(Продолжение. Начало в №1/2015 и сл.)
16. Фармацевт.
Опустите, пожалуйста, синие шторы.
Медсестра, всяких снадобий мне не готовь.
Булат Окуджава
Религиозное чувство человека устремлено в бесконечность. В служении Богу не может быть момента, когда верующий скажет: «Я послужил Ему – и довольно». Древний египтянин не мог удовлетвориться покупкой только одного священного каменного скарабея, он покупал ещё и «свитки мёртвых». Знаменитый еретик, Ян Гус, в молодости горевал, что у него хватило денег только на одну индульгенцию. Иван Грозный в перерывах между своими зверствами щедро рассылал награбленные им богатства своих жертв в монастыри на заупокойные молитвы и во искупление собственных грехов.
С того момента, как медицина сделалась частью новой религии, борьба за здоровье тоже взяла прицел на бесконечное. Если человек ни на что не жалуется, мы займёмся борьбой с теми болезнями, которые ждут его впереди. А это – бескрайнее поле. У нас на счету неоспоримые и славные победы над оспой, чумой, холерой, малярией, туберкулёзом и прочими бичами человечества. Победив мир бактерий, мы вступаем в эпоху борьбы с вирусами. Нельзя щадить усилий в войне против такого опасного и загадочного врага. И уж тем более – денег.
В войне с болезнями врач выступает в роли воина, а фармацевт – в роли поставщика оружия и боеприпасов. Трудно представить себе, чтобы во время настоящей войны полководец объявил, что у него достаточно пушек, танков, снарядов, самолётов. «Ещё! Больше! Новее! Дальнобойнее!», будет призывать он.
Объём производства лекарств, вакцин, препаратов, мазей достиг в Америке неслыханных размеров. Расходы на разработку новых «боеприпасов» измеряются сотнями миллиардов долларов и стоимость их растёт не по дням, а по часам. По данным 2009 года, «лечение рака новыми препаратами будет стоить больному очень дорого: лечение некоторых форм лейкемии лекарством «гливек» (Gleevec) обойдётся в 2200 долларов в месяц до конца жизни; лекарство «херсептин» (Herceptin), применяемое при раке груди, – 3200 в месяц; «авастин» (Avastin) обойдётся в 55 тысяч за год; одна таблетка от тошноты, вызываемой химиотерапией, – 100 долларов».1
Но ведь в условиях рыночной экономики цена на любой товар должна складываться в результате конкурентной борьбы. Потребитель должен решить, какой товар лучше удовлетворяет его нужды и какой ему по карману. Тут-то и происходит сбой гладкого вращения колёс рыночного механизма.
Когда я стою перед полкой с разными обезболивающими, откуда я могу знать, какое из них сработает лучше? Вроде бы в прошлый раз от головной боли хорошо помог тайленол, а от зубной – адвил. Но, может быть, попробовать на этот раз дешёвый ибупрофен? И от страха перед грядущими приступами я, скорее всего, куплю все три.
Здесь меня поджидает первый фармокологический трюк. На каждой упаковке стоит дата годности. Откуда она берётся? Почему таблетка или порошок, чей химический состав остаётся неизменным год за годом, может утратить свои лечебные свойства? Один командир военной базы послал соответствующий запрос в фармакологическую фирму. Ему надоело тратить деньги, без конца обновляя запас лекарств в госпитале. На базу пришёл вежливый ответ: «Нет, мы не утверждаем, что лекарства утратят свои свойства. Мы только указываем, что наша фирма гарантирует качество до такого-то срока. А дальше – на ваше усмотрение».
На своё усмотрение? Допустим, пока речь идёт о моих хворобах, я рискну принимать просроченный талейнол, провалявшийся у меня в аптечке пять лет. Ну, а если речь идёт о моих близких? О детях? Конечно, помчусь в аптеку покупать новый.
В среднем любое лекарство в США будет стоить примерно на 60% больше, чем в Англии и Канаде. В северных районах страны возникла печальная практика: группы пенсионеров объединяются, чтобы нанять автобус и съездить в Канаду за лекарствами. Американские фармакологи объясняют перекос цен тем, что им приходится тратить много средств на исследования и испытания новых лекарств. «В действительности же, расходы на исследования гораздо меньше того, что фирмы тратят на рекламирование. В 2005 году пять главных компаний продали товаров на 222 миллиарда долларов. Из этой суммы на исследования ушло 32, а на рекламирование – 71 миллиард. Несмотря на это, федеральное правительство представляет фармакологии щедрые налоговые льготы на исследования – больше, чем какое-нибудь другое правительство в мире».2
Очень часто то, что объявляется «новым», на самом деле представляет собой слегка модифицированное старое лекарство. Но при этом, старые исчезают с полок, а новые стоят в два-три раза дороже.3 Даже мой «колхичин», спасавший подагриков ещё в Древнем Египте, ухитрился подорожать в четыре раза за последние годы.
По своей доходности фармокологическая индустрия (некоторые авторы называют её для краткости «фарма») превосходит почти все отрасли американской экономики. «В 2006 году продажа продукции фармы достигла 643 миллиардов долларов. Половина этой суммы была уплачена американцами, другая половина – всеми остальными странами вместе взятыми. На рекламу и администрирование тратится в три раза больше, чем на исследования... В компании Уорнер-Ламберт ведущие администраторы получали около 20 миллионов в год».4
Директора фармы утверждают, что продвинуть новое лекарство на рынок стоит им около 800 миллионов долларов. Этому можно поверить, если вспомнить потоки медицинской рекламы, заполняющей экран телевизора. Благообразные немолодые дамы и джентльмены старательно изображают блаженство облегчения, разлившееся по их телу после принятия новой волшебной таблетки или втирания новой лечебной мази.
В других цивилизованных странах коммерческое рекламирование лекарств запрещено – и на достаточных основаниях. Рядовой человек, обременённый каким-то недугом, будет хвататься за луч надежды, посылаемый ему с экрана. Он слишком беззащитен перед умелым и напористым коммерсантом.
«У меня был шестидесятилетний пациент с болезнью сердца, – рассказывает доктор Лебоу. – Он увидел по телевизору рекламу нового препарата для разжижения крови под названием плавикс (plavix) и попросил меня выписать ему рецепт. До этого он принимал по таблетке аспирина в день, и всё шло нормально. Но ему казалось, что если он начнёт платить за лекарство по 110 долларов в месяц, это послужит оправданием курения, от которого он был не в силах отказаться».5
В заповедях новой религии курение – серьёзный грех против идола здоровья. Если ты не можешь одолеть грех, его необходимо искупить. Дорогое лекарство, дорогое лечение рождают в душе такое же умиротворение, какое раньше рождали покупка индульгенции или заказ молебна.
