Если sine ira et studio сопоставить труды российских историков и писателей, посвященные Крымской войне, с фактами, кои изложены в документах, то создается впечатление, что история не столько наука, сколько искусство трактовки, а порой и подтасовки фактов. Что мы и постараемся показать в этой маленькой документальной повести об одном из главных героев той войны, об адмирале Нахимове. Его действительная роль в обороне Севастополя резко отличается от нарисованной живописцами русской Клио. Собственно говоря, именно он стоял у истоков той войны, именно его Синопская победа стала casus belli для Англии и Франции и вскоре аукнулась бомбардировками базы блестящего Черноморского флота и самоутоплением его кораблей. Причем топил их сам Нахимов…
Но к делу. Уже пятнадцати лет от роду Нахимов ступил на палубу и затем полжизни провел на ней, дослужившись до вице-адмирала. Но полным адмиралом стал на суше, утопив больше своих, чем вражеских кораблей. Умер от вражеской пули, как и Нельсон, но тот погиб в море, выиграв множество сражений, а на счету Нахимова лишь Синоп, ставший причиной проигранной войны и гибели родного флота. Так что палубы для смерти не нашлось, пришлось искать ее на бастионах…
Обычно эту историю пишут красками патетическими, но дьявол кроется в мелочах, поэтому обойдемся без чрезмерных патриотических восторгов и опишем дело так, как оно изложено в документах. Итак, история сия начинается 8 (20) сентября 1854 года.
Впрочем, нет. Начинается она с блистательной Синопской победы, в честь которой матросы российского флота носят на гюйсах одну из полосок. Сразу после возвращения кораблей победителей появился приказ № 252 начальника штаба Черноморского флота В.А. Корнилова. Он, как и Нахимов, прекрасно понимал, чем эта роковая победа обернется и после возвращения из сожженного Синопа издал следующий приказ:
«О приведении флота в боевую готовность и назначении П.С. Нахимова командующим отрядом судов, защищающих вход в Севастопольский рейд.
5 декабря 1853 г.
1. Стоящим на рейде кораблям «Париж», «Чесма», «Святослав», «Гавриил» и имеющим присоединиться к ним «12 апостолов» и «Храбрый» установить по данной диспозиции с тем, чтобы суда эти, кроме «Гавриила», стояли в совершенной готовности сняться по востребованию в море».
Дело в том, что в Босфоре стоял мощный англо-французский флот и Россию сугубо предупреждали не трогать турецкие порты. Царь не внял и в итоге 8 (20) сентября 1854 года любимец царя светлейший князь Меншиков с треском проиграл Альминское сражение. Он бежал, бросив раненых и Севастополь на произвол судьбы, а уже на следующее утро в городе состоялось совещание, на котором капитаны и адмиралы во главе с Нахимовым решили утопить свои корабли на входе в бухту, дабы предупредить прорыв в нее «просвещенных мореплавателей». Между прочим, незадолго до того именно Корнилов показал на практике возможность такого прорыва!
Корнилов возражал, но Меншиков пригрозил выслать его из Севастополя и 14 (26) сентября адмирал пишет в своем журнале-дневнике: "Слава будет, если устоим, если же нет, то князя Меншикова можно назвать изменником и подлецом... Если бы я знал, что он способен на такой изменнический поступок, то, конечно, никогда бы не согласился затопить корабли, а лучше вышел дать сражение двойному числом врагу".
Ситуация сложилась критическая. Враг в больших силах подходил к городу, в котором почти не имелось армейских частей. Единственная надежда была на флот, и 11 (23) сентября пришел с «бивуака под Севастополем» приказ Меншикова №40, которым князь поручил оборону северной части города Корнилову, а южной ‑ Нахимову. Возражения последнего, что он не может быть хорошим сухопутным генералом, князь отклонил, адмирал приказ выполнил – и поневоле стал душой обороны.
Так утверждают все российские историки и биографы Нахимова.
Нахимов остается не у дел
Но так ли это? Самый известный из них, академик Тарле пишет, что адмирал вынужден был повиноваться, но Евгений Викторович лукавит! Нахимов службу знал и уже на следующий день обратился к вице-адмиралу Станюковичу, командиру порта и военному губернатору в Севастополе, с рапортом:
«Будучи назначен по распоряжению е. с-ти кн. Меншикова заведывать морскими командами, отделенными для защиты южной части Севастополя, я не могу в то же время командовать судами, стоящими в настоящее время на рейде. О чем имею честь донести в. пр-ву и покорнейше прошу разрешить мне спустить флаг и поручить [эскадру] младшему по мне флагману».
Он просит оформить свой уход с поста флагмана эскадры в соответствии с требованиями устава. Действительно, для «заведывания» на суше он обязан был передать командование эскадрой, что и подтверждается более поздним его рапортом Главнокомандующему Южной армией и морскими и сухопутными силами в Крыму генерал-адъютанту М.Д. Горчакову:
№ 19 12 марта 1855 г.
В Севастополе.
