Одесса.
Мой дом и дворовая компания.
После приезда в Одессу кончилось моё военное детство, как с эвакуацией кончилось моё беззаботное раннее детство. Старшие были заняты своими делами, заботами. В родном городе их оказалось больше, чем теперь уже в далёком и холодном Свердловске. Однако, в моей памяти хранятся теплые чувства о Свердловске, как о родном городе, давшем приют в трудную годину. ( Екатеринбург звучит слишком пышно для этого города - работяги и мной не воспринимается, хотя я уже далёк от гордости за «товарища Свердлова» тоже еврея, но, оказывается, отрёкшегося от еврейства, как и большинство большевиков).
Отец, в связи с отказом возврата нашей довоенной квартиры, получил право ссуды в банке на восстановление разрушенной квартиры в доме Вагнера на Дерибассовской улице. Центр города - заманчивое место, хотя планировка оставляла желать лучшего. Многие семьи, оставшиеся в оккупации, заняли лучшие квартиры эвакуированных, таким образом «улучшая свои жилищные условия». Но когда немцы, точнее румыны, стали отступать, зная суровый характер Советской власти, они перебрались в подвальные и полуподвальные квартиры. Впоследствии я побывал в некоторых из них. Полуподвальные квартиры по площади значительно превосходили квартиры на поверхности. Но, как я заметил, лестницы в эти квартиры нигде почему-то не освещались. А если лампочки были - их били, возможно, чтобы отпугивать завистливых представителей Советской власти, включая управдомов и дворников.
Одним из элементов культуры и цивилизованности общества, с моей точки зрения, является отношение к «новеньким». В США, стране эмигрантов, есть традиции, специальные государственные и благотворительные программы помощи «новеньким». Степень осознания и сочувствия к вновь прибывшим, например, стремление понять твой, не совершенный язык и помочь устроиться в новую жизнь, очень высокая. Я это ощутил на себе и примере множества близких, хотя не все это осознали и прониклись благодарностью к стране.
В Советском Союзе, в моём детстве, после возвращения из эвакуации это отношение «аборигенов» было настороженным и даже враждебным. Вот классическое выражение, сохранившееся до сих пор, «Понаехали здесь...», в которое «пользователи» вкладывают очень много смыслов. В моём детстве «понаехали» относилось к еврейским, полуеврейским и прочим семьям, вернувшимся из эвакуации.
Нам пришлось несколько месяцев жить временно в комнате, предоставленной папиным банком в доме с маленьким двором. Как только мы переехали на постоянное место жительства, , я столкнулся с неожиданной агрессией.
Тогда в детской моде были деревянные мечи, а главное щиты наподобие древнегреческих. У меня было преимущество. Старший брат расчертил для меня кусок фанеры, показал как выпиливать и как разрисовать щит. Я выпилил, чуть нарисовал, (терпения не хватило закончить) и отправился продемонстрировать щит во двор. Все мальчишки почему-то повернулись против меня, новенького, и стали меня теснить, а я отступать к своей парадной в углу дальнего двора. К компании моих преследователей спешил присоединиться ещё один крепенький мальчишка. Он врезался в строй атакующих сзади и с разгона стал меня теснить энергичнее, я уже стал отступать быстрее, готовясь к поспешному бегству. И вдруг он разворачивается и начинает отбивать атаку других, я уже не один и «атака захлёбывается».
Так в моей жизни появился дружок на долгие годы, Игорь Городисский. По-видимому, ему показался не честным этот бой, «все на одного». И опять случайно, а может не случайно, он оказался, как у нас в Одессе говорили «суржик», то есть рождённый в смешанном браке отец - еврей, мама - русская. И с ним задиры не могли поделиться настоящими мотивами неприязни к «новенькому». А я тогда совсем не понимал, что этим детям, тем более их родителям, моя национальность стала ясна с момента появления во дворе. Они вовсе не ждали моих признаний, что я еврей.
