Портрет молодой девушки0

СТАРИННОЕ ЗЕРКАЛО РАБОТЫ НЕИЗВЕСТНОГО МАСТЕРА

 

Во время осмотра особняка, я чувствую себя музейным охранником. Не знаю, почему – может быть, из-за того, что подобные дворцы я видел, лишь посещая музеи, а может быть благодаря архитектору и декоратору, которые щедро наполнили интерьер предметами из разных эпох. Новые буржуа не могут похвастаться родословной благородных предков, но на свои деньги способны купить людей, обладающих вкусом, и построить новую историю.

Этот дом я обхожу каждую смену. Минимум три раза – заступая на дежурство, сдавая его и на ночь. И это не считая осмотра тех помещений, в которых днём работали уборщицы и прочий обслуживающий персонал – я бегло проверяю за ними сохранность вещей, стен и колонн с венецианской штукатуркой. Иногда хочется плюнуть на это, поставить галочку и расстаться с людьми, но я понимаю, что если что-то упущу – мне такой оплошности не простят. Работа есть работа, какая бы она ни была, – и я её выполняю.

Покои охраняемого здания я знаю, наверное, лучше, чем свою маленькую квартиру – два этажа с высокими окнами, просторные залы, тихие кабинеты и укромные спальни. Дом, который я обхожу трижды за смену, за которым я слежу через камеры наблюдения, сидя в сторожке с напарником, отвечающим за прилегающую к дому территорию.

Иногда мы обходим территорию вокруг дома вдвоём. Я люблю это делать, это напоминает прогулку по парку. Среди зелёных лужаек таится загадочный лабиринт из постриженных кустов, незамысловатые ходы, которого мы поспешно проходим и направляемся к пруду, окружённому цветочными горками из жёлтого камня песчаника. Фонариками мы просвечиваем безупречную гладь пруда до самого дна, тревожа белых лебедей и золотых рыбок. За частоколом молодых кипарисов мы бросаем взгляд на грунтовый корт, – не появились ли на нём чьи-то следы… Из человеческих фигур на нашем пути встречаются лишь классические мраморные статуи, компанию которых дополняют каменные клумбы и амфоры с изображением резвящихся фавнов. На садовой территории меньше ценных вещей, но на неё проще пробраться, занесённая ветром бумажка может стать причиной недовольства, и потому моему напарнику приходиться часто проверять вверенный ему участок. Иногда начальство задает мне вопросы о нём, я понимаю, что и его они расспрашивают обо мне. Так же как и садовника с уборщицами – все мы приглядываем друг за другом, сплошное круговое наушничество.

Ежедневный осмотр дома обязателен в отсутствие хозяев. Правила поведения в их присутствии мне обещали дать по надобности. Но хозяин, или хозяева не приезжают. Кто они – я не смог выяснить, а после уклончивых ответов, лишних вопросов не задавал.

Атмосфера повышенной секретности царит в этом доме. Я не знаю, чей дом охраняю, а когда устраивался в охранное агентство, мне и вовсе велели не распространяться о деталях будущей работы.

До этого я не работал охранником. Кое-как перебивался, нигде долго не задерживался. В охранное бюро меня устроил мой родной дядя. Разница в возрасте у нас небольшая, но этот парень настоящий лидер, кажется, что такой везде может преуспеть. Беря меня под опеку, он сказал – главное, не подставь меня! Я своих не подставляю, а его тем более. Не знаю, смог бы я отдать за него жизнь, если бы довелось. Но за кого и отдал бы – так за него.

Благодаря ему я имею работу, которая приносит мне кусок хлеба и внесла новый уклад в мою жизнь. Сутки через двое я паркую свою машину на гостевой стоянке за сторожкой, вместе с другим обслуживающим персоналом. Дикий виноград, цветочные горки и туевые посадки делают своё дело – из дома скромный транспорт прислуги никак не приметишь. Всё здесь упорядочено, ни на миг нельзя забыть кто ты, и где твоё место.

Мой же день проходит вполне однообразно – кроме обходов, это телевизор, новости, книги, интернет. Интернет – изобретение военных, они же всегда норовили контролировать его, и на работе подобной моей, он долго был под запретом, как будто общение со старым другом или новой подружкой может стать брешью в охранной системе. Теоретически может, но всё это паранойя, а от прогресса и беспроводной связи никуда не уйдёшь, особенно если дом твой не в горах, а в престижном районе.

Ещё я сочиняю стихи, которые записываю в блокнот своего телефона и никому не показываю. Иногда, в минуты скуки, я представляю, как декларирую их со сцены. Хотя такие стихи лучше читать в интимной обстановке любимой девушке, по крайней мере её смех не будет обиден. Но любимой девушки у меня нет.

Естественно, никому невдомёк про моё рифмотворчество. Охранник, пишущий стихи – это не охранник, а поэт, добывающий средства на пропитание работой в охране. В сложном мире нельзя упрекать людей за то, что они стараются его упростить и порой прибегают к штампам. Раз охранник – значит, недалёк, не собираюсь спорить и доказывать обратное. Но я всегда стремился к идеалу, старался переходить отведённые мне границы, стать лучше, чем я есть, и красота во всех её проявлениях всегда меня увлекала.

Да, я обожествляю красоту, но сам не могу ею похвастать. Точнее, сейчас не могу. Когда-то я был смазливым юношей, который в пору возмужания не мог оторваться от зеркала, и девушки симпатизировали мне исключительно за выдающуюся внешность. Рано или поздно это проходит, но в моём случае прошло слишком рано. Будучи ещё школьником, я пришёл на свидание к своей зазнобе и напоролся на трёх парней, вознамерившихся отбить у меня желание к амурным похождениям. Я был крепок физически и оказал им серьёзное сопротивление, но силы изначально были неравны и разозлённые подонки здорово меня отмудохали. Из больницы я вышел другим человеком, как внешне, так и внутренне. Нос в лепёшку, зубы выбиты, как стёкла в заброшенном здании, всё лицо в глубоких шрамах, словно залатанное, да оно таким и было. Не лицо, а страшная маска, под которой обида на весь мир.

Моя душевная рана не заживала, но ведь надо как-то жить дальше. Внешность как мог, подлатал – вставил зубы, шрамы прятал под щетиной и временами отпускаемой бородкой. Жизнь наладилась с переменным успехом, и канва повседневности стала мне забытьём. Я понимал, что никогда не стану прежним, и к своим тридцати годам подзабыл, каким я был в юности.

Но однажды всё изменилось…

Это случилось в охраняемом доме. Как обычно, я обходил его на ночь, и ничто не предвещало сюрпризов. В большой комнате, что располагалась в правом крыле дома, я ощутил постороннее движение и замер как вкопанный.

Оказалось, что я обнаружил сам себя. Передо мной возвышалось зеркало в резной золочёной раме, размером с человеческий рост. Оно было придвинуто к стене и отражало часть комнаты – тяжёлые золотистые портьеры, картину на стене, отполированные латы рыцаря при полном параде и амуниции.

… И меня.

Я стоял перед зеркальной поверхностью и укоризненно смотрел на себя. Забавно, что в этом безжизненном здании меня напугало собственное отражение. Я растерянно продолжал смотреть в зеркало, силясь понять, что происходит. Что-то явно было не так… И, наконец, я понял – это со мной было что-то не так. Вернее все так! Да, да, – всё было именно так, как надо. Я даже запутался от всего этого. Из зеркала на меня смотрело моё отражение, лишённое шрамов, нос прямой, и в глазах лучился уверенный свет.

Я в это не мог поверить. Больно ущипнул себя между большим и указательным пальцами, хлестнул ладонью по обеим щекам…

Мираж не исчезал.

Зеркало показывало меня таким, каким я мог бы быть, не случись со мной та беда в далёком юношестве. Оно как будто смеялось надо мной.

Я вглядывался в отражение комнаты, пытаясь выискать изменения в окружающем интерьере. Поза рыцаря не изменилась, мрачноватый пейзаж на картине не прояснился, портьеры не утратили свою позолоту.

Рассматривая их тяжёлые складки, я заметил, что они шевельнулись. Внутреннее чутьё охранника, коим я был как минимум на половину, подсказывало, что это не сквозняк – кто-то прятался за ними. Я решительно обернулся, прошёл к окну и одёрнул портьеры. За тканью никого не было, верно, мне показалось.

Когда я вернулся к зеркалу, наваждение исчезло. На меня снова глядело знакомое, обезображенное лицо. Глаза больше не лучились, я словно получил, что хотел, и потушив свет, покинул комнату.

Когда я вернулся в сторожку, мой коллега заметил мою озадаченность. Я заверил его, что всё в порядке, хотя это было не так – я ничего не мог делать, ни на чём не мог сосредоточиться. Меня подбивало снова прийти в гостиную и заглянуть в зеркало, чтобы получить из его глубин ответы на свои вопросы.

Утром, сдавая смену, я, видимо, слишком тревожно взглянул на зеркало, и мой сменщик взялся его осмотреть. Напрасно он старался – зеркальная поверхность была целой, ни один завиток на раме не повреждён, даже позолота не слезла. То, что тревожило меня, находилось не на поверхности, оно было внутри.

Больше двух суток без чудес достаточное время, чтобы снова почувствовать землю под ногами. И я уверил себя в том, что увиденное было наваждением.

На следующей смене, привычно обходя дворец вечером, я миновал зеркало, нарочно не глядя в его сторону. Но когда закончил обязательную программу, словил себя на том, что спешу к зеркалу так, будто забыл что-то важное.

Я снова смотрел в него. И снова на меня смотрело моё прекрасное отражение. Не совсем моё, но в этой видимой недоступности было что-то манящее. Отнятая у меня красота находилась за тонкой поверхностью стекла. Совсем близко, но вернуть её было невозможно. Зато можно было на неё смотреть. И я это делал: смотрел, смотрел…

Разглядывая себя, корча смешные рожи, я снова заметил движение в зеркале. Холодок прошёл по спине, и я буквально окаменел.

Возбуждение сменилось гипнотическим созерцанием, и я был словно во сне, когда появилась она. Женская фигура в белом платье пересекла помещение за моей спиной. Я обернулся, но не увидел её, и тут же смекнул, что не увижу. Её не могло быть здесь. Она была или в моём воображении, или в этом зеркале…

Пока я стоял так растерянно, фигура снова стремительно пересекла пространство за моей спиной.

Женщина. Можно было ещё в тот раз, понять, что я имею дело с ней – по тому, как вкрадчиво она появлялась.

Я был уверен, что увижу её снова.

