Танка — пятистишие, в дословном переводе — короткая песнь. Как вместить в пять строк весь мир, все свои чувства? Японские поэты делали это в течение многих столетий с удивительным искусством, ясностью, простотой. Они были влюблены в человека, им был открыт его внутренний мир, и они читали в нём, как в книге. Тайная жизнь природы также раскрывалась перед ними, они входили в неё, как в собственную душу. Поэты созерцали её тайны, как бы не прилагая усилий. И ещё они были потрясающе наблюдательны. Невольно вспоминается пушкинский пророк, которому шестикрылый серафим дал другие очи, чуткий слух, иной язык, новое сердце…
Как же виртуозно надо владеть словом, чтобы внутреннее состояние души, всю таинственную жизнь природы уложить в несколько строк. В пять строк. А в хокку — даже в три. Это требует изощрённого мастерства стихосложения, версификации. Но ведь при этом остаётся главная задача — явить читателю жизнь мира, природы, души и сердца. И чем сложнее форма, тем труднее задача и тем удивительнее отдача. А отдача на вид проста — всего пять коротких строк по схеме: 5-7-5-7 и ещё раз 7 слогов. И в ней, в этой форме, как в капле росы отражается целый мир, весь космос и человек как микрокосмос.
А сколько среди гениев танка философов? Иногда даже думается, что философский и художественный экзистенциализм родился не в Европе, и даже не в творчестве Достоевского, а в японской танка. Познать бытие невозможно снаружи. Оно начинает говорить лишь с тем, кто находится внутри бытия, ощущает себя его частью, становится его живой клеточкой. Его болевой точкой. И японским мастерам танка это удавалось. Они исходили из сущности существования.
Одни поэты сочиняют стихи, а другие их творят. Танка является прекрасной проверкой для поэта. По танкам сразу видно: сочинена она или сотворена, точнее, её сочинили или она родилась в душе поэта и он её просто записал. Каллиграфически выписанная танка лишь метрика о её предшествующем рождении в душе.
Танка свидетельствует о верности наблюдения: всё гениальное просто — стихотворение и математическая формула, соната и физическая теория, живописное полотно и химическое соединение, роман и формула ДНК, икона и молитва. Танка — не просто форма. Танка — это содержательная форма, танка — это наполненность, танка — это человек и жизнь его души, иногда пейзаж души, танка — это космос, сжавшийся и вместившийся в пять строк. Но при этом чувствует себя в них свободно.
Танка приучает к строгости и простоте. Нет возможности для украшательства. Только точность. Как слово Божие попадает в вещь, в предмет всегда с безукоризненной точностью, так автор танка просто обязан попадать в десятку. Девятка — уже промах. И не случайно поэты, писавшие танка, всегда самобытны, неповторимы. Им невозможно подражать. Они творили не просто ради поэзии, ради танка, но они жили в ней, они дышали ей, они видели мир через неё, весь человек со всеми мыслями и чувствами вмещался в неё.
Танка исключительно популярна в Японии. Она родилась под влиянием китайской поэзии, но скоро обрела самостоятельность, свой тон, самобытность. Её настолько любили, что в XII веке всякий образованный юноша или девушка могли писать танка. Были времена в японской поэзии, когда танка становилась приметой и аксессуаром светской придворной жизни. Сохранились древние японские повести, в которых влюблённые в переписке выражают свои чувства в форме танка. Составлялись списки лучших мастеров танка, их называли бессмертными: «шесть бессмертных», «тридцать шесть бессмертных». Забавно вспомнить здесь, что члены французской академии называют себя также бессмертными. Но кто их знает и помнит? В Японии список бессмертных формировался по другому принципу.
Мы издаём антологию русской поэзии, и жанр стихотворений не имеет значения. Или составляем антологию стихов о любви. Опять жанр остаётся в стороне. А теперь представим себе такую антология: «шесть (или тридцать шесть) бессмертных мастеров сонета», «шесть бессмертных мастеров четверостиший», «шесть бессмертных мастеров восьмистиший», «шесть бессмертных мастеров силлабического стихосложения» и так далее. Можно ли представить себе такие антологии? А между прочим, не помешало бы их составить.
В Европе проходили рыцарские турниры, расцветал культ Прекрасной Дамы, а в Японии в то же самое время устраивали поэтические состязания не только между поэтами, но и между всеми желающими. Императору хотелось, чтобы именно в его царствование появилась антология танка, которая переживёт века, превзойдёт египетские пирамиды, наконец, увековечит его имя и имена поэтов той поры. А сколько мастеров танка среди императоров? Многие из них стали выдающимися поэтами. Видимо, сознание своей ответственности перед миром, перед страной восходящего солнца и перед подданными заставляло убегать от времени и углубляться в вечность. Вечность же — не политические распри и споры, не завоеватели и правители, не войны и новые земли, а вечная красота, просвечивающая в красоте земной.
