По плодам их узнаете их.
Собирают ли с терновника виноград
или с репейника смоквы?
Евангелие от Матфея. Гл. 7. Ст. 16 [5]
Постигая прошлое и настоящее, человек всегда стремится заглянуть в будущее. Там он хочет увидеть результаты своих трудов и реализацию своих идей. Хотел ли увидеть плоды своих научных исканий и результаты своей бурной общественно-политической деятельности 28-летний профессор Киевского университета Михаил Сергеевич Грушевский, отправляясь в 1894 году в Галицию? Безусловно, да. Во-первых, его творческие амбиции были безграничны и по широте, и по охвату разрабатываемых им научных тем. Во-вторых, сама цель его поездки в Галицию и последующей работы в стенах Львовского университета носила поистине миссионерский характер, а именно — осветить путь национального и культурного освобождения всему украинскому народу по обе стороны российско-австро-венгерской границы. И в-третьих, захваченный идеями Кулиша, Драгоманова, Антоновича и других известных украинофилов, профессор Грушевский крепко, а главное — высоко «держал знамя» общей борьбы за «незалежную» Украину.
Изучая в подробностях биографию этого человека, многие могут задаться вопросом: как один человек, даже очень талантливый, мог возмутить и буквально перекроить общественное сознание сотен тысяч вполне себе мирных и радушных жителей исторической Малороссии? Неужели наука, одухотворенная его идеями, стала такой иррациональной и жестокой по своим плодам? И это будет второй вопрос нашего исследования.
Истоки этнокультурного мировоззрения М. Грушевского
Михаил Грушевский родился в 1866 году в городе Холме (сейчас это польский городок Хелм в составе Люблинского воеводства, расположенный в 25 километрах от польско-украинской границы). Его отец, Сергей Федорович, действительный статский советник, проявил значительные организаторские способности в сфере народного образования и позже был переведен по службе сначала в Кисловодск, а затем в Тифлис. Детство Михаила было уединенным, кроме занятий в гимназии он почти не входил в общение со сверстниками. Уже тогда он создавал себе образ обетованной Украины и мечтал скорее туда вернуться. Позднее в своей автобиографии Грушевский вспоминал: «…под влиянием рассказов отца, что хранил теплую привязанность ко всему украинскому — языку, песне, традиции, во мне рано пробудилось и осозналось национальное украинское чувство, поддержанное книгами, теми редкими поездками на Украину, что рисовалась поэтому в ореоле далекого „отечества“ и контрастом чужеплеменной и чужеязычной „чужбине“» [6, с. 346]. Годы учебы в Тифлисской гимназии стали временем первого знакомства с трудами и идеями известных украинофилов Н.И. Костомарова, П.А. Кулиша и М.А. Максимовича. Еще в 1861 году русский историк Н.И. Костомаров опубликовал свое сочинение «Две русские народности», ставшее, по мнению историка-исследователя С. Щеголева, «евангелием южнорусского сепаратизма как поклонников, так и противников этого движения».
Годы спустя профессор Грушевский будет укорять Костомарова, своего первого духовного наставника, за то, что он, по словам того же Щеголева, «работая над историей козаччины, не становился на точку зрения „украинских интересов“: резко осуждал Хмельницкого за его переговоры с Турцией после 1654 года (дата присоединения Украины к России) и неуважительно отзывался о гетманах Выговском, Дорошенко и Мазепе, говоря, что масса козачества не шла „за этими господами“» [7, с. 57]. Следует отметить, что данные исторические персонажи в разное время отметили себя соглашательством и тайными союзами с Османской империей, Речью Посполитой и Крымским ханством. Вступая с иноземными державами в сговор против московского царя Алексея Михайловича, подданными которого они, по сути, являлись, они вставали на путь государственной измены. Тем не менее Грушевский, как и другие новоявленные носители идеи независимой Украины, рассматривали их поступки «с новой колокольни», представляя этих исторических персонажей первыми патриотами и борцами с московской деспотией.