Эскадра судов Черноморского флота, расположенная в Севастополе, состоит по сие время под моею командою. Вновь возложенные на меня обязанности командира порта и временного военного губернатора, требуя моего присутствия на берегу, отымают у меня возможность выполнять первую согласно Морского устава, поставляющего непременным правилом безотлучное пребывание адмирала на вверенной ему эскадре, а потому, докладывая об этом вашему сиятельству, я имею честь покорнейше просить разрешения спустить свой флаг, поручив начальство над эскадрою г-ну контр-адмиралу Юхарину. …
Вице-адмирал Нахимов.
На рапорт тут же была наложена резолюция Горчакова: «Главному штабу. Разрешить. 13 марта».
Итак, «Морской устав поставляет непременным правилом безотлучное пребывание адмирала на вверенной ему эскадре» и формально сентябрьский Нахимов был прав. Меншикову следовало четче формулировать свои приказы. Неформально же Нахимов мартовский к моменту написания второго рапорта дневал и ночевал на берегу, нарушая устав, и если думал о своих кораблях, то лишь с одной целью. С какой? Об этом и статья.
Итак, что же ответил на сентябрьский рапорт Нахимова Станюкович? Его резолюцию русские историки в своих трудах дружно опускают. Почему? Да потому что она камня на камне не оставляет от нарисованной ими эпической картины! Станюкович пишет:
«Е. с-ть кн. Меншиков приказал мне не приводить в исполнение приказа, которым в. пр-во назначены заведывать морскими командами на берегу, а потому и прошу оставаться на рейде с флагом». РГАВМФ.— Ф. 920.— Оп. 11.— Д. 32.— Л. 18. Подлинник.
Весьма неожиданно, не так ли? Нахимов, самый авторитетный черноморский адмирал, герой, увенчанный лаврами Синопского победителя, ‑ не был допущен к руководству сухопутной обороной Севастополя! Его оставили на быстро терявшей боевое значение эскадре. Так что напрасно современники сетовали, что в начале осады его оттерли от дел обороны. Он действительно оказался на вторых ролях, но по своей вине, теряя время на формальности в момент, когда все висело на волоске. Тогда как Корнилова формальности не смущали, он смело брал ответственность на себя, во все вникал, за все хватался, оттого и стал душой обороны.
А далее произошло еще одно событие, описывая которое, русские историки замалчивают факты. Они, впрочем, ясно изложены флаг-офицером Корнилова А. Жандром в его книге «Материалы для обороны Севастополя и для биографии Владимира Алексеевича Корнилова» (СПб. 1859). И говорят они вот о чем.
Подойдя к городу, неприятельская армия не решилась на штурм и 13 (25) сентября двинулась с Бельбекских позиций на восток. Движение было замечено с башни на крыше морской библиотеки, самого высокого места города: поток красных английских мундиров тянулся на Мекензиеву гору и спускался оттуда в долину Черной речки. За ними шагали французы и тысячи штыков сверкали под солнцем.
Так европейцы совершили решающую ошибку. Вместо немедленного штурма, однозначно обещавшего быстрый успех, они, обладая подавляющим превосходством в силах, двинулись в обход! Но защитникам Севастополя легче не стало и все с тревогой ожидали дальнейших действий врага. Ведь все силы были брошены на усиление Северной стороны, на Южную их просто не хватало. Тем более что она практически не была укреплена.
Но особенно опасался Нахимов. Он решил, что Ганнибал уже ломит ворота и даже будучи отстранен от командования на суше, еще до появления врага на горизонте, отдал приказ, который академик Тарле назвал знаменитым. Кажется, напрасно. Не думаю, что сарказм входил в его планы…
«Знаменитый» приказ Нахимова
Тарле сетует ‑ мол, Нахимов считал невозможным с ничтожными силами удержать слабо укрепленную линию обороны, и восхищается – адмирал решил пасть в бою. Помня же медленность затопления линейного корабля «Трех святителей» на входе в гавань (тогда пришлось ускорить процесс орудийным огнем парохода «Громоносец»), он приказал привязать к бортам кораблей смоляные кранцы, чтобы сжечь их в случае захвата города. Он имел под рукой всего пять с половиной резервных батальонов, с которыми нечего было думать об успехе обороны. И, как пишет Жандр, был уверен, что Корнилов не даст ему собранных на Северной стороне морских батальонов.
Но почему? Неужели они не делали общее дело? И что толку в удержании Северной стороны после сдачи Южной, а тем самым и гибели флота? Странно как-то все это выглядит на фоне той едва ли не братской дружбы и взаимоподдержки двух великих адмиралов, которая усиленно декларируется в российской историографии и действительно наблюдалась до рокового дня 8 (20) сентября, до затопления первых судов…
Жандр сообщает об этом приказе: «В этой тяжкой крайности он видел один честный исход – смерть с оружием в руках на батареях Севастополя, и отдал в 7 часов утра 14 (26) сентября такой приказ:
«Неприятель подступает к городу, в котором весьма мало гарнизону; я в необходимости нахожусь затопить суда вверенной мне эскадры, и оставшиеся на них команды, с абордажным оружием, присоединить к гарнизону. Я уверен в командирах, офицерах и командах, что каждый из них будет драться как герой; нас соберется до трех тысяч; сборный пункт на Театральной площади. О чем по эскадре объявляю».
Приказ, конечно, героический, спору нет, но вызывает много вопросов.
