Погода менялась каждый час – то солнце, то дождь.
Временами мерещилось: подними голову – вот они, облака, облака … вполне осязаемые, руками можно пощупать!
Небо выглядит ужасающе, словно кто-то прикрыл его на редкость шершавой, серо-грязной портянкой, отчего голова сразу наливается тяжелой, но быстро проходящей болью, однако, через некоторое время – снова и с еще большей силой. Увы, насилие становится значительно более осязаемым, если ты сдаешься ему!
В эти минуты Кириллу казалось, что грязное месиво из тусклых облаков испускает тошнотворно тяжелый запах давно не мытых солдатских ног, и сразу же неожиданно неопределенное «…казалось…» на какое-то мгновение превращалось в реальность, и он, задерживая дыхание, в панике зажимал нос.
В Москве все обрыдло. Настроение … да хуже некуда!
Вот-вот должен наступить следующий этап душевной тревоги – сновидения, ночные кошмары!
Самое отвратительное – просыпаясь утром, мучительно, до одури, терзаясь целый день, он будет пытаться вспомнить тот сон, и вспомнит! Вернее, восстановит в памяти: пугающе огромная яма, напоминающая рваную рану на теле великана, испускающего вместо воплей скрежет ножа, царапающего стекло – тупым лезвием по нервам!
По дну ямы бегают огромные, противоестественно посинелые трамваи, и жуть заключалась в том, что они, словно огромные извивающиеся клопы, носились прямо по земле, без рельсов! Да ведь этого никак не могло быть, а потому ужас, словно капля дождя за воротник рубашки, подленько пробирался в мельчайшие частички души! Страх и отчаяние от того, что трамваи непременно должны были выбраться из ямы, но все время падали обратно, приводили в содрогание, почти до озноба! Кирилл пытался помочь им, но …!
Это был единственный сон, который запомнился ему, бред, но от него испортилось настроение на весь день, а сотрудники еще больше раздражали, он понимал – надо жаловаться не на время, а на людей, которые живут в это время, и не только и не столько на товарищей по работе, как на весь окружающий мерзкий мир.
Потому он подавил внутреннее сопротивление и согласился вылететь в Майами. Местная газета, что-то вроде «Майами ньюс», прислала приглашение на десять дней, дырку надо было закрыть, и Главный решил, что Кирилл и так не располагая идеальным характером, должен отдохнуть, уж больно раздраженно стал огрызаться за последнее время.
Ещё бы, сидеть в долгах и не быть раздраженным!
Строительство дачи на выделенных десяти сотках обросло ракушками из рублей, трешек, пятерок и червонцев, и всё это остервенело неслось на него с целью накрыть … засыпать … изничтожить …!
Перспектива отдачи была весьма иллюзорной, это мучило больше всего.
Заодно надо было бы повидаться со Славкой. Заработав на поставках новозеландского мяса в Россию не сотни тысяч, скорее миллионы, американских рублей, он устроился отдыхать от семейных неурядиц – стремительно надвигался развод с Иркой – на маленьком полуострове Марко Айленд в Мексиканском заливе.
Измена. Ирка окончательно рехнулась, ведь двое детей! Пошлейшая история – сошлась с мужиком, на пятнадцать лет моложе её, обязанным своим положением более или менее прилично устроившегося эмигранта Славке!
Кирилл много лет тому назад тоже испытал нечто подобное, но только нечто, в ту пору ему было много проще пережить случившееся – совсем молодой, юноша, что, собственно, из себя представлял? Да ничего! А ведь как любил! Но… соперник, сложившаяся яркая личность, талантливый сценарист.
Умом он понимал решение Клары, а внутри все орало: … ты не права … это ошибка …! Сценарист оказался по жизни первостатейным мерзавцем – так ведь выяснилось это намного позднее.
Кирилл не относился к людям, которые испытывают удовлетворение от своих страданий, готовых, ради них, искать новые, он быстро понял мудрость народную: время – лучший лекарь. Оно нивелирует великие скорби, особенно, если о них знает только один человек!
*
На каком-то кинофестивале Кирилл случайно встретился со своим юношеским увлечением. Она к тому времени снялась в двух-трёх средненьких фильмах, особой популярностью не обладала, зато из девушки превратилась в женщину с удивительно своеобразной, нестандартной внешностью – огромные красивые глаза, за ними не видно прочего.