В 17 лет Михаил Грушевский уже зачитывался журналом «Киевская старина». Это издание увидело свет в 1882 году. Несмотря на то что оно печаталось на русском языке и было посвящено южнорусской истории, археологии и этнографии, большинство публикаций в нем носило весьма тенденциозный характер, а многие авторы открыто или явно стояли на позициях украинофильства. Забегая вперед, скажем, что именно этот журнал позднее накрепко свяжет Грушевского с видным и, как выражается Щеголев, очень осмотрительным украинофилом, профессором Киевского университета В.Б. Антоновичем. Дальнейшее изучение украинской истории и украинской культуры стало главной жизненной парадигмой юного гимназиста Грушевского. В 1886 году он поступает в Киевский университет. Под руководством упомянутого выше профессора Антоновича он делает первые шаги в исторической науке: в узких кругах были известны его ранние сочинения, в том числе «Южнорусские господарские замки в половине XVI века», «Очерк истории Киевской земли от смерти Ярослава до конца XIV в.» (за него автор получил золотую медаль и был оставлен при университете), а также «Барское староство» (это сочинение стало его магистерской работой). Как видно из вышеупомянутых заголовков, Грушевский уже тогда твердо определился с главным вектором своей научной и общественно-политической деятельности — историей и бытованием Украины.
В продолжение сказанного, а также в целях более полного понимания природы творческих исканий и публичной деятельности Грушевского необходимо обратиться к личности его научного руководителя и духовного наставника-вдохновителя, профессора историко-филологического факультета Киевского университета. Владимир Бонифатьевич Антонович происходит из польской семьи. После окончания медицинского, а позднее историко-филологического факультета Киевского университета он увлекается идеями польского освободительного движения. Накануне революционных событий 1863 года (польское восстание) он неожиданно закрывает эту страницу в своей биографии статьей «Моя исповедь», опубликованной в 1862 году в журнале «Основа». Далее его путь к украинофильству лежал через «хлопоманов», обративших свой взор к простому малорусскому мужику (укр. «хлопу»), его культурным традициям и чаяниям. По мере интеллектуального и социального роста Антонович сближается с представителями украинской интеллигенции, осторожно проповедующими националистические взгляды. Работа в архивной комиссии, созданной для разбора древних актов, помогла ему сблизиться с харьковским генерал-губернатором Дондуковым-Корсаковым и киевским — Чертковым. Эти связи не остались бесполезными для Антоновича. В связи с ростом сепаратистских идей, а также активно продвигаемых украинофилами лингвистических экспериментов над малоросским диалектом, выплеснувшимся на страницы многих украинских изданий, российским правительством и лично министром внутренних дел Валуевым были введены цензурные и таможенные ограничения, касающиеся публикации и ввоза (из Галиции) брошюр и книг «сомнительного патриотического» содержания на «украинской мове».
Вскоре Антонович встал у руля вышеупомянутой «Киевской старины», возглавив ее редакционный комитет. Параллельно с издательской деятельностью Антонович становится одним из идейных вождей так называемой Киевской Громады. Официально это была общественная организация, собравшая в свои ряды многих представителей киевской интеллигенции и «прогрессивно настроенного» студенчества, целью которой была заявлена культурно-просветительская деятельность. Однако, по сути, Громада стала первым идеологическим и воспитательным центром украинского национализма. Многие громадяне далеко продвинулись на пути идеологического образования, они же стали формировать, укреплять целую сеть своих филиалов и, наконец, выйдя на просторы Галиции, густо засеяли здешнюю землю семенами национализма и русофобии. Но это будет позже, а в 1860-х годах общественно-просветительская деятельность Антоновича была сконцентрирована в двух направлениях: легальном (информационно-просветительском) и нелегальном (идеологическом).
Своего рода PR-центром киевских украинофилов, как уже было сказано, стал журнал «Киевская старина», возглавляемый историком Антоновичем, будущим социал-демократом с национальным оттенком Драгомановым и филологом Житецким. Нужно добавить, что многие публикации и сами их авторы снискали известность и даже популярность в среде читающей киевской интеллигенции. Качество и научная объективность большей части материалов заслуживали внимания и создавали журналу желаемый авторитет в обществе.
Но была еще одна, теневая сторона деятельности киевских громадян. Усилиями их вождей создалась своего рода идеологическая лаборатория по воспитанию и просвещению молодых украинских националистов (пока что с либеральным оттенком). Вот что об этом пишет С. Щеголев: «Такой лабораторией служили безнаказанно долгий ряд лет приватные курсы (южнорусской истории), которые профессор Антонович читал для молодежи в своей частной квартире. Собирались там немногие из его университетских слушателей, а также гимназисты и особенно семинаристы старших классов…» Далее он пишет об особых правилах конспирации и осторожности при отборе «алчущих истины». «Из слушателей Антоновича, — продолжает он, — более выдающиеся попадали на кафедры, как талантливый профессор Д. Багалей, профессор М. Грушевский (сперва в Киеве, потом во Львове); другие (как В. Науменко) сеяли просвещение в среднеучебных заведениях, третьи становились пастырями духовными, публицистами, народными учителями» [7, с. 74].
