ВЕРБЫ
Природа не любит ущерба —
И вот не во льдах, а в тепле
Застыли три веточки вербы,
Тоскуя по доброй земле.
Поверили, видно, бедняжки,
Что полное счастье дано;
Корнями блуждая в стекляшке,
Мечтали попасть за окно.
Где снег был глубок и печален,
Земля для любви холодна —
Сегодня так много проталин!
И все без стеклянного дна.
Я ЛЮБЛЮ
Я люблю, когда лучи скупые
Держат мир на тонких волосках,
Строя утра замки голубые
На летучих золотых песках.
Воля не взволнована, как море,
Чайкам не завидуют глаза;
В отрешенном, безграничном взоре
Узнаны, как в капле, небеса.
Будто мысль в кольцо любви продели —
Так легка, туманна и тонка,
Что трепещут перед ней пределы
И дрожат немые облака.
***
Д. С.
Я сижу в своей дыре, на поселенье.
Снегу много. Денег мало. Толку нету.
На душе как на реке — оледененье,
Может быть, оно исчезнет ближе к лету.
Знаешь, Дмитрий, лишь на море — перемены:
Лед трещит, на местной ГЭС спустили воду.
Да и жизни тает лед — растут лишь цены,
Невзирая на реформы и погоду.
Помнишь девочку, робевшую меж нами,
Худосочную, со взглядом грустно-странным?
Стала смелою, со стройными ногами,
Ныне с Кушнером общается как с равным.
Что останется? Весенних дней наплывы,
Нежность сумерек, закатов акварели...
Чтоб лучи едва касались веток ивы,
И чтоб ветви ив, сквозь сумрак, чуть белели.
***
Казалось, уже ни за что и
Не стронуть громаду, а вот
Подмыты пласты и устои,
И толщь ледяная плывет.
Ломая края, середины
Оковную мощь сотряся,
Подобьем судьбы или льдины? —
Она распадается. Вся.
Свидетель безумья такого,
Поймешь ли, что ты не во сне,
И лучше томиться в оковах,
Чем грезить и петь о весне.
Но ворон как мельник смеется!
Чернеют круги на воде.
И полною грудью поется,
Уж как никогда и нигде.
***
И вновь метель в своей горячке белой
Понаворотит застругов. И мне
Грустить вечор... А утром — снег в цене,
Звучат капели всей своей капеллой!
И что там у природы на весах —
Твоя улыбка иль моя усталость?
Приснишься утром — о, какая жалость!
Апрельский снег не тает в волосах.
***
Не стой, дружок, на паперти,
Душе не все равно.
Уж плоть, не хлеб на скатерти;
Кровь в чаше, не вино.
Песочком лед ступенчатый
Посыпан у дверей,
И мальчик покалеченный
Глядит, как иерей
Справляет службу верную,
О милости моля…
И ждет зарю вечернюю
Плачевная земля.
***
Не ливанский елей
И не ладан коринфских нагорий,
А родных тополей
Распростерлась весенняя горечь.
Будто время горчит,
И остаток, оплывший на срезе, —
Как подобье свечи
За любимые выси и веси.
Что же сини молчат —
Распахнувший был молод и весел!
Что ж струится печаль,
Будто Сити и Роси кто бросил…
Груды прутьев, земля
И ледок, пережженный как сахар.
Лишь горчат тополя,
И садовник не ведает страха.
***
А жизнь... ее не зарифмуешь,
Она созвучна только смерти.
Задержишься — и затоскуешь,
Как старое письмо в конверте
От выбывшего адресата,
Как лист, не облетевший с осени:
Захочет с новыми — куда там!
Такой нелепый в майской просини...
***
Измятый плащ и вместо шпаги посох,
Но я люблю — так могут лишь калеки —
Медлительность дорог, открытый воздух,
Воскресших листьев долгожданный лепет.
Провинция, мой стих стучит в твой ставень
И бабочки колышет сонный парус.
Нигде вольней душа не расцветает,
Покинутей — не почивает старость.
Здесь не страны, земли не чуя темень,
Доходит мысль до простоты творенья,
Что всякий луч и стебель — несомненен,
Как вечность, проводя пустое время.
***
Луч, стеклом окна задет,
На лучины стал колоться.
Божья родина — весь свет
До звезды на дне колодца.
Даже если нет звезды,
Свет дойдет, печаль растает.
Как душа, в ковше воды
Дремлет щепка золотая.
***
Наполнен мир сияньем и тоской
И пальцами лучей тенистость лепит,
Едины в нем кладбищенский покой
И молодой листвы задорный лепет.
Лишь сло́ва жрец, как древний иудей,
Пытает камни слов — звучать им нечем.
Ну как, век коротая средь людей,
Не сознавать, что слишком человечен
И свет в листве, и шорох от костра?..
Оставь тщету! Тогда поверить смог бы
У дерева бессмертья — в тень креста,
У дерева познанья — в поиск смоквы.
***
И смысла не отбрасываю тень я —
Глухой сорняк неполотой гряды;
Сон для меня, что дождик для растенья,
Как будто в уши налило воды.
И бабочка порхает над теплицей,
И зайчик света прячется в дресве.
Боярышник, как истинный патриций,
Надежно сон мой приютил в листве.
***
День ото дня полней поток забвенья.
Шумят ветра, деревья шелестят,
И мотыльков июльские раденья
Не разделяет, не вбирает взгляд.
Лишь иногда, когда воды свеченья,
Волненья трав и овеванья крыл
Так влюбчивы, так лишены значенья, —
Я вспоминаю, что и сам любил
Игру надежд, причуды наважденья
Сквозь нежной грусти тонкое стекло.
Светились, бились капли, и весь день я
Глядел, как даль дождем заволокло.
***
Телу легко затеряться в толпе,
А душе — в одиночестве.
Вот я иду по заросшей тропе,
Исчезающей в творчестве.
Боже, как зримо поется в глуши,
Быть бы только внимательным!
Ты меня словом, как есть, оглуши,
Самым верным и дательным.
Словом, разрушившим лет города,
Воскресившим, как спящую,
Девочку, что не придет никогда
В мою жизнь настоящую.
***
Лирика становится цинична,
Если все в ней лишь предмет всего,
Если звук души и нота птичья —
Только знак бессилья твоего.
Где цари, что цензорами слыли,
Где пророки, что глаголом жгли?
Не достать одних из-под земли,
До смерти других позалюбили.
И в душе, блуждающей в дыму,
И в стране, где пошлое в почете,
Лирика бывает на излете
И почти не слышной никому.
Но бывает!.. Птица в светлой роще
Так звенит иль речка меж камней —
Чем безвестней, тем родней и проще;
Чем родней, тем тише и грустней.
