* * *
Ах, как хочется снега – небесного белого семени,
Что течет, прикасаясь едва, по рукам, по лицу,
Ах, шестерка-трамвай, как во сне, добежали и сели мы –
Ты на снег в волосах не смотри, не вези нас к кольцу.
Вот метель задышала, мехи развернула тальянкою,
Спотыкаясь, хмелея и перебирая басы.
Я вернулась домой, и под дверь незажившею ранкою
Пробивается свет, и не надо смотреть на часы,
Потому что я дома. Напишет метель Anno Domini
На стене в переулке Татарском, и в мягкую сеть
Остановку запутает, дверь Гастронома. Ничто меня
Не заставит отсюда убраться – ну, разве что смерть.
Потому что меня обнимают живые и мертвые,
Среди хлопьев слетаясь на зыбкое пламя слезы.
Узнавая по запаху, в ноги мне тычутся мордами
И углы, и ступени, и тумбы – как старые псы.
Фонари созревают в снегу, будто яблоки белые.
Посидим-посидим, черный хлеб посолим-посолим,
И не спрашивай, где я ходила, и что я наделала:
Где бы я ни была – позабуду ль Иерусалим!
Ты несешь мне любовь, словно пайку в блокаду – украдкою,
Как махоркой обсыпанный сахар – растает к утру,
Только сладость останется. Кожа моя Петроградская,
Сторона невозможная, снежная. Здесь и умру.
* * *
Мир сотворен словом.
Что же сказал Бог
Волнам своим соловым,
Ловящим каждый вздох
Губ Его, гулким залам
Суши, пустой пока,
Дереву – чтО сказал Он,
Пасущему облака,
Жаворонкам и совам,
Верблюду и кораблю? –
Мир сотворен словом,
И это слово –
люблю.
* * *
А что нам терять, кроме пыток
Войной, ожиданьем, тюрьмой?
Струится любовный напиток
Обманной, слезливой зимой,
То капает с веток вспотевших,
То по лобовому стеклу
Стекает – и выпивших тешит,
Стоящих на зябком углу.
Хозяевами банкета
Они еще мнят себя, но
Не чуют – небесное это
Час от часу крепче вино,
По скулам текущее, иго
Желаннее, слаще ярмо –
На теплых, не вяжущих лыка
Над бойней, болотом, чумой.
ПРЕДНОВОГОДНЕЕ
Старый год обветшал, запаршивел –
В складках – дождь, на веревочке вошь,
Да засохшая кровь – на блошиный
Тощий рынок и то не снесешь.
Силуэт корабля или гроба,
Обращенный к закату кормой,
Молодящаяся Европа,
Подводящая веки сурьмой,
Занесенный над ней полумесяц,
Изогнувший свое острие.
За подарками бегая, месит
Грязь безумное племя мое.
Время вытерлось, высохло, сжалось,
И, как голое тело в дыре –
Новый мир, позабывший про жалость,
Приоткрылся – и скрылся в чадре,
Обагрен, обесчещен и выжжен.
Время вышло, и дверь заперта. –
Жаль, в обломках уже не увижу
Молодые побеги креста.
* * *
Война да война, то на Киев идем, то на турка,
Как поршень, скрипучее время, зловонный дымок.
Закутайся шарфом, в карманы задраенной куртки
Засунь кулаки, выходя за порог.
Кивки, да плевки, да ухмылки, да бранные речи,
Стрельнем – и гогочем, и в небе скользят кумачи,
И хлопья вороньи, и пепел, и призрак во френче.
Не надо на улицу. Сядь. Помолчи.
Гнилая зима отольется тоскою:
И небу мы в тягость, и сами себе не нужны,
И мокрый бессмысленный снег, словно семя мужское,
На землю пролитое зря, а не в лоно жены.
* * *
Улетает год, язычество торжествует:
Это ваше время настало, волхвы и маги,
Терпеливо пасущие в небе звезду живую.
Короли, как положено, голы, деревья наги,
Богачи прижимисты, холодно, воздух кислый,
И орел наливается яростью двухголовой,
И куда ни глянешь, везде торжествуют числа –
Это их пора. Еще не родилось Слово.
Год изъеден ходами обманов, пустых видений,
Похвальбы, а сам раздетый сидит, разутый:
То приход, то ломка, то поиски лишних денег,
То любовь по скайпу – та еще камасутра,
То опять стрельба. Обесценены дни, как ласки
Разрешенные, потерявшие вкус и трепет,
Разливается ночь от Токио до Аляски,
И кусты, как мокрые волосы, ветер треплет.
А душа с надеждою носится, как с порезом,
В жажде чуда к числу целебному приникая,
И плывет звезда чешуйчатая над лесом,
Вместе с сердцем вздрагивая плавниками.
* * *
Все не было, не было нам зимы,
Все маялись мы – и вот,
Мороз. Торжественные дымы,
Упертые в небосвод.
