Литературные встречи в Сарове: беседа с современным читателем
19 февраля в Доме ученых Федерального Ядерного центра в городе Сарове состоялся творческий вечер известного публициста, литературного и театрального критика, члена Союза писателей РФ Вячеслава Лютого (Воронеж). Лютый не принадлежит к «медийным» лицам. На экранах ТВ, радио, глянцевых журналах современным литераторам сегодня, к сожалению, не место. Конечно, есть детективщики, беллетристы, гламурщики, но, честное слово, к настоящей русской литературе они имеют самое далекое отношение.
Путь Вячеслава Дмитриевича в литературу был, как у многих его коллег по перу, сложным. Работал и звукооператором в театре драмы, и электриком, и сторожем, и заведующим литературной частью в известном московском экспериментальном театре Вячеслава Спесивцева. Но в конечном итоге обосновался в воронежском журнале «Подъем». Только не спрашивайте, где можно журнал купить. Серьёзных литературных изданий сегодня днем с огнем не сыщешь в тех же киосках «Роспечати»! Но зато с журналом «Подъем» можно познакомиться в Интернете.
Тему встречи Вячеслав Дмитриевич обозначил как «Литература и современный читатель». Представляем вашему вниманию ответы Вячеслава Лютого на некоторые вопросы читателей.
Елена Кашева
Корпорация читателей
— Я считаю себя в первую очередь членом корпорации читателей. Конечно, читателем более «продвинутым», нежели другие (статус литературного критика обязывает). Но при этом я не чувствую себя членом корпорации литераторов. Почему? Потому что современный читатель ждет от современной литературы ответы на определенные вопросы. Ищет их — и не находит. Как я.
Мы видим, как от неудачи к неудаче кочует российское кино. Особенно грустно от современных фильмов о войне. Здесь наиболее зримо проявляется отсутствие внятной дистанции авторов фильмов от зрителей: сколько должно быть пафоса и сколько должно быть натурализма? В итоге история великой отечественной войны устами режиссеров и сценаристов перевирается, искажаются и сами факты, и эмоциональный фон.
В литературе, особенно исторической, то же самое. Как показать героя? Если он сложный, значит, его сложность распространяется на все его бытие. И значит, мы начнем грузить читателя излишними сложностями, а читатель этого не хочет. Значит, мы упростим. Упростили — герой исчез, нивелировался, перестал быть живым. Литературные герои перестали быть пытливыми, искать ответы на вопросы. Они больше действуют, причем весьма прямолинейно. Поверьте, я как и вы устал от голых королей…
Но есть литература другая, не на слуху. А потому ее вроде как и нет. Есть. Только ее надо искать, и искать кропотливо.
Не ищи рецепт
— В Литературный институт им. А.М. Горького я поступил с пятой попытки. Поступал лет девять. Такая затянувшаяся история. Моя супруга тоже поступала в Литинститут. Но поступила раньше, чем я. Помню, один из преподавателей пошутил: «Двое Лютых для нас — перебор…»
В конце концов, я стиснул зубы, хорошо подготовился, предусмотрел все возможные «провокации» и поступил-таки в институт. И только там, в процессе учебы, вдруг понял, что мне из всех возможных жанров, интересно именно литературоведение, поскольку любое произведение обязательно таит в себе загадку. И эта загадка точит тебя изнутри, ты желаешь понять, в чем же там дело, подобрать свой ключ. Это как тяга ребенка к игрушкам: разгадать, что внутри. Важно только, чтобы потом машинка ездила…
И литературовед, и критик должны понять одну простую вещь: они — вторичны по отношению к автору. Существует работа одного известного литературоведа о «Шинели» Гоголя. Другой, не менее известный, литературовед откликнулся на это исследование так: «Он рассказал нам суть “Шинели”, но не рассказал, как заново создать ее». Понимаете, о чем я? О том, что как бы глубоко мы не проникли в загадку автору, мы не сможем найти универсальный рецепт, как создать великое произведение. Этой загадке не суждено быть раскрытой.
Тихо звучащие имена
— Это один из самых распространенных сейчас вопросов: кого из авторов вы рекомендуете почитать? Это даже не столько обращение к авторитету собеседника, сколько дефицит информации.
