- Ну ладно, кошкину еду с цветочками пускай мамам отдадут, но что им делать с Булгаковым на русском языке? – почти весело рассуждал Феликс, шагая вверх по 10-ой авеню. Путь от гаража до дома – короткий, на одну сигарету, но не рекомендуется таксистам светиться c куревом в пять утра, возвращаясь с выручкой, - лишний шанс нарваться на мелких грабителей.
Полтора часа назад, в 3:30 p.m., Феликс заехал в круглосуточный «Вестсайд маркет» на 76-ой и Бродвее, взял две банки «Фриски» - для кота, багет с семечками, пол-фунта рокфора и букет красных гвоздичек – жене Алисе по случаю Дня Святого Валентина. Решив закончить смену пораньше, отправился в гараж, что на 44-ой стрит.
И – надо же беде случиться! не гоняйся, поп, за дешевизной, - подрулил на секундочку к «Джентльменскому топлесс-клубу» на 51-ой, к четырехчасовому разъезду. Вместо пьяного джентльмена, в такси впорхнула белокурая девушка со спортивной сумкой, видимо студентка, возбужденная «танцами с шестом» и хорошим заработком. За ней влезла тетка постарше, черная, на студентку не похожая. Да и на танцовщицу тоже.
Меньше чем через десять минут белая девушка вышла на 96-ой возле Центрального парка, а черная отправилась на 116-ю и Ленокс Авеню, переименованную - в честь негритянского активиста-экстремиста – в «Бульвар Малькольма Икса». Там, помахав издалека двадцаткой и получив сдачу, чернушка сунула Феликсу в руки мятый доллар и выскочила на улицу. Феликс – опрометчиво – выскочил следом. На углу бульвара кучковалась группа подростков – последователей борца за расовое равноправие. Феликс едва успел плюхнуться обратно на сиденье и схватиться за руль...
Они налетели со всех сторон, как летучие мыши. Кто тащил его из машины, кто оттягивал вверх ручной тормоз, кто дербанил карманы куртки, кто-то, естественно, и сумку слямзил. Со снедью, цветочками и книжкой Булгакова.
Отлетели столь же внезапно, как налетели, и - вернулись на свой угол. Феликс подал машину немного назад и стал смотреть, якобы запоминая лица. «Якобы», ибо, как писал поэт: «в темном сквере, сделав сто четыре круга, черный Томми с черной Мэри не могли найти друг друга». Потом подошла девушка-парламентер и с улыбкой попросила: - Don’t call the police...
Ну и что им теперь делать, с Булгаковым?
Феликс поднялся на свой третий этаж и попытался открыть дверь. Понятно: дверь была на засове с той стороны, а телефон отключен. Громко колотить по металлу и будить соседей не хотелось. «Вот тебе, бабушка, и Валентинов день», - пробурчал он и, оставив пакет с пивом и тяжелую куртку у входа, отправился в свою квартиру по другому, проверенному, маршруту. Обойдя дом, Феликс подтянулся к пожарной лестнице, поднялся на третий этаж и, достав одной ногой до подоконника, а рукой до фрамуги, переместился к окну ванной комнаты. Протиснувшись в форточку, он сполз головой вниз в саму ванну – благо, в ней не замачивали белье и не засаливали огурцов.
Алиса, похожая на Софи Лорен, в свои 32, спала, раскинувшись на широком, королевского размера, матраце, и сердиться на нее не было никакой возможности. Будить ее «долгой тропой расцветающих лилий» Феликс тоже не стал, хотя и очень хотелось.
Проснувшись в полдень, Феликс решил сходить на свою основную работу - в Книжную базу-издательство украинской литературы «Свiт», в даунтауне. Позвонил Ионе Карловичу, издателю, сообщил, что вечером свободен.
- Да, Феликс, приходите, пожалуйста, разгребать наши конюшни. Пришло два письма с заказами и бандероль из Симферополя. Вы очень нужны. Ровно в 3 часа - жду.
Вообще-то, Феликс мог бы прийти и в 5, и в 6, или вовсе не приходить: во-первых, работа была волонтерская, а во-вторых, Иона Карлович Феликса любил.
