми плечами,
брусчаткой покрывалась колея,
а я всё шёл, вернее, ковылял,
ещё вернее, длил свои печали.
***
Ещё немного и песчаным ливнем
накроет Рим, последний, третий Рим,
и мы с тобой об этом говорим,
а надо бы о чём-нибудь наивном.
Допустим, о бессмертии вселенной,
но мы упрямо говорим о не-
избежности: об атомной войне,
о том, что все умрут и мы – со всеми.
А надо бы о чём-нибудь попроще:
об ангелах на маковке сосны…
Украсили рождественские сны
освоенную в бункере жилплощадь.
Уже ничто не будет повторимо,
уже никто не будет повторим,
и мы с тобой о Риме говорим,
но Рима нет, не будет больше Рима.
***
Однажды мы случайно где-нибудь
в конце вселенной встретимся и снова
соединимся в целое одно,
единое, прозрачное, большое.
Когда-нибудь окажемся вдвоём
на высоте последнего пространства
и никого не будет, ничего
не будет между призрачными нами.
Должно быть, через пару сотен лет
или, того страшнее, много позже
сойдёмся без особенных причин,
как будто никогда не расходились.
Два совершенно разных существа,
далёкие, полярные друг другу,
мы станем завершением небес,
невидимой, но ощутимой точкой.
***
Из чайной чашечки коньяк горячий с шоколадкой
я пью который день подряд, мой милый друг, украдкой.
И сладок миг, и горек вкус. Душе не до печали.
Был послан трезвый образ жи, предписанный врачами.
Мне хорошо, мне хорошо. Я без причины весел.
Уже спадает на окно, как занавеска, плесень.
Гори, гори, моя звезда, гори, гори, не падай.
Не заменить твой яркий свет ни рампой, ни лампадой.
Ах, эти странные врачи! И сами мы с усами.
Кто сможет выразить в стихах всю глупость предписаний?
Кто сможет высказать в словах, как сказочку поведать,
что лечит от ненужных дум таблетка до обеда?
Ещё чуть-чуть, один глоток – и позабуду вовсе
о том, что за моим окном решётчатая осень,
о том, как я, мой милый друг, себя в такое вляпал.
Давила правильная жизнь мне на сердечный клапан.
Трепала, точно пацана нашкодившего мамка.
У чистых помыслов совсем нечистая изнанка.
Гори, гори, моя звезда, а я допью украдкой
из чайной чашечки коньяк горячий с шоколадкой.
***
Позову, только ты не ответишь…
Ты пойдёшь стороной листопада
примерять тополиную ветошь
по-осеннему скучного сада.
Всё тебе – золотая обнова –
и пожухлые листья, и старость.
Мне бы неба чуть-чуть голубого,
на другое уже не позарюсь.
Мне бы солнце, его половинку
или меньше – погаснувший светоч.
Ко всему привыкаю, привыкну
и к тому, что ты мне не ответишь.
***
И было всё, и ты уже была,
и дети намечались, и февраль
с упорством молодой домохозяйки
мыл окна на рассвете добела
и рисовал порхающие стайки
амурчиков на стёклах, снежный вальс,
и ветер был, и ты уже была…
И газовая, старая плита
на шесть квадратов кухни, и тепла
достаточно – не думать о камине.
О том, что надо щели залатать,
не думал я, и не было в помине
ещё зимы, а ты уже была,
и ветер был, и старая плита…
И было всё без боли, не до зла.
Изгиб дивана шею не ломал,
когда в мои трясущиеся руки
ты грудь свою молочную несла,
а на плите взволнованная турка
на белом рисовала терема
кофейной гущей. Было не до зла.
И ветер был, и ты уже была
намного старше. Господи, прости.
Я забываю прошлое, вестимо.
И, кажется, теперь, без бла-бла-бла,
теряет жизнь тепло, теряет стимул…
А детям удаётся подрасти,
и всё, что было – ты уже была.
***
Ветер вьюжен, ветер вьюжен
за окном. В окно. В окне.
Был бы я кому-то нужен,
был бы кто-то нужен мне.
Забродили мысли, скисли,
настоялись в голове.
В одиночестве от мыслей
можно и осоловеть.
Я в окно глазами воткнут,
точно нож калёный в грудь.
Надо, надо выпить водки,
помолиться и уснуть.
Эй, вы, люди-человеки!
В грязь лицом ложится снех.
Если грешен, то навеки,
если вечен, то за грех.
Спать пошёл, к чертям собачим,
успокою сердце. Но…
Что за сука снова плачет
мне в открытое окно?
То ли я на этом свете,
то ли я уже на том.
Кто там?
Ветер.
Кто там?
Ветер,
ветер, ветер под окном.
Выпью водки. Водка кстати
убежавшему с ума.
На мою срыгнула скатерть
снегом пьяная зима.
От себя не отмолиться,
от себя не убежать.
Кто там рвётся белой птицей
в мою комнату опять?
Это ветер. Ветер вьюжен
за окном. В окно. В окне.
Только ветру я не нужен,
и не нужен ветер мне.
***
Над опустевшим переулком,
где даже ветер недвижим,
взлетим, душа моя, покурим
за неудавшуюся жизнь.
Нам будет радостно и больно,
плененны будем и вольны
разрезать небо голубое
до основания луны.
Оставим прошлое, помянем.
Печаль от сердца отлегла.
Последний раз играет пламень
в размахе нашего крыла.