Случается, что я не успеваю переключить канал, смотрю рекламу лекарства до конца и с удивлением выслушиваю перечень возможных нежелательных последствий его применения. «Если после принятия таблетки у вас вдруг начнутся сердечные спазмы, головокружение, одышка, понос, температура, – предупреждает диктор, – немедленно обратитесь к врачу».
Эта часть рекламного ролика обращена уже не столько к потенциальному покупателю, а к воображаемому адвокату, который вздумал бы предъявить фирме иск за вред, принесённый лекарством. Очень часто и врачи предписывают какие-то процедуры и тесты, только чтобы защититься от возможных обвинений в халатности. Подобная стратегия называется «защитная медицина» – defensive medicine.
Но покупателя лекарств подробный перечень опасностей может и отпугнуть. В процессе лечения катаркаты и глаукомы мне было предписано по три раза в день закапывать в глаз капли из трёх разных пузырьков. Из любопытства я прочёл вложенные в коробочки инструкции с предостережениями. Фармакологический гигант Аллерган честно предупреждал меня, что содержащиеся в каплях вещества могут причинить а) затруднение дыхания вплоть до приступа астмы, б) остановку сердца, в) приступ бронхита, г) сжатие сосудов, д) аллергию, е) мускульную дистрофию. В конце в утешение сообщалось, что фатальный исход случается редко.
Каким же надо быть смельчаком – или идиотом, – чтобы употреблять подобные капли? А если не станешь употреблять – вдруг совсем лишишься зрения в этом глазу? Полагаю, что большинство пациентов предпочитают не читать мелкий шрифт предостережений, а во всём доверяться врачу. Я же выбрал тропу трусов: убедившись, что никакого заметного улучшения капли не приносят, выбросил пузырёк в мусор.
Истории взаимоотношений человека с лекарственными и наркотическими веществами доктор Сас посвятил отдельный труд: «Церемониальная химия: ритуальное преследование наркотиков, наркоманов и торговцев».6 В нём он проводит мысль о том, что объявлять какие-то психотропные вещества опасными и вредными, а какие-то – разрешёнными к употреблению не может быть обосновано научными критериями, а только меняющимися догмами религии и культуры. Разница между понятиями «наркотик» и «лекарство» видится ему такой же условной, как разница между понятиями «вода» и «святая вода».
«Так же как медицинские ценности сменили ценности религии, так же и догматы медицины вытеснили религиозные ритуалы. Новый принцип: всё, что улучшает здоровье, – хорошо; всё, что грозит болезнью, – яды, микробы, плохая наследственность, плохие привычки – должно быть подвергнуто осуждению».7 Как в истории религий существует противоборство различных течений, так и в учении медицины алкоголь то разрешался, то запрещался; курение было модным в первой половине 20-го века, а сейчас объявлено сверх-вредным; зато постепенно выходит из-под полного запрета марихуана.
Доктор Сас считал, что преследование ведьм в огромной степени вырастало из того, что это были женщины, лечившие бедняков травами и снадобьями и представлявшие серьёзную конкуренцию «лечению» посредством молебнов и мощей. По его мнению, фарма сделалась орудием государственного контроля за гражданами, препятствуя их поискам альтернативных методов лечения.
«Изначально нацеленная на защиту обывателя, фармакология пришла к тому, что наносит вред и пациенту, и врачу. Пациент лишён выбора лекарственных веществ по своему усмотрению, потому что они запрещены в США, хотя разрешены в других странах, лишён права выбора лечащего специалиста, потому что тот не получил одобрения государства. Врач же, хотя поначалу выигрывает от монополии, даруемой ему государственным контролем, оказывается в ситуации, когда он не может прописать больному лекарство, которое, как он верит, могло бы помочь. Внешне альтруистический мотив “защита больного от опасного лекарства” прячет реальный импульс к доминированию – врача над пациентом, одних врачей над другими, политика – над врачом, в бесконечном потоке тиранического регулирования».8
Получение взятки политиком считается в США серьёзным преступлением. Если он примет, скажем, приглашение на обед от какого-нибудь бизнесмена, заинтересованного в благоприятном решении соответствующего законодательного органа, пресса может обрушить на него ушаты грязи, ФБР откроет расследование. Поэтому фарма, как и многие другие отрасли индустрии, давно перешла на взносы в предвыборные кампании политиков, что по сути является разрешённой взяткой. «Между 2003 и 2009 годами страховой и фармакологический бизнесы внесли 2,2 миллиона долларов в кампании десяти видных федеральных политиков. Главные куши достались сенатору Маккейну (546 тысяч), сенатору Макконеллу (425) и главе финансового комитета Максу Бакусу (413)».9
Законы против монополий заставляют фарму искать обходных путей. «Крупные компании платят конкурентам за то, чтобы они отказались от производства более дешёвого лекарства. Это превращает само понятие конкуренции в фарс. В своё время был раскрыт сговор, связанный с производством витаминов, за который компании заплатили штрафов почти на миллиард».10
При постоянном состязании в выбрасывании всё новых и новых лекарств на рынок, у фармы не может хватать времени на то, чтобы основательно проверять их эффективность и безопасность. Часто можно видеть такие объявления: «Исследования показали, что такое-то лекарство может быть опасным. Немедленно прекратите принимать его». Однако уследить за всем невозможно. По скромным оценкам, опубликованным в журнале АМА, в американских больницах около пятидесяти тысяч человек умирает каждый год от отрицательной реакции на лекарства.11
«Стать наркоманом» в русском слэнге обозначается выражением «подсесть на иглу». Но с таким же успехом человек может «подсесть на лекарство». В первом случае его манит жажда наркотического опьянения, во втором – гонит страх болезни и смерти. «Растущая эпидемия ожирения открывает перед фармой бескрайние горизонты обогащения. Миллионы американцев станут принимать лекарства, обещающие снижение холестерола. И будут тратить на это 3 доллара в день, то есть 1100 долларов в год до конца жизни. Аналогичные “пожизненные” лекарства разрабатываются для диабета, повышенного кровяного давления и сердечно-сосудистых заболеваний... Перспективы лекарств, обещающих похудание, поистине безграничны».12
Какими бы печальными ни были цифры статистики, они, как правило, остаются на задворках сознания. Лишь в тот момент, когда ты лично столкнёшься с астрономической ценой выписанного тебе лекарства, до тебя доходит беспредел разрешённого грабежа.