Во-первых, Нахимов поспешил с ним. В тот день неприятель встал поздно после тяжелого ночного марша, а затем повторил ту же ошибку, что и на севере: вместо того, чтобы с распущенными знаменами и под барабанный бой сразу взять город, англичане двинулись к Балаклаве, а французы стали лагерем на Федюхиных высотах.
И если Тарле назвал этот приказ знаменитым, то отчасти он прав. Приказ действительно знаменит! Он знаменует если не панику, то растерянность, охватившую адмирала. И то, что описание обороны Севастополя у Тарле по каким-то причинам сильно уступает его блестящему анализу дипломатической переписки и виртуозному разбору международной политики. Академик чрезмерно гибко трактует факты, опуская некоторые, и тем самым оказывает плохую услугу Нахимова. Адмирал был живым и сильным человеком, и если порой срывался и делал ошибки, как и все мы, то этим и интересен. Поэтому читать безудержные славословия Тарле и прочих одописцев грустно и неловко.
Грустно, потому что жаль Нахимова. Неловко, потому что он не имел права отдавать таких приказов ‑ в обход вышестоящих начальников, того же Корнилова, Моллера, назначенного Меншиковым командующим гарнизоном, и Станюковича. Он не имел права единолично решать судьбу флота!
В-третьих, сидя на флагманском корабле, никакими батальонами на суше он не «заведывал», как мы видели, и права собирать их где бы то ни было не имел. Даже с абордажным оружием!
В-четвертых, источники прямо утверждают, что Корнилов этот приказ не только не оценил, но страшно разгневался и едва не заковал старого товарища в кандалы, обещая отправить в таком виде государю! С полным, надо сказать, на то основанием. Вы скажете, что я преувеличиваю? Отнюдь. Что и докажу чуть далее. А пока констатирую: похоже, что Нахимов впал в отчаяние и гибель в бою полагал единственным выходом. Но не только для себя. Он полагал, что погибнуть должны все. Так он говорил, так оно и случилось: из 11000 личного состава ЧФ в живых к окончанию войны осталось менее тысячи.
Ну а затопление судов стало его идефикс! Похоже, что устроив одну гекатомбу в Синопе, он хотел повторить ее в Севастополе. Заметно, однако, что декларируемая адмиралом уверенность в своих командирах и командах выдает как раз сомнение, последуют ли они за ним.
События тем утром развивались стремительно. Корнилов, о котором Нахимов был почему-то дурного мнения, степень опасности оценил сразу и тотчас перевез на Южную сторону 11 флотских батальонов и подвижные батареи. Затем добавил еще два батальона. Мало того, он оставил Северную сторону и со штабом сам перебрался на Южную, и в первую очередь отправился на флагманский корабль Нахимова «Двенадцать апостолов». Там писаря со всех кораблей как раз выписывали «знаменитый» приказ…
Корнилов заперся с Нахимовым, после чего тот пришел в себя и приказал свезти на берег не три, а полторы тысячи матросов (по 300 с трех трехдечных и по 100 с шести двухдечных линейных кораблей), сформировав из них два сводных батальона. Но от идеи уничтожить эскадру все таки не отказался и учредил два особых сигнала, по первому из которых корабли полагалось утопить, а по второму сжечь…
В отличие от растерявшегося Нахимова, энергичный Корнилов в эти первые и самые опасные дни развил бурную деятельность по организации обороны города, брался за множество дел и успевал повсюду. Прирожденный лидер! Немудрено, что в тот же день 14 (26) сентября приглашенные и ободренные им Тотлебен, Нахимов и Моллер убедили его принять на себя обязанности начальника штаба Севастопольского гарнизона, а фактически стать его командующим.
Кстати, о генерал-лейтенанте Моллере. Российские историки рисуют его немощным, глуховатым старичком, которого бравые адмиралы тут же оттерли в сторону, чему он даже обрадовался. Однако его возраст (58 лет) лишь в XIX веке считался старческим, если считался. Был Федор Федорович всего лишь семью годами старше Нахимова, а прожил еще двадцать два года…
Но не он и не Нахимов, а именно Корнилов вдохновил и повел за собой людей и не будь его, неизвестно, долго ли длилась бы оборона Севастополя, стала бы она героической? Боюсь, что нет.
Вечером того трудного дня Владимир Алексеевич записал в своем дневнике: «Положили стоять!» Однако и механизм, запущенный Нахимовым, пришел в действие. На кораблях получили как его приказ о затоплении, так и распоряжение о сигналах, по которым оно должно произойти. На «Ростиславе» его получили в 8 утра, произошла накладка и уже через полчаса, толком не разобравшись, на корабле открыли отверстия, заранее прорубленные в подводной части, и стали свозить вещи и провизию на берег!
14 сентября в вахтенном журнале корабля появилась запись:
«… В начале 9-го часа привезено приказание с флагманского корабля «Двенадцать апостолов», что если подымут на этом корабле на грот-стеньге второй заменительный флаг, то все потопить корабли, а когда четвертый знак – то сжечь, затопить прежде порох. В ½ 9-го часа открыли дыры, прорубленные в корабле по приказу с флагмана, и начали свозить багаж и провизию на берег, потом, по приказанию от вице-адмирала Корнилова дыры опять закрыты…»
Неизвестно, поднимался ли на флагмане этот флаг или нет, но с ошеломляющим донесением, что «Ростислав» затоплен, контр-адмирал Вукотич 1-й явился на квартиру к Корнилову ‑ в то самое время, когда указанный выше совет завершал работу над диспозицией войск. Пораженный Корнилов узнал, что сделано это по приказу Нахимова. Боюсь, вид его был страшен!