Можно сравнить танка с сонетом, но во-первых, танка на несколько веков старше сонета, а во-вторых, танка заметно лаконичнее. В танка требуется сказать не самое главное, а столько, сколько нужно. Ни слога лишнего. И опять: 5-7-5-7-7. И всегда нечётное количество слогов. И ещё такое наблюдение. Симметрия — скучна, она слишком явно говорит о начертательной геометрии. Поэтому в уравновешенной танка всегда присутствует элемент отклонения, асимметричности, что придаёт ей особую прелесть и тонкий характерный японский аромат.
Сонет легко делится на части, а вот японская танка держится на равновесии. При чтении, когда мы слышим и интонации, это равновесие становится подвижным, даже неустойчивым. И в этом особенность и привлекательность танка.
Конечно, как всякая стихотворная форма с чёткими правилами танка создала постоянные эпитеты, устойчивые метафоры. Но они существуют и в языковых словарях. Метафора танка «привязывает» знакомое природное явление или вещь к душевному состоянию, и рождается нечто новое — единство, даже сплав природного явления и состояния души, который вдруг проступает, с одной стороны, в осязаемой конкретности этого единства и в их вознесении над временем, в их вхождении в вечность, с другой.
Танка стала в японской поэзии моделью мира и человека в их единстве. Но это живая модель. Она призывает читателя к сотворчеству. Так мало можно сказать в пяти строках. И вместе с тем — так много. Читатель приглашается к сотворчеству, впрочем, как во всякой истинной поэзии. Он сам должен додумать, договорить внутри себя, дочувствовать то, что поэт не досказал. И танка приобретает другие измерения, потому что у читателей разный опыт, склад ума, разное устроение души. Все они читают по-своему. А танка наполняется иными смыслами, новым содержанием, она обогащается, она живёт, как природный организм, растёт и совершенствуется. Не случайно танка понимали в Японии как связь времён. Япония жива, пока жива танка. У нас эту роль выполняет Пушкин. Если мы порвём связи с Пушкиным, с его языком, с его поэзией, наступит конец не только русского языка, но и всей матушки Руси.
Танка не знает рифмы, но посмотрите, насколько она музыкальна, не зря же её называют песней.
Искусство танка свидетельствует, что красота эфемерна. Нам, воспитанным на великом Достоевском, это непонятно. «Красота спасёт мир!» Сама японская поэзия свидетельствует об этом, ибо говорит о красоте. Но земная красота только образ красоты небесной. В этом смысле она эфемерна. Но даже эта эфемерная красота способна вдохновлять человека на прекрасные чувства, мысли, поступки. Поэтому эфемерность японской красоты соприкасается с вечностью, о чём свидетельствует не только японская поэзия, но и живопись. Заслуга поэта в том и состоит, что он выявляет сокровенную красоту, извечное небесное начало, сокрытое в красоте земной.
Истинная танка всегда символична. Роса и лунный свет, дым костра и облетающие листья — не просто явления природной жизни, а символы, которые связывают космическую жизнь с человеческой, но, главное, связывают с неземной красотой, с запредельным светом. И только с помощью символов поэт может разбудить душу читателя, если она спит.
Любовь к миру, способность видеть его мельчайшие движения, так же, как движения души, не мешало поэтам танка понимать суетность этой земной жизни. Известнейший мастер танка Сайгё однажды написал:
Жалеешь о нём...
Но сожалений не стоит
Наш суетный мир.
Себя самого отринув,
Быть может, себя спасёшь.
Это прекрасный перевод Веры Марковой. И как легко он укладывается в православное понимание аскетизма, отшельничества, общего призвания человека в этом мире.
О том, насколько форма танка была совершенной и органичной для японского языка и японской поэзии говорит тот факт, что только на рубеже веков (XIX–XX) родился поэт, который внёс некоторые изменения в этот жанр. Это Исикава Такубоку, многократно переводившийся на русский язык. Танка пережила и классицизм, и романтизм. Исикава Такубоку стал основоположником реалистического направления. Он выработал свой стиль — неподражаемый «стиль Такубоку». У многих японских поэтов были ученики и последователи, но у Такубоку нет учеников, овладеть его стилем не смог никто. К безупречной форме и простоте традиционной танка он добавил глубокий психологизм и живую народную речь взамен книжной. Это стало явлением в японской поэзии, в японском искусстве танка. Произошла своеобразная «демократизация» танка, её раскрепощение. Если до этого танка говорила читателю о бытии, то Исикава Такубоку смело ввёл в неё быт. Конечно, опоэтизированный, но всё же быт. Для его танка нет запретных тем, вещей, явлений. Будни жизни, повседневность тоже имеют право на существование в самой высокой поэзии.