Они уселись попить кофе и потрепаться, и он вдруг, чуть посмеиваясь, рассказал ей о своих юношеских терзаниях, не все, конечно. Клара удивленно пожала плечами – я и не предполагала, что у тебя так глубоко. Странно, ты никогда не говорил мне об этом, даже во время нашей близости … молча ласкал – мне нравилось …
А я … Ну, болтался вблизи мальчик, конечно, привлекал меня, даже было интересно, но беззаботный, баламутничает постоянно в компании вгиковских пижонов, ничего, как и у них, внутри серьезного.
Правда … - она помолчала - ты помнишь, ты пригласил меня на премьеру "Гамлета" Охлопкова, Эдик дебютировал в роли Гамлета, он твой приятель был, кажется, или родственник, не помню, так вот, во время спектакля вдруг посмотрела на твое лицо – оно совершенно было иным! И поразилась – другой человек сидел рядом, напряженный, весь на сцене, в действии и глубоко внутри воспринимающий это действо! Увы, это был миг, спектакль кончился и тот человек ушел обратно в свою скорлупу.
Я помню, сильно обозлилась – значит, со мной он неискренен, где-то вторая жизнь, куда меня не пускают, ну и черт с ним! Кого он обманывает – меня или себя? Ведь самая отвратительная ложь, когда врешь самому себе. И предельно глупая!
Странно, вдруг сейчас вспомнила! Но ты, по-моему, быстро утешился, я изредка тебя видела с этой красивой манекенщицей, кажется, Еленой, даже однажды позлобствовала: значит, врал мне, и вот удел – манекенщицы и нереализованные вгиковские гении!
Кирилл махнул рукой – что было, то было, уже затянулось.
*
Будто назло в день отлета погода была сказочной – еще не золотая, но уже осень, ласковое, на последнем запасе добра и тепла, солнце, почти майский ветерок, и у всех кругом хорошее настроение. Закон бутерброда!
Как всегда, он приехал в аэропорт загодя, быстро прошел таможню и границу, заколебался, идти или нет в ирландский паб, но решил традицию не нарушать и, взяв пива с орешками, сел в уголок, уставившись невидящим взглядом в никуда. Однако публичное одиночество продолжалось не долго!
- Ба! Кого вижу! Давненько, давненько! Уж не одним ли рейсом летим в оплот капитализма? До тебя в Москве не дозвонишься, все еще работаешь с этим мерзавцем? – последовал громкий смех сытого жеребца, – пивко в одиночестве попиваешь?
Владик Постовой!
Занесла нелегкая! Вот уж кого не хотел видеть!
Не дай бог вместе летим, затрахает хабарами – известный враль, правда, врет почти всегда красиво, интересно. Друг всех бывших, настоящих и будущих начальников, вхож, как рассказывает, во все кабинеты. Типичное дитя перестройки, в минувшие времена давно за все его номера или сгноили, или стал бы осведомителем Пятого главка, в штат не взяли бы – болтлив больно, но … может, и сейчас на друзей-конкурентов постукивает.
- Привет, ужасный мальчик! Садись. А лечу я действительно в оплот капитализма, на Майями.
- На Майями? Отдыхать? Один? Без Мары? Или она уже окончательно махнула на тебя рукой, бедная девочка?
- Да какой там отдыхать! Деловая встреча на берегу Мексиканского залива. – улыбнулся Кирилл. – А ты?
- А я сначала во Франкфурт, там книжку мою собираются издавать, а потом в Сан-Франциско – Танька рожать будет.
- Понятно. Решил ребенка заиметь, подданного Соединенных Штатов! Эка вас всех, нуворишей, потянуло за океан.
- Ребенок вырастет – еще спасибо мне скажет.
- А, возможно, проклинать будет где-нибудь в Магаданских лагерях, - буркнул Кирилл, – ушлют туда, как иностранноподданного, потенциального агента ЦРУ! Кто знает, как дела повернуться. Загадывать и строить далеко идущие планы в нашей стране дело безнадежное. Книжку-то какую издавать изволите для бывших фашистов, ныне гарантов европейской демократии, собираешься? Уж не "Кремлевские задворки"?
- Их, родимых, их! Два издания у нас уже разошлись. Пора и миру узнать правду про наши задворки.
