Я позвонила тебе: «Весна!»,
Ты отвечаешь, что чистишь крышу.
Солнце плавает как блесна
В ярком надраенном небе… Слышишь?!
Капель тяжелых настырный стук,
Мокрые всхлипы все громче, чаще,
Снег растекается сразу, вдруг,
Птицы в своих вавилонских башнях
Громко галдят на чужих наречьях!
Долго вникаю в гортанный говор
Черных грачей.
Три часа до встречи…
Вечером ты возвратишься в город.
Руку на сердце мое скорей:
Слушать, оберегать и слушать;
Пусть там потоп из семи морей,
Но мы с тобою находим сушу —
Маленький остров, а может, плот,
Дерево влажно скрипит и стонет,
Нет! Не раскачивай…мы утонем…
Позже, когда нас с тобой прибьет
К берегу ночью, рукой слепца
Тихо дотронусь я до лица —
Ты улыбаешься под ладонью…
***
Полуденный июньский горизонт
Расплавился в зеленой перспективе
Холмов, лощин, извилистых дорог,
С игрушечным пыхтящим паровозом:
Во всем, что набросал небрежно Бог,
Я вижу вдохновенье, первообраз.
Сюжет, который движет человек,
Мгновенье длится, краткий промежуток,
Но смерти взгляд, беспомощный и жуткий,
Сегодня вечной жизнью побежден.
Она поет в траве, на теплом склоне,
Где выгнул ветку ежевичный куст —
Дотронулся, как юноша влюбленный…
Воскресной литургии сладкий вкус
Еще во мне. И мой Адам глядит,
Глазами голубиными ласкает…
Здесь, на вершине дня, спокойно спит
Кусочек нерастраченного рая.
***
Все хорошо на свете:
Солнце играет с тенью,
Бабушку ждет порожек,
Точно барьер огромный,
Дети играют в числа,
Гусеница в свой кокон
Падает словно в саван,
И ничего не знает:
Завтра же будут крылья,
Радостный день в полете!
Все хорошо на свете,
Кроме честного взгляда,
С которым ты врешь о важном.
Если я в такт киваю,
То умирает нежность:
Та, что в себя впитала
Солнечный свет, порожек,
Бабушку с гордым видом,
Бабочку, деток, числа —
Все, что зовется жизнью…
LAST TIME
Солнце было такое, что выгорало небо:
Яркое, золотое, круглое, как монета.
И кучевые овцы тихо паслись на юге…
Глядя, как он смеется, пряталась я в испуге:
Вдруг кто-нибудь подсмотрит, разорит наше счастье…
На покрывале стертом львы разевали пасти.
Сыр, помидоры, хлеб, термос с холодным квасом —
В чашке плескалось небо, мы выпивали сразу
Квас и горячий день, после — закат багряный;
Солнце катилось в тень, падало в океаны,
Наш покидая кров. Вечером поздно, дома,
Мы целовались вновь на пятачке балконном,
Спрятавшись за плющом, белым от лунной пыли…
И все было хорошо, пока я его любила.
СРЕТЕНЬЕ
Ты маленький и легкий потому,
Что больше я принять пока не в силах.
Тут голуби, цветами пахнет, мирром,
Я, приклоняя голову, стою.
Как долго длилось ожиданье чуда
(Как я не высохла, не превратилась в пыль!)
И каждый день молитвой скорбной был,
Такой унылой, безнадежной, скудной...
Побудем здесь еще, младенец мой,
Мне страшно выходить с тобой за двери:
Не чувствовать тебя, а только верить,
Что мои руки обрели покой.
Мне страшно, что однажды на пути,
Забыв свою божественную ношу,
Я от безверия возьму и брошу —
Сомнения мешают мне идти.
В какую почву бросил ты зерно —
В крапиву жгучую, в пустую лебеду?..
Умрет во мне и прорастет оно.
Сейчас, я выдохну, открою дверь. Иду…
ПЕРВЫЙ СНЕГ
Ася придумывает новые слова. Саша —
нахалá, а тетя Надя — ошалúца.