Я с удовольствием перечислю несколько имен. Ну, конечно же, стихи Дианы Кан, которая, как я знаю, приезжала в Саров, Светланы Сырневой, Марины Струковой (автора внутренне очень противоречивого, но со своей невероятной энергетикой). Советую поискать произведения Василия Килякова, Евгения Чеканова, Ирины Гречаник, Татьяны Соколовой из Сибири, Веры Галактионовой, Ивана Зорина. Да и за примерами в самом Сарове далеко ходить не надо: ваш поэт Геннадий Ёмкин, ваш прозаик Любовь Петровна Ковшова.
Каждый читатель непременно отыщет своего автора, который его зацепит, заставит о чем-то задуматься, заинтересует своей загадкой.
Я бы в меньшей мере советовал ориентироваться на некие литературные премии или, допустим, популярную критику. Потому что у произведения с читателем складываются свои отношения. И если завтра критик вам разжует, как здорово и нестандартно автор решил тот или иной литературный вопрос, разложит произведение на составляющие, согласитесь, это вряд ли повлияет на ваше личное отношение. Музыка все равно будет продолжать звучать.
«Рынок рецензий»
— Умерла ли литературная критика? Я не стал бы выносить однозначного суждения. Хотя, безусловно, ее место демонстративно заняли рекламные рецензии, представляющие читателю вновь испеченные книги. Причем ракурс, в котором рассматривается то или иное произведение, как правило, избирается в соответствии с интересами книгоиздателя. Появился и термин, вполне цинично характеризующий такое положение вещей: «рынок рецензий». Я впервые услышал эту жуткую лингвистическую конструкцию из уст одной теледамы в какой-то из телепрограмм. Услышал и содрогнулся. Об этом прежде нельзя было и подумать: все-таки искусство и интеллект, несмотря на идеологические скрепы советских лет, внутренне тяготели к чистоте и старались избегать ангажированности.
Появилась плеяда критиков, которые стараются за счет авторов повысить свой авторитет. Мол, разберу ту или иную «звезду» от литературы и вроде как сам стану причастным этим именам. Считаю такое положение вещей недопустимым. Ну не может критик конкурировать с поэтом или прозаиком!
Мне особенно неприятно сталкиваться с таким мнением литературных критиков: для меня этот автор не существует, потому что он мне не интересен, я его не читал и читать не буду. На вопрос «почему» можно услышать «потому что я король ситуации»! Это ни в какие рамки не лезет.
В советские времена критик разбирал то или иное произведение, повинуясь внутреннему своему убеждению, выбору, желанию. Писал потому, что не мог не писать. А сегодня: надо столько строк рецензии в журнал Иванову-Петрову-Сидорову, стиль такой-то, это стоит столько-то. Вот вам и «рынок рецензий».
Премия премии рознь
— Литературные премии тоже в той или иной степени являются эдакими «междусобойчиками», где того или иного автора нужно «продавливать».
Хочу привести такой пример. Марина Струкова, о которой я уже упоминал. Девушка энергичная, с идеологией, одно время она симпатизировала националистам. И под этим влиянием написала книгу «Мир за рекой», которую везде позиционировала не как «прозу поэта, а как «прозу прозаика». Ее книга вошла в шорт-лист одной из литературных премий. И в этом листе значились следующие произведения: роман «Сперматозоиды», роман «Анна Корякина, самка…» Сухой остаток: Марина этой премии не выиграла. Кто выиграл — страшно представить. Уж лучше бы Марина… Хотя я остался не самого высокого мнения об этом произведении. Такая в нем безнадега, что жить не хочется.
И это встречается у многих. Честно признаюсь: в 2010–2011 годах я вел рубрику «Литература в ящике» в одной из крупных газет. Писал то, что считал нужным. И наелся этой самой «современной литературы» по самые брови. Не выдержал. Написал последнюю статью, которая называлась «Соевая литература», и ушел. Можете прочитать ее в Интернете — поймете, почему.
Нежность к жизни
— Вы обратили внимание на то, как мало стало произведений о первой любви? Ну хотя бы на экране кино и телевидения. О той самой первой любви — чистой, целомудренной, которая случается в жизни практически каждого человека. Современные редакторы или продюсеры почему-то убеждены, что о первой любви надо говорить натуралистично, жестко. И я то и дело вступаю с такими «специалистами» в спор. Потому что первая любовь — как восход солнца. Сколько людей — столько историй. И как не надоедает каждое утро любоваться восходом солнца, так и чистые нравственные истории не могут надоесть. И кто-то должен рассказывать нашим детям, что есть не только механика действия и прагматика, но и романтика, и нежность к жизни, и радость от каждого восхода. Чем больше будет такой литературы, тем лучше будет наша жизнь.