Нахимов вскричал, что это недоразумение и что сейчас он все уладит, но, кажется, именно тогда их отношения разладились и перестали быть вполне дружескими. Историки сей эпизод дружно замалчивают, а напрасно. Героизма у предков от этого не убудет, зато потомки получат наглядный пример, к чему приводит паника. Но и этого мало! На счету Нахимова, оказывается, это был не первый подобный приказ, он к тому времени уже успел утопить суда с ценным военным имуществом, в том числе со снарядами и трубками, нехватка которых аукнется в самые ближайшие дни.
Жандр сообщает: «Вспомнив, что транспорт Кубань, наполненный скорострельными трубками и разными артиллерийскими снарядами, и брандеры Кинбурн и Ингул, столь драгоценные для города в осадное время, только что затоплены именем Нахимова потому, что стоя в Килен-бухте, внизу 1-го и 2-го бастионов, они могли взрывом своим нанести вред прислуге орудий наших батарей, ‑ как будто не было возможности отбуксировать эти суда из Килен-бухты – Корнилов подозвал меня и сказал: «Поезжайте ко всем командирам кораблей и скажите им, что если хоть одна подводная пробка будет открыта без моего приказания, то я признаю командира того корабля за Государственного преступника и в кандалах отправлю к Государю!»
Исполняя приказание, я тотчас поехал на Ростислав, и затем на другие корабли, кроме Двенадцати Апостолов, на котором был Павел Степанович, и передав слова Владимира Алексеевича, присовокупил, что во избежание недоразумений приказание о затоплении кораблей будет передано сигналом корабля Великий Князь Константин».
Нетрудно понять, что угроза Корнилова заковать в кандалы любого, кто осмелится без приказа топить корабли, относилась не столько к командирам кораблей, сколько к инициатору всего дела, к Нахимову. Однако искусный Тарле опускает детали, портящие героическую картину. Он глухо сообщает, что как только опасность миновала, приказ о затоплении был отменен.
Где же Нахимов?
Но опасность не миновала. Несмотря на все фортификационные усилия Тотлебена, моряков и горожан, Севастополь в случае прямой атаки неприятеля был обречен. Об этом говорит и приведенная выше запись из дневника Корнилова, сделанная им вечером того долгого дня. Продолжим ее: «14 сентября. … По укреплениям работа кипит, даже арестанты усердствуют. Войско кипит отвагой, ‑ но все это может только увеличить резню, но не воспрепятствовать входу неприятеля».
Как видим, Корнилов не надеялся имеющимся силами (11000 моряков и 5000 солдат резервных батальонов) удержать Южную сторону. Но ни сдаваться, ни отступать не собирался. Объезжая войска, он требовал стоять насмерть. 18 (30) сентября он пишет: «Князь очень жалуется на слабость войск своих и считает неприятеля очень сильным; собирается опять сделать движение; предоставляет Севастополь своим средствам. Если это будет – то прощай Севастополь: если только союзники решатся на что-нибудь смелое, то нас задавят. … Держаться с войсками в Севастополе весьма можно, и держаться долго; но без войск – дело другое».
Это был самый критический момент. К счастью, на следующий день подошли полки Московский, Тарутинский и Бородинский, а также шестые резервные батальоны Волынского и Минского пехотных полков плюс две легкие артиллерийские батареи. Позже подошли также 2-й и 8-й пешие Черноморские батальоны.
Тут следует язвительно заметить в адрес Е. Тарле, что помимо манипуляций фактами он продемонстрировал еще и поразительное для такого эрудита незнание: «…прибыли еще два батальона черноморцев, на которые оба адмирала больше всего полагались». Академик видимо полагал, что раз черноморцы, то тем самым моряки, каковым адмиралы отдавали предпочтение. Но в данном случае черноморцы – это кубанские казаки, Черноморское казачье войско. Не знать этого непростительно.
В Севастополь, между прочим, благодаря николаевскому «порядку», обернувшемуся в итоге тотальным бардаком и повальной коррупцией, казаки пришли голые, босые и без копейки денег жалования, так что Корнилову пришлось «выбивать» для них на складах флота сапоги и сукно для мундиров. Оные затраты Меншиков затем милостиво «простил» черноморцам…
23 сентября (5 октября) для усиления обороны Малахова кургана подошел также Бутырский пехотный полк, прибыли еще части, в итоге силы гарнизона удвоились, а настроение Корнилова улучшилось. Он уже не сомневался, что отстоит Севастополь. Описывая поистине кипучую его деятельность все эти дни, Жандр ссылается также на Меншикова и Моллера, Тотлебена и Истомина, на многих других, но… не упоминает Нахимова!