Предлагаемая подборка танка не является классическим вариантом жанра. Она вдохновлена Исикавой Такубоку. Прежде всего, это выразилось в том, что следуя за ним, автор нарушает канон танка, количество слогов может не совпадать с общепринятой нормой, однако кажущееся невладение формой или даже её неуклюжесть служат стремлению передать повседневную жизнь с её неоформленностью, неприглаженностью. Здесь опять содержание командует формой, изменяя её лишь настолько, чтобы не пострадала при этом их взаимная гармония.
ПОПЫТКИ ТАНКА
***
Сердце как губка впитало боль,
Одиночество тянет долу,
Заплакать бы,
Но как вернуть вас,
Мои детские слёзы?
***
Слышу имя своё за спиной,
Оглядываюсь
На полузнакомый голос.
То я, семилетний,
Окликнул себя невзначай.
***
Озера тёмное зеркало
Не отражает
Даже свет луны.
Так притягательно оно,
Как чёрная дыра Вселенной.
***
Зеленоватые льды,
Мёрзлый песок,
Сосны лежат, обнажая корни,
Серая Балтика,
Зимняя встреча.
***
Твоя скала
И сосны над водою,
Ты далеко, меж нами — вёрсты,
И всё ж ты близко,
Как сосны иголка в сердце.
***
Только мысленно
Произнесу имя твоё в душе,
А на другом краю земли,
Ветер на ушко тебе шепнёт его
Голосом сквозным.
***
Весна — пора любви,
Сказал поэт,
Весна забылась,
А осень принесла
Последнюю любовь.
***
Одиночество непривычно,
Боль в груди.
Слёзы сухие в глазах,
Я целую свои оковы,
Ужель не вернёшься?
***
Во многом знании —
Много печали,
Я полку книжную
Сегодня перенёс,
Пристроив над огнём камина.
***
Небо в море,
И небо в реке,
И в луже те же небеса.
Три неба,
А мне хватило б одного.
***
С плеском ласкается Клязьма
К высотам собора,
Даль размывает окоём,
И мост на Муром,
Как богатырь Илья спокоен.
***
Перед зеркалом в ванной
Одиноко склонилась
В стакане зубная щётка,
Ещё вчера их было две.
Стеклянные слёзы в глазах.
***
В соборе
Праздничное торжество,
А я грущу о сельском храме, —
Душистом острове
Моей молитвы полудетской.
***
Ветер вмиг преодолел поля,
Но в городе на перекрёстке,
Споткнулся,
Не зная, где свернуть,
И, оробев, притих.
***
Лишь одно письмо от тебя
За долгих четыре дня,
Я же в день отправляю четыре.
Рассудите нас люди!
Где справедливость?
***
Безмолвно течёт река,
Берег пустынный молчит,
Лишь человек
Обхватил одинокое древо,
Некого больше обнять.
***
Декабрь,
И я стою счастливый
Под окнами роддома.
Покажи наше чадо!
Но насквозь промёрзло стекло.
***
На мотивы Исикавы Такубоку
Мой друг меня не видит
И не слышит,
Не понимает,
Лишь улыбается рассеянно,
Совсем недавно овдовел.
***
Я погружаюсь в книгу.
Не в слова, — в картинку
На сто седьмой странице,
Безоглядно в неё углубляюсь
И не ищу пути назад.
***
Твои глаза вбирают
Только радость мира,
Всё остальное мимо, мимо,
Так понял я, откуда
Небесный свет твоих очей.
***
Отчего тяжело на душе?
Нечаянно покрутил кольцо
На пальце. Подарок твой. И вспомнил:
Вчера друзья мне принесли
Весть о твоей болезни.
***
На мотивы Исикавы Такубоку
Так хочется на волю,
Решётки нет,
Но всё ж — нельзя.
Так в школе на уроке
В окно смотрел я.
***
Ты вошла, повернулась,
Халатик скользнул на ковёр,
Я в восхищении приоткрываю рот,
Но целомудренной ладошкой
Плотину ставишь словесам.
***
Солнце заката
Висит над землёй,
День не уходит,
Ожидая словно
Начала Страшного Суда.
***
Разминаю твои ступни,
Ласкаю и жадно целую,
Теперь ты можешь
На моё обнажённое
Сердце ступить.