Уезжая домой после смены, я разглядывал своё отражение в зеркале заднего вида, но, конечно, не увидел ни своей красоты, ни этой женщины. Дома у меня не было зеркала, когда-то я разбил его в ярости, оставив самый большой осколок, чтобы смотреться во время бритья. Я внимательно глядел в него, держа перед собой так, словно собрался перерезать им вены, но шрамы не исчезали, а женщина не показывалась. Всё говорило о том, что видение было связано исключительно с зеркалом в охраняемом доме.

И мне было нужно это зеркало.

Снова я заступил на смену, и дом перешёл в моё распоряжение. Я не мог думать ни о чём другом, кроме как о зеркале. Мне казалось, что и зеркало меня ждёт. В этот раз женщина прошла мимо меня значительно медленней и совсем близко. Будь это на моей половине – я бы верно ощутил её прикосновение к своему плечу.

Осмотрев помещение через зеркало, я снова сосредоточился на своём прекрасном отражении и не заметил, как она оказалась рядом.

Женщина стояла за моей спиной. Она была одета в длинное белое платье с открытыми плечами, распущенные золотистые волосы сверкали отражённым светом. Лицо её было прекрасно, как только можно себе представить. У каждого из нас есть свои идеалы красоты, и она не то, что не соответствовала моим идеалам, она их расширяла, превосходила, меняла.

Преодолев оторопь, я медленно оглянулся. Как я и предполагал, за спиной никого не было. Женщина улыбнулась на мою тщетную попытку увидеть её в своей реальности.

Я пытался с ней заговорить, но она лишь качала прекрасной головкой, и, в ответ на мои слова, что-то произнесла. Её губы безмолвно открывались, и когда я, наконец, догадался, что звуки не способны проникать сквозь зеркало, она утвердительно кивнула и манерно улыбнулась широкой белозубой улыбкой.

Она протянула ко мне руку, и я шагнул к зеркалу. Уже готовый переступить черту, я ощутил интуитивный страх – подобное испытывают животные, бросаясь наутёк из-под прицела ружья, которого они никогда в своей жизни не видели. Незнакомка в зеркале прочувствовала мои опасения, всё поняла и, скривив губы в презрительной усмешке, решительно развернулась и была такова.

Я столкнулся с загадкой, и пытался её разгадать. Поисковые запросы подбрасывали однообразные ссылки, самым бесхитростным способом норовя подбить меня на покупку банального зеркала наложенным платежом с доставкой в любую точку страны, в удобное для меня время. Мои худшие опасения получили подтверждение – даже если во всемирной паутине и существует нужная мне информация, она погребена под ворохом всякой чепухи, да и наверняка она на незнакомом мне языке.

И снова я ждал незнакомку, любуясь своим отражением. Она возникла за моей спиной, так словно действительно пряталась за портьерами, и вскоре дышала в затылок моего отражения. Маленькие руки легли на мою грудь, плотоядные губы приблизились к шее. И я увидел то, что неспособен был ощутить – она целовала моё отражение, довольно страстно. Я дотронулся ладонью до своей шеи, и она поцеловала мою руку. Обернувшись к ней, я краем глаза увидел, как моё отражение сполна воспользовалось этим и заключило женщину в объятия.

Я был поражён – моё отражение бросило меня. Казалось, что оно обладало не только моей утраченной красотой, но и моей утраченной решительностью.

Снова повернувшись лицом к зеркалу, я видел, как она ласкает моё красивое отражение, повисая на нём. Я колебался – шагнуть к ней или нет? Невероятная возможность оказаться по ту сторону зеркала не виделась мне сложной. Всего лишь переступить границу миров. Главное понять, к чему приведёт этот шаг…

Шаг, который я той ночью не сделал.

Утром, покидая дом, я опасался, что меня бросило даже моё неприглядное отражение. Но нет, оно не оставило меня, оно мелькало в домашнем и прочих зеркалах, всё больше склоняя к мысли о том, что мне не место здесь. В том зеркале заключалось всё, чем я хотел обладать – моя красота и самая красивая женщина. Я отдавал себе отчёт в том, что мир этот – призрачный. Но насколько иллюзорен и призрачен тот мир, в котором мы живём?

Заступив на смену, я встретил архитектора, который пришёл обсудить с представителем хозяина изменения в летней веранде. Прислушиваясь к их разговору, я понял, что хозяин дома в скором будущем появится здесь.

Его загадочная личность интересовала меня. Кем был этот человек? Какая связь между ним и зеркалом?

Архитектор попросил меня помочь развесить картины в кабинете дома. Молодой парень, склонный к эпатажному стилю в одежде, тот ещё шутник, – он предупредил меня, чтоб я был осторожен, мол, картины, которые я беспечно прижал к туловищу локтями, стоят миллионы. Расчехлив первый свёрток, я увидел маковые поля Моне и сказал архитектору, что его надули – оригинал хранится в парижском музее Орсе, так же, как и сислейские купальщицы. Изворотливый парень тут же нашёлся, заявив, что это точные копии, сделанные специалистами непосредственно с оригинала, и стоят они намного дороже, чем аутентичные работы известных местных художников.

Мы немного посмеялись и, улучив момент, я спросил архитектора про зеркало. Он нисколько не изменился в лице, и лишь снисходительно отвечал общими фразами: «антиквариат», «стильная интерьерная вещица», «работа неизвестного мастера». Я понял, что зеркало, скорей всего, приобрели случайным образом, и возможно только мне известна его тайна.

Поздним вечером я снова стоял перед зеркалом. Мне показалось, что отражение моё утратило часть красоты. Придирчиво разглядывая лицо, я убедил себя в том, что ничего не изменилось, это просто тревога. И верно, успокоившись, я улыбнулся себе уверенной, безмятежной улыбкой.

И женщина улыбнулась мне.

Она стояла рядом со мной, словно позируя для свадебной фотографии. И вскоре она пошла ещё дальше, освободившись от одежды. Её идеальное тело цвета алебастра ярко сияло в полумраке, охапка белого платья лежала у ног, точно лебедь. Она обнимала моё отражение, и глядя на это, я жалел лишь о том, что не могу в полной мере ощутить её ласк. Ценой нашей близости по-прежнему оставался мой шаг в неизвестность.

Я сделал другой шаг. Пальцы мои быстро расстегнули пуговицы на рубашке, и я снял её, снял всю одежду, покидав её на мраморный пол…

Обнажённым я стоял перед своим отражением и прекрасным призраком зеркала.

Она тут же воспользовалась этим, заключив моё отражение в свои объятия, и я не мог отвести глаз от фигур, слившихся в любовном танце.

Казалось, что платье её действительно превратилось в белого лебедя, плававшего возле нас в чёрной воде завертевшегося омута. Связь между нами становилась всё более прочной, и поцелуи с ласками отдавались на моём теле мурашками, которые волнами проходили по коже.

Неожиданно за нашими спинами взорвалось яркое свечение, ослепившее меня.

Это было отражение фигурной люстры, подвешенной в центре комнаты. Едва рассеялся мрак, моя наперсница вмиг пропала, а собственное отражение от страха приняло обычный, малоприятный вид.

Мне бы схватить одежду и исчезнуть, но в этом помещении невозможно было спрятаться. Всё видно насквозь. И было видно нежданного визитера.

Застывший в проёме двери коллега смотрел на меня круглыми глазами. Было похоже на то, что мы оба опешили и не знаем, что друг другу сказать. Мне пришлось объясниться. Я наплёл о том, что у меня внезапно возникла аллергическая сыпь на теле. Мой смущённый коллега не спорил, сказав, что это моё дело.

Во время утреннего обхода я увидел уборщицу, усердно драившую зеркало. Шипящие брызги моющей жидкости орошали стекло, в котором я на миг увидел лицо немолодой женщины, с укором поглядевшее не меня.

Я понимал, что моё поведение не сойдёт мне с рук. И прежде чем я закончил обход, мне позвонили с работы и попросили появиться в офисе как можно раньше.

Я отправился туда с легко объяснимой неохотой и, заводя машину, долго смотрел на своё лицо в зеркале, моя отвратная внешность идеально совпадала с тем, что творилось у меня на душе. Мой дядя недолго пообщался со мной, задавая разные вопросы, но старательно обходя ночное происшествие. По его вопросам я чувствовал, что его интересует, не тронулся ли я умом. Под конец нашего разговора, он сообщил, что меня переводят на другой объект. Это не было увольнением, но работать охранником в ювелирном магазине мне не особо хотелось.

Вечер я коротал в баре. Женщины отводили от меня равнодушные глаза, и, вспоминая призрак зеркала, я думал о том, что, наверное, зря побоялся менять свою жизнь. Но теперь, оставшись с этой жизнью наедине, такой, какой она была – размеренной, обыденной и предсказуемо беспросветной, я понял, что не очень-то её ценю.

На следующий день я подъехал к заветному дому, припарковав машину в укромном месте. Шансов попасть на бывшее место работы у меня не было. Личных вещей не полагалось оставлять, а вернуться, чтобы забрать что-то якобы забытое, тоже было бесполезным предлогом – охранник будет сопровождать меня, как собака-поводырь беспомощного слепца.

Глядя на дом, я не мог увидеть даже окон того зала, где стояло зеркало, и если бы мне снова выпал случай, я бы точно не остановился.

Вспомнив женщину, драившую зеркало, я предположил, что девушка в зеркале может появиться только в вечернее время. И верно, ведь природа призраков – ночная…

Телефонный звонок прервал мои раздумья. Это был мой дядя, и я смутился – не моё ли пребывание в этом месте, поблизости от охраняемого объекта, стало причиной звонка.

Он спросил, не смогу ли я сегодня ещё раз выйти на дежурство. Мой сменщик был не готов, насколько я понял, оказался на подпитии. Обычное для него дело, с которым все смирились, учитывая, что на работе это не отражалось, но внезапная смена графика застала парня врасплох.

Конечно, я согласился! Времени до смены достаточно, и я решил написать о том, что приключилось со мной в доме. Вдруг не смогу выбраться из зеркала…

Чтобы не передумать, я прихвачу из дому свой осколок зеркала для бритья. Моё неприглядное отражение подтолкнёт меня…

Все мы ищем красоту и находим её в других людях. Эти люди – как зеркала, они готовы видеть нас лучше, чем мы есть на самом деле.

Зеркало в доме притягивает меня, как чёрная дыра. Когда-то я читал, что астронавт, падающий в чёрную дыру, попадёт в горизонт событий. Он увидит рождение и смерть Вселенной, а в глазах сторонних наблюдателей будет вечно падать в чёрную дыру. Возможно, что, шагнув к зеркалу, я обрету вечную красоту, а для мира, оставшегося за границей зеркала, стану загадочным призраком.

Но как всё будет на самом деле, я узнаю, лишь сделав шаг.