После нелепой истории с кораблями тот исчезает из поля его зрения. Вы скажете, что Жандр – флаг-офицер Корнилова, что он пишет книгу о своем командире и поэтому не ссылается на документы о деятельности Нахимова в это время? Но их нет и в фундаментальном двухтомном сборнике «П.С. Нахимов. Документы и материалы» издания 2003 года, который посвящен именно адмиралу и в коем должны были быть собраны все факты, свидетельствующие в его пользу. Увы, их немного. Весьма удивляет сие блистательное отсутствие – на фоне переизбытка документов, связанных с деятельностью Корнилова!
Весь город, включая женщин и детей, лихорадочно строит укрепления, даже заключенных и проституток подключили к этому делу, а Нахимов все сидит на флагманском корабле. Между тем уже утром 15 (27) сентября на кораблях оставалось всего 3000 человек, то есть около четверти личного состава. И лишь 21 сентября (3 октября) зарегистрирована его активность: в ответ на предписание Корнилова о формировании новых морских батальонов он шлет соответствующий рапорт. Тарле пишет, что адмирал был чрезвычайно занят отправкой людей, а также отгрузкой пушек и снарядов на берег, но в документах сия занятость отражена слабо. Лишь по скупым упоминаниям Жандра и М.Ф. Рейнеке можно заключить, что иногда по вечерам он съезжал на берег и бывал у Корнилова.
Так прошло десять дней и лишь 24 сентября (6 октября) Нахимов снова проявляет себя – и снова в связи с утоплением кораблей! В предвидении возможной грядущей бомбардировки он отдает приказание по эскадре, пятый пункт которого предусматривает затопление при невозможности потушить на судах пожар.
«Заметив также, ‑ пишет Жандр – что корабли, облегчаясь от орудий, отсылаемых в большом количестве на бастионы, приподнимаются, Павел Степанович приказал догружать их водою, так, чтобы пробки отверстий, прорубленных в подводной части судов, были постоянно под водою».
Волей неволей создается впечатление, что утопление своих кораблей стало идефикс Нахимова! Впрочем, в тот же день он проявляет заботу о личном составе и беспокоит Корнилова рапортом о необходимости смены белья матросам оборонительных линий…
Странное положение адмирала хорошо описано в письме капитана 2 ранга М. Коцебу, написанном им в тот же день М. Рейнеке, у которого добрая половина офицеров русского флота, включая и наших героев, ходила в друзьях, знакомых и корреспондентах: «Пав[ел] Степ[анович] имеет по прежнему флаг на «Двенадцати ап[остолах], и в настоящее время как-то ни при чем. Говоря правду, Кор[нилов] что-то имеет против него. На кораблях всего по 80 человек и много орудий снято для береговых батарей». (Нахимов. 1954, С. 422).
Его матросы возводили бастионы, сражались и гибли на них, ими командовали его адмиралы и офицеры, Корнилов сутками не слезал с коня и лично вникал во все дела, укреплял батареи орудиями и строил новые, писал инструкции по отражению неприятеля, основанные на первом боевом опыте, словом, все вокруг кипело, а синопский победитель сидел один на опустевшем корабле. Так прошло еще пять дней и Корнилов прислал ему предписание о сдаче гранат и бомб:
№ 2264 29 сентября 1854 г.
Имею честь покорнейше просить ваше превосходительство приказать гранаты и бомбы со всех судов флота немедленно сдать начальнику артиллерии в арсенал.
Генер[ал]-адьют[ант] Корнилов.
Исключение делалось лишь для пароходов.
Этим фактически прекращалось существование Черноморского флота как боевой силы и Нахимову нечем стало командовать. В последний раз Корнилов упоминал его 2 (14) октября (не обращаясь напрямую…) в предписании Станюковичу. Опасаясь за корабли при вероятном обстреле бухты, он писал:
«…имею честь покорнейше просить в. пр-во приказать командующему эскадрою вице-адмиралу Нахимову расставить их по его усмотрению на другие места, где бы они были более защищены от неприятельских выстрелов».
Тарле отмечает искусство Нахимова в расстановке судов, он всячески подчеркивает его активное участие в подготовке обороны в те дни, везде упоминая героев вместе – Корнилов и Нахимов. Но анализ писем и распоряжений, приказов и воспоминаний говорит об ином. С 14 (26) сентября и по 5 (17) октября Нахимов фактически отстранился или был отстранен от дел и появляется на сцене лишь в день первой бомбардировки. Да и то при неясных обстоятельствах.
Гибель Корнилова
Не рискнув взять город сходу, союзники приступили к возведению осадных сооружений, рыли траншеи, возводили батареи, устанавливали орудия. Осажденные спешили изо всех сил и к 5 (17) октября 1854 года на южной линии обороны построили 20 новых батарей с 341 орудием. Они всячески мешали противнику канонадой и вылазками, но по вине Нахимова, утопившего транспорт со снарядами, боеприпасы уже приходилось экономить, так что Корнилов лично вводил ограничения на число выпущенных бомб, гранат и ядер.
С раннего утра 5 октября началась артподготовка врага из 120 сухопутных орудий (втрое меньше, чем русских), но основная нагрузка легла на флот. Он палил из 794 орудий одного борта английских кораблей и из 546 орудий французских. За день ожесточенной бомбардировки союзники выпустили 50 тыс. снарядов, русские 36 тыс. и в итоге французские батареи были приведены к молчанию, да и флот союзников, хоть и добившийся некоторых успехов, вынужден был к вечеру отступить. В итоге европейцы не решились на штурм.