Со мной это случилось в связи с теми же глазными каплями. Врачи, лечившие мой глаз, имели в своих шкафчиках образцы, щедро поставляемые им соответствующими фирмами, и они, с такой же щедростью, поначалу давали мне их бесплатно. (Может быть, именно поэтому я решился выбросить их.) Лечение продолжалось, в какой-то момент у врача не оказалось образцов, и он выписал мне рецепт на капли combigan.
Тут меня взяло сомнение. «Нельзя так лихачить, – сказал я себе. – Глаз заживает медленно, вдруг эти капли – как раз то, что ему нужно. Бог милостив, может быть, убережёт меня от всех возможных осложнений, честно перечисленных в приложенной бумажке». И отправился в аптеку.
Фармацевт взглянул на рецепт, принёс знакомую мне коробочку, содержавшую пузырёк размером с напёрсток. Я уже полез за кредитной карточкой, но на всякий случай спросил:
– А сколько это будет стоить?
Теперь приготовьтесь. Представьте себе, что вы зашли в уютный ресторанчик, размышляя лишь о том, чем побаловать себя на обед: пирогом с курятиной или фаршированной камбалой? И вдруг замечаете, что у официанта под распахнувшейся курткой, за поясом торчит пистолет. И до вас доходит, что ресторанчик, скорее всего, захвачен мафией, и все посетители в нём, сами того не подозревая, являются пленниками и заложниками.
– Триста долларов, – спокойно ответил аптекарь.
Перефразируя Книгу Бытия, 2:7: «И открылись глаза у него, и понял он, что наг и беззащитен. И не из чего ему было сшить опоясание».
Я хотел закричать «грабят!». Я с горечью вспомнил, что выбросил в мусор 300 долларов. Я подумал, не снимают ли меня скрытой камерой для розыгрыша. В конце концов, не нашёл ничего лучшего, чем сказать ни в чём не повинному аптекарю:
– Позор на вашу голову!
Спрятал кредитку, ушёл, но снова мозг сверлил вопрос: а если бы лекарство было выписано кому-то из близких? Даже если у кого-то из нас хватает духа не поддаться медицинскому шантажу, наши близкие остаются заложниками в руках всемогущей террористической фармократии.
Однажды по каналу «Планета животных» показали передачу про лосей в Канаде. Могучий самец царственно стоял рядом с заснеженной елью, выпускал струи пара из ноздрей, оглядывал блестящим глазом свои владения. Потом сделал несколько шагов и вдруг зашатался и повалился боком на землю. Красивые рога беспомощно воткнулись в снег.
Лесничий и ветеринар приблизились к нему, вкололи снотворное и приступили к осмотру. Животное внешне выглядело вполне здоровым, не было заметно никаких ран и увечий. Только когда пальцы ветеринара раздвинули густую шерсть на шее, стала ясна причина недуга: вся кожа была покрыта крупными чёрными пузырями – налившимися кровью клещами. Некоторые были размером с ягоду смородины, другие – с черешню. Они чувствовали себя очень уютно. И не догадывались, что обескровленный ими лось скоро погибнет и их безбедное существование придёт к концу.
Точно так же здравоохранение, страхование и фарма превратились в клещей, высасывающих финансовую кровь из могучего организма рыночной экономики Америки. Клещ, как мы знаем, впивается намертво, вырвать его можно только с плотью. Но, вдобавок к этим трём, из здоровых тканей социальных институтов страны высасывает кровь и четвёртый опасный паразит: 800-тысячная армия адвокатов.
Вглядимся в те формы, которые эта уникальная порода приняла в Америке в начале 21-го века.
Примечания:
1. Weil, Andrew. Why Your Health Matters. A Vision of Medicine That Can Transform Our Future (New York: Hudson Street Press, 2009), р. 17.
2. Там же, стр. 125-126.
3. LeBow, Robert H. Health Care Meltdown. Confronting the Myths and Fixing Our Failing System (Chambersburg, PA: Alan C. Hood & Company, Inc., 2003), р. 35.
4. Weil, op. cit., pp. 18-19.
5. LeBow, op. cit., p. 48.
6. Szasz, Thomas S. Ceremonial Chemistry. The Ritual Persecution of Drugs, Addicts, and Pushers. New York: Doubleday, 1974.
7. Ibid., p. 29.
8. Ibid., p. 148.
9. Ibid., pp. 90-91.
10. LeBow, op. cit., p. 77.
11. Gross, Martin L. The Medical Racket. How Doctors, HMOs, and Hospitals Are Failing the American Patient (New York: Avon Books, 1998), p. 73.
12. LeBow, op. cit., p. 228
17. Адвокат.
А грязных адвокатов жало
работает в табачной мгле –
и вот, как старая мочала,
банкрот болтается в петле.
Осип Мандельштам.
Должен предупредить читателя: при работе над этой главой мне будет нелегко сохранять объективность. Мой опыт столкновений с американскими адвокатами хорошо описывается строчками Бродского: «Нам судья противен, защитник – страшен». Или отрывком из «Дневника писателя» Достоевского:
«Мне кажется, что избежать фальши и сохранить честность и совесть адвокату так же трудно, как и всякому человеку – достигнуть райского состояния... Мне всё представляется какая-то школа изворотливости ума и засушения сердца... Адвокат никогда не может действовать по совести, не может не играть своею совестью, если б даже и хотел не играть, это уже такой обречённый на бессовестность человек».1
Это крапивное семя, эти крючкотворы, эти пиявки ненасытные...
Стоп! Нужно взять себя в руки.
Великая страна Америка создавалась великими адвокатами: Джон Адамс, Александр Гамильтон, Патрик Генри, Томас Джефферсон, Джеймс Мэдисон. Из 55 делегатов, вырабатывавших основы Американской конституции летом 1787 года, 31 были адвокатами. Любая человеческая профессия подвержена трансформациям и дегенерации. Могли ли первые христиане представить себе, что тысячу лет спустя профессия христианского священнослужителя будет включать в себя обязанность сжигать людей заживо?
По крайне мере, нельзя сказать, что в современной американской культуре образ адвоката представлен идеализированным и приукрашенным. Нет, ушёл в прошлое образ справедливого защитника невинных и угнетённых, созданный Грегори Пеком в фильме «Убить пересмешника» (1962). Сегодня мы помним Роберта Дюваля в «Крёстном отце» (1972), страшноватых коллег Ал Пачино в фильме «Правосудие для всех» (1979), Джеймса Мэсона в «Вердикте» (1982), Джина Хэкмана в «Фирме» (1993) и целую толпу циничных и неразборчивых адвокатов в романах Джона Гришама и в их экранизациях.