***
Ты шевельнулась во сне,
Я встрепенулся,
Теперь не уснуть до утра,
Буду гнать от тебя
Злобы духов поднебесных.
***
Теплится лампада,
Полутёмный угол
Ждёт слёз, молитвы,
Я — на колени,
И незримый свет в душе.
***
Оклад сияет,
Лик небесный,
И понимаю:
Злато — не металл,
А свет.
***
Разглагольствовал
Полночи о любви,
Ты, не дослушав, вышла.
Какой же ты дурак, —
В сердцах сказал себе я.
***
Ты отрешённо смотришь,
Не знаю, в прошлое, в грядущее
Или в саму себя,
И не решаюсь я спросить:
О чём задумалась, любовь моя?
***
На мотивы Исикавы Такубоку
Два года прошло,
Как умерла наша дочь.
Купим собачку? — спросил я жену.
Зачем покупать, — проронила, —
Бродячую приютим.
***
Два имени у тебя:
Одно — от крещенья,
Я же другое присвоил тебе,
Окликаю, и ты
Отзываешься на моё.
***
Секунды сложились в минуты,
Минуты в часы, дни и ночи,
В недели, месяцы. И годы,
Которые быстрее всех, —
Стремглав летят.
***
Август заплакал росой
Светлою, серебристой,
Тихо сижу под луной,
Вдруг безнадёжно
И я всплакнул втихомолку.
***
Лилия белая
Выдаёт за алмазы
Капли росы в лепестках,
Любовь твоя, милая,
Высохнет, словно роса.
***
Ты ушла и вновь я учусь
Плакать втайне так,
Чтобы никто не видел.
Может быть, приобрести
Тёмные очки?
***
Подражание Отомо Тобито
Надоело быть мне человеком,
Желаю стать кувшином для вина,
Тогда никто не помешает
Наполниться хмельною влагой
По горло самое.
***
Облачко в небе парит,
Облако пыли под ветром,
Оба рассеются без следа.
Упираюсь ногами в землю,
И синь надо мною.
***
Те же станции метро,
Те же улицы и переулки,
И та же толкотня вокруг,
Но ты уехала,
И город обезлюдел.
***
Лес уже виден,
Речушка пред ним,
А вот домá и заборы.
Дышу на морозный узор,
И проталинка мир приоткрывает.
***
Белейший снег
Украсил лес,
Опушил берега,
И Чёрная речка
Стала ещё черней.
***
Что-то хрустнуло под сапогом,
Отдёрнул ногу. Поздно.
Сломался
Забытый в спешке
Гребень твой любимый.
***
Брожу по городу,
Покупаю ненужные книги,
Спина тяжелеет,
И некому поправить
Ремень рюкзака за плечами.
***
Ты уехала месяц назад.
Отчего же запах твоих лекарств
Преследует меня
С утра сегодня?
Неужели опять заболела?
***
Ты ушла от меня,
Я убрал со стола
Поникшие бордовые цветы,
Какие же купить взамен?
Взял ярко-жёлтые.
***
На сеновале спится сладко,
Под шорох дождя на крыше,
Но ночью морозной милее
В жаркой донельзя спальне
Разметаться в крахмальной постели.
***
Ты так близка мне,
Как старая шапка,
Как поношенная рубашка,
Как зачитанная книга
Или собственный голос.
***
Как можно сравнивать
Кирпичные храмы
С белокаменными?
Ты остановилась
Рядом с соседкой.
***
Юродивый с закрытыми глазами
Подошёл, ткнул пальцем в грудь.
Ты слеп, — промолвил.
Заплакал я, ведь сразу понял,
О чём блаженный он говорит.
***
Когда ты не пишешь,
Так печально в душе у меня,
Будто ещё один день
Был потерян для нас,
А ведь вместе могли быть.
***
Больно бьёт по лицу
Ледяная крупа,
Особенно в то место
Горящее,
Где ты оставила пощёчину.
***
Две официантки
Суетятся в ресторане.
И почему-то хочется,
Чтоб подошла ко мне
Та, что некрасива и грустна.
***
Не помню точно,
Что ты мне сказала.
Я не заплакал, — заревел навзрыд,
Совсем как женщина,
Которую бросают.
***
Ты позвонила, что придёшь,
Вина купил, цветы,
Зачем-то мебель переставил
На кухне, в комнате,
Где ждал тебя до самого утра.
***
Было так больно
В тот памятный день,
Словно хирург вскрыл
Скальпелем грудь и взвесил
Сердце моё на ладони.
***
Мне снилось:
Врачи ошиблись с диагнозом,
Проснулся счастливый,
Огляделся тихонько
И заплакал в подушку.