 

***

 

Поздним вечером мы стояли возле злополучного зеркала, которое так привлекало моего племянника. Нас было четверо мужчин, – следователь, занимавшийся исчезновением, архитектор, построивший дом, представитель хозяина и начальник охранной фирмы в моём лице. Четверо скептиков, пришедших не для того, чтобы убедиться, а для того, чтобы отработать последнюю версию.

– Вы верите в ту несусветную чушь, которую написал ваш работник? – представлявший хозяина молодой парень презрительно скривился. – Это фантастический рассказ, сочинённый на досуге! Единственное, что из всего рассказанного может быть правдой, это разгуливание по дому в обнажённом виде.

Архитектор прыснул одобрительным смехом. Эту парочку было трудно убедить показать нам зеркало, не говоря уже о том, чтобы отнестись хоть чуточку серьёзно к описанной истории. Лишь следователь, серьезный мужчина средних лет, сохранял нейтралитет, он, как и я, верил в факты.

– У нас есть эта запись. Мы знаем, что он бывал в этом зале, – я сделал маленькую паузу, скользнув глазами по интерьеру помещения. – И мы знаем, что он зашёл сюда и не вышел. Камеры наблюдения не врут, постороннего вмешательства в их работу не обнаружено. На последней записи он идёт по коридору, заходит в этот зал и всё. Всё! Больше его не видели.

– Загадка, достойная Эдгара По и Агаты Кристи, – хихикнул архитектор и тут же смолк под моим взглядом, вспомнив, видимо, что исчез мой родственник. – Вы не переживайте раньше времени, наверняка он нашёл какой-то выход отсюда и улизнул, – спокойным тоном добавил он.

– Или он отсюда не выходил, – подал голос следователь. Мужчина вздёрнул брови и провёл глазами по помещению, прикидывая, где можно было спрятаться или незаметно выбраться. – Окна были заперты изнутри, да и камеры по периметру здания не зафиксировали движения. Вариантов не так много, – он остановил взгляд на своём отражении в зеркале.

Мы все, проследив за его взглядом, тоже смотрели на зеркало.

– Откуда это зеркало? Что о нём известно? – спросил я.

– Это старинное зеркало, изготовленное в Италии, около двухсот лет тому назад, – сказал архитектор.

– Вы его покупали?

– Да, я присмотрел его во время командировки. Можно было без хлопот купить зеркало в магазине и заказать под него любую раму у местных умельцев, но мне хотелось, что бы оно было настоящим – антикварной вещью из-за границы.

– И вам такую вещь охотно продали.

– Продать всегда сложнее, чем купить, поэтому продали охотно, – усмехнулся архитектор.

– Возможно, что вы купили больше, чем хотели? Продавцы не распространялись о зеркале? В чём его раритетность?

– Антиквар рассказывал о духах, обитающих в зеркале, и всё такое… Они про каждую вещь рассказывают подобные небылицы, лишь бы заработать на ней чуть больше, чем она стоит.

Представитель хозяина кивнул:

– Страны с богатой историей охотно эксплуатируют её, обогащая мифами.

– И вы купили эту антикварную вещь с душой для дома, – поддел я его.

– Вы можете ещё раз обыскать особняк. Делайте, что хотите, только давайте уже закроем эту тему, – раздражённо произнёс представитель хозяина.

Мужчина шагнул к зеркалу, и, стоя ко мне спиной, принялся судорожными движениями поправлять воротник.

– Можно делать, что угодно? – переспросил я, встретившись с его взглядом в зеркале.

Он ответил мне утвердительным кивком головы. Я буквально сорвался с места и, остановившись возле рыцарских доспехов, со скрипом вытащил из ножен двуручный меч. Он был тяжёл, но я не раз держал подобное оружие в руках, и уверенно взвесив его в руке, полоснул воздух.

У архитектора глаза на лоб вылезли, его товарищ отошёл от зеркала, уступив мне дорогу. Следователь, хитро прищурившись, наблюдал за происходящим.

– Я не совсем то имел в виду, – сказал мужчина, опрометчиво снабдивший меня полномочиями.

– А я именно так всё и понял! – угрожающе произнёс я, проведя мечом перед собой.

– Не трогайте зеркало! Это дорогая вещь! – сорвавшимся голосом крикнул архитектор.

– Мой племянник был мне дороже!

Препятствий передо мной не было. Остановившись перед зеркалом, я занёс меч.

– Стой! – крикнул следователь, единственный из находившихся в комнате, кого я готов был слушать. Он подошёл ко мне и положил руку на моё плечо. Вглядевшись в зеркало, я едва удержал в руках меч…

От стены с краем портьер отделилась фигура в белом и медленно проследовала к нам. Мы растерянно обернулись, но отражение не обладало телом. Женщина, на которую мы смотрели, находилась лишь по ту сторону зеркала. Остановившись у стеклянной границы, она, заслонив наши отражения, глядела гордым, заносчивым взглядом.

– Что за чертовщина! – пробормотал архитектор.

– Этого не может быть, – сказал представитель хозяина.

Я царапнул мечом поверхность зеркала и крикнул:

– Верни мне моего племянника!

Стальное острие возле горла женщины не заставило её шелохнуться.

– Так сгинь навеки! – с размаху я обрушил на зеркало меч.

Никто уже не пытался остановить меня. Противоречия, размежевавшие мужчин в этом зале, сгинули. Страх перед необъяснимым сплотил нас, всем хотелось, чтобы это закончилось как можно скорей.

Но помешали мне не они. Меч прошёл сквозь стеклянную поверхность, как сквозь масло, женщина мигом схватилась за острую сталь и вырвала оружие из моих рук. Это была не женщина, а существо в её облике, сила его казалась мне неодолимой.

Архитектор, с неожиданной резвостью, припустил к стене, вытащил из ножен полуторный меч, и вернулся к зеркалу, намереваясь повторить мою неудавшуюся попытку.

– Будь осторожен, оно очень сильно! – успел крикнуть я.

Мужчина, целя мечом в живот женщины, попытался его проткнуть. Злая усмешка исказила её лицо, и она управилась с нападавшим ещё легче, чем со мной. Схватившись за меч, она дёрнула оружие на себя, и мужчина полетел на зеркало, которое его тут же поглотило.

И вот мы увидели его по ту сторону. С перекошенным от ужаса лицом он стоял в зазеркалье, растерянно озираясь по сторонам. Быстро сориентировавшись, он кинулся к границе зеркала и принялся неистово в неё колотить. Ни звука, ни малейшей вибрации, он был надёжно ограждён от нас, находясь в том мире, где властвовал злобный призрак. Тварь, возникнув за его спиной, схватила его за плечи и повалила с ног. Несчастный беспомощно брыкался в её объятиях, женщина широко раскрыла рот, в котором сверкнули длинные острые зубы, приблизилась к его шее и крепко вцепилась в яремную вену. Кровь фонтаном вырвалась из разодранной шеи, ударив в противоположную от нас поверхность зеркала, которая покрылась багровыми каплями и змеящимися ручейками.

Товарищ несчастного был готов броситься сквозь зеркало на помощь, но следователь остановил его:

– Не надо, мы ему не поможем!

Я тем временем схватил алебарду и попытался проткнуть существо. Она ловко увернулась, схватилась за древко и вырвала оружие с такой силой, что мне ладони обожгло.

– Мы не управимся с ней! Это невозможно! – услышал я.

Шансов действительно было немного. Мой мозг лихорадочно перебирал варианты, ведь должно было быть уязвимое место!

– Справимся! Я знаю, что делать! – крикнул я. – Помогите мне!

Я метнулся к рыцарским доспехам и, не рассчитав силы, ухватился за алебарду так, что латы со всем прочим хозяйством полетели на пол и рассыпались с оглушительным грохотом. Мужчины удивлённо смотрели на меня, ожидая подсказки.

– Зеркало! Отодвиньте его от стены!

Они послушали меня и осторожно отодвинули зеркало. Существо яростно металось у границ своего мира, но не проникало сквозь них, и мои товарищи по борьбе были в относительной безопасности.

Оказавшись позади зеркала, я увидел его изнанку – потемневшую фанеру, изъеденную бесчисленными поколениями жучков, такая древесина вполне могла быть ровесницей скрипок Страдивари. Я нисколько не сомневался в необходимости уничтожить зловещую тварь, и, отступив несколько шагов, точно по центру всадил острие алебарды. Раздался треск дерева, потом звон стекла, и осколки посыпались на мраморный пол, разбиваясь на мелкие бисерные частички.

В момент нашего триумфа мы стояли посреди стеклянных россыпей, ярко сверкавших в лучах ламп. Позже следователь рассказал, что после моего удара наконечник алебарды насквозь пробил грудь женщины. Видимо та картина была последним, что отразилось в зеркале, ибо, когда я поднял с пола кусочек, в нём ничего не отражалось, амальгама была мертва. Кончики моих пальцев окрасились кровью, я решил, что порезался, но, оказалось, кровоточили осколки зеркала – от каждого кусочка растекались в стороны алые пятнышки, словно раскрывающиеся солнцу лепестки маленьких цветков, и пол быстро покрылся кровью.

Перепрыгивая кроваво-стеклянное месиво, мы покинули зал. Придя в себя, долго обмозговывали, как уладить это дело, в результате которого бесследно исчезли два человека.

Опустошив запасы алкоголя, мы согласовали удобоваримую версию и обязали друг друга как можно дольше не распространяться о том, что произошло в действительности.

Мы не клялись хранить нашу тайну вечно, прекрасно понимая, что в такую правду всё равно никто не поверит.

 

ПОРТРЕТ МОЛОДОЙ ДЕВУШКИ

 

В заграничной командировке Максим совершил неожиданную покупку и, вспоминая сопутствовавшие ей обстоятельства, пытался осознать для себя случившееся. Хотя, что особенного могло произойти? – молодой человек просто зашёл в антикварную лавку, соблазнившись выставленным на улице товаром и резонно полагая, что основные сокровища должны находиться внутри. Под ногами лежали коробки, туго набитые грампластинками, со всех сторон громоздилась патриархальная мебель из постаревшей и состаренной древесины, горизонтальные плоскости которой были заставлены всевозможными фарфоровыми фигурками, тарелками и чайничками на тканых кружевных салфеточках. Глядя на избыточность окружающего благолепия, не поймёшь – мебель продаётся или используется в качестве витрины.

Трудно было что-то выделить, но, наконец, его взгляд остановился на изящно расписанной фарфоровой вазе, которую он рискнул взять в руки.

– Пять евро, – услышал он хриплый голос.

Пожилая женщина, в балахонистом сарафане и кедах, с улыбкой смотрела на посетителя из глубокого плетёного кресла-качалки.

– Красивая вещица, – улыбнулся ей Максим, подумав, что ваза стоит совсем недорого, но вслух этого не произнёс. – Сколько ей лет?