У нас был большой двор, точнее четыре двора. Два хозяйственных, узких как коридоры. Дети, по моде того времени, играли в войну между дворами. Во главе враждебного мне войска стоял Вовка Таран. Он был на три года старше меня и значительно крупнее. Хотя его семья оставалась в оккупации, но осталась жить в хорошей квартире на первом этаже. Из окон своей квартиры он мог контролировать ситуацию в своем дворе, то есть выскочить и стукнуть кого-нибудь неугодного. Русоволосый, плотный, хитроватый, но плохо развитый интеллектуально, что сразу сказалось, когда мы пошли в школу, в один класс. Он очень скоро исчез из нашего класса.
Во главе нашего двора оказался Феликс Осетинский, хотя он не жил в нашем дворе, но приходил в семью своего двоюродного брата Мишки Пухлика, добрейшего мальчишки, ладившего со всеми. Феликс тоже был чуть старше нас. Худой, высокий, замкнутый романтик-идеалист Феликс был евреем. У него бывали деньги, он получал их за помощь отцу, который работал в еще не разогнанных, послевоенных кооперативах, которые тогда назывались артелями. У этого высокого, очень худого, но жилистого фронтовика, по-видимому, бывало много неприятностей, и он жестоко бил сына. Однако, это не очень роняло авторитет Феликса в моих глазах, тем более на заработанные деньги он покупал нарядные мячики на резинках и раздавал своим сторонникам. Поиграв в мячики, мы освобождали резинки и делали рогатки, главное оружие для дворовых схваток. Однажды он повел нескольких из нас на фильм о благородных борцах «за правое дело» - «Остров сокровищ» - на дневной сеанс, за что я благодарен ему до сих пор.
Вовкин отец, точнее отчим, имел на глазу бельмо, поэтому не подлежал призыву и оказался единственным живым мужчиной на территории нашего большого двора, из остававшихся в оккупации. Работал он разнорабочим. Вовкина мама увела его у ближайшей соседки, оставшейся одной с сыном Витькой и выглядевшей очень несчастной, одетой в лохмотья. У сводных братьев была крепкая связь - дружба-ненависть.
Однажды я стоял возле дворового водопроводного крана. Такие краны были почти во всех дворах , позволявшие обеспечить водой жителей, у которых или кранов в квартирах не было, или не хватало напора воды на верхние этажи. Вовка подкрался ко мне, и получилась сцена, как из фильма «Ну, погоди!». Предвкушая легкую добычу и стараясь подкрасться сзади незаметно, он поскользнулся и упал. Я повернулся и, когда он привстал на одно колено, навалился на него всем телом, давя руками на плечи и не позволяя встать. В этом положении мы боролись какое-то время, пока не подошла какая-то тётка и не прогнала меня, чтоб я «не мучил его». Я убежал со страхом, ожидая возмездия на следующий день. Но судьба выкинула удивительный фортель. Кто-то из наших мальчишек видел эту сцену и пересказал другим, что «Вовка у Борьки землю носом пахал». Убегая, я сильно толкнул его, так что он упал лицом в лужу, которая постоянно образовывалась возле общественного крана. Я сначала попытался возразить, но легенда польстила мне, придала уверенности. На Вовку она произвела удивительное воздействие – он стал избегать встреч со мной, не пытался подстеречь и отомстить, а если учесть, что я вовсе не стремился повстречаться с ним лишний раз, то получилось, что следующие встречи произошли спустя годы на мирном фоне.
Шло время, вырос антисемитизм, многие перешли под Вовкины знамена. Наш приходящий командир не выдержал постоянного давления - его во дворе чаще встречали противники, которые проводили всё время во дворе, а мы иногда сидели дома, делали уроки, читали книжки. Нашу «армию» сначала покинули все, бывшие в оккупации. Затем и других выбили, под тем или иным предлогом они сдавали позиции. Наконец, ко мне домой пришли «парламентёры» от Вовки с объявлением, что Феликс капитулировал и должны капитулировать все, и я, последний, тоже. Я сказал, что должен предварительно переговорить с Феликсом сам. Феликс стал редко приходить во двор, я его долгое время не видел, капитуляцию не признал – «замотал». Но эта вражда нашла удивительное продолжение.