***
Ночь так тиха,
Что пламя свечи
Не шелохнётся,
И потому ей одиноко,
Как и мне.
***
Я хлопнул в ладоши
В пустующем храме,
Считаю до девяти,
И звук
Замирает и тает.
***
Пожелтел твой снимок в рамке,
Я другой нашёл в альбоме,
Поменял их. Снова смотришь
Чёрным взглядом. Но что делать
С выцветшей любовью?
***
Обнимаю деревья в лесу,
Они качаются под ветром,
И я клонюсь туда-сюда,
Надеюсь,
Вдруг посоветуют мне что-то.
***
Сон
Входы-выходы справа и слева,
Пустой коридор, как туннель.
Вдруг свет впереди.
За спиной моей двери,
Как крылья, захлопали.
***
Раздвигаю осенние листья,
Жёлтые, багряные,
А вот совсем ещё зелёный,
Под ними буковка златая,
Я прибираю… могилку.
***
Ты подарила мне ручку с пером,
Таким писали в школе
В прошлом веке.
Хотел письмо к любимой сочинить,
Но где найти чернила?
***
Я шепчу твоё имя
Чуть слышно,
А оно отдаётся
Раскатом весеннего грома
По всей поднебесной.
***
Навзничь лежу
На берегу песчаном,
Начало любви вспоминаю,
Перевернулся. Теперь ничком
Плачу о том, что расстались.
***
Стены оклеил газетами,
А поверх — обоями цветными,
Но памятует память,
Что под узорами сокрылись
И «Правда», и «Известия».
***
Получил от тебя
Чудесное письмо,
Не раз перечитал с любовью,
Вдруг разжевал его и съел.
Зачем я это сделал?
***
В душе моей двое живут:
Один двойник,
Самозванец другой,
А я, бывает, —
Третий лишний.
***
Судьба прямая, как проспект,
А жизнь — извилистая улочка.
Я проводил тебя,
Теперь бреду домой
Пустынным городом.
***
В детстве с ним читали сказки,
С этим катались на санках,
Другой играл со мной в футбол,
С ней часто залезал на сеновал.
Где вы, друзья детских лет?
***
Вот говорят:
Не там и не тогда родился.
И мне в другой бы век!
Как будто лучше Бога
Свой жребий знаем.
***
После дождя
Сохнут капли на листве,
Пропадут и слёзы
На моём лице, оставив
Влажный след под кожей.
***
В толпе — головы, плечи,
Шапки, платки кивают,
Плечи задевают друг друга,
Покачиваются вразнобой,
Нет ничего страшней такого одиночества.
***
Ты всё же ушла от меня,
Я думал, что буду
Рыдать и стенать,
Но в миг один
Я разучился плакать.
***
Опять не пришла,
И вновь обманула,
Всю ночь заклинаю себя:
Я вырвусь из рабства,
Из плена сбегу.
***
Ветер свистит над торосами,
Лёд хмурится, застыв,
Сосны гудят и скрипят,
Мёрзлый песок, как жёлтый асфальт,
И я одинокий на что-то надеюсь.
***
У каждой книги свои ароматы,
В одной — запах любви,
В другой — зла и смерти,
В моих — дух владельца.
А в типографии все пахнут одинаково.
***
Молодая девушка
Широко улыбнулась мне,
Я приподнял шляпу в ответ,
И позавидовал
Её зубам — здоровым белым.
***
Поезд летит по равнине,
Бескрайние поля, луга,
Вдруг дуб проплыл
Раскидистый.
И как пейзаж преобразился!
***
Я заблудился,
Долго лесом шёл,
Набрёл на ржавую узкоколейку,
О, как я рад был,
Словно друга встретил.
***
Как изменился
Друг детства моего.
Куда же делась красота?
А кудри, гордый взгляд?
Лишь голос мне полузнаком.
***
Льдины плывут по реке,
Медленно соприкасаясь,
Иногда же толкают в бока,
С хрустом лезут одна на другую,
Совсем как стадо, бредущее домой.
***
Вот белое пятно — то снег,
А вот зелёное — озимые,
Там бурое — конечно, пашня,
А чёрное — озябший лес.
Смотрю под крыло самолёта.
***
Как плавен изгиб реки,
Что-то женственное есть в нём,
А дальше река начинает петлять,
Будто играет со мной в догонялки,
Опять гляжу на землю с самолёта.
***
Твой образ невольно
Ложится на лица
Женщин, которых встречаю,
И не нахожу прекраснее
Тебя, любовь моя.
***
Ты ушла,
Словно во сне я хожу,
Вещи бесцельно переставляю,
Всё никак не могу
Дать волю слезам.