Защита обвиняемых в судах, оформление разводов, подготовка завещаний и торговых соглашений – лишь малая часть их деятельности. Главное – охота за отдельными гражданами и учреждениями, которым можно было бы вчинить иск, чреватый крупным штрафом. Даже такой маленький бизнес, как наше издательство «Эрмитаж», не раз привлекал внимание юридических хищников.
Например, один самолюбивый автор нанял вашингтонского адвоката, чтобы судить нас за «сокрытие» якобы полагающихся ему потиражных. Он был убеждён, что мы напечатали не тысячу экземпляров его бессмертного творения, как было указано в договоре, а гораздо больше, что продажи уже перевалили за десять тысяч, а он получил от нас только за несколько сотен. Адвокату я послал копию счёта из типографии на изготовление только одной тысячи и предложил его клиенту выкупить у нас нераспроданные 700 экземпляров по доллару за штуку. Он стушевался.
Профессор Темира Пахмус изводила нас не только адвокатскими письмами, но втянула даже прокуратуру штата Иллинойс. Её претензия состояла в том, что мы якобы похитили у неё ценные архивные материалы, связанные с творчеством Дмитрия Мережковского. Прокуратура замолчала, после того как я в ответном письме разъяснил, что акт «похищения» состоял в присылке нам уважаемым профессором ксерокопий рукописей Мережковского, оригиналы которых никогда не покидали её дом.
Но живой адвокат ворвался в нашу жизнь, как и положено разбойнику, – поздней ночью. Субботнее небо чернело за окнами, когда летнюю тишину разорвал внезапный звонок в дверь. С тягостным предчувствием я пошёл открывать. Остановился в крошечной прихожей перед стеклянной дверью. За ней увидел вполне благообразного молодого человека, в пиджаке, галстуке и кипе.
– Вы Игорь Ефимов? (По-английски.)
– А кто его спрашивает?
– Мне поручено передать ему важные бумаги.
– Ничего себе вы выбрали время для передачи бумаг.
– Другого времени у меня не было, – отвечает ночной визитёр и вдруг рывком открывает хлипкую стеклянную дверь. Мне оставалось только беспомощно смотреть, как наглец достал толстый конверт и швырнул мне под ноги. Потом повернулся и пошёл к своему автомобилю.
Ничего умнее ошеломлённый Ефимов придумать не мог, как схватить конверт и швырнуть его вслед уходящему. А тот, не поворачивая головы, поднимает палец, качает им и говорит со спокойной уверенностью: «Нет, на вашем месте я бы этого не делал».
Автомобиль уезжает. Я смотрю на конверт, лежащий в траве, словно это свернувшаяся кобра. Наконец подхожу, поднимаю, открываю. И в свете уличного фонаря читаю на первой странице толстой пачки бумаг: «Дело № 90-CIV-3400KC. Федеральный суд южного района штата Нью-Йорк. Шемякин против Ефимова. Год 1990».
Суть ночного визита состояла в том, что на юридическом языке называется «вручение иска». Известный эмигрантский художник Михаил Шемякин нанял крупную ньюйоркскую контору для возбуждения гражданского дела против владельца издательства «Эрмитаж», Игоря Ефимова, и журналистки Беллы Езерской, опубликовавшей в этом издательстве сборник статей «Мастера». В хвалебной статье о себе Шемякин нашёл два абзаца, показавшиеся ему обидными, и он просит суд оштрафовать издателя и автора на десять миллионов долларов каждого.
Не буду здесь утомлять читателя рассказом об этой нелепой истории – я включил его во второй том моих мемуаров.2 Хочу лишь подчеркнуть, что в течение нескольких месяцев лета 1990 года и я, и моя семья, и Белла Езерская прожили в страхе. Ведь мы ещё не знали, не могли предвидеть, что федеральный судья Кеннет Конбой, к которому это дело попало на рассмотрение, придёт в возмущение от необоснованности иска. Что на судебном заседании он посадит ответчика Ефимова в свидетельское кресло и станет в течение двух часов задавать детальные вопросы, которые должен был бы задавать адвокат ответчика, если бы он имелся. Что судья не только отвергнет иск, но и наложит штраф на адвокатскую контору в размере десяти тысяч. Что контора подаст аппеляцию и аппеляционный суд увеличит штраф до двенадцати тысяч. Ничего этого мы предвидеть не могли и жили под гнётом мысли: «Раз этим людям позволено так попирать здравый смысл – по десять миллионов с нищих эмигрантов! – значит они уже достигли той стадии власти, где всё позволено».
Шемякин оплачивал все расходы нанятой им конторы, и это должно было вылиться ему в несколько десятков тысяч. Потому что почасовая оплата труда даже не очень знаменитых адвокатов измеряется сотнями долларов. Им выгодно затягивать любую тяжбу до бесконечности. Процесс об избиении лосанджелеского бандита Родни Кинга длился 25 месяцев (закончился в 1993), цепь судов над О-Джей Симпсоном – 33 месяца (1997), над братьями Менендес, убившими своих родителей, – 70 месяцев (1996), расследование сексуальных эскапад президента Клинтона – 60 месяцев (1999).3
Точно такую же намеренную волокиту под благим намерением «максимальной объективности судопроизводства» мы наблюдаем сегодня. Сообщалось, что для суда над террористом Джохаром Царнаевым в Бостоне отбор присяжных из 1200 кандадатов длился два месяца. Что для суда над негодяем, устроившим стрельбу в кинотеатре в Колорадо, число кандидатов в присяжные перевалило за 10 тысяч. В обоих случаях время адвокатов, участвующих в отборе, будет оплачено деньгами налогоплательщиков.