Не услышав ответа, он обернулся к женщине.

– Это поздний Китай, – наконец промолвила она, и лицо её сморщилось от широкой улыбки.

– Поздний Китай… Это, в каком интересно веке… – задумался он, и прыснул, когда его осенило: – Ах, да! – поздний Китай! У меня дома телевизор поздний Китай, и компьютер поздний Китай, и музыкальный центр… Там, где я живу, в торговых павильонах и рынках, широко представлены экспозиции этого периода.

Женщина счастливо улыбалась. Её приторная улыбка начисто слезла с лица, когда Максим поставил вазу на место.

Резкая перемена в облике продавщицы покоробила посетителя. И тут бы его осмотр магазина должен был подойти к концу, но совсем неожиданно он заметил висевший на стене портрет, который его привлёк.

– А это что? Тоже продаётся? – спросил он, проходя мимо женщины.

Написанный маслом портрет, размером сорок на пятьдесят, нарочито неплотно сидел в золочёной раме, отчего можно было предположить, что оба предмета продаются раздельно. На нём была изображена женщина в белой широкополой шляпе и светлом платье, облокотившаяся на каменный бордюр моста. Длинные тёмные волосы струились по плечам, обращённое в даль лицо являло благородный точёный профиль, казалось, что вот-вот она обернётся…

– Здесь всё продаётся! – приободрила его продавщица.

– И сколько стоит картина?

– А сколько вы за неё готовы дать?

– Ну, сложный вопрос, – задумался Максим. – Картина может стоить миллионы, а может ничего не стоить.

– Ну, эта то, миллионов точно не стоит! – рассмеялась женщина так, что парню стало обидно за картину. – Если бы она стоила миллионы, уже бы давно сработала сигнализация…

Максим снова перевёл взгляд на обсуждаемый товар. Шутка женщины насчет сигнализации попала в цель – он и не заметил, что держит картину в руках.

– Простите, я всего лишь хотел посмотреть имя художника, – оправдался он.

– Оно вам вряд ли что-то скажет…

– Да его здесь и нет, – согласился он, разглядывая изнанку холста на потемневшем и засаленном подрамнике.

Женщина незаметно оказалась подле него и негромко прохрипела:

– Берите раму, это очень хорошая рама. А картина будет в подарок.

– Картина тоже поздний Китай? – упавшим голосом спросил он.

– Нет, насчёт этого вы не волнуйтесь! Это вообще не Китай, – успокоила продавщица.

На том они и порешили. Максим был доволен, что не платил денег непосредственно за картину. Вспоминая эксцентричную женщину, ему казалось, что он вырвал картину с девушкой из лап ведьмы.

Вечером того же дня, совершив перелёт через Европу, он ходил по спальне с портретом, вымеряя для него подходящее место. Лучше всего картина смотрелась над изголовьем кровати – там он и забил в стену гвоздь.

Ночью, несмотря на усталость, сон никак не шёл. Сказывалось возбуждение последнего дня, связанное с дорогой, пересадками, сменой места. Чтобы расслабиться и заснуть, он старался думать о чём-то приятном и думал о своей покупке. Он мысленно переносил себя в пространство картины, представлял, как идёт вдоль каменного бордюра к женщине, воображал, как её окликает. В полудрёме ему слышался далёкий, зовущий голос. Казалось, что в комнате кто-то есть, а может быть, это были голоса его мыслей. Конечно, мыслей – думал он, когда бодрость возвращалась к нему. Ведь это всё было в его голове… Или нет? Снова слышались голоса, и пробуждение от них было не лучше – он злился, что не может заснуть. Ведь рано утром вставать на работу. Наконец ему приснилась девушка на картине. Уже он и окликал её, но она не отвечала. Он звал, повышая голос. Её молчание пугало, ведь она была так реальна, и он мог коснуться её. Проснувшись, он пытался вспомнить – дотронулся до неё, или нет… Судя по разочарованию – едва ли… Она смеялась над ним. Он вскочил на постели, но поостерёгся включать свет. В квартире чувствовалось чьё-то чужое присутствие. Он замер, прислушиваясь к дыханию незваных визитёров. Включив свет, он осторожно проследовал на кухню и достал из шкафа большой, острый нож для разделки мяса, с которым обошёл квартиру, проверив замки и окна. В спальне даже под кровать заглянул. Всё было чисто и, успокоившись, он упал на кровать, на этот раз быстро заснув.

Во сне ему повезло – он увидел девушку. Протянул уже руку к её плечу, но в этот момент сработал сигнал подъёма.

Убираясь в спальне, Максим посмотрел на портрет и понял, что не хочет покидать дом. С новыми покупками всегда так – они продолжают притягивать, пока не наиграешься.

Он упаковал портрет и взял его с собой в офис. Рабочий день прошёл легко, но тянулся долго, несмотря на то, что под предлогом усталости он отпросился у шефа на час раньше.

Приятель пригласил Максима на открытие выставки начинающей молодой художницы в местную галерею. Прибыв туда, он увидел, что мероприятие уже в разгаре – множество людей в зале, несколько человек что-то горячо обсуждали на крыльце.

Филипп, пригласивший его, в одиночестве ходил по залу, не замечая окружающих посетителей. Поправляя крашенные в соломенный цвет волосы, он скептически озирался на развешенные картины.

– Извини, что пригласил тебя сюда, – вместо приветствия произнёс он.

– Тебе не нравится? – удивлённый Максим перевёл внимание на работы.

Тематика выставки была посвящена бездомным животным. С написанных маслом картин на посетителей смотрели одинокие и сбившиеся в стаи дворняги в урбанистических пейзажах.

– Как такое может нравиться? Хуже этого только спекуляция на инвалидах.

Сколько Максим знал своего приятеля – тот всегда увлекался высшими материями и казался человеком не от мира сего. Он мог многое поведать об искусстве, но то, о чём он рассказывал, было непонятным для обычных людей. Однажды Максим, всегда тянувшийся к сложному и прекрасному, решил устранить белые пятна в своём образовании и обратился к Филиппу с просьбой в этом помочь. Он даже готов был заплатить за это деньги, как он платил деньги за различные семинары и тренинги, вызвав у приятеля своим предложением смех. Тот сказал, что чувствует себя героем «Мелких мошенников», фильма Вуди Аллена, в котором Хью Грант в роли искусствоведа за деньги повышал культурный уровень внезапно разбогатевших буржуа, неспособных воспринимать тонкий юмор и страдавших от склонности к золотым и леопардовым расцветкам. В итоге они договорились просто встречаться в кафешках и беседовать на интересующие Максима темы. Филипп рассказывал про выставки, советовал литературу и фильмы, Максим внимал ему и рассчитывался по счетам – это и было платой.

– Ты прав, я бы не повесил подобное дома, – подыграл Максим строгому критику.

– Пригвоздить картину на стене жилища – это не мерило для искусства, – презрительно прыснул Филипп.

– Да, конечно, ты прав, – кивнул Максим и опустил руку в пакет, чтобы достать картину. – Посмотри, что я купил во Франции…

Приятель с интересом заглянул в пакет.

– Это мне? – спросил он, косясь на разворачиваемую картину.

– Нет, извини. Это я купил себе…

– Слава богу, что не мне, – сказал Филипп очень тихо. – Подожди-ка, потом покажешь, и поговорим об этом, – отмахнулся он, пристально выглядывая кого-то в конце зала.

Едва он покинул Максима, парень услышал знакомый девичий голос:

– Привет! Что это у тебя?

Красивая стройная девушка смотрела на него большими голубыми глазами, накручивая на палец золотистый локон. Это была Анна, его бывшая возлюбленная, с которой он расстался больше полугода назад. После бурного годичного романа, Анна неожиданно распрощалась с ним, а затем нашла нового поклонника. Максим поначалу силился удержать её, затем пытался отбить обратно, но всё было тщетно.

– Привет! Не ожидал тебя здесь увидеть, – сказал он, впервые забыв про картину, которую положил на пол, прислонив к стене.

– Не ожидал? У меня же парень – художник, и я часто хожу на выставки, – сообщила Анна, и тут же снова спросила про картину: – Я видела там чей-то портрет. Это твоя новая пассия? Ну-ка, покажи!

Максим быстро сдался и снова извлёк картину.

– Нет, это не моя девушка. Просто прикупил для своего интерьера.

– Надо же… Ты и картина. Неужели моё влияние?

– Влияние пустого пространства. Я повесил её в спальне, она там неплохо смотрится… Ты же помнишь мою спальню?

Анна поджала губы, смутившись навязанным воспоминанием.

– Да, конечно, я немного помню твою спальню. Кстати, мой парень, хоть и авангардист, вполне реалистично написал мой портрет. Скоро у него будет выставка, я тебя приглашаю.

Теперь Максим был смущён. Кое-как справившись с волнением, он дребезжащим голосом спросил:

– Авангардизм это что-то такое… – он руками прочертил в воздухе геометрические фигуры на уровне груди бывшей подружки.

Анна широко улыбнулась:

– Нет, то, что ты изображаешь, это скорее кубизм. А что такое авангардизм, ты узнаешь на выставке…

– Там будет твой портрет? Если он там будет, я приду!

– Разумеется, будет. Приходи! – снова пригласила она, сладко закатив при этом глаза.

После выставки Максим с Филиппом переместились на мягкие диванчики укромного и уютного кафе, пропахшего ароматами кальянов и экзотических чайных сортов.

– Она пригласила тебя? На выставку своего парня-авангардиста? И ты всё это выслушивал, раскрыв рот? – в полумраке говорил приятель, попыхивая кальяном. – Авангардиста чего, она не сказала? Он в авангарде дурного вкуса!

Вынув мундштук изо рта, Филипп громко рассмеялся. Максим перехватил у него трубку, и прежде чем вдохнуть анисовый табак, изобразил подобие улыбки.

– Что ты думаешь про мою картину?

Филипп прищурившись, склонил голову набок и посмотрел на нарисованную девушку.

– А что про неё думать? Мазня!

Максим вздрогнул, как от прозвеневшей пощечины.

– Зачем ты так?

– А что? Сколько ты за неё отдал?

Максим молча потупил глаза.

– Сколько? Говори, не стесняйся. Надеюсь, они не сильно тебя облапошили!

Максим отрицательно мотнул головой.

– Ну? Говори, я не наябедничаю в налоговою!

– Я ничего за неё не платил.

Приятель прыснул, покачав головой. Засунув мундштук в рот, он глубоко вдохнул ароматный дым и выпустил его двумя струями из носа.

– Даже так? Ну, так чего ты спрашиваешь? Думаешь, я скажу, что это шедевр? Сегодня не первое апреля, чтобы разыгрывать дурака.