- Да какую правду, Владик! Наплел ты там с три короба, тоже мне, соучастник принятия исторических решений! До сих пор хохочу, когда вспоминаю твой рассказ о езде с адвокатом в танке по взбудораженной Москве в ночь на двадцать третье! Товарищи бойцы за народную демократию! Теперь друг друга грязью поливаете! Ничего, - засмеялся Кирилл, - скоро вас власти обоих на задворки истории выкинут, кому нужны свидетели, да ещё и сочинители.
- Не наврал, а сочинил, домыслил, литература-то художественная, Кирка. А успех какой! Второй тираж в магазине не купишь!
- Ну, положим, первый тираж ты сам и скупил – на подарки, на автографы, на пресс-конференции, а как второй разошелся, так и сам не знаешь. И потом, народ любит сквозь замочную скважину в спальни королей заглянуть, к альковным тайнам прикоснуться.
Кирилл посмотрел на Владислава. Сытый, розовощекий, красивое славянское лицо, глазенки только мелкие – ну до чего похож на Сергея Павлова в бытность того первым секретарем ЦК комсомола! Про должность ту уже все позабыли, а Павлов так и останется увековеченным Евтушенко – "розовощекий комсомольский вождь!"
- Влад, - вдруг заинтересовался Кирилл, – а ну, расстегни рубашечку пониже.
- Кира, ты рехнулся, что тебе там надо?
- Да не бойся, не грудь твоя меня волнует, а что на сердце носишь?
- Крест православный! Золотой! Тебе, нехристю, не понять.
- Понятно. Верующий? Понавешали крестов, мать вашу, как во времена оны партбилеты в карман клали. Сменили пластинки? Смогли отступиться от принципов?
- Шутишь? Или действительно дурак? Убеждения, наивнячок, доступны только богатым и власть имущим, если не считать воровство и политическую продажность самыми распространенными принципами. Это мне не из литературы известно, - усмехнулся Постовой.
- Воруют?
- А то! Умные воруют у тебя и еще у миллионов дураков и простаков, самые умные - из бюджета, бизнесы прячут в оффшорах, а капиталы в зарубежных банках. Вся страна так живет, а вот почему вообще живет – никто не понимает! Коньяк будешь?
- Нет.
- Я угощаю!
- Спасибо, нет. Меня после пива в сон клонит, самое оно перед полетом.
- Так у тебя в Париже пересадка, какой тут сон.
Кирилл отрицательно покачал головой.
- Ну, не хочешь и не надо! Экие вы, евреи, рационалисты! Не то, что душа наша русская – хочу и гуляю … Слушай, - он даже подскочил от предвкушения, - мы же давно не виделись! Кирилл, ты помнишь, как у меня ужинал с Шуршаниным?
- С одним из бывших вождей? А как же! Такое не забывается. Ты мне орал по телефону – беги быстрей, Шуршанин придет голодный, курочку есть будет! Голодный был, действительно, жадно жрал! Рассказывал, вчера пальто ратиновое продал – денег не было. В голове не умещается, какой властью обладал – один из хозяев страны! Поговаривали, на Брежнева влияние имел, ведь это он настоял на вводе войск в Чехословакию. В дурном сне не могло привидеться, что я с ним за одним столом водку пить буду, да курочку кушать. Антисемит был всесоюзно известный. Настолько одиозная фигура, что его все ж из начальников убрали, а потом и вовсе закопали.
- Во-во! Не надо Генерального тряпкой называть, ястреб, видите ли, был, все войска, войска! Да ладно, это отдельная история, а вот что было дальше. Пригласили меня с моей программой в Израиль на встречи, что называется, со зрителями, и тут мне интересная идея пришла в голову – возьму-ка я собой Ефим Петровича …
- В качестве экспоната? Иезуит!
- А что? И мне интересно, и он, какую ни есть, денежку заработает на следующую курочку.
Поехали.
Нам сначала экскурсию устроили, весь Иерусалим показали - и старый город, и базилику Христа, и мечеть Аль-Акса, и Стену плача, тяжкий путь прошли - экскурсовод разливается, а Шуршанин молчит!
На лице никаких эмоций, а когда выходим из старого города, вдруг замечает – смотрите, все ворота открыты, и Дамасские, и Яффские, а вот ворота Милосердия камнем заложены! Интересно старик подметил!
Дальше нам современный