Те, кого в литературе и в разговорах старших назывались «уличные мальчишки», в моём дворе выходили утром во двор и возвращались вечером. От нашего дома до знаменитого одесского пляжа Лонжерон было недалеко, и летом они обычно гурьбой, отправлялись «на море». Чуть влево от главного пляжа был участок берега, укреплённый железобетонными блоками. Мы почему-то называли его «массивом». Именно здесь купалась компания нашего двора. Это место имело ряд преимуществ: сразу от берега было глубоко и можно было прыгать в воду, преодолевая страх и демонстрируя свою удаль, не нужно было проталкиваться через частокол стоящих на мелководье теток и малышни, да и вода была чище. Почти ежедневная практика сделала из многих отличных пловцов. Плавали они «на размашку» - это кроль без погружения головы и «по-морскому» - брасс тоже без погружения головы. Меня учил мой старший брат, и к седьмому классу я мог проплывать несколько сот метров и нырять примерно на два метра. Старший брат в Одессе стал моим главным наставником. Многим умениям и мальчишеским доблестям я обязан ему.
Однажды меня пригласили идти на море с дворовой компанией. У меня были разные периоды отношений с «активом двора» - хорошие и плохие. Плохие - чаще. Я как-то стал выносить свои шахматы и учить других ребят, которые не умели играть. Организовали первенство двора, и я даже стал чемпионом. Но как только второй раз противник смешал фигуры, чтоб не признавать поражение, я «понял намёк» и перестал выносить шахматы.
Возвращаюсь к походу на море. Тогда был хороший период, и я согласился. Побежал домой, попросил маму дать с собой бутерброды - надо будет поделиться с ребятами, много просить не мог – много просто не было в доме. Когда я вышел, компания уже увеличилась. Не со всеми я хотел бы идти, но отступать было поздно. Как только мы разделись, меня тут же столкнули в воду. Купание компанией всегда начиналось сталкиванием друг друга в воду – она была холодноватой. К этому испытанию я был готов. «Притопить» себя я не дал. Вообще «притопить» новичка, развлечься испуганно выпученными глазами и судорожными движениями утопающего было у них популярной игрой. Но меня ждало другое испытание. Когда я вылез из воды, моих бутербродов не было. Их украли, ещё и с насмешкой. Меня это оскорбило, потому что мне ничего не оставили. Урок я усвоил, и больше никогда в дворовой компании еду с собой не брал, а начеку был и до того. Я понял, что их дружелюбие имеет ещё одну твёрдую границу - материальную.
Однажды в выходной, летом (я уже перешел в десятый класс, а Вовка уже работал где-то), мы встретились с ним во дворе, разговорились. Я был рад, пора перерасти детские обиды. Он пригласил меня на пляж - его друзья ловят рыбу с лодки напротив пляжа, и мы сможем присоединиться к ним. Я согласился, хотя страсти к рыбной ловле у меня не было. Мы пришли на Комсомольский пляж, сосед Лонжерона, вдали действительно стояли несколько лодок с рыбаками. Я прикинул, что как раз столько, сколько нужно до лодок, я смогу проплыть и не «ударить лицом в грязь».
Плывем, изредка переговариваемся. Доплыли до первой лодки, оглядываюсь - это оказалось дальше от берега, чем я предполагал – пляж казался тонкой полоской. Спрашиваю, - «Какая лодка твоих друзей?» и он тут «прокололся» - запнулся и дрогнувшим голосоми сказал: «Они дальше в море», а это ещё метров 500-600. «Врёт!» - молнией мелькнуло у меня в голове. Я машинально сделал еще пару гребков в море. «Вовка!» - ответа нет. «Вовка!» - тишина. Я поворачиваю к берегу, а в голове бешено забилась тревожная мысль: «Это была ловушка. Как я доплыву, ведь это предел моих возможностей, я уже устал».