До этого Иона Карлович любил Дражинку. Дражинка был серб: драчун, наркоман и магазинный вор. За что его и депортировали в Канаду, к папе с мамой. Феликс был тех же 30-ти лет от роду, но намного лояльней. Иона Карлович ему в отцы годился – 49.
Работали молча. Курили. Лишь раз Иона Карлович обронил:
- Сегодня Гера зайдет.
- Зачем? – как можно безучастней спросил Феликс.
- За чеком, конечно, - улыбнулся издатель и снова погрузился в рукопись.
Гера была знойной малоросской с восточными корнями, подобно Анне Горенко - Ахматовой. Стихи писала столь же отчетливые и выверенные. Было ей 25. Был и муж – урожденный нью-джерсиец, пьяница, за которого вышла по расчету. Вообще, Гера была «не по мужикам». Возможно, с тех пор, как ее изнасиловали в парке им. Тараса Шевченко в Киеве. Феликс и сам не мог разобраться, как он ее любит. Платонически? Но ему нравился и нос с горбинкой, и подвижные руки в браслетах, и загорелые ноги в мексиканских шлепанцах. Физически? Но не писал он ей стихов ночами и трепет не пробегал по телу от случайного прикосновенья...
Втроем они отправились в бар на 8-ю стрит между Второй и Третьей Авеню, оно же – «Место святого Марка» - центральный променад неформальной публики: панков, хиппи, рокеров и «нарков» всех сортов, соответственно. Однако бар «Корни травы» (т.е. «Простой люд») был «коренным», традиционным. Здесь Иона Карлович становился разговорчив, блистал эрудицией и, несмотря на дурное произношение, знанием английской лексики, чем затмевал даже бармена Джона, который, казалось, знал всё. Гера, прожившая две трети своей биографии в Москве, была отчаянной украинофилкой, и Феликс, подвыпив, ненадолго с ней повздорил, отрицая автономию украинской нации, тогда как Гера уверяла, что вся русская наука вышла из «Арифметики Магницкого» 1703 года. Но потом она заторопилась в церковь на 2-ой стрит, и Феликс увязался за ней, оставив погрустневшего Иона Карловича допивать пятый «джин с тоником» в одиночестве.
В русской православной церкви они оказались единственными «кавказцами», то есть людьми белой расы, – остальные были негроидами, впрочем как и сам поп. Служба велась на английском с восточно-гарлемским акцентом.
Потом Феликс провожал Геру до электрички, которая ныряет под речку в штате Нью-Йорк, а выныривает только в штате Нью-Джерси. Хотя, казалось бы, почему не сделать промежуточную станцию под полноводным Гудзоном? Мало ли, кому чего там надо? Назвать, например: Mid-River Place… Рассуждая об этом и об альтернативности любви к двум женщинам одновременно, Феликс перепрыгнул через турникет и довел Геру до дверей поезда. На обратном пути его уже встречали полисмен в паре с полис-вумен, они вежливо одели его в наручники и отвели в подземную каталажку. Как в любой праздничный день, народу там набралось порядочно: в основном, черные и мексиканские «писальщики» в неположенных местах. Один белый – прилично одетый молодой человек - гордо представился магазинным жуликом со стажем. Just not my day, - весело заметил он. То ли по причине нехватки места, то ли по поводу праздника любви, но через четыре часа, не дожидаясь утреннего судебного разбирательства, Феликса отпустили. Ограничились штрафом, примерно равным вчерашнему заработку.
Возвращаясь в свою «Чертову Кухню» - так называется район города со времен испано-ирландских уличных войн 50-х годов, - Феликс взял «9 жизней» для кошки, пару банок «Сумасшедшего жеребенка» для себя и красную сердечкообразную коробку конфет – жене Алисе.
- Пол-четвертого... Засунь ты эту коробку, знаешь куда? – зевнула Алиса и отправилась спать.
P.S. В этой истории – всё правда, кроме парка Тараса Шевченко в Киеве.
А. Гаркин. Родился в Москве в начале оттепели. В Нью-Йорке скоро уж 30 лет. Печатался в русскоязычной прессе.