А в марте 2015 года все первые страницы американских газет заполнили сообщения об аресте миллиардера Роберта Дёрста. Вот кто подбрасывал своим адвокатам миллион за миллионом в течение 30 лет! Сначала его надо было выгораживать в деле об исчезновении его жены (1982). Много лет спустя полиция собиралась открыть дело заново и допросить любовницу Дёрста, Сьюзан Берман, которая, по слухам, знала об обстоятельствах исчезновения миссис Дёрст. Увы, её нашли убитой (2000). Дёрста арестовали, выпустили под залог, и он удрал в Техас, где поселился под вымышленным именем. Но, видимо, не мог отказаться от своего любимого хобби и вскоре убил старика-соседа, расчленил его тело и выбросил в залив. На этот раз адвокаты сумели убедить присяжных в том, что их клиент действовал в порядке самозащиты. Вот это мастера! Но их клиент подложил им свинью: после участия в телепрограмме пошёл в туалет и признался в совершённых убийствах, забыв, что приколотый микрофон ещё включён. Неужели крючкотворы найдут отмазку и на этот раз?4
«Какие бы конкретные примеры, рисующие американского адвоката в чёрном свете, вы ни приводили, – скажут мне, – это будет свидетельствовать лишь о вашей предвзятости. Примеры нельзя экстраполировать для шельмования всей уважаемой профессии.»
Да, я с самого начала сознался в предвзятости. Но послушаем, что пишет прославленный гарвардский профессор, сам адвокат с огромным стажем – Элан Дершовиц:
«Меня постоянно спрашивают: “Остались ли ещё на свете честные адвокаты?” Мой ответ – уверенное да. Но иногда их нелегко отыскать среди тысяч лживых, увёртливых мошеников, практикующих в этой стране. Едва ли найдётся город, в котором обычный гражданин мог бы получить честного адвоката, просто заглянув в телефонную книгу. И коррупция не ограничивается низшим уровнем, как об этом свидетельствует множество участников крупных процессов, осуждённых за серьёзные преступления... Ситуация ухудшилась настолько, что я предупреждаю первокурсников в Гарварде: статистика говорит, что вам доведётся участвовать в уголовных делах скорее не в качестве защитника, а в качестве обвиняемого».5
Дав прозвучать голосу безусловно знающего и объективного комментатора, я позволю себе продолжить свою печальную сагу о битвах с юридическими акулами.
Второе столкновение случилось в 1993 году, в связи с аварией моего автомобиля «мёркури сэйбл», которую я описал выше в Главе 14. Финансовый гигант «Форд Мотор Кредит» поручил адвокатской конторе «Фарк, Бёрке, Гамбакорта и Райт» выбить из меня те 10 тысяч долларов, которые я ещё был должен ему за разбитый «сэйбл». Мои ссылки на то, что я стал жертвой жульничества страховой компании «Лексингтон», отметались. Видимо, адвокатам казалось, что будет проще выбить долг с бедняка, покупающего подержанные автомобили в долг, чем со страховальщиков, наверняка имеющих своих зубастых крючкотворов.
Потянулась юридическая переписка, визиты в суд, назначения слушания дела, откладывания. От страха я обращался в другие юридические конторы, платил за консультации, и все они единодушно объявляли моё дело безнадёжным.
Наконец, судья Юджин Остин (Eugene Austin) нашёл для нас полчаса в своём напряжённом расписании. Представитель четырёхголовой адвокатской гидры, мистер Холли, так объяснил причины упрямства злокозненного должника:
– Мистер Ефимов никак не хочет понять, что продавец в автосалоне, оформлявший покупку автомобиля с лексингтонской страховкой впридачу, не имел никакого отношения к моему клиенту, финансовой корпорации «Форд Мотор Кредит». Он не являлся её служащим, не получал от неё зарплаты, поэтому мой клиент никак не может отвечать за сделку, совершённую этим продавцом, даже если в ней были допущены какие-то нарушения.
И тут произошло чудо.
Судья Остин начал как будто вырастать над своим столом. Чернота его мантии словно бы переливалась в его глаза. Он упёр их в онемевшего адвоката и почти закричал:
– Что за чушь вы несёте?! Конечно, в момент продажи он являлся сотрудником вашего клиента. Хорошенькое дело! Покупатель входит в магазин, присматривается к автомобилю, подбежавший продавец предлагает ему устроить кредит на покупку, за пять минут получает по телефону от мощной корпорации пятнадцать тысяч долларов в долг для неизвестного ей человека и, при этом, он не является её полномочным представителем? Он, видите ли, посторонний, просто попросивший в долг кругленькую сумму, которую добрые финансисты тут же ему отвалили. Где угодно – но в моём суде такие трюки, такая демагогия не пройдут!
Как описать взрыв – поток – восторга, который прихлынул из моей груди к горлу, глазам, щекам? С чем его можно сравнить?
Потерпев поражение в тяжбе со мной, гидра перенесла огонь на «Лексингтон», что она по совести и должна была сделать с самого начала. Финал наступил только в конце 1995 года: пришло письмо от мистера Холли, которое извещало ответчика о том, что под серьёзным нажимом страховая компания «Лексингтон» полностью оплатила его задолженность фирме «Форд Мотор Кредит», что дело закрыто и кредитная история мистера Ефимова остаётся чистой и незапятнанной.
Примечательно, что не только юридические консультанты, пророчившие мне поражение, но и сам судья Остин поначалу предлагал мне подать в суд на «Лексингтон». Всякая тяжба приносит доход клану юристов, поэтому отношение у них к ней заведомо положительное. То, что у среднего человека может не наскрестись денег на адвоката, как-то остаётся за порогом их сознания.