Наверное, это смесь шалуньи с озорницей…
Твое второе лето как вопрос
Незаданный прошло. Зато зимою
Ты научилась говорить со мною,
Ты научилась спрашивать. Теперь
Я этот день кручу, как кинопленку:
Вот первый снег, вот женщина с ребенком,
А с ними непонятной масти зверь;
Вот ты бежишь, потом, давясь от смеха,
Глотаешь крупные икринки снега.
Я отбираю, жалуюсь, кричу,
Смеюсь, не выдержав своей суровой роли,
Ты припадаешь к моему плечу
И спрашиваешь: «Что это такое?»
Ты опускаешь полукружья век,
И время замедляет свой разбег…
И я, как первозданный человек,
Дарю названье: «Детка, это — СНЕГ…»
***
Аська подходит ко мне в шубе и с кошелкой:
«Продавщица, дайте нам двух мыльных пузыря и батон, —
протягивая руку с бумажкой, — за десять километров».
Продайте нам немедля
Два мыльных пузыря!
Ах, нет у вас? Простите,
Тогда пришли мы зря!
На бережке диванном,
На сахарном песке,
Моя абракадабра
Сидит в одном носке.
Кричит на чистом птичьем:
«Каррузо! Айрон-брю!»
Я в тон ей отвечаю:
«И я тебя люблю».
ТИХИЙ ЧАС
Ходиков нервный тик.
Замер диван, комод…
Смолк оглушительный крик,
Аська ревела, как бык,
Громче — как бегемот!
А сейчас улеглась, обмякла…
Спит крикунья и вракля,
Шантажистка, задира —
Ну и спи, котеночек, с миром…
Молча слезы твои смахну
И сама полчаса отдохну…
ВЕЧЕР
Мишки, зайчики на пеленках,
Утомленно пыхтит утюг.
Снова плач моего ребенка —
Заколдованный это круг.
Сердце, словно слепая птица:
Глада, мора, дурного глаза,
Всего, Асенька, сразу
Глупая мама боится.
Что же тебе не спится,
Доченька? Метры ситца,
Мишки, зайчики… Спать хочу.
Оплывает и льнет к плечу
Голова.
Подушка
Осторожно прижала ушки.
Ждет…
***
Я разучилась говорить. Молчать
Становится привычным делом, милый…
Печать на сердце, на устах печать:
Слова когда-то потеряли силу,
А может, ты утратил раньше слух,
Но взвешивать, кто виноват из двух
Мне незачем теперь. Не это важно —
Я постепенно таю. Голос влажный
Учусь скрывать на те часы, покуда
Со мною ты: красивый, яркий, ртутный,
Со мною рядом. Пение воды
Не слышишь ты, не чувствуешь беды…
И стану паром я, воспоминаньем,
Свиданьем, разорвавшим наспех жизнь…
Нет! Не допустишь — за меня держись:
Не протеку сквозь пальцы,
гордым камнем
Не обернусь, неверная, в горсти,
Я буду глиной — мягкою, живою,
Я буду плодоносною землею,
И даже если попрошу: «Пусти…»,
Не отпускай меня.
***
Ангел трогает печенье
И в окно мое глядит:
Серых кустиков смятенье,
Гололед, унылый вид.
Лбом ловлю дрожанье рамы,
Смотрим на одно и то же.
Щели, холод дразнит кожу,
Воздух хлещет как из раны.
Так стоим мы час и месяц,
Год приходит, год уходит —
Ничего не происходит.
НИЧЕГО НЕ ПРОИСХОДИТ.
Что за пост мы охраняем,
Мой Хранитель? Что за дело
Мне до тайны мирозданья,
Если я заледенела
От безликих дней недели,
Где есть только Воскресенье…
Пост солдатский, ветер, щели —
В этом все мое спасенье?!
Ангел двигает перстом,
Смотрит вдаль светло и строго.
Он, наверно, видит Бога…
Я — дорогу за окном…