– Мне она показалась красивой, интересной. Я почувствовал влечение, ведь настоящее искусство должно притягивать?..

– Это посредственная мазня, ставшая неким антиквариатом благодаря времени. Ничего более. А насчёт того, что искусство что-то должно – ничего оно не должно! И то, что тебя привлекла подобная работа, говорит не о её качестве, а о том, что подобное притягивается подобным. Извини…

– Разве картина плохо написана?

– Достаточно заурядно.

– На таможне её разглядывали, но она не вызвала вопросов, – немного невпопад пробубнил Максим.

– Надо же! На таможне она не вызвала вопросов. Даже эти болваны не цеплялись к ней! Не знаю насколько это в их компетенции, но на границе тебя должны были задержать за провоз поддельной красоты.

– Я думаю, ты не прав. Это не в их компетенции, – огрызнулся Максим, насупившись.

– Тут я не спорю. Но подделка красоты хуже, чем подделка банкнот и распространение наркотиков!

Заметив, что приятель приуныл, Филипп попытался его подбодрить:

– Ну, чего ты расстроился? Картина на стене, это не татуировка на лбу. Надоест – легко избавишься!

– Я не буду от неё избавляться.

Филипп пожал плечами:

– Главное, что ты тянешься к искусству. Эти попытки дорогого стоят… Только в следующий раз лучше посоветуйся со мной. Я тебе плохого никогда не порекомендую!

– Я не мог с тобой посоветоваться, ты был слишком далеко, – напомнил Максим.

– Да, я не могу пока свободно путешествовать за границу. Я едва свожу концы с концами, – сокрушённо ответил приятель, так что у Максима горло сжалось от жалости.

Он оплатил счёт, подумав позже, что оплатил вечер собственного унижения. Но, может быть, всё было не так, ведь приятель хотел как лучше. Они почти сдружились, а он считал, что друзей надо ценить не только за эмоциональную поддержку, но и за способность в нужный момент сказать правду.

Приняв душ, Максим словно очистился от той мерзости, которую пришлось выслушать в кафе. Повесил картину на её место и вслух перед ней извинился. Ему не важна её ценность для окружающих, главное, что для него она ценна. Пусть весь мир будет против, он был готов бросить вызов всему миру!

С таким настроением он лёг спать и сразу уснул. Во сне он увидел девушку с картины, стоявшую к нему спиной. Он застыл подле неё, рассматривая изгибы струящихся по плечам чёрных волос. Прекрасные волосы, обрамлявшие лицо, которое он возможно никогда не увидит в живую, но будет верить в его красоту.

Волосы пришли в движение, отражая сумеречный свет, и девушка повернулась к нему. Чёрные бусины глаз, не мигая, глядели на молодого человека.

Она была прекрасна. Большие чёрные глаза, маленький носик, изящно очерченные алые губы, готовые изобразить загадочную улыбку Джоконды, и всё это идеально очерчено овалом лица с точёным подбородком. Едва ли такую красоту можно было вообразить, – у него не возникло сомнений, что увиденное им – реально.

– Ты восхитительна! – произнёс он.

Её губы изобразили довольную улыбку.

– Паулина! – с чувственным придыханием промолвила она.

В голосе красавицы слышался акцент другой страны, другого времени.

– Это твоё имя? – переспросил он.

– Паулина, – не менее чувственно повторила она, и глаза её раскрылись ещё шире.

Пышные груди за кружевным декольте с низким вырезом вздымалась от глубоко дыхания, отчего казалось, что она продолжает выдыхать из себя свое имя: Паулина, Паулина…

И как бывает во снах, когда душа не скована разумом, губы его прошептали сами собой:

– Будь моей!

С неожиданной и пылкой готовностью она ответила:

– Я стану твоей, я обрету плоть, и мы будем вместе! Стань моим наперсником!

Под её жгучим взглядом он чувствовал себя плавящейся свечой. Хотелось собраться с мыслями, но собраться с мыслями, означало проснуться. А он не хотел покидать этот сон.

– Разве возможно такое, чтобы мы были вместе в этом мире?

– Люби меня, и ничто не будет разделять нас! Поклянись мне в любви, и мы будем вместе. Я войду в твой мир, и мы будем счастливы, – промолвила она, прогоняя зачатки его сомнений и опасений. – Ты не будешь ни о чём жалеть. Готов ли ты стать моим?

Ему возможно и хотелось бы поспорить с ней, но сомнения рассеялись. Интуиция в этом мире значила и объясняла больше, чем слова. Здесь он безоговорочно ей верил.

– Я готов стать твоим! Готова ли ты стать моей?

Она посмотрела на него долгим взглядом приближающихся глаз, и едва её губы успели впиться в его рот, успела произнести:

– Я готова стать твоей!

Утопая в податливой мягкости её губ, он открыл глаза и увидел сверкающее лезвие ножа, который она заносила над ним. Прежде чем испытать страх, и возмутится вероломством, он услышал:

– Поклянёмся на крови!

Располосовав ножом ладони, и соединив свои раны, они поклялись в вечной любви и верности.

Боль, пронзившая плоть Максима, была достаточно сильной, чтобы он проснулся. Он поднял глаза к стене и увидел, что портрет опустел. Женщины на нём не было! Но такого не могло быть. Значит, он всё ещё спал. И верно – наперсница его была рядом. Обоюдная страсть притягивала возлюбленных, и они пылко отдавались друг другу.

Утром острая боль в руке напомнила про сон. Медленно поднеся ладонь к лицу, парень увидел перерезанные ножом линии судьбы и резко вскочил с кровати.

Промывая рану, он убеждался, что это не сон. Сомнамбулой он ходил по квартире, долго приходя в себя. Опоздал на работу, но коллеги отнеслись с пониманием, когда увидели его шрам. Нина, молоденькая сотрудница с которой он был дружен, помогла обработать не заживающую рану и перевязала его ладонь.

– Странная рана. И ты немного странный после этой командировки, – заметила она, когда они выходили из санузла.

– Коллеги, небось, об этом судачат? – предположил он.

– Да не особо, – уклончиво ответила Нина.

– Знаю я это «не особо», – скривился Максим.

– Если ты ничем не порезался, это может быть стигмата, – сказала девушка.

– Стигмата? Точно! – с готовностью согласился он.

Весь вечер он читал про стигматы. Про святых, у которых раны открывались на месте, где гвозди пронзали конечности Христа, и про проходимцев, которые эти раны искусно имитировали. Каждый описанный случай он сопоставлял с тем, что приключилось с ним, но чем ближе к ночи шло дело, тем яснее он понимал, что причина в другом. И он её хорошо знал. Максим пристально смотрел на портрет. Это и была причина.

Но в эту ночь она не появилась. И следующая прошла без неё.

Ночью, ложась спать, он прошептал её имя.

– Тебе не хватало меня? – тут же раздался знакомый голос.

Паулина сидела на его кровати, искоса глядя на лежащего парня.

– Наконец-то. Где ты была?

– Я всегда была рядом с тобой.

Он встал с постели и возвысился над ней, созерцая свою возлюбленную.

– Не могу понять, я сейчас сплю или нет…

– Разве это так важно, где ты сейчас? – резонно спросила она.

– Действительно, не важно. Главное, что я с тобой, – он сел на колени и взял её ладонь в свои руки.

Он поцеловал заживший порез на её коже. Паулина размотала бинт, стягивавший его кисть, и провела языком по сукровичной бороздке, заставив ощутить удовольствие с примесью боли.

– Когда ты станешь моей? – спросил он, заключив Паулину в объятия.

Они стояли посреди его спальни, и не ясно было, происходит это с ним во сне или въяве. Он искоса поглядывал на пустовавший портрет – нереальное доказательство реальности происходящего.

– Ты должен выполнить три условия, – молвила она.

– Отлично, кто бы сомневался? Теперь оказывается ещё какие-то условия! – попытался схохмить он.

Паулина, крепко сжав губы, отвернулась в сторону, явно не оценив шутку, произнесённую в неподобающем тоне.

– Что я должен сделать? Ну? – он тряхнул её. – Хоть тысяча условий, говори! Я всё выполню.

– Три условия, – холодно произнесла она, глядя в его глаза. – Первое: ты должен меня полюбить. Ты должен был меня выбрать.

– Я полюбил, я люблю тебя! – горячо произнес он. – Ведь я выбрал тебя, тогда…

– Да, это так. Ты выбрал меня. Первое условие соблюдено, – с надменной важностью рекла она.

– Второе?

Красивое лицо Паулины стало жёстким:

– Ты должен стать моим защитником!

– Что это значит? – задумался он.

Глаза Паулины вспыхнули гневом, и она резко выпалила:

– Меня оскорбили! Это случилось при тебе, и ты не заступился!

Максим припомнил малоприятную тираду своего приятеля в кафе. Филипп тогда хорошо разошёлся, пройдясь по его вкусам и собственно картине. А ведь Паулина всё слышала! Он, осознав это, покраснел так, что щёки запылали угольями.

– Ты про моего друга?

– Он не может быть твоим другом!

– Всё верно, – быстро согласился Максим. – Он больше мне не друг! Слышишь, с этого момента я порвал с ним!

– Этого мало!

– Что ещё?

Злоба исказила лицо прекрасной девушки:

– Убей его!

После этих слов он на миг оглох, затем выдавил из себя:

– Нет, я не могу!

– Ты должен убить человека оскорбившего меня! Докажи свою любовь, как достойный меня мужчина! Убей содомита!

– Он вовсе не содомит. У него просто крашеные волосы и серёжка в мочке уха, – сказал Максим, но его неуместная ирония прозвучала издёвкой. Паулина, в любви и верности к которой он поклялся, была настроена серьёзно, и он боялся думать о том, что его ждёт.

– Это всё не важно! Важно только то, что он оскорбил меня. Ты должен сделать это! Ты совершаешь преступление, не защищая меня.

– Я не могу, – честно признал он.

Девушка положила руки на его плечи, её взгляд выпивал его глаза:

– Ради меня, ты сможешь! Отбрось сомнения порождающие страх. Я всё время буду рядом с тобой.

Паулина ждала от него ответа. Проснувшись, он не мог вспомнить свой ответ. Но ход мыслей, занимавших его этим утром, был красноречивей слов.

А думал он о том, как можно отомстить за свою картину.

Было раннее утро субботы, самое начало выходных. Куча времени на то, что бы всё осмыслить и должным образом совершить.

Но как? Такие дела сразу не делаются, особенно если никогда их не делал, и даже не помышлял совершить.

Максим взял в руки телефон, заметив, что всё делает интуитивно.