Зато вчинение исков крупным корпорациям оказывается беспроигрышным путём к обогащению. В своей книге «Месть Галилея» журналист Питер Хубер описывет кооперацию между адвокатами и лжеучёными в самых разных отраслях знаний. «Эксцентричные теории, которые были отвергнуты университетами и государственными агентствами, всерьёз принимаются в судах... Поиски правды и только правды вытесняются нагромождением бессмысленных цифровых данных, намеренным запугиванием, фантастическими умозаключениями. В судебных заседаниях уверенно звучат пересыпанные специальным жаргоном, умело выстроенные обманы, которые сами адвокаты презрительно называют “мусорной наукой”.»6
Особенно популярны поиски связей между человеческими недугами и химическими веществами индустриального мира. «Человеческое тело якобы находится под постоянной атакой химикалиев... Они вызывают симптомы аллергии, воспалительных процессов, артрита и колита, нервно-мускульные синдромы, головокружения, депрессию и многое другое.»7
Доктор Маргарет Хэган, изучавшая альянс адвокатов с психиатрами, безжалостно назвала свою книгу «Проститутки в суде». Она приводит примеры наиболее гротескных исков за причинённые «психологические травмы». Подросток испугался темноты, проснувшись в летящем самолёте, начал колотить по окнам и сиденьям, кричать, рыдать; его родители судят авиакомпанию на 21 миллион долларов. В новой квартире лопнул бачок туалета – это нанесло такую психическую травму десятилетнему ребёнку, что адвокат счёл возможным судить владельца кондоминиума на два миллиона. Учитель наказал шалившего семиклассника, заставив его надеть женский парик и юбку, – за это со школы требуют выкуп в два раза больше, чем требовал с меня Шемякин, то есть 20 миллионов.8
«Мы также должны учитывать тот факт, что растущее влияние психиатрии в судебных залах представляет большую опасность для общества, чем просто денежная коррупция. Сегодняшний союз психиатрии и судопроизводства был скреплён непробиваемой наглостью обоих участников. И публика, и юристы были заморочены псевдо-экспертной галиматьёй, вписали эту галиматью в законы, и придали весомость мастерам этой галиматьи.»9
Если американские психиатры объединены в ассоциацию АРА (American PsychiatricAssociation), врачи объединены в могучую АМА, то 800 тысяч американских адвокатов (это составляет 80% адвокатов мира) соединились в не менее могучую АВА – American BarAssociation. Эта организация вырабатывает и публикует правила, которым адвокатам рекомендуется следовать в профессиональной деятельности. В своей книге «Нация под властью адвокатов» исследовательница Мэри Энн Глендон пишет, что из списка этих правил, выпущенных в 1983 году, исчезли слова «честь», «мораль», «правый-неправый», «совесть». Их заменили слова «разумность», «общепринято», «допустимо».10
«Многие виды поведения адвоката, раньше строго запрещавшиеся, теперь не только разрешены, но широко практикуются. Например, рекламирование адвокатских контор разрешено судами и даже объявлено морально оправданным. Набирают силу тезисы, раньше казавшиеся радикальными отклонениями: что мы живём не под властью закона, а под властью его интерпретаторов; что конституция – это просто набор старинных текстов, подлежащих истолкованию новыми поколениями юристов; что любыми этическими правилами дозволено манипулировать; что судопроизводство есть такой же бизнес, как любой другой; а значит в нём разрешено стремиться к удовлетворению собственных интересов».11
О моральных аспектах деятельности адвоката много писал и Элан Дершовиц. «Мы все хотели бы делать добро. Но, становясь адвокатом, вы должны изменить своё представление о добре. Теперь добро для вас есть то, что хорошо для вашего клиента, а не для остального мира, и уж тем более – не для вас самих. Меня часто спрашивают: “Как вы себя чувствуете, когда при защите виновного преступника вам приходится отступать от собственной этики?” Наш ответ “защищать обвиняемого и есть этика адвоката” многие вполне разумные люди не примут. Если вы к этому не готовы, лучше не выбирайте эту профессию.»12
Нет, Дершовц не говорит, что адвокату разрешается лгать в интересах клиента. Но замалчивать, обходить стороной опасные улики, дискредитировать правдивых свидетелей обвинения – это вполне допустимо. Ведь часто лгут и полицейские, и прокуроры, и судьи, когда считают, что ложь – единственный способ добиться осуждения подозреваемого, в вине которого они уверены.13
Если страховальщик наживается на наших страхах, врач и аптекарь – на наших болезнях, то адвокат наживается на наших раздорах и преступлениях. И он будет стараться, чтобы и того, и другого было как можно больше. Каждый выпущенный на волю преступник – потенциальный источник будущих доходов, потому что переход к честной жизни для этих людей – явление крайне редкое.
В последние десятилетия невероятно подскочило число судебных дел, связанных с автомобильными авариями. В рекламных роликах на экране телевизора адвокаты призывают пострадавших не довольствоваться тем, что им заплатит страховая компания, а нанять их для вчинения иска, обещая, что смогут высудить гораздо большую компенсацию. Ведь, кроме оплаты медицинских счетов и ремонта автомобиля, вошло в практику требовать «компенсацию за перенесенные страдания» (for pain and suffering) – а это понятие такое расплывчатое, калькуляции не поддающееся, что, умело воздействуя на сострадание присяжных, ловкий адвокат может высудить миллионы.
Исследовательница Марджори Берте в своей книге «Тарань меня – мне нужны деньги» пишет:
«Уродливый аспект автомобильного страхования состоит в том, что адвокаты подталкивают своих клиентов преувеличивать размер материальных потерь. Пострадавших учат искать медицинское обслуживание подороже, подольше не выходить на работу, использовать хиропракторов и специальную терапию. У адвоката нет стимула уменьшать затраты, только увеличивать их любыми способами. Соответственно возрастают и его гонорары».14
Разводы, споры о наследстве, тяжбы из-за собственности имеют место и в других странах индустриального мира. Но нигде саркома благих намерений не породила такой эпидемииисков за нарушение прав. Права этнических меньшинств, права инвалидов, права учеников, права заключённых, права на самовыражение – всё годится, всё может принести адвокату солидный доход.
Однако конфликты между отдельными людьми – это лишь часть юридической активности. В последние десятилетия началось поветрие захвата одних фирм другими, в которых адвокатские конторы играют самую заметную роль. Фирма-захватчик называется «рейдер» (raider). Азарт завоевателя был красочно описан одним из участников:
«Захват требует не только энергии, искусности, но и готовности идти на риск. Ничто в бизнесе так не гальванизирует и не сплачивает участников, как организация атаки, которая потребует быстроты, внезапности, точного расчёта. Вся загадочность и волнение секса, преодоления сопротивления имеет место в рейдерском захвате. Он говорит о твоём мужском характере и готовности завоёвывать то, чего ты хочешь».15 То, что в результате захвата вполне жизнеспособной фирмы сотни людей могут потерять работу, в расчёт не принимается. Эта драма хорошо была показана в фильме «Уолл Стрит», где главный герой, исполняемый Майклом Дугласом, произносит циничный лозунг «рейдера», подхваченный и повторённый потом тысячи раз: «Жадность похвальна! Жадность срабатывает!» (“Greed is good! Greedworks!”)
Хотя адвокатам часто приходится выступать в суде и тяжбах друг против друга, профессиональная солидарность остаётся доминирующим элементом их взаимоотношений. Я очень остро испытал это на себе во время третьей – самой страшной! – схватки с «крапивным семенем».
В 2005 году пришла пора нам продать свой дом в Нью-Джерси, чтобы переехать поближе к дочери – в Пенсильванию. Казалось бы, такое простое дело – зачем для него нужен адвокат? Но нет, фирма «Фокстон», взявшаяся вести продажу нашего жилья, заявила, что по их правилам, сделка должна проходить под присмотром адвоката. Вот у них как раз есть хорошо себя зарекомендовавшая миссис Гартен. Мы смирились, послали миссис Гартен нужные бумаги и аванс в размере 750 долларов.