Увы, в тот день случилось непоправимое – погиб Корнилов. Нахимов писал Обер-интенданту Черноморского флота и портов контр-адмиралу Н.Ф. Метлину:
г. Севастополь 5 октября 1854 г.
Николай Федорович!
Владимир Алексеевич не существует. Предупредите и приготовьте Елизавету Васильевну. Он умер как герой. Завтра снова дело. Я не знаю, что будет с Севастополем без него — и на флоте, и в деле на берегу. Получил две царапины, о которых не стоит говорить.
У нас без Владимира Алексеевича идет безначалие. Отправляется к вам с курьером шкатулка с секретными бумагами В[ладимира] Алексеевича] за моей печатью, которая положена при свидетельстве Попова и Шестакова. Передайте ее его семейству. Что будет завтра и кто будет жив — не знаю. Ожидаю в ночь атаки и абордажа кораблей и фрегатов пароходами и шлюпками. Атака с берегу умолкла, и я еду на ночь на эскадру отражать нападение. На кораблях 150 человек, вооруженных пиками, тесаками и интрепелями, а на фрегатах только 60 человек с тем же вооружением.
Вам Бог дал ловкий разум. Если захотите, вы облегчите удар семейству покойного. Еще раз повторяю — потеря для России незаменима.
Ваш П. Нахимов.
Письмо оставляет странное впечатление. Созданная Корниловым оборона успешно выдержала в тот день первое тяжелое испытание. Всем – и осаждавшим, и осаждающим – стало ясно, что осада предстоит долгая и тяжелая, что следующий штурм состоится не скоро, а ждать в такой ситуации атаки с моря и абордажа «пароходами и шлюпками» и вовсе не приходилось. Какая еще ночная атака, если вход в бухту Севастополя перекрыт недавно затопленными кораблями, его форты хотя и повреждены бомбардировкой, но не утратили боеспособности, а пароходы в полном порядке!? Нет, нет, это у Павла Степановича еще не прошла горячка боя, он бравирует доблестью – «я еду на ночь на эскадру отражать нападение»! – равно как и царапинами, о которых не стоит говорить. Не стоит, так и говорить нечего.
Но кое о чем поговорить все же стоит. Например, о том, как это Нахимов вдруг оказался на бастионах? В книгах Тарле об этом ни слова. М. Богданович в своей «Восточной войне» также об этом не пишет и вообще в сообщениях о событиях второй половины сентября и начала октября о Нахимове не упоминает. И маститый Н. Дубровин в книге «Материалы для истории Крымской войны и обороны Севастополя» молчит об этом, имени Нахимова и его деяний не вспоминает. И остальные авторы столь же невнятны. Непонятно.
Жандр пишет без объяснений: «На 5 бастионе мы нашли Павла Степановича Нахимова, который распоряжался на батареях, как на корабле; здесь как и там, он был в сюртуке с эполетами, отличавшем его от других во время осады».
Почему он решил нарушить столь лелеемый им Морской устав и покинуть эскадру, неизвестно, но с этого дня Нахимов регулярно – так пишут – бывает на передовой, хотя Станюкович, на которого 9 (21) октября Меншиков возложил обязанности Корнилова, прямо запретил ему вмешиваться в дела обороны. Каковой запрет очень плохо вписывается в легенду о Нахимове как о душе обороны Севастополя. Впрочем, к вечеру он всегда возвращался на свой флагманский корабль «Двенадцать апостолов». Во всяком случае, об этом говорится в записях шканечного журнала корабля «Великий князь Константин» от 2-3 ноября, во время известной бури.
Последние корабли адмирала
Итак, пишут, что сухопутный фронт поглотил все его внимание, но о кораблях он не забывает. И топит их при малейшей возможности! Обычно тайком, в обстановке строгой секретности. Так не успел осенний шторм разломать «Силистрию» (этот старый корабль затопили без пушек и он сильно бился о дно), как появляется следующий рапорт Нахимова Станюковичу о повреждении заграждения из затопленных кораблей:
№ 36 30 октября 1854 г.
Секретно
После вчерашнего свежего ветра затопленный корабль «Силистрия» разломало, и над ним оказался проход глубиною местами до 36 футов. О чем имею честь донести вашему превосходительству. Вице-адмирал Нахимов 1-й.
Меры были приняты решительные, о чем свидетельствует следующий рапорт.
Рапорт командира корабля «Гавриил» капитан-лейтенанта Н.И. Викорста Станюковичу о затоплении своего корабля по распоряжению П.С. Нахимова.
№ 1051 6 ноября 1854 г.
Вследствие секретного предписания командующего эскадрою судов Черноморского флота г-на вице-адмирала и кавалера Нахимова за № 10118, бывший в командовании моем 84-пушечный корабль «Гавриил» 5-го числа сего месяца около 7 часов утра затоплен вместо корабля «Силистрия».
О чем вашему превосходительству имею честь донести. Капитан-лейтенант Викорст.
Вскоре озабоченный Нахимов пишет рапорт самому Меншикову:
№614 15 декабря 1854 г.