Анализируя сказанное, нетрудно понять, насколько широко и активно осуществлялась подготовка и кадровая ротация мобильной националистически настроенной молодежи по всей территории юго-западных губерний Российской империи и за ее пределами. И далее, комментируя сказанное, автор иронизирует: «Такая диссеминация украинофильства делает много чести проповедническому таланту Антоновича и свидетельствует о его высокой осмотрительности, позволившей ему дослужиться до высоких чинов и орденов (с пенсией на придачу), между тем как гораздо менее его вредный для России друг его М. Драгоманов давно уже пас швейцарских коз и болгарских телят» [7, с. 74]. (Драгоманов бесславно закончил свою деятельность в эмиграции, и лавры национального героя его миновали.) Таков краткий биографический комментарий к деятельности В. Антоновича — первого и единственного наставника М. Грушевского.
Апологет «соборного украинства»
Благодаря миссионерской деятельности новоиспеченных апологетов украинства, вчерашних громадян и при содействии австро-венгерской администрации, а также традиционно русофобской части польской интеллигенции, в Галиции стали массово возникать очаги последователей украинства. Идея эта была востребована политической ситуацией. Они стали называть себя народовцами (новоэристами) и главной целью своей считали разгром всякого пророссийски настроенного движения («москалей», или «кацапов») в угоду геополитических задач Австро-Венгрии и Пруссии. Амбиции Бисмарка и Венского двора были как никогда устремлены на Восток. Вкладывая средства в развитие украинского сепаратизма, они решали несколько задач, в том числе культурный раскол России и ее ослабление как потенциального соперника, взращивание потенциального союзника в будущих войнах против России (что подтвердила история) и, конечно, через финансовое покровительство и культурное влияние (многие русофобские издания и книги печатались во Львове и Вене) — создание и укрепление в России своей агентурной сети.
Вот как пишет об этом Щеголев: «Киевские режиссеры галицких марионеток-новоэристов приступили немедленно к использованию тех «культурных» подачек, какие Украина-Русь выпрашивала себе от австро-польских покровителей. Уже в феврале того же 1890 года по инициативе Антоновича и Ко и по настоянию дремавшего львовского „Общества имени Шевченко“ патриоты-украинофилы приступили к работам по реорганизации его в научную институцию…» [7, с. 92]. При этом к названию общества приложилось определение «научное». Цели организаторов были самые прагматичные — это, прежде всего, привлечение иностранных «благотворительные субсидий, полная легитимизация в глазах галицийской, тогда еще в большинстве своем пророссийски настроенной, общественности и, конечно, создание зарубежного форпоста для консолидации и координации сепаратистского движения по обе стороны российско-австрийской границы [4, с. 338].
В 1892 году эта «перспективная организация», очевидно в целях оптимизации официальной научной деятельности, разделилась на три отделения: филологическое, историко-философское и естественно-математико-медицинское. Общественно-просветительская деятельность данного учреждения развивалась в лучших традициях киевской «Громады», привлекая в свои ряды все новых, жаждущих в первую очередь национальных идей рекрутов. «В связи с этим, — пишет Щеголев, — стал вырабатываться обычай, что из малороссийских центров, и прежде всего из Киева, стали высылать ежегодно „на громадский кошт“ двух-трех молодых людей в Галичину — „набираться патриотического духу“».
Перед Грушевским открылись новые перспективы. В 1894 году он отправляется во Львов, где по рекомендации Антоновича занимает вновь открытую кафедру истории Южной Руси. Преподавание планировалось вести на украинском языке, что наиболее ценно для его уже укрепившихся взглядов. В условиях австрийского государства и при культурном польском доминировании это было важной победой украинского движения. Как пишет Щеголев, первоочередными задачами Грушевского на тот период стали:
1) создание книжного, так называемого «украинско-русского» языка (прообраз современного украинского);
2) реформирование южнорусской (украинско-русской) истории;
3) создание новой, «украинско-русской» политической партии.