Дело завертелось.
Энергичный «Фокстон» тут же разместил рекламу в Интернете, отпечатал красивый цветной буклет. Как маняще белел наш домик на снимке в тени деревьев! Как сияли лампы и окна на цветных фотографиях спален, столовой, гостиной! «Этот чудесный дом в Энгелвуде был недавно приведён в порядок, крыша настлана заново, – гласил текст. – Входя в дверь, вы оказываетесь в просторной гостиной, залитой светом из трёх окон. Две уютные спальни расположены на первом этаже, две поменьше – на втором. Столовая находится в задней части дома, из её широких окон открывается прекрасный вид на сад с цветущими кустами.»
И за всю эту несказанную красоту и уют добрый «Фокстонс» хотел получить какие-то несчастные 320 тысяч.
Покупатели хлынули толпой. Телефон звонил не переставая, и я, как заправский диспетчер, назначал им время визитов. Но всё равно бывали случаи, когда я показывал дом одной семье, а другая уже дожидалась в автомобиле на улице. Рекламный буклет был размещён и на Интернете, поэтому появлялись люди и из других штатов. Если не удавалось выбрать удобное время, я разрешал агенту показать дом клиенту в наше отсутствие. Потом был проведён день открытых дверей. Толпа покупателей и их агентов на нашей лужайке порой достигала двух- трёх десятков.
На следующее утро раздался звонок из «Фокстона», известивший нас, что один из визитёров сделал заявку на покупку.
– За какую цену? Нет, не за 320 тысяч, а за 330. Да, так бывает, когда покупатель хочет заранее обойти всех конкурентов и закрепить дом за собой. Это какой-то бизнесмен из Африки с абсолютно непроизносимой фамилией: Облувихьюдж. Будем называть его просто Облу.
Я припомнил высокого улыбчивого негра, чья преувеличенная приветливость оставила у меня тревожное предчувствие. Но нет, прочь тревоги! Покупатель предложил завершить сделку 11 июля? Прекрасно, встречаемся все в офисе миссис Гартен.
Увы, 11-го июля никто из участников сделки не явился на процедуру завершения. Их телефоны отвечали механическими голосами ответчиков, на электронные послания они не откликались. 18-го июля я писал нашему адвокату: «Нас очень тревожит то, что сделка откладывается на неопределённое время. Адвокат покупателя, мистер Гэйлер, практически недостижим и не подготовил необходимые документы. Он может быть в отпуску, в больнице, в другом штате... Дальнейшие отсрочки могут сорвать нашу покупку дома в Пенсильвании».
27-го июля наша миссис Гартен прислала мне копию письма, отправленного ею команде покупателей. Этот документ заставил меня усомниться не только в её профессионализме, но и просто в умственных способностях. Письмо было адресовано мистеру Облу, начиналось обращением «Мистер Облу», но в первой же строчке стояло «Ваш клиент, мистер Облу...» Датированное 27-м июля письмо категорически-ультимативно требовало провести завершение сделки в тот же день, 27-го июля в офисе миссис Гартен.
Её способ общения с нами также не укладывался в рамки нормального поведения. Если мой звонок заставал миссис Гартен в её офисе (что случалось крайне редко), трубку всё равно брала секретарша, и разговор происходил через неё. То есть она не переключала телефон на свою хозяйку, а криком передавала ей мои слова в соседний кабинет и потом пересказывала мне то, что та ей кричала оттуда. Был ли какой-то смысл в этой методе? Может быть, миссис Гартен таким образом защищала себя от собеседников, которые попытались бы записать её слова на магнитофон? Но такая попытка была бы нарушением законов штата Нью-Джерси и не могла представлять для неё никакой угрозы.
В отчаянии, не зная, что предпринять, я на следующий день отправил адвокату Гэйлеру письмо с угрозами. Нет, я не обещал поджечь его дом, взорвать автомобиль, отравить собаку – всего лишь сообщал, что буду жаловаться на него в адвокатскую ассоциацию штата Нью-Джерси. Мистер Гэйлер немедленно откликнулся на это послание письмом на адрес миссис Гартен, в котором извещал её, что её клиент, мистер Ефимов, совершил по отношению к нему уголовное деяние, квалифицируемое словом «шантаж», и он немедленно отправляется в суд, чтобы вчинить официальный иск против правонарушителя. Впоследствии, три адвоката не моргнув глазом подтвердили мне, что да, обещание пожаловаться на них в их собственную организацию квалифицируется ими как шантаж.
Завершение сделки не состоялось ни 30 июля (предельный срок, указанный в договоре), ни 1-го августа. Наконец, пришло письмо от миссис Гартен, в котором она извещала нас, что покупатели предлагают устроить завершение сделки 12-го августа. Я позвонил ей и задал вполне естественный вопрос: если они опять обманут и не явятся с деньгами, можем ли мы снова выставить дом на продажу? «Нет, – отвечала миссис Гартен, – вы не можете выставить на продажу дом, который уже был продан».
Я был ошеломлён. Что она имела в виду, произнося слово «продан»? Если деньги не уплачены продающей стороне, как можно считать дом проданным? «Какая предельная дата завершения сделки стоит в контракте?» – «Такая дата не указана». – «Вы хотите сказать, что подписали за нас контракт, не указав даты? И они могут держать нас в подвешенном состоянии сколько им вздумается?» – «Вы можете подать на них в суд». – «Я не хочу идти ни в какой суд!! Я просто хочу продать наш дом!». Ответом мне было молчание.
Мистер Облу и его адвокат то исчезали, то появлялись снова и требовали, чтобы дом был продан только им и никому другому. В противном случае они грозили наложить на дом – тут я впервые услышал это страшное слово: lien (арест). Один из наших соседей в своё время попался в эту юридическую ловушку и объяснил, как это делается. Адвокат подаёт в суд заявление о том, что в финансовой истории какой-то недвижимости обнаружилась серьёзная недоплата и требуется время, чтобы провести необходимое расследование. Суд немедленно удовлетворяет ходатайство, и на дом накладывается временный арест. Он может длиться и год, и два.