Севастопольский рейд
Крепкие западные ветры и большие волнения разрушили преграду из затопленных кораблей у входа на Севастопольский рейд; тщательный промер, сделанный по моему приказанию, показывает, что по всей линии глубина превышает 28 футов. Важность этого обстоятельства обязывает меня, не соблюдая формы, поспешить донести прямо вашей светлости.
Нда-с. Навигация для парусных судов в Черном море издавна начинается в конце апреля и заканчивается в конце сентября. Равноденственные и зимние штормы препятствуют боевым действия в зимнее время и рейдирование самого Нахимова поздней осенью 1853 года считалось современниками подвигом не хуже Синопа! Так что прорыва вражеского флота в бухту Севастополя не стоило чрезмерно опасаться…
Но не пора ли нам подвести предварительные итоги документального расследования? Пишут вот, что Нахимов сразу стал душой обороны города. Извините, но армия, как и флот, есть институции чрезвычайно формализованные и такое понятие, как душа обороны, в уставах не предусмотрено. Зато чрезвычайно поощряется, а если надо, то и жестко вбивается такое понятие, как субординация. Чтобы чего-то оборонять, надо иметь на это полномочия. А их не было. Поэтому я мало верю официальной историографии.
Если же следовать документам, то прошла трудная осень 1854 года, наступила и почти закончилась зима следующего года — и все это время положение Нахимова было зыбким и неопределенным. И лишь спустя полтора месяца после затопления «Гавриила» Меншиков легализует его сухопутную деятельность:
№ 31 1 февраля 1855 г.
Командующий эскадрой судов Черноморского флота вице-адмирал Нахимов назначается помощником к генерал-адъютанту барону Остен-Сакену по званию начальника Севастопольского гарнизона. О чем по вверенным мне войскам объявляю.
Генерал-адъютант Меншиков.
Как отреагировал Нахимов? Привычным образом: тут же появилось предписание командиру корабля «Ростислав» капитан-лейтенанту В.Г. Реймерсу:
№ 21 6 февраля 1855 г.
Севастополь
Предлагаю вашему высокоблагородию принять в командование свое корабль «Ростислав» и изготовить его к затоплению на назначенном месте. С приводом корабля на место мачты должны быть надрублены и росторные найтовы сняты, и ошвартовить его носом к Северной стороне. Работа эта должна быть произведена быстро и тайно.
Командующий эскадрой вице-адмирал Нахимов 1-й.
И предписание Г.И. Бутакову, тому самому, командиру пароходофрегата «Владимир», который одержал победу в первом в мире бою пароходов, а 31 августа 1855 года командовал затоплением русских пароходофрегатов в Севастополе:
Севастополь 6 февраля 1855 г.
«Предлагаю вашему высокоблагородию принять в командование свое корабль «12 апостолов» и изготовить его к затоплению на назначенном месте».
Так Нахимов простился со своим флагманским кораблем, гордостью русского флота. Меншикову поступил рапорт о содеянном:
№ 715 13 февраля 1855 г.
По словесному приказанию его светлости г-на главнокомандующего военно-сухопутными и морскими силами в Крыму корабли «Двенадцать апостолов», «Святослав», «Ростислав», фрегаты «Кагул» и «Месемврия» сего числа ночью затоплены между Николаевской и Михайловской батареями, фрегат же «Мидия» при первом удобном случае будет также затоплен.
О чем имею честь донести вашему превосходительству.
Вице-адмирал Нахимов 1-й.
«Мидию» утопили на следующий день.
Может быть, Нахимов имел основания опасаться того, что вход в бухту окажется открытым для вторжения и по этой причине продолжал методично топить корабли? Но флот европейцев особой активности не проявлял, да и не мог – он был занят транспортировкой войск и грузов, снабжая и пополняя огромную экспедиционную армию. К тому времени союзники сделали окончательную ставку на сухопутную операцию и все силы бросили на нее. В том числе и около десяти тысяч blue jackets, прославленных британских «голубых курток», морских бригад, аналогов русских морских батальонов. Они формировались из морской пехоты и моряков боевых кораблей, сменивших палубу на окопы.
Матросы тащили на руках многотонные корабельные орудия на крутые холмы, окружавшие Севастополь, строили батареи – и точно так же, как и русские моряки, называли их именами родных кораблей! Они блестяще проявили себя во время осады города, смело ходили на штурм русских бастионов, не уступая в героизме их защитникам, а британские батареи, в отличие от французских, севастопольским канонирам не удавалось подавить. Нет, нет, все к тому времени решалось на сухопутном фронте, и настойчивость Нахимова трудно объяснить опасениями вторжения с моря.
Итак, корабли шли на дно, а Нахимов — на повышение: 25 февраля 1855 г. Д. Остен-Сакен ходатайствовал перед генерал-адмиралом Константином Николаевичем о производстве Павла Степановича в адмиралы. Характерно начало ходатайства, рисующее истинную роль Нахимова в начале героической обороны:
«Вице-адмирал Нахимов во все время 165-дневной осады Севастополя, сначала не принадлежа к ее обороне, потом с 28 ноября в качестве помощника и замещения меня (выделено мной – Ю.К.) в случае смерти или раны, чрезвычайно способствовал успешной обороне Севастополя: блистательною неустрашимостию, влиянием на войска, приобретенною любовию и уважением, неусыпною деятельностию, доходящею до того, что непрестанным осмотром бастионов, редутов, батарей и траншей ему известно направление орудий в каждой амбразуре».