Первым препятствием стало молчание Филиппа, не отвечавшего на звонок. Пока он выжидал время, чтобы перезвонить, трубка разразилась тирадой. Он был уверен, что приятель перезванивает. Ошибся. Оказалось, что звонила Анна, напомнить о выставке. Когда-то, совсем недавно, он ждал её звонков, а она не звонила. И вот теперь позвонила, когда он не ждал.

Он не хотел видеть ни эту выставку с её женишком, ни саму Анну, ни её портрет. Он посмотрел на картину в изголовье кровати и улыбнулся. Скоро он обретёт желаемое, но это нужно заслужить.

Максим акульими кругами крутился вокруг намеченной жертвы. В небольшом магазинчике он купил упаковку пива, рассчитавшись наличными. Набрав номер Филиппа с телефонного автомата, он сообщил, что неподалёку и готов на пять минут заскочить с визитом.

Открылись двери квартиры, и ничего не подозревающий приятель перехватил из рук гостя упаковку с пивом и пригласил внутрь. Пока Максим разувался, осматриваясь по сторонам, хозяин квартиры поспешил в комнату.

– У тебя кто-то ещё в гостях? – спросил вдогонку он.

– Нет, только ты!

– Отлично!

Филипп плюхнулся за компьютер и принялся самозабвенно стучать по клавишам залапанной клавиатуры.

– Я не вовремя? У тебя любовная переписка?

– Ненавистная переписка! – оскалился Филипп. – Со мной решил пободаться один козёл, которого возмутила моя честная и объективная рецензия на его так называемое творчество. Он воображает, что дарует обществу небесные плоды, собранные в заоблачных далях его порхающей душой. Я же утверждаю, что плоды, которые он вознамерился нести в массы, являются продуктом дефекации.

Максим поморщился от сравнения:

– Может, надо дать ему время? Парень молодой? Все с чего-то начинают, а он скорей всего ещё в начале своего пути, набивает первые шишки…

– В начале пути? – приятель, нащупав упаковку с пивом на столе, выдернул одну банку и приник к ней, чмокая губами. – Такие пути надо обрывать в начале!

– Даже не знаю, что сказать, – пожал плечами Максим. – Я его не читал, не слушал, не рассматривал, вообще не знаю, чем он занимается.

– В таких случаях, как у него, нужно затыкать уши и крепко смыкать веки! И не рассуждать, а спилить ему рога и вырвать бороду!

– У него борода?

– Вот ещё! Это я образно, – презрительно скривился приятель.

Максим глубоко вобрал носом воздух и осмотрелся по сторонам. Бумажные обои с цветочками были затёрты и кое-где отклеились на стыках, словно раны, на них темнели бурые пятнышки крови от убитых комаров. Ни одна картина, или репродукция, их не украшала. Ещё хуже! – возле письменного стола висел календарь с котятами в плетёной корзине! Наверняка это был чей-то подарок, но, тем не менее, вершина обывательского дурновкусия отметила своей печатью эту обитель. Широкие светлые залысины на старом ковре говорили о том, что его топтали и затирали на счастье все кому не лень, кроме щетки пылесоса. Неубранная, смятая постель выглядела так, будто её покинули по боевой тревоге. Возле батареи отопления притулились немалых размеров тюки, покрытые куском серой ткани – такое разве что на вокзале или в базарный день увидишь. Всё это освещалось крохами света пробивавшегося в комнату через грязные стекла, полуприкрытые занавесями в жирных пятнах и косо подвешенными шторами.

И в этой захламленной берлоге жил тот, кто пытается учить людей прекрасному?

Максим снова глубоко вздохнул, заметив, что ему всё трудней наполнять лёгкие затхлым воздухом, пропитанным миазмами неухоженного жилья и застигнутого врасплох хозяина квартиры, который, судя по всему, прилип к компьютеру, даже не позавтракав и не умывшись.

– Послушай, что я написал этому гавнюку! – произнёс возбуждённый блогер.

– Сейчас! Хочу вздохнуть свежим воздухом, у тебя тут окна законопачены, – сказал Максим, направляясь к балконной двери. Запутавшись в занавесках, словно в сетях, он судорожно открыл щеколду на дверце и вывалился на балкон.

– Фуф, – вздохнул он, вытирая взмокший лоб, – Что же делать?

Максим смотрел с десятого этажа на маленький дворик, опасно свесившись с перил.

– Осторожней! – произнёс Филипп, заходя на балкон. – Сам я не боюсь высоты, но когда другие балансируют на ней – мне не по себе.

Максим распрямил плечи:

– Ты ответил тому засранцу?

– Да, но от него никак не отцепиться… Я ему слово – он мне десять. Это хуже, чем прогрессирующая карма за самые страшные преступления.

– Зачем ты тратишь на это своё время?

– Иногда приходиться тратить своё время. Ничего с этим не поделаешь, такой образ жизни я себе выбрал, – произнёс приятель с жертвенной обречённостью.

Максим снова опасно перегнулся с перил:

– Что там? Не знаешь?

– Где? – приятель лёг животом на перила и всматривался в прямоугольник густой растительности, что росла на огороженной территории какого-то предприятия.

Максим же смотрел на его пятки оторвавшиеся от пола. Стоящий на цыпочках, он был, как никогда уязвим. Дыхание спёрло в груди Максима, ладони вспотели…

Он неожиданно бросил товарища на балконе и вернулся в комнату. Тот, без лишних комментариев, последовал за ним.

– Глянь, может, этот тип тебе ответил, – хрипло произнёс Максим.

В самый решающий момент его спугнула женщина, вышедшая на балкон соседней высотки. С его стороны, конечно же, было опрометчиво вот так показываться перед окнами многоквартирного дома.

Приятель откупорил новую банку пива и тут же приложился к ней, не отрывая взгляд от экрана.

Максим ощутил тошноту, и собрался выйти из комнаты. На пороге его остановила тёмная фигура у стены коридора. В этот момент она больше всего походила на видение, но в то же время он осязал её и чувствовал её присутствие.

И она смотрела на него.

Зрачки её глаз покраснели и он, глядя в них, заметил в воздухе лёгкий краснеющий муар. Алые пятнышки прыгали перед его глазами. Он, развернувшись, вернулся к товарищу. Красная чешуя, словно снятая с некого чудовища продолжала перед ним мерцать. Вскоре зрение нормализовалось, но одно алое пятнышко всё ещё ему подмигивало.

Это был инфракрасный индикатор оптической мыши на пластиковом коврике. Приятель то и дело дёргал его, что-то отмечая на экране. Максим наклонился к нему и положил руку на компьютерную мышку. Мышка могла похвастать хвостиком в виде допотопного провода. Максим дёрнул её на себя и резко обвил проводом шею сидящего перед собой парня. Тот принялся брыкаться, пытаясь вырваться, но Максим крепко держал провод, всё сильнее стягивая его на шее своей жертвы. Из горла Филиппа раздавался тяжёлый хрип, колени бились о столешницу, отчего стол прыгал как живой, и монитор грохнулся на пол. Максим губительную хватку не разжимал, и вскоре лицо обидчика Паулины покраснело, глаза закатились, и Максиму показалось, что девушка склонилась над ними и впитывает в себя остатки жизни.

Вскоре Филипп навсегда затих. Максим ещё немного подержал обмякшее тело в своих смертельных объятиях, затем отпустил. Туловище подалось вперёд, голова глухо ударилась об столешницу, как крышка закрывшегося рояля.

Всё было кончено.

Трясущимися пальцами Максим вырвал из пивной упаковки баночку, откупорил её, и разбрызгивая пену во все стороны, принялся пить. Усевшись на смятую кровать, вперившись в стену, он глотал пиво из одной банки, другой остужал разгорячённый лоб. Вскоре он всё выпил и заставил себя убраться на месте своего преступления.

Сложив пивные банки в кулёк, он закатал тело в простыни и одеяла, а сверху накрыл ковром, чтобы запах разлагающейся плоти как можно дольше не привлекал внимания. Салфеток, чтобы стереть отпечатки пальцев, он не нашёл, пришлось довольствоваться туалетной бумагой, вытирая всевозможные поверхности, которых он мог касаться. Водрузив монитор на место, он испытал тёмное озарение и, пересмотрев переписку, добавил за мёртвого блогера несколько провокационных сообщений.

Получилось правдоподобно. Максим был доволен собой – хоть как-то сбить след. С покойным приятелем, кстати, многие хотели бы поквитаться, по ком он только не прошёлся катком своей разоблачительной критики, которую считали не столько компетентной, сколько оскорбительной.

Максим с предосторожностями покинул место убийства. Весь остаток дня он размышлял о совершённом, понимая, что будет помнить это до конца своих дней.

Но ещё одна вещь тревожила его.

Он подходил к портрету, рассматривая красавицу, ради которой совершил убийство человека и задумывался о третьем задании…

Что ещё он должен сделать, чтобы доказать свою любовь?

Ночью он услышал влекущий голос Паулины:

– Мой защитник! – нежно проворковала она, вскинув тонкие белые руки навстречу ему.

Паулина стояла перед ним во всей своей сокрушительной красоте. Суккуб, для которого он хотел стать инкубом, запредельная женщина, ради которой он готов был отважиться на всё. Максим заключил деву в объятия, и они жадно предались любви. Близость так возбуждала и пьянила, что парень позабыл о совершённом преступлении. Только когда они закончили и лежали в объятиях друг друга, молодой человек вспомнил:

– Я тебя выбрал и полюбил, я тебя защитил и убил ради тебя. Что еще я должен сделать? Какое третье задание ты для меня подготовила?

Она провела пальцами по его губам, нежно словно пёрышком.

– Потерпи. Ты всё узнаешь…

Они снова были близки. Когда обессиленный любовник перестал сжимать её тело и откинулся на спину с мечтательным выражением на лице, она спросила:

– Понравилось?

– А ты разве не видишь? – улыбнулся он.

Посмотрев на него серьёзным взглядом, она спросила:

– Хочешь, чтобы так было всегда?

Он смотрел на неё, как на картину, и действительно, в этот момент она застыла, словно нарисованная, идеальная трехмерная модель, ожидающая его ответа.

– Конечно, хочу! – произнёс он.

– Это и есть третье задание! Будь только моим, храни мне верность.

– Просто быть верным? И когда ты станешь моей в таком случае? В тот день, когда закончится моя жизнь?

Паулина выразительно посмотрела в окно. Там, за стеклом, ночь занесла над верхушками деревьев яркий серп молодого месяца.

– Сейчас начало лунного месяца. Продержись до полнолуния, и я стану твоей!

– Всего-то? – удивился он видимой лёгкости задания.

Молодой человек смотрел на молодой месяц, острый и пугающий, словно вынутая из ножен сабля. В его воображении тот стремительно превращался в жёлтый шар.

– Это может стать сложнее, чем кажется, – предупредила Паулина.