Так суп дымится, так дышит сеть
Веток, так жаждет сад
Причастья снега – как будто смерть
Сделала шаг назад,
В лишенную очертаний тьму
(Мы знаем, мы были внутри).
Зима. Не спрашивай, почему.
Просто благодари.
* * *
Небо круто посолено звездами,
Месяц бел и прозрачен: ладонь.
Все раздать бы скорей, что не роздано,
И лететь, заклиная: не тронь
Ломких трав, пересыпанных инеем,
Как хвоинки, разбросанных снов,
Мхов стеклянных. Лишь солнечной хиною
Можно вылечить этот озноб,
Это странствие долгими верстами
По лесам и болотам души.
На хрустящие снежные простыни,
Укачав, меня положи.
* * *
Снизу вверх – не сосна: звезда –
Холодна, высока, мохната,
И осинок под нею стадо
Разбредается у моста,
И деревня свисает с куста
Алой гроздью. – Сорвать? Не надо.
Узловатые корни шпал
И стальные ветки сегодня
Райским деревом стали на сотни
Ледяных километров. – Устал?
Как горит на валу краснотал!
Здравствуй, новое лето Господне!
* * *
Звезды вышли и встали рядом
Среди сада, плечом к плечу.
Снег. Мороз. Говорить не надо.
Молча светят, и я молчу.
Дома пышет печное чрево,
Скачут красные языки,
Машут вправо и машут влево
Скоморошеские колпаки,
И дитя, разомлев у печки,
Над страницею склонено.
Пар над чаем плетет колечки.
Звезды молча глядят в окно.
Так молчали они на Калке,
Подо Ржевом и на Неве.
У калины, как у гадалки,
Карты красные в рукаве.
Не ходить же к ней, как Саулу,
Не по росту мне царский грех.
Печь погасла, дитя уснуло,
Перед сном помолясь за всех.
* * *
Ковш небесный танцует на ручке,
Точно рыба на мокром хвосте.
А мороз-то все круче и круче.
Мчится в санках опальный поручик,
На плечах у него – по звезде.
В голове рассыпается фраза,
Как метель, шелестящим «прощай»,
Снег скрипит, из ущелий Кавказа
Мгла глядит на него в три глаза,
Вожжи крутятся, как праща
Неудачливого Давида.
На весь мир нестерпима обида,
Бог – на небе, а царь – для виду,
Чтобы только оформить судьбу –
Подорожную, ссылку – и с тем он
Удаляется, а уж следом
На крыло поднимается Демон:
Как певца успокоить в гробу –
Дело техники. Версты да версты.
Кто увидел его – тот мертвый,
С пулей в сердце, с печатью на лбу.
Дай-ка снежную розу сорву,
Брошу вслед – лепестки сырые,
Лепеча возвышенный вздор,
Осыпаются – как Россия,
Начиная с Кавказских гор.
* * *
Нам в Рождество дарован свыше снег,
И черное, как видишь, стало белым.
И ходит благодарный человек,
Большой свече уподобляясь телом.
Шаги скрипят, и в валенках тепло,
И праздничной резьбой какой-то мастер
Одел и сад, и крышу, и стекло.
И Ель идет навстречу – Богоматерь.
И тает воск лица, и рук, и ног,
Бегут колеса звезд, мелькают спицы,
И кажется, вот-вот родится Бог
Во тьме души. И мир от слез двоится.
* * *
Ночь. Березы висят, как дымы
В твердом воздухе, срубленном крепко
Средь наждачной мерцающей тьмы
И в грудной настороженной клетке.
Тучи, поднятые, как мосты,
Сосны, вбитые в землю, как сваи.
В доме духи огня и воды,
Словно сердце и мозг, оживают.
Стены дышат, стреляют не в такт,
Появляются белые знаки
На окне. Я прижмусь к тебе так,
Как замерзшая буква к бумаге.
МОЛИТВА
Боже, дающий всем
В очередь дождь и ведро,
Даже бродяг под сень
Дома вводящий, гордых
Низвергающий с гор,
Благоволящий к спору
Мудрых, сырой простор
Птице, лозе – опору,
Дарующий, суму
Нищему, штык – солдату,
Племени Своему
Ты подаешь – стигматы
Огненные, любви
Ссадины. В жилках синих
Щелкают соловьи.
Господи, сохрани их –
Уст Твоих дикий мед,
Пламя кистей рябинных,
Избранный Твой народ
Любящих и любимых.
* * *
Вот и к нам пришли холода.
Окна матовы. У канавы
В пух и прах из легчайшего льда
Разодеты сухие травы.
Лес не дышит, не видит снов.
Я – смотри – не боюсь мороза:
Вся я в золоте твоих слов –
Ярче утра, богаче Креза.
Напечатано: в журнале "Семь искусств" № 3(72) март 2016
Адрес оригинальной публикации: http://7iskusstv.com/2016/Nomer3/Voltskaja1.php
