Театральная реформа –
То сродни на море шторму.
Эмблематический образ так называемой «чайки», изображённой плохим орнитологом, осеняющей крылом два МХАТовских гнезда, снующей в поисках корма для прожорливых выводков, – пора дать птице покой, прекратить нелепый дуализм высмеянный ещё Булгаковым. Хотя нельзя порицать настрой детанта в примирении антиподов в одном образе.
Латентной маскулийностью Дорониной Т. управляется Горьковский мемориал, Табаковский изощрённо-игривый феминизм заправляет на Чеховском лицедейском подворье – антагонисты, пусть и в общем тренде высокого европейского этико-эстетического канона унисекса и мультикультурализма.
Кто-то будет утверждать, что театры стоят на одной платформе – «Системе Станиславского», так отвечу: ничто так не разъединяет родственников, как общее наследуемое имущество.
Если бы это были не театры, а оздоровительные комплексы, то Чехов и Горький, конечно бы расположились в соседних корпусах, специализирующихся на пульмонологии, проблемах лёгких – тут один символ – аспидная рентгенограмма, вполне уместен.
Ну а так, как можно было скрестить стервятника «буревестника» – стеснителя и пагубу пингвинов – это вероятно поморник, если положиться на Брема, с изломанной выстрелом небольшой «обыкновенной моевкой»?
Горький, по крайней мере, частью своего творчества соответствует образу хищной птицы, он вдохновенно на него работал, так пусть по делам его и вере будет им представлен; птичье закреплено и в его физическом обличье. Символическая пернатость в самоидентификации органична поэтике Алексея Максимыча – не отнимайте её у великого русского каприота.
Чехов, напротив, всячески подвергал редукции кичливые аллегорические знаки, пусть и стремящиеся к доминации в богеме, – энергично вырубал, даже стрелял в продуцирующих оное – символистов, без лишней рефлексии и даже находил комичным сие занятие, выбирая сему пейоративную (уничижительную) дефиницию жанра комедии…
Естественно-научное мировоззрение, приобретённое пытливым умом, исключило компромисс с художественными формалистическими допущениями, выходящими из его асимптотики – принципа соответствия, но даже был избыточно привержен красоте универсальной органической, то бишь природы дикой и рукотворной. А что представляет наиболее объемлюще из земных красот, как не растительная жизнь, даже в стадии разложения издающая дурманяще аттрактивный аромат.
Аромат, самое загадочное из импульсов, обострённо воспринимаемых органами чувств. Мастерство писателя и есть в стремлении передачи полноты воздействия феромонов на читающего. «Пахнет гелиотропом. Скорее мотаю на ус: приторный запах, вдовий цвет, упомянуть при описании летнего вечера» – глагол и существительное: «запах» и «пахнет», связанные с обонянием в одной мысли! Анализатор вдыхающего органа, активирующий память чувства – проводник по чеховской драматургии; аспирация (вдохновение) объединяет и братьев Чеховых на общей театральной стезе.
Обонятельная способность и не позволила сделать неправильный выбор писателю, когда он сосредоточил внимание на фаворите Солнца гелиотропе – образец взаимного нежного расположения светила и скромной цветущей антенны телескопа на него всевластного с трепетом души взирающего.
Почти все «Люди, львы, орлы и куропатки, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде, морские звезды, и те, которых нельзя было видеть глазом...» на Земле, в той или иной степени, выполняет роль солнечной обсерватории т. е. являются детьми Гелиоса, но именно этому растению с кроной соцветия придан особый, непререкаемый статус! Еrgo! Вот и ответ – что должно украсить занавес лицедейского таинства.
Распыляемые флюиды цветения уже на подходе к зрительному залу погружали бы зрителя в эйфорическое состояние предвкушения, способствуя преодолению барьеров условности.
Коли, паче чаяния, владыка храма Мельпомены, из суеверного страха перед «вдовьим цветом» сочтёт преждевременным ребрендинг, то поможет выбор оттенков и сортов, есть вполне настраивающие на мажорный новобрачный лад.