Это была середина лета - вода в море очень тёплая. Я решил, что буду отдыхать на спине после каждых десяти гребков. Но отдыхали только руки и немного ноги, тело оставалось в напряжении. Плюнул на норму, плыву, как-то автоматически, не думая об усталости, отгоняя страх. Проплыл уже большую часть расстояния до берега, но тут я попадаю в полосу более холодной воды. Такое бывает даже в самые жаркие дни. Мне сразу свело судорогой одну ногу. Я, наверняка, утонул бы. Спасла меня «начитанность».
Когда я окончил пятый класс, то решил читать по системе – прочитать полные собрания сочинений «Главных» писателей. Первым по списку был Джек Лондон, чьи северные и морские рассказы я уже читал и они мне очень нравились. Когда я добрался до последнего, четвертого тома с «Сердцами трёх», меня уже хорошо тошнило. Но моё внимание привлёк эпизод, где прекрасные телом и душой молодые супруги заплыли далеко в море, а их супружество подошло к разрыву, у жены появился возлюбленный и супруг решил утонуть у неё на глазах. Он говорит: «У меня судорога, ты меня не вытащишь, плыви к берегу, иначе сама тоже утонешь». И жена отвечает: «Ну и что, что судорога, ну и что, что больно. На берегу ты бы не умер от судороги. Без паники!» Они спаслись.
Хотя я забраковал для себя идею прочтения полных собраний сочинений и охладел к Джеку Лондону, даже забыл эту книгу, а тут вспомнил! И вот я себе повторяю: «Без паники! Я могу медленно плыть на одних руках, чтобы как-то отдохнули ноги». Судорога стала кусать вторую ногу. Вот я уже подплываю к берегу, встречаю плывущего мне навстречу парня и не могу попросить о помощи, если заговорю, а тем более закричу, он может не поверить, а я лишусь последних сил. Я подплыл к низкому молу, узкой полосой отходящему в море от берега, из последних сил выбросил корпус на раскалённый бетон, ноги остались в воде. Я доплыл! В голове образовалась какая-то пустота, Я закрыл глаза, ничего не слышал и пролежал в какой-то прострации довольно долго. Потом встал и неверными шагами отправился искать одежду. Я нашел её, карманы брюк были пусты, но что там было я не смог вспомнить. На месте, где лежал Вовка, лежали какие-то драные трусы. Что Вовка не утонул, у меня сомнений не было. После этого случая я стал тренировать себя плаванию на дальние дистанции, на несколько километров, как от Аркадии до Лонжерона. А Вовку я больше никогда не встречал! Он тщательно избегал меня, хотя его мать жила в нашем доме. Вероятно, страшно встретить своего покойника.
Примерно лет в 10-12 со мной произошла ещё одна история. Позвали меня ребята: «Пошли кататься на трамваях». Я не очень понял суть игры, но пошел. Вечерело. Они начали запрыгивать на подножку трамвая на ходу и спрыгивать, и я за ними, хотя раньше, в качестве игры, этого не делал никогда. Мы уже заехали далеко от дома. Вдруг я оказался последним, и мне кричат: «Запрыгивай!», а места на подножке почти нет. Я прыгнул, но не попал и повис на руках. Вагон пошел на внутренний поворот. «Я могу упасть под задний вагон, держись!»,- подумал я. Тут вагон рванулся на внешний поворот, поручни вырвались из рук, и я полетел на мостовую. Сразу же поджал ноги - несколько мгновений ужаса, колёса заднего вагона проскочили очень близко. Я сразу понял, что надо немедленно вскакивать – за вагоном могла ехать автомашина. К счастью, машины не оказалось, я не стал калекой.
Но вокруг уже было совсем темно. Я оказался в совершенно незнакомом месте. Подумал: «Я стал жертвой маленького заговора. Нет - не может быть, чтобы они хотели, чтобы я попал под трамвай. Просто хотели заманить, чтобы я потерялся». Но когда сразу после окончания десятого класса с задней площадки 15-го трамвая под задний вагон насмерть попал Лёва Косогляд с типичной еврейской внешностью, золотой медалист, в моём мозгу сразу мелькнуло – «Сбросили!». Это был «Слободской» хулиганский район.