– Может быть сложнее, чем кажется – не спорю! Но уж точно полегче, чем то, что я уже ради тебя сделал!

– Я верю в тебя! – сказала Паулина.

– Я справлюсь! – пообещал он.

Последнее задание вдохнуло силы в молодого человека. Он знал, что ничто не помешает ему сохранить верность Паулине. Разве что ему встретится, распрекрасная супер-женщина, которую он до сих пор вообразить себе не мог, и спутает все карты.

Единственное, что горчило ощущение грядущего счастья – это совершённое им преступление. Это было сделано ради любви, ради защиты своего счастья, – успокаивал он себя. А преступление, совершённое ради любви и защиты своего счастья – это не преступление, а подвиг.

Шумиха из-за убийства блогера пока ещё не поднялась, телефон не разрывался от странных звонков, значит, спрятанный труп всё ещё лежал подобно бабочке в коконе, и поиски виновника не начались. Он-то легко сохранит верность выбранной женщине, но разоблачение поставит под угрозу их будущий союз.

Утром его задержала молодая соседка по лестничной клетке, у которой под кухонным краном потекла труба. Отыскав вентиль, он перекрыл воду в квартире и немного поковырялся с трубой. Ничего особенного не сделал, но вода чудесным образом перестала протекать. Всё это время соседка стояла над ним, переминаясь на длинных, стройных ногах, так, что он мог разглядеть нижнее кружевное белье под её короткой юбкой. Когда он закончил, девушка усадила его за стол и угостила кофе с печеньем. Сидя напротив него, она кокетливо разглядывала своего спасителя, и явно была готова угостить кое-чем ещё…

– Мне с работы звонят. Я опаздываю, – произнёс он, мотнув головой в сторону коридора, где из оставленной сумки раздавалась знакомая мелодия.

– Они явно не могут без такого мужчины, мастера на все руки, – сказала она, вздёрнув бровь. – Как я их понимаю…

– Они рановато звонят, видимо что-то важное, – смущённо сказал он, вставая из-за стола. – Мне пора…

– Заходите сегодня вечером на ужин. Я ваша должница…

– Почему бы нет? – вежливо ответил он, и тут же осёкся, вспомнив про Паулину, дух которой, словно возник перед ним, давая понять, что он уже близок к измене.

Он пятился к лифту, прощаясь с соседкой. Благодарная девушка, буквально сочилась елеем, кокетничая с ним, и он находил её достаточно милой.

По дороге на работу он просматривал пропущенные звонки – пытались дозвониться с работы, чего-то хотела от него Анна… Он перезвонил на работу и узнал, что сотрудники собирают деньги на подарок коллеге. Анна же беспокоила его в непривычную рань, чтобы напомнить о выставке.

Коллегу они поздравили и продолжили чествование именинника маленьким корпоративным застольем.

Страстное общение с Паулиной вырывало Максима в нереальный мир, а попойка с коллегами изменила восприятие мира реального. Он старался много не пить, но пить хотелось, веселящиеся товарищи стали походить на непостижимых инопланетян, мысли путались в голове. На ватных ногах он прошёл в кухню, чтобы сделать себе кофе.

– Ты в порядке? – услышал он через пять минут.

Парень резко выпрямился на стуле, на котором заснул, и, хлопая ресницами, уставился на ухмыляющуюся Нину.

– Всё нормально, – отмахнулся он.

– А что ты здесь делаешь?

– Не помню, – признался он. – То есть понятно, что я сижу на стуле, но зачем я сюда пришёл…

– Судя по дымящемуся чайнику, ты хотел сделать кофе, – рассмеялась девушка.

– Точно! – он хлопнул себя по лбу, пытаясь обернуть сложившуюся ситуацию в шутку.

– Да, кофе тебе явно не помешает. Но настоящий кофе, а не эта растворимая бурда, которую ты собирался сделать.

Максим попытался встать, но девушка жестом остановила его и принялась засыпать молотый кофе в кофейную машину.

– Что бы я без тебя делал? – произнёс он, глядя на куховарившую коллегу. – Ты и руку мне перевязала, и кофе готовишь… Ты моя спасительница.

– Может, я тебе послана свыше?

– Не знаю, – сконфузился он, вспомнив о Паулине.

– Как это не знаешь? Я думала, что ты хочешь выразить мне благодарность…

– Если я могу это сделать?

– Ты всё можешь, ты же мужчина…

Он не совсем понял, что она имела в виду, но на автомате произнёс:

– Это намёк? Я должен отблагодарить тебя как мужчина?

Нина воздела к потолку глаза, едва не зардевшись.

– Ты так прямолинеен…

– Ну, прости меня. Я всё испортил, – сказал он с насмешливо равнодушным видом человека, готовящегося замять неловкую ситуацию.

– Ты ничего ещё не испортил…

– И?..

– Мне это нравится! – призналась она, восхищённо вздернув брови.

Они и раньше флиртовали на работе, но только сейчас их флирт привёл к тому, что их губы встретились в долгом поцелуе.

Бойкая девушка тут же увлекла Максима в крохотную кладовку за матированной стеклянной дверью, где они оказались в интимном уединении.

– Здесь нам никто не помешает, – шепнула она, покусывая его ухо.

Парень, промолчав, продолжил целовать её и тискать. В руках его была самая красивая сотрудница, но в мыслях была самая красивая девушка.

Он не мог избавиться от Паулины. И, конечно же, не хотел! «Интересно, –  думал он, –  в чём заключается хранение верности – можно ведь совершить измену и взглядом.»

Наверное, всё-таки подразумевалось то самое…

Нина уже нащупывала молнию его брюк, и Максим к тому самому был весьма близок.

– Тихо, там кто-то ходит, – шепнула она.

Сквозь матовое дверное стекло он вглядывался в пространство кухни. Тень, объявившаяся там, принадлежала женщине. Парень подумал: «Неужели она?» В голове прояснилось – всего лишь дождаться полнолуния…

Что же он делает!

Просто так из объятий красивой женщины не вырваться. Рука его нащупала стопку посуды на полке, после чего раздался оглушительный звон бьющегося стекла и керамики.

А затем их ослепил зажегшийся свет.

– Что вы здесь делаете? – грозно осадил их начальник.

Щурясь от яркого света, они с виноватой растерянностью смотрели на высокого мужчину средних лет. Секретарша стояла за спиной шефа, словно ожидая распоряжений.

– Мы искали чистые тарелки, – нашёлся парень.

– Вот как? Там вроде бы хватает тарелок…

Секретарша ехидно ухмыльнулась, ожидая взбучки.

– Нужны были блюдца для сладкого, – сказала Нина.

– Нашли? – спросил шеф.

– Нашли, – хором ответили они.

– Вот и хорошо, – ответил шеф и, развернувшись, покинул кухню.

Благодаря его снисхождению, они кое-как выкрутились из неловкой ситуации, понимая, что надолго теперь станут объектами для шуток в своём коллективе. Ловя взгляды коллег за столом, Максим ощущал в них язвительность и при первой же возможности улизнул с мероприятия, которое, казалось, и не собиралось заканчиваться.

На ещё светлой вечерней улице он вдохнул воздуха в грудь и бодро зашагал под джазовую музыку из припаркованного на обочине кабриолета. Домой возвращаться не хотелось, достаточно было вспомнить соседку, возжелавшую накормить его ужином.

Минуя сомнительные бары, он присел на террасе кафе и заказал кофе. За соседним столиком стройная симпатичная девушка деликатно разбиралась с пирожным. Поймав его взгляд, она кончиком языка слизала с губ сладкие крошки и доброжелательно улыбнулась, улыбкой такой открытой и влекущей, что было бы дурным тоном не подойти, познакомиться. Максим скорчил злую физиономию, смутив девушку. Обычно приветливый с противоположным полом, он теперь должен был держаться от прекрасной половины человечества на дистанции. По крайней мере, сейчас. Особенно сейчас. Судьба в этот день провоцировала его испытаниями – это нельзя было не заметить. И об этом стоило крепко задуматься, но в раздумьях он пробыл не долго.

– Привет, дружище! – перед ним возвышался грузный мужчина, его старый знакомый, и протягивал руку. – Увидел тебя и не смог пройти мимо.

Максим пригласил его присесть, и они разговорились. Ему хотелось поговорить, желательно в мужской компании. Приятель заказал себе коньяк, но Максим не поддержал его, также он отказался переходить в соседний бар. Он хотел контролировать себя и сохранить трезвость.

Но очень скоро это желание прошло.

– Ты знаешь, что случилось? – взволнованно спросил мужчина.

Максим осторожно посмотрел на него:

– Судя по твоему виду, о том, что случилось, мне лучше не знать.

– Я до сих пор не могу прийти в себя! Узнал об этом от друзей, а потом и в новостях сообщили. Убили блогера Филиппа. Труп бедняги обнаружили в квартире его родители.

Выдерживая долгий взгляд приятеля, Максим изобразил изумление на лице и сокрушённо уронил голову:

– Какое горе, не могу в это поверить.

– Да, жалко. Молодой, ещё и насильственная смерть.

– В новостях сказали, что это убийство?

– Ага, – кивнул приятель. Вдруг его глаза вспыхнули, он подался вперёд, так что стул скрипнул под ним. – Подожди-ка, подожди-ка! А ведь вы дружили?

– Ну не так, чтоб дружили, – заволновался Максим. – У него скорей одни враги были, а не друзья.

– Вот-вот, это ты верно подметил! Я, честно говоря, как узнал о его смерти, так сразу тебя и вспомнил, потому что только ты с ним вроде, как и дружил…

– Просто иногда общались об искусстве, – Максим едва удержался, чтобы не почесать нос. Он злился, что приходиться оправдываться – едва прознал о смерти, а уже привирал, и страшновато было думать о предстоящих расспросах, когда до него дойдут легавые. А в том, что до него дотянется ниточка, он не сомневался.

– Как бы там ни было, предлагаю помянуть нашего общего знакомого!

Максим охотно согласился, и снова спиртное затуманило его мозг.

Посиделки затягивались. Вернувшись из туалета, Максим обнаружил за столиком двух девиц, достаточно симпатичных для того, чтобы понять – приятель не мог закадрить их без вмешательства потусторонних сил.

Улыбнувшись девушкам, он поднял взгляд к небу и различил в лёгкой вуали облаков серп растущего месяца, лезвие которого по сравнению с прошедшей ночью стало лишь чуточку шире. Максим удручённо подумал, что и одни сутки ещё не минули, а он уже не раз мог оступиться. Паулина была права – ему будет не так просто выдержать двухнедельное испытание. Он наврал им, что сбегает за сигаретами. И был таков.