На ходатайстве помета: «Высочайше повелено в приказ к Пасхе внести, что вице-адмирал Нахимов производится в адмиралы. Константин».
И лишь после этого Нахимов, как мы помним, вспомнил о формальностях и обратился с просьбой спустить свой флаг на эскадре:
12 марта 1855 г.
В Севастополе
Эскадра судов Черноморского флота, расположенная в Севастополе, состоит по сие время под моею командою. Вновь возложенные на меня обязанности командира порта и временного военного губернатора, требуя моего присутствия на берегу, отымают у меня возможность выполнять первую согласно Морского устава, поставляющего непременным правилом безотлучное пребывание адмирала на вверенной ему эскадре, а потому, докладывая об этом вашему сиятельству, я имею честь покорнейше просить разрешения спустить свой флаг, поручив начальство над эскадрою г-ну контр-адмиралу Юхарину. При этом имею честь присовокупить, что командование это и следовало бы поручить старшему по мне г-ну вице-адмиралу Новосильскому, но по незначительности настоящего состава эскадры и еще более по важности с особенною честью занимаемого г-ном Новосильским поста 175 я избрал свободного от занятий г-на контр-адмирала Юхарина.
Вице-адмирал Нахимов.
Резолюция: Главному штабу. Разрешить. 13 марта.
Пометы: 1. Получено 14 марта 1855 г. 2. По дежурному штаба армии M 4806.13 марта 1855 г. (П. С. Нахимов.— С. 480).
А затем сообщил Станюковичу и по эскадре, от которой ничего уже практически не осталось, о решении М. Горчакова по этому рапорту:
№ 518 17 марта 1855 г.
В Севастополе
«Вследствие разрешения г-на главнокомандующего военными сухопутными и морскими силами в Крыму178 17-го числа сего месяца спустил флаг свой и поручил эскадру в ведение контр-адмирала Юхарина».
Финал трагедии
«Хожу же я по батареям в сюртуке и эполетах потому, что, мне кажется, морской офицер должен быть до последней минуты пристойно одет, да как-то это дает мне большее влияние не только на наших, но и на солдат. Право, мне кажется, некоторые из наших засмеют, если увидят меня в солдатской шинели». П. Нахимов – Н. Мятлину, 8.11.1854 г.
«...П.С. как бы ждет своей смерти, разъезжает под самым убийственным огнем. Недавно матросы без церемоний сняли его с лошади и отнесли в место более безопасное». Из письма капитана 2 ранга М. Коцебу М. Рейнеке, 12.10.1854 г.
Нет, Нахимов, считавший себя из-за Синопской победы виновником гибели флота, не просто ждал смерти, он искал ее! И найти смерть в Севастополе было не трудно. 28 июня (10 июля), когда Нахимов находился на 3-м бастионе и по своему обыкновению вышел из-за бруствера на банкет, метко пущенная французская пуля поразила его прямо в голову. Адмирал упал без единого стона и через день, не приходя в сознание, скончался. Смерть настигла его вовремя – через месяц, 15 (27) августа, союзники взяли Малахов курган, после чего оборона стала бессмысленной и Южная сторона была сдана врагу.
Генерал князь В.И. Васильчиков: "Не подлежит сомнению, что Павел Степанович пережить падения Севастополя не желал. Оставшись один из числа сподвижников прежних доблестей флота, он искал смерти и в последнее время стал более чем когда-либо выставлять себя на вышках бастионов, привлекая внимание французских и английских стрелков многочисленной своей свитой и блеском эполет..."
Генерал-лейтенант М. Богданович: "Если кто-либо из моряков, утомленный тревожной жизнью на бастионах, заболев или выбившись из сил, просился хоть на время на отдых, Нахимов осыпал его упреками: "Как-с? Вы хотите уйти с вашего поста? Вы должны умереть здесь, вы часовой, вам смены нет и не будет! Мы все здесь умрем! Помните, что вы черноморский моряк и что вы защищаете родной ваш город! Мы неприятелю отдадим одни наши трупы и развалины, нам отсюда уходить нельзя!"
Сбылось по его словам. Повторю, из 11 тысяч человек экипажей лучшего флота России в Крымской войне уцелело менее тысячи.
Юрий Кирпичев (1952, Донецк) начинал трудовой путь на металлургическом заводе, затем окончил Донецкий госуниверситет (радиофизик-электроник). 35 лет в наладке: станки с программным управлением и роботокомплексы, атомные спектрометры и прочее сложное технологическое и аналитическое оборудование. Стал генеральным директором производственного объединения. В 2006 г. переехал в Америку. Публикации в журналах «Звезда», «Знание-Сила», «Химия и жизнь», «Наука и жизнь», в бостонских «Кругозоре» и «Лебеде», в «Русском переплете» и The Artilleryman, в русской и американской прессе. А также на ЦВМП (сайт российского военно-морского флота). Живет в Нью-Йорке и Монреале.