У моих дворовых «друзей», по-видимому, к тому времени ещё не было достаточного опыта, но идея уже была принята на вооружение. И после, когда я узнавал, что какой-то молодой еврейский парень тонул при странных обстоятельствах, я с тоской думал, что, возможно, и он попал в чей-то капкан. Таких случаев было совсем немало.
Вообще, это было бы несправедливо винить всех в компании, но в ней были двое заводил, а другие, может и не очень осознавая, шли у них на поводу и в невольных помощниках. Один из них Валька-капельдус , получивший кличку за капли под носом, учился со мной в параллельном классе. Но академические успехи были скромнее, и он очень ревновал, придумывал какие-то оскорбительные словечки. Он единственный проявлял антисемитизм открыто. Однажды, он начал компанию по моему выдавливанию со двора: «Чего ты втираешься? Вы все стремитесь втереться». Моё присутствие во дворе на два года резко сократилось. А Вальку выгнали из школы из 9 класса и он пошел вслед за активом двора в ШМО, Школу морского обучения, выпускавшую механиков, электриков и матросов для гражданского флота. Его несколько раз били во взрослой жизни за подлость. Через несколько лет плавания он пропал.
Интересно сложилась судьба обоих мальчишек, проявивших в детстве качества лидеров. Вовка почти не учился в школе. Случайно от знакомого я узнал, что он работал на маленькой фабрике. Он донимал моего знакомого расспросами, не является ли он агентом милиции или ОБХСС (Отдела по Борьбе с Хищениями Социалистической Собственности). То есть он входил в компанию воровавших эту государственную собственность. Уже в годы перестройки во дворе мне рассказали, что он выгнал больную жену, что дочка с ним не разговаривает. А еще через некоторое время, что он умер при невыясненных обстоятельствах.
Феликс увлёкся настольным теннисом, стал любимым учеником первого в городе тренера по настольному теннису - Пастернака. Спортзал Одесского филиала общества «Буревестник», где работала секция, был рядом с нашим домом, на улице Ласточкина. Феликс выиграл финал первенства Украины среди юношей, которое проходило в этом же зале, у сына своего тренера, они дружили. Он выиграл в напряженной борьбе, «очко в очко», виртуозно играя в защите и «вытаскивая» невероятно трудные мячи. Он не был атлетом, более того, у него было семейное генетическое затруднение в движении правого бедра. Он выиграл за счет воли, характера, и это определило его дальнейшую судьбу. Он стал тренером, а со временем Заслуженным тренером Украины по настольному теннису, так как подготовил несколько призёров Всесоюзных первенств. Женился он на красивой девушке. У него родился ребенок.
Во время перестройки у меня появилась возможность играть в настольный теннис, и я, по старой памяти, нашел его и обратился с просьбой помочь купить хорошую ракетку. Хорошие импортные ракетки стоили дорого. Он мог сказать «на!» она стоит столько-то и всё. А он объяснил, что мне она не нужна. «Купи себе в магазине хорошую жесткую ракетку и играй на здоровье». Я узнал, что он поссорился со своим многолетним другом и шефом по партийно-профсоюзной линии. Время стало криминально опасным. У меня уже был опыт – внезапно умер не своей смертью мой сосед, из «упрямых» Я сказал Феликсу, что это опасно не стоит этого делать.. Они, по-видимому, «крутились» вместе.. Он резко ответил: «Предателя не прощу ни за что!». Детские идеализм, обиды на предательства остаются с нами навсегда, хотя мы проходим жесткую школу реальной жизни. Я случайно узнал, что он тоже умер неожиданно в конце перестройки, и как горевали его жена и дочь.
Друзья детства часто сохраняют взаимную симпатию на всю жизнь. Враг с детства тоже редко перестаёт им быть. Антисемит редко меняет это своё убеждение. Антисемитом можно быть в любом возрасте и в любом социальном слое. Часто врага и антисемита могут выдать его жена, дети - присматривайтесь к ним.
Напечатано: в журнале "Заметки по еврейской истории" № 2-3(190) февраль-март 2016
Адрес оригинальной публикации: http://www.berkovich-zametki.com/2016/Zametki/Nomer2_3/BZamihovsky1.php
