* * *
К обеду – злющий,
К пяти – поддатый,
Еврей был пьющий
И бородатый.
Кроил он блузки,
Писал хореем
Стихи по-русски,
Хоть был евреем.
Стежки, сорочки...
В мозгу носились
Такие строчки!
Они просились –
Чтоб прочиталось –
В тома с тисненьем,
О чем мечталось,
Но со стесненьем.
Зимой и летом
Ярмо и дышло.
Рожден поэтом,
Живет, как вышло...
АКВАРЕЛЬ
Мне краски были лишь забавой новой,
А мой отец доказывал на деле,
Листа касаясь кистью колонковой,
Воздушность и прозрачность акварели.
Я от него с обидой убегала,
С рисунком пестрым детским неудачным,
И непоколебимо я считала,
Что цвет густой не может быть прозрачным.
И над листом просиживая днями,
От бледности изображенья злилась.
И многократно тонкими слоями
Я краски наносить не научилась.
ОТЪЕЗД
Пока не названы даты,
Не спрашивайте: «Куда ты?»
А если названы числа,
Вопрос не имеет смысла...
* * *
И мы вошли в создавшееся положение,
И взвесили весь опыт прошлых лет,
Учли безрадостно возможные лишения,
Самум, буран, вулканов извержения –
И приняли разумное решение
Оставить все, как нет...
* * *
Излюбленным займемся делом
И, очинив карандаши,
Желанья, свойственные телу,
Сочтем движением души.
Запишем прямо, без кавычек, –
И появляются на свет
Зыбучие пески привычек,
Бескрайние барханы бед.
И, удержавшись только чудом
На невозможном падеже,
Мы затерявшимся верблюдом
Бредем с колючками в душе...
* * *
Считаю часы. Не считаю года –
Я их вычитаю. Вращаются стрелки
Почти в никуда – и часы, как тарелки,
Так мелки, и время стоит, как вода...
И рябь на воде. Закрывай на засов
Грядущее от постороннего взгляда.
И, как маркировка смертельного яда,
Как кости скрещенные, стрелки часов.
* * *
Кажется, замечено не мной:
Есть в манерах доля лицемерия.
Повернуться к ближнему спиной –
Оскорбленье или акт доверия?
Отовсюду не защищены –
Ждут тореадоры с бандерильями, –
Мы напоминаем со спины
Ангелов с отстегнутыми крыльями...
* * *
Папе
Тянусь за следом карандашным,
Он – как запутанная нить.
Мне, нынешней, с тобой, тогдашним,
Так хочется поговорить.
Как видишь, я живу отрадно,
Лечу себе во весь опор,
Но это слово – «невозвратно» –
Не принимаю до сих пор.
Мое прозрение крамольно.
Ты мне запретное позволь:
Когда тебе бывало больно,
Что облегчало эту боль?
Зачем бывал ты молчаливым?
Боялся ль жизнь прожить вотще?
Что делало тебя счастливым
И был ли счастлив ты вообще?
Дела гудят, как летом улей,
Кручусь и я на кураже.
Но «лапонькой» или «крысулей»
Не назовут меня уже.
А по-другому – и не нужно,
Хотя имеет место быть...
Мы так молчали ненатужно,
Что этого – не позабыть.
Да, не всевидящее око –
Любовь рассеивает ночь.
Вот почему так одинока
Твоя единственная дочь...
* * *
Вечер. Выходы и входы
Запирают на ключи.
В это время пешеходы
Растворяются в ночи.
Сердца мерные удары.
Даль темна – и потому
Свет отбрасывают фары,
Тем отбрасывая тьму.
Утомлен и озабочен
Под десятками личин,
Город жмётся у обочин –
И почти неразличим...
* * *
Что память? Целлулоидная лента,
И мы на ней – не мяты и не гнуты.
Из эпопеи «Смена Континента»
Осталось кадров так, на полминуты.
Давно в года спрессованы декады.
Менялись речь, привычки, оперенье.
Ты вдруг возненавидишь эстакады,
И скорости, и самоповторенье.
Тебя закружит дней круговоротность,
Вернуть бы поступательность движенью!
Твоя, как оказалась, чужеродность
Инвариантна к местоположенью.
О притяженья времени и места,
Вы так давно уже преодолимы!
И только дочь-дитя и дочь-невеста,
Ты веришь, от тебя неотделимы....
* * *
Собиралось в путь неблизкий
Время молча, по-английски.
Ничего не паковало,
Никого не целовало,
Постояло на минуте...
Больше ничего, по сути,
Так и не происходило –
Просто время уходило...
* * *
Мне говорят: «О том и речь,
Что лезвие недалеко!», –
Мол, близится Дамоклов меч.
Да нет же – маятник Фуко!
Слежу за ним, впадая в транс,
И прегрешений мне не счесть.
Но есть всегда последний шанс,
И предпоследний – тоже есть!
Я в ниточку сжимаю рот,
Я знаю, что меня спасет.
Планеты плавный поворот –
И как-то мимо пронесет...
* * *
Воспоминания не зыбки –
Реальны, как междоусобие.