Следует отметить, что авторство самого понятия «украинско-русский» также принадлежит профессору Грушевскому. Забегая вперед, скажем, что семантической причиной этому послужило создание монументального восьмитомного исторического труда «История Украины-Руси», где Российская империя предстает как наследница монголо-татарских завоевателей, смешанных с финно-угорским автохтонным населением и небольшой элитной прослойкой славянского происхождения. При этом автор считает украинцев, потомков малоросского племени, истинными наследниками истории и славы Древней Киевской Руси.
Решая вторую задачу, Грушевский начал работу по созданию практически нового языка. Идеологической и мировоззренческой платформой всего украинского движения неизменно оставалось разобщение двух славянских народов: малоросского и великоросского. Поэтому в синтезе нового, или, как выражались современники, «кованого», литературно-научного языка принято было максимально отойти от малоросского диалекта, достаточно близкого к русскому литературному языку (на обоих свободно и легко говорил и писал народный поэт Тарас Шевченко, как и большинство тогдашнего населения Малороссии). В то же время на первый план выдвигалась задача максимально приблизить его к основным червонорусским (западно-украинским диалектам), в том числе подгорскому, гуцульскому, лемковскому и бойковскому. При этом, как пишет Щеголев, «для выражения сложных и отвлеченных понятий черпали полной рукой из польского и (изредка) из немецкого языков» [7, с. 93]. Одним словом, рецепт нового «русско-украинского» языка состоял из нескольких лингвистических ингредиентов, в основном из подгорского диалекта с большой примесью полонизмов и с весьма ограниченной долей подольско-волынского и малоросского наречия. Очень много польских слов было «перековано» совершенно произвольным образом, так что многие малороссы и даже русины Галичины с трудом понимали этот новояз. При всей лояльности польской интеллигенции к украинскому национальному движению польский писатель Равита-Гавронский так отзывается об этом «лингвистическом продукте»: «Язык этот носит следы спешной работы. Дело в том, что народный говор, которым пользовался Шевченко, вполне соответствовал лирической и патриотической поэзии, выражающей несложные рефлексы народной души, но для писания истории он был негоден; и вот в последнее двадцатилетие (1891–1911 гг.) мы замечаем страшную спешку в сочинении новых слов и в приспособлении этого говора для научных сочинений путем иноязычных позаимствований и фабрикации неологизмов; в результате — международная лингвистическая мозаика, разящая ухо шероховатым и тяжелым слогом» [7, с. 97].
Еще одним полем лингвистической деятельности стало введение в новый язык фонетического правописания, где дополнительные знаки, в том числе взятые из латиницы, обозначают специфические звуковые оттенки украинского произношения, внося сумятицу в сознание не искушенного в таких нюансах простого читателя. Даже известный публицист и поэт Иван Франко вынужден признать слабые и отталкивающие стороны нового языка. В журнале «Молода Украина» за 1903 год он пишет о том, что многие номера газет и журналов нередко возвращались в редакцию с нелестными комментариями подписчиков, один из которых он цитирует дословно: «Чи сказывся?» — «Не смiйте мени присылаты токои огиднои макулатуры». — «Возвращается обратным шагом к умалишенным». Даже ярый поляк-русофоб Воринский называет фонетику в галицкой письменности «чудовищным покушением на законы лингвистики [7, с. 97].
В результате многих прений и пререканий председатель «Наукового товариства» Михаил Грушевский вынужден был сам признать справедливость многих претензий, поэтому, отвечая своим оппонентам и всем читателям, он в примирительном тоне советует: «Пусть же всякий из нас придерживается такой орфографии, какая ему более нравится; все они могут спокойно существовать рядом некоторое время, пока благодаря большей объединенности и толерантности, которая вырабатывается общей позитивной работой, а не придирками и тщеславным соперничеством, не сгладятся постепенно все эти, в сущности, незначительные различия» [7, с. 98]. Полагаясь на вышесказанное, можно с уверенностью утверждать, что над всем этим процессом довлеет политическая русофобская конъюнктура, целью которой было разделение русского народа через искусственную языковую разобщенность его основных этнических групп.
Однако свои главные лавры Михаил Грушевский снискал на ниве исторической науки. Здесь задача стояла грандиозная — реформировать, а по сути, создать украинскую «патриотичну» южнорусскую историю. Задача перед автором стояла непростая: нужно было не только доказать коренную особость «украинско-русского» народа, его историческую обособленность от великороссов и белорусов, но и убедить всех в его первостепенности в ряду всего восточного славянства и даже его культурную и духовную гегемонию. Надо отдать должное творческому и «научному» упорству Грушевского и прежде всего литературному таланту, так как задача эта была даже перевыполнена. Из-под его пера вышла целая библиотека украинской истории.