Последние двадцать лет моей жизни в СССР были окрашены ежедневной готовностью к обыску и аресту. Писание художественных сочинений, чтение неопубликованных рукописей, передача их друг другу, а порой – и за границу было делом опасным. Любой текст при желании мог быть объявлен антисоветской пропагандой, и тогда – прости-прощай свобода. Десятки моих друзей и знакомых подверглись уже судебным преследованиям, получили соответствующие срока лагеря или ссылки. Меня дважды вызывали на допрос в КГБ, и оба раза я не был уверен, что вернусь домой. Тем не менее, за эти двадцать лет я никогда не испытывал такого страха и чувства полной беспомощности. Вот где-то там, в «табачной мгле», сидит человек полный иррациональной злобы, который может двумя движениями пера разрушить все наши планы, практически – разорить, и даже без какой-то видимой выгоды для себя.
Впоследствие мне объяснили, что в действиях африканского пришельца и его адвоката была, скорее всего, вполне рациональная корысть. Жульническая схема строится на том, что арестованный дом в документах они могут объявлять своей собственностью, тем самым раздувая видимость своего финансового могущества. Создав двадцать-тридцать фальшивых «линов», жулики могут представлять себя владельцами многомиллионного состояния и получать под него в банке займы для новых махинаций.
В какой-то момент я, наконец, прозрел и понял, что мы должны повести себя так, как бедные крестьяне повели себя в фильме «Великолепная семёрка»: для борьбы с плохими разбойника наняли «хорошего» разбойника, сыгранного знаменитым Юлом Бриннером. Опытные друзья дали нам имя проверенного адвоката, и он согласился взяться за наше дело. За свои услуги он хотел получить 3000 долларов – половину авансом, половину – после продажи дома. Отправляя ему чек я приложил такое письмо:
«Мы с женой – два пенсионера, скоро нам стукнет по семьдесят. Мы воображали, что дом, который является нашим единственным достоянием, будучи продан, даст нам возможность иметь относительно мирную старость.
Внезапно выяснилось, что это не так.
Что покупатель, который держал нас в подвешенном состоянии при помощи обманов и отсрочек в течение трёх месяцев, который нарушил все условия подписанного договора, тем не менее имеет право держать нас за горло и дальше и не давать нам возможности продать дом никому другому.
И всё это время мы должны будем продолжать ежемесячные выплаты банку и уплачивать налоги.
И трое адвокатов, вовлечённых в переговоры, заверили нас, что именно таковы правила игры на сегодня и в них нет ничего возмутительного. И даже попытка пожаловаться на кого-нибудь из них в их собственную ассоциацию будет рассматриваться как криминальное деяние.
И вы просите меня “не беспокоиться”.
Я и не беспокоюсь. Я В ПОЛНОМ ОТЧАЯНИИ!
Умоляю вас использовать весь ваш опыт и авторитет, чтобы спасти нас из этой западни.»
Наш Юл Бриннер сразу взялся за работу, и дело сдвинулось с мёртвой точки. Те же самые мучители, неделями не отвечавшие на наши вопли и призывы, не посмели так вести себя со своим коллегой. Миссис Гартен без слова протеста переправила все нужные бумаги в его контору. 19-го сентября злодей Гэйлер известил его, что мистер Облу не смог получить у банка требуемый заём и поэтому должен отказаться от покупки дома на Кэмбридж-авеню. Челюсти африканского крокодила разжались – какое это было облегчение!
В ноябре дом, наконец был продан, мы смогли расплатиться с банком, с адвокатом, с «Фокстоном» и купить за половину вырученной суммы чудесный новый дом в Пенсильвании. Чувство благодарности к нашему Юлу Бриннеру осталось в наших душах навсегда, и мы стараемся забыть о том, что в нормальном мире ни он, ни миссис Гартен, ни мистер Гэйлер никому были бы не нужны и не смогли бы заработать на нас ни доллара. Только превращая нас в нацию сутяг, армия адвокатов может зарабатывать на свои яхты, коттеджи, ролс-ройсы, частные самолёты и прочие необходимые для их самоуважения предметы.
Ментальность адвокатского сословия имеет огромное влияние на судьбы страны, ибо они пронизали не только судебную ветвь власти, но и две другие. «На сегодняшний день большинство сенаторов и почти половина депутатов в Палате представителей американского Конгресса имеют юридические дипломы. Адвокат-президент Клинтон назначил 18 министров в своём правительстве, из которых 13 были адвокатами. Даже его жена – адвокат и сильно влияет на внутреннюю и внешнюю политику. Когда конгресс попытался установить потолок для исков за «неправильное лечение», Клинтон зарезал предложенный закон, наложив на него своё «вето».
Законодатели и чиновники на штатном уровне тоже в большинстве своём принадлежат к этой профессии, и это «они распоряжаются налогами, субсидиями, финансированием, запрещая одно и разрешая другое. Не менее сильна их позиция и в мире финансовом, корпоративном, коммерческом.»16
Что ж – самое время перейти к фигуре законодателя.
(продолжение следует)
Примечания:
1. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений (Ленинград: Наука, 1984), том 22, стр. 73, 53.
2. Игорь Ефимов. Связь времён. В Новом свете (Москва: Захаров, 2012), стр. 193-200.
3. Fox Richard L., and Sickel, Robert W. Van. Tabloid Justice. Criminal Justice in an Age of Media Frenzy (Boulder, London: Lynne Rienner Publishers, 2001), p. 63.
4. Wikipedia, Robert Durst.
5. Dershowitz, Alan. Letters to a Young Lawyer (New York: Basic Books, 2001) р. 89.
6. Huber, Peter W. Galileo’s Revenge. Junk Science in the Courtroom (New York: Basic Books, 1991), р. 2.
7. Ibid, p. 93.
8. Hagen, Margaret A. Whores of the Court. The Fraud of Psychiatric Testimony And the Rape of American Justice (New York: Regan Books, 1997), 269.
9. Ibid., p. 11.
10. Glendon, Mary Ann. A Nation under Lawyers. How the Crisis in the Legal Profession Is Transforming American Society (Cambridge: Harvard University Press, 1994), p. 79.
11. Ibid., p. 5-6.
12. Dershowitz, Alan. Letters to a Young Lawyer (New York: Basic Books, 2001), pp. 41, 45.
13. Ibid., p. 79.
14. Berte, Marjorie M. Hit me – I Need the Money! The Politics of Auto Insurance Reform (San Francisco: ICS Press, 1991), р. 37.
15. Glendon, op. cit., p. 74.
16. Ibid., p. 12.
Напечатано: в журнале "Семь искусств" № 3(72) март 2016
Адрес оригинальной публикации: http://7iskusstv.com/2016/Nomer3/Efimov1.php