Я помню все свои ошибки!
Они – учебное пособие...
* * *
Не устану грезить или бредить
Сутками, неделями о том,
Как бы хоть немного обезвредить
Страшное животное «ПОТОМ»!
* * *
По крайней мере потому,
Что компромисс – себе дороже,
Ну не хочу в своем дому
Я лицезреть чужие рожи!
Не потому, что я делю
Весь мир сурово и печально
На них – и тех, кого люблю.
Он поделён так изначально!
* * *
Ну что же, приходится, как в старину,
Бросать все дела и идти на войну,
Добро насаждая огнем и мечом.
Но может быть, вовсе добро ни при чем.
Ах лучше бы жить, да младенцев рожать.
Сие неприлично – мечи обнажать.
Хотелось бы мне от меча отказаться,
Но слишком я слаб, чтобы слабым казаться.
* * *
Что-то в мире моем не так:
То мне чудится звук атак,
То я слышу, как зверь рычит.
Только музыка не звучит.
То смеркается белый свет,
То сморкается мой сосед
И яичницею скворчит.
Только музыка не звучит.
Прячет мученик-музыкант
Подбородок за шейный бант,
Дирижирует, нарочит.
Только музыка не звучит.
То ли слышно весенний гром,
То ли – бабу с пустым ведром.
Отчего-то во рту горчит,
Если музыка не звучит...
* * *
Моя любовь, моя семья.
Две дочки – тонкие запястья.
Уже давно они – не я.
Чего еще желать для счастья?
Две дочки – дальние огни,
Ночная горькая прохлада.
А я давным-давно – они,
Но им об этом знать не надо.
НАВЕРНОЕ ГРАЖДАНСКАЯ
Не вымолить у Б-га прощения до драки.
Вот крикнули: «По коням!», какая тут мольба?
А ночь стоит печально в иссине-черном фраке,
Никак не понимая, зачем идет пальба.
И фрак ее прострелен – для пуговиц петельки! –
И лаковые туфли испорчены росой,
Которая, наверно, прониклa даже в стельки.
А мы давно исчезли за лесополосой.
* * *
Как надоело с криками «Ура!»
Идти в атаку, мысля о реванше.
Я сплю всегда до самого утра,
Но утро начинается все раньше.
А темнота снаружи – не беда,
Не холодит, хоть и не согревает.
И утро будет добрым, как всегда –
Оно к полудню лишь озверевает...
ДЕТСТВО
Контур памяти нечеток.
Парикмахерской громада.
Поцелуи толстых теток,
Их морковная помада.
Щеки. Крылья носа. Поры.
Шевелящиеся губы.
Непонятны разговоры.
Голос громок. Лица грубы.
Как на привязи собака,
Жду – на лбу трехлетнем складка.
И пружинится от лака
Мамы новая укладка...
ЛЕТНИЙ ОТДЫХ. КОМАРИНОЕ
1.
«Пиявки!» – предлагает Дуремар.
Но нет страшней вампира, чем комар.
В саду бы нам ничто не угрожало,
Когда бы не безжалостное жало!
2.
Зачем ты сел на бровь?
Погибнешь, как в бою.
Твою пролью я кровь!
Нет, все-таки, свою...
3.
Комары летают по кусательной.
Вопреки ожиданию
Всякая точка кусания,
Не единственна,
Нет...
* * *
Забыты очереди в кассу,
Перрон, прощание, кивок.
К послеобеденному часу
Печали перейдут в зевок.
Но даже в поезде не спится –
Какая странная напасть! –
Я, как петля с вязальной спицы,
Боюсь сорваться и пропасть...
ФИЗИЧЕСКИЕ СВОЙСТВА ВОДЫ
Крóшится мрамор... Бьется посуда...
Я – принимаю форму сосуда.
Не осуждаю, не потакаю.
Если мне тесно – я вытекаю.
Я не сжимаюсь, не покоряюсь,
Коль припекает – я испаряюсь.
Я исчезаю, но не прощаюсь:
Только остыну – я возвращаюсь.
Так и приходится вечно крутиться,
Чтобы к себе, наконец, возвратиться!
* * *
Балагуры, пустомели,
Жили просто, как умели.
Разгрызали карамели
Без особого вреда.
То писали акварели,
То играли на свирели.
Пили, ели да старели –
И исчезли без следа...
Не проверишь, это мы ли
Так неспешно жили-были.
Мы, теперешние, – в мыле,
Словно вслед кричат: «Ату!»
А вокруг мелькают мили,
Покрываясь слоем пыли.
Так о чем мы позабыли
На скаку да на лету?
* * *
Весь мир – колода из паспортов,
Где гладь отыскать, где тишь?
Здесь рыбам видны изнанки мостов,
А людям – изнанки крыш.
Тебя называют давно на Вы,
Сулят золотые слитки.
А ты все равно замечаешь швы
Да старые белые нитки.
Напечатано: в журнале "Семь искусств" № 4(73) апрель 2016
Адрес оригинальной публикации: http://7iskusstv.com/2016/Nomer4/Ejstrah1.php