Поднимаясь на свою лестничную клетку, молодой человек готовился к последнему испытанию. Вопреки опасениям он не встретил под дверью соседку, и тихо, как мышь, прошмыгнул в квартиру. Он твёрдо решил, что кто бы ни позвонил в его дверь, он ни за что её не отопрёт.

Максим готовился провести этот вечер в тишине. Но музыка, раздавшаяся в глубине его квартиры, нарушила эти планы, едва он закрыл платяной шкаф.

Джазовая композиция не могла заиграть сама собой – кто-то поставил виниловый диск на проигрыватель. Максим не ожидал такого от Паулины и даже ущипнул себя.

Нет, он бодрствовал. И романтическая музыка играла.

Он шёл на звук саксофона, и в спальне остановился как вкопанный, не веря своим глазам.

В кресле у постели сидела Анна с широким бокалом красного вина в руке, и источала на него свою улыбку.

– Ты? – сдавленно произнес он. – Вот так сюрприз!

– Не дождалась тебя на выставке. Пришлось брать инициативу в свои руки, – с наигранной обидой промолвила незваная гостья.

– Извини, много было работы сегодня. Горячий день… – сказал он. – Но как ты здесь оказалась?

– Это сюрприз, – передразнила она.

– И всё же?

Она поднялась и протянула ему второй бокал с вином.

– Когда ты оставил меня одну, уезжая в очередную командировку, я на всякий случай сделала копии ключей.

– Какой ещё случай? – он нахмурил брови.

– Не переживай, я собиралась их отдать, но мы неожиданно разошлись. Да я про них и забыла…

– Интересно, получается, – задумчиво произнёс он.

– Тебе нравится сюрприз? – кокетливо спросила она.

– Ты мне всегда нравилась, – ответил он.

– О, ничего себе! – она закатила глаза так, словно это был его первый комплимент за всё время их знакомства.

Они звонко чокнулись бокалами. Отпивая вино, он заметил, что над изголовьем его кровати висит портрет Анны. Нарисованная девушка, одетая в костюм царицы, восседала на стуле с высокой спинкой – не понять, действительно нашла этот реквизит, или художник срисовывал с фотографии. Интуитивно обернувшись, он обнаружил портрет Паулины, переставленный на комод. Хоть Анна не выкинула его в окно – и это хорошо.

– Твой портрет…

– Похожа? – гордо спросила Анна.

– Похожа, – кивнул он. – Но я видел ракурсы и получше…

Она удивлённо посмотрела на него, а он, коснувшись пальцами её подбородка, отвёл лицо девушки в сторону. Его глаза смотрели на её профиль, где на правой щеке темнели две знакомых родинки.

– Этих прекрасных родинок на портрете нет, – заметил он, и тут же их поцеловал.

Он снова поцеловал их уже в постели, где оказались бывшие возлюбленные. Они забыли обо всём на свете и не могли оторваться друг от друга.

– Странно, почему мы всё-таки расстались? – во мраке произнес он.

– Наверное, искали свой идеал, – ответила Анна.

– Я тебя не устраивал? – бесстрастным тоном спросил он.

– И я тебя тоже не устраивала!

– С чего ты взяла? – возразил он. – Мне было хорошо с тобой. Я тяжело переживал, когда мы расстались.

– Как женщина, я чувствовала, что тебе недостаточно меня. Ты куда-то стремился, чего-то хотел…

– Все мы стремимся к какому-то заоблачному идеалу. Мне кажется, что это стремление заложено в лучших из нас.

– Ты ещё стремишься? – спросила она с нотками настороженности.

– Не обязательно обладать этим идеалом, достаточно к нему приблизиться, чтобы осознать весь пройденный путь. Понять, что воображаемая дорога вела в никуда, или в неверном направлении. И нужно было сделать остановку.

– И ты решил остановиться?

Он посмотрел на комод, где портрет якобы идеальной женщины потонул под плотными складками мрака.

– Я хочу быть с тобой, – произнёс он.

Анна прильнула к нему, они страстно поцеловались и вскоре заснули.

Они крепко спали, когда из мрака проступили очертания рамы портрета, поставленного на комод. Свет медленно разгорался, и холст засиял, словно расписанный фосфором.

Сон Максима был чутким. Он открыл глаза и увидел в голубоватом свете фигуру женщины, которая недвижимо сидела в кресле, будто большая кукла.

Он встал и подошел к ней.

– Паулина? – произнёс он, вглядываясь во тьму.

Выдержав паузу, она обратила лицо к нему:

– Ты ещё не забыл мое имя?

– Как я могу забыть? – возразил он.

– Но ведь забыл! – сказала она так громко, что он тут же обернулся к девушке, лежащей на кровати.

Анна даже не пошевелилась, и ему показалось, что сейчас они с Паулиной совершенно одни.

– Я не хотел, прости меня, – он начал лихорадочно искать оправдания. – Я всегда искал идеал, что-то за пределами этого мира. Но сейчас понял, что мне это не надо.

Она молча смотрела на него.

– Мы могли бы быть вместе, но мы не были бы счастливы, – прибавил он.

Паулина встала с кресла.

– Тебе не дано знать, была бы я счастлива или нет. Ты не спрашивал меня о том, что мне нужно для счастья! – с упрёком сказала она и замолчала.

Он ничего не сказал в ответ, и она продолжила:

– Когда-то и я была такой – искала счастье для себя, думала только о себе. Однажды меня полюбил красивый молодой офицер, которому я поначалу отвечала взаимностью. Он был разносторонней личностью – романтик, художник и алхимик, но его порывы не были скреплены гармонией. С младых лет лелеемый романтизм разбивался об реальность, из-за недостатка усидчивости его художества были далеки от совершенства, а химические опыты не приносили золота. Я стала единственной отрадой его жизни, совершенством, которое он не мог создать, но мог обладать. Ради меня он избавился от жены и ребенка, но я не оценила эту жертву. За то, что я не ответила ему взаимностью – он проклял меня. Его проклятие сопровождалось моим жертвоприношением, и душа моя переместилась в портрет, написанный красками, перемешанными с моими соками и пеплом. Видимо единственное, в чем он был силён – это любовь ко мне, ибо проклятие сбылось. Я была обречена на связь с портретом, лишь тот, кто полюбит меня и выполнит условия необходимые для того, чтобы я снова обрела жизнь, спасёт меня. Я долго блуждала по Европе, сменяя хозяев, переживала войны и лихие бедствия, в которых гибли люди и истинные произведения человеческого гения. Чудом избегая смерти, подвешенная на стенах и задыхающаяся от пыли в запасниках, я ждала сотни лет, но если кто и желал меня, то не любил. И вот, после долгих лет, появился ты.

Мужчина стоял перед Паулиной, прождавшей сотни лет, виновато глядя в сторону. И им обоим стало ясно, что он не тот мужчина.

– Извини, что я не смог освободить тебя, – с раскаянием произнёс он. – Ты ждала меня сотни лет, но я не справился. Я не тот, кто тебе нужен.

Смолкнувшая Паулина слушала его слова, принимая их словно яд.

– Надеюсь, ты найдёшь своего избранника и обретёшь счастье. Но это буду не я!

Ненависть во взгляде Паулины заставила парня отшатнуться.

– Я уже не обрету счастье! Я могла сделать свой выбор лишь единожды. И я выбрала тебя! – пылая глазами, она угрожающе к нему приблизилась. – Ты не сдержал своё обещание! Теперь меня ждет ад!

Её руки сомкнулись на запястьях парня, так крепко, словно она вознамерилась забрать его с собой прямо в пекло. Ему хотелось ей что-то сказать, но он понимал, что слова уже ничего не изменят, ничего не добавят. Он думал, что сейчас она растерзает его, и почувствовал облегчение, когда девушка ослабила хватку рук. Паулина отпустила его, и в тот же миг исчезла.

Растерянный парень застыл посреди спальни. Сжав руки в кулаки, он заметил, что ладони его стали липкими от пота.

Или не от пота?

Волосы его встали дыбом, он поднёс руки к лицу и увидел на них кровь. И очень скоро он понял, что это не его кровь.

С ужасом он обернулся к кровати и увидел, что портрет Анны, висевший над изголовьем, покосился и изрезан в клочья.

Покрывало было так обильно запятнано кровью, что в глазах его покраснело.

– Анна… Анна! – крикнул он, бросившись к недвижной девушке.

Перевернув её на спину, он увидел большое красное пятно на её бездыханной груди. Истыканная ножом девушка была мертва.

Рядом, в складках простыни, лежал окровавленный нож, тот самый, который он спрятал под кроватью в первую ночь появления Паулины.

Но это не мог сделать он!

– Зачем! – крикнул он, бросившись к портрету Паулины.

Портрет молодой девушки был заляпан кровью не меньше, чем тело зарезанной соперницы. Максим начал оттирать кровь, но не мог очистить картину, и лишь размазывал по полотну багровую массу. И вскоре стало понятно, что изображения на картине больше нет.

Сказка его закончилась, наступила реальность. Страшная реальность, в которой больше не было Паулины, не было Анны, и его скоро не будет.

В зловещей тишине он услышал раскатистые звуки сирен с улицы. Меньше всего ему хотелось, чтобы эти звуки направлялись сюда, но соседка за стеной их ждала. Крики в его квартире были отчётливо слышны в её спальне. Она всё слышала, и, наверное, не сомневалась в том, что за стеной произошло убийство.

Его слух различил тяжёлые шаги в парадной. Казалось, что они приближаются к его двери целую вечность.

Максим был в ловушке. Бросив картину на пол, он лёг на кровать и крепко закрыл глаза. Он всё ещё не верил в произошедшее, казалось, стоит снова заснуть, и когда он проснётся – кровавый кошмар растает.

Открыв глаза, он увидел, что алая пелена больше не застилала их. Искавший спасение и отраду в иллюзии, погубившей его, он заметил, что иллюзия снова может его спасти. Ведь только мечты способны вырвать его из жестокой действительности.

И, правда – встречи с иллюзорной возлюбленной были всего лишь сном. И приятель, возможно, был жив – в нервном припадке он навоображал себе то, чего не было. Анна лежала рядом и если она проснётся первой – разбудит его поцелуем.

В коридоре сработал дверной звонок. Резкий звук эхом отражался от изломанных стен коридора, от широких стен гостиной, от стенки спальни, на которой висел портрет.

Звонок прозвенел снова. Казалось, он должен был звучать как набат, как сирена, предвещающая беду, но что-то издевательское было в том, что он звучал именно как обычный звонок из реального мира.

Звонок ещё несколько раз прозвенел. Сопротивляясь настойчивым звукам, он закрыл глаза и воображал, как покидает эти стены. Он переносился в далёкое прекрасное место – туда, где он будет счастлив, туда, где его будет ждать любимая девушка, туда, где не будет тревог.

Звонок продолжал звенеть.