И здесь опять стоит вспомнить его духовного наставника профессора Антоновича, ибо идейный замысел и структура такого исторического манускрипта принадлежали именно ему. Как с иронией отмечает Щеголев, он «отклонил» от себя честь опубликования такого труда, считая это «делом преждевременным» и мотивируя «возможностью громадных пробелов из-за недостаточности материала». «Мы думаем, — пишет Щеголев, — что для профессора Антоновича роль задерживающих моментов, не говоря уже об утере юношеского задора, могли играть также многолетняя забота о своей педагогической и цензурной благонадежности, а равно и упадок потенциальной энергии в зависимости от возраста. От случайных слушателей „приватных“ курсов Антоновича, — продолжает исследователь, — не попавших почему-либо в число его последователей, и партизан мы слышали, что во львовских исторических трудах Грушевского они впоследствии узрели полное воспроизведение подпольной проповеди старого киевского историка» [7, с. 99]. Чтобы не быть голословными в утверждении исключительной оригинальности его исследовательского взгляда в прошлое, обратимся к тексту сокращенной и максимально адаптированной к массовой аудитории версии украинской истории Грушевского — «Очерку истории украинского народа».
После познавательного опуса о широте и охвате территории «украинской колонизации», включая значительную часть Австро-Венгрии на Западе и Кубанскую, Ставропольскую и даже Астраханскую с Саратовской губернией на Юго-Востоке, он приводит статистику численности украинского этноса по всему земному шару. После описания языковых особенностей украинских диалектов он продолжает свое этнокультурное описание. Особенно непривычно читаются строки об особости украинского этноса: «Украинский этнический тип отличается от своих ближайших родственников — великороссов и белорусов — также и в других отношениях: особенностями антропологическими в тесном смысле, т. е. физическим устройством тела (формою черепа, ростом, соотношением частей тела) и чертами психофизическими, проявляющимися в народном характере, психологии, складе семейных и общественных отношений» [1, с. 14]. Тонкой, но непрерывной канвой прослеживается здесь мысль о тяжелой, но героической судьбе украинского народа, где несправедливость и гнет «московских администраторов» играют далеко не последнюю, негативную роль. Периодически это требует авторских комментариев, где он отмечает, что, несмотря на обрусение высших классов Украины, у них оставался известный «областной патриотизм» и, конечно, ностальгия по гетманщине и былой славе казачества.
Если говорить о литературной ценности и авторском стиле произведений Грушевского, нельзя не отметить его до известной степени писательский талант. Не сведущий в исторических вопросах читатель легко может увлечься образностью повествования, оригинальностью трактовок и фактами сомнительного, на наш взгляд, свойства. С. Щеголев в своем тщательно аргументированном и подтверждаемом многочисленными ссылками на самые разные источники исследовании приводит отзыв польского историка Ф. Равиты-Гавронского на главный исторический труд «господина Грушевского», который, по его словам, игнорирует то обстоятельство, что не было никогда государства, которое бы именовалось Украиной-Русью; этим он заявляет исторические претензии и к России, и к Австрии, и к былой Речи Посполитой; такая тенденция смешна, преждевременна, необоснованна и расходится с истиной. Желая импонировать объемом своего труда, автор начал свою историю чуть ли не от Адама. Он притягивает на сцену скифов, невров, меланхтонов, антов, готов, аланов, 150 будинов, фракийцев и хазар; чуть ли не все эти бродячие народы и народцы обрисовываются как «„щирые украинцы“ или, по крайней мере, как предки последних».
Далее, отойдя от казусов содержания исторического исследования, польский писатель обращает свой взгляд на самого автора — профессора Грушевского: «В смешное положение ставит себя человек, который с великим трудолюбием старается свить веревку из песка, делает это с серьезной миной, но не замечает, что из этого ничего не выходит; так и в данной работе нет пропорциональности между размахом и результатами; давать мелким предметам названия великих не создаст величия, а трудолюбивый подбор дат и фактов еще не есть история» [6, с. 100]. Полагаем, что данная характеристика вполне отражает специфику исторических претензий первого украинского академика, тем не менее в современной Украине у него нашлось немало «талантливых» последователей, далеко раздвинувших горизонты исторической науки. Теперь уже древнейшее племя укров, обитавшее на берегах рукотворного (ими же выкопанного) Черного моря, обрело славу среди их современных потомков, потерявших, возможно, «недокопанный далекими предками» Крымский полуостров.
Обратившись к общественно-политической деятельности М. Грушевского, мы можем рассматривать три этапа его активной организаторской деятельности: дореволюционный, революционно-эмиграционный и советский. Завершая описание первого, нужно отметить его активную издательскую и редакторскую деятельность, в том числе многолетнюю публикацию «Записок» львовского «Общества имени Шевченка», выпуск львовской газеты «Дiло», журнала «Литературно-науковый вiстник», десятков монографий на самые различные общественно-гуманитарные темы. Сегодня это трудно оценивать однозначно, но, по рецензии профессора Казанского университета, доктора истории Дмитрия Александровича Корсакова, за второе издание «Очерка украинской истории» профессору Грушевскому Императорской Академией наук была выдана Уваровская премия.
Исторические «плоды» академика М.С. Грушевского
Первая мировая война застигла Грушевского на отдыхе в Карпатах, откуда он переезжает в Вену. Вернувшись в ноябре 1914 года в Киев, он был арестован и, как неблагонадежный элемент, подозреваемый в связях с австрийскими организациями, финансирующими его деятельность, был отправлен в ссылку сначала в Симбирск, а потом, по ходатайству российских коллег по цеху, переведен в Казань, а вскоре отпущен совсем. Революционные события вынесли ученого на политический олимп. С марта 1917-го по апрель 1918 года он занимал пост председателя Центральной Рады, при этом публикуя в различных революционных и реакционных изданиях свои актуальные, но зачастую субъективные, с национальным подтекстом статьи. Вот что пишет об этом периоде историк Александр Каревин: «Самостийные правители Украины столкнулись с острым нежеланием малороссов отделять себя в национальном отношении от великороссов. Отсутствие поддержки в народе вынудило вождей украинского движения отказаться от свободных всеукраинских выборов в Центральную Раду» [2, с. 59]. Как признавался позднее сам председатель Рады Грушевский, «мы на это не посмели решиться». Сборищем «национально сознательных» деятелей никого, кроме себя, не представляющих, называет Каревин этот самодеятельный орган украинской власти. Здесь же он приводит не менее резкие слова французского консула в Киеве: «Банда фанатиков, без всякого влияния» [2, с. 59].
В апреле 1918 года при поддержке немецких оккупационных войск к власти пришел новый «герой» Украины — гетман Скоропадский. Раду распустили, а псевдодемократы были вынуждены покинуть насиженные места. Михаил Булгаков в своем романе «Белая гвардия» очень подробно обрисовывает события того года, когда столица будущей советской Украины несколько раз переходила из рук в руки, что непременно сопровождалось массовым террором со стороны очередных триумфаторов. С марта 1919 года в жизни Грушевского началась долгая эмиграция. Прага, Париж, Женева, Берлин — вот лишь краткий список городов, где бывший председатель Рады пытался устроить свою жизнь. В Вене он даже организовал Украинский социологический институт, продолжая параллельно издательскую деятельность и публикуя свои новые и прежние труды.
Партийное руководство советской Украины, следуя интернациональным принципам государственного строительства, рассматривало украинское движение как главного союзника в борьбе с русской национальной идеей. Большевиков и «свидомых» украинцев сближало главное — ненависть к Российской империи и ко всему русскому в национально-патриотическом смысле. Этот период долго замалчивался в нашей истории, но сегодня это уже не является тайной. Каревин пишет: «Свою роль в выборе курса на украинизацию сыграло и то обстоятельство, что большинство украинских “национально-сознательных” деятелей объявили себя сторонниками социализма» [2, с. 65]. «Я убежден, что нам очень нужно взаимопонимание с большевиками, а не их падение, которое принесет Украине новую руину и реакцию», — заявлял профессор Грушевский в начале 1920-х годов [2, с. 65].
Наступало новое время, и профессор Грушевский, как заблудившийся пророк, искал свою «обетованную землю», где бури политических баталий сменились бы кабинетной тишиной. По приглашению своих бывших «свидомых» единомышленников, многие из которых удачно пристроились к рядам советской номенклатуры, 7 марта 1924 года профессор Грушевский вместе с семьей возвращается в Киев. К слову сказать, он был поражен размахом советской украинизации, о которой даже не мечтал в лучшие и полные надежд годы. Так, например, в условиях голода и разрухи 1921 года советское правительство выделило 500 тысяч рублей золотом на печатание за границей украиноязычных учебников, чуть позже по личной инициативе Ленина к этой сумме присовокупили еще 250 тысяч. «Нам необходимо приблизить украинский язык к пониманию широких масс украинского народа», — восклицал Влас Чубарь, председатель Совета народных комиссаров УССР [2, с. 75]. Известный партийный функционер и ярый русофоб Лазарь Моисеевич Каганович, как пишет Каревин, «взялся за дело со свойственной ему решительностью. Всем служащим предприятий и учреждений, вплоть до уборщиц и дворников, предписано было перейти на украинский язык. Замеченные в «отрицательном отношении к украинизации» немедленно увольнялись без выходного пособия (соблюдения трудового законодательства в данном случае не требовалось). По словам Каревина, исключений не делалось даже для предприятий союзного подчинения. Тотальной чистке подвергся даже аппарат управления.
Общественная, а в большей степени научная деятельность уже советского профессора Грушевского не привлекала к себе большого внимания, да и время было такое — идейно-умиротворяющее. Признанием его заслуг перед партией и советским государством стало избрание его действительным членом Академии наук СССР. Однако в 1931 году он все же попадает под подозрение в руководстве так называемым Украинским национальным центром, и только заступничество бывших и настоящих коллег и соратников спасает его от репрессий ОГПУ. Вскоре он переезжает в Москву, где продолжает заниматься архивными исследованиями. 25 ноября 1934 года, находясь на лечении в городе Кисловодске, советский академик Михаил Сергеевич Грушевский скончался. 26 ноября 1934 года официальный печатный орган УССР «Коммунист» опубликовал правительственное постановление о захоронении академика Грушевского «за особые научные заслуги перед Советской Социалистической Украиной» в городе Киеве. Его семье была назначена государственная пенсия в сумме 500 рублей [6, с. 350].
Кроме того, отдельным постановлением Президиума АН УССР семье академика был передан ведомственный дом, а также создана специальная комиссия для изучения творческого наследия ученого. А наследие это огромно — примерно около двух тысяч печатных трудов по самым различным направлениям.
Сегодня в России даже не знакомы с названиями больших исторических монографий и трудов Грушевского, а при упоминании этой фамилии могут вспомниться разве только жаркие события на киевском Майдане да факельный марш крепких украинских парней с нацистской символикой по улице имени Грушевского.
Историческая эволюция общества порой предлагает самые неожиданные результаты посеянных прежде идей. И из них наиболее опасным является национализм разных оттенков и территориальной принадлежности. «Талантливость и партийная энергия» автора украинской исторической доктрины дали небывалый импульс всему национальному движению Украины, этой когда-то благодатной и миролюбивой части великого российского народа. Творческий гений Грушевского изменил всю матрицу будущего национального развития всей России. В числе активных и пассивных последователей его идей есть разные люди и разные исторические персонажи: от Петлюры, Коновальца, идеолога украинского махрового нацизма Донцова, Мельника и Бандеры до современных ярошей и тягнибоков.
Библиографический список:
1. Грушевский М.С. Очерк истории украинского народа. — Киев: Лыбидь, 1990. — 400 с.
2. Каревин А.С. Русь нерусская. — М.: Имперская традиция, 2006. — 224 с.
3. Смолин М.Б. История «украинского сепаратизма» после 1912 года и до середины XX века // Щеголев С.Н. История «украинского сепаратизма». — М.: Имперская традиция, 2004. — 454–467 с.
4. Смолин М.Б. Русский путь в будущее. — М.: Фонд ИВ, 2007. — 352 с.
5. Толкование Священного Писания // Официальный сайт Введенского Ставропигиального мужского монастыря [Электронный ресурс] // URL: http://bible.optina.ru/new:mf:07:15?&#svt_ignatij_brjanchaninov (дата обращения: 09.10.2015).
6. Шевченко С.П., Смолий А.А. М.С. Грушевский: Краткий очерк жизни и научной деятельности // Грушевский М.С. Очерк истории украинского народа. — Киев: Лыбидь, 1990. — С. 345–365.
7. Щеголев С.Н. История «украинского сепаратизма». — М.: Имперская традиция, 2004. — 472 с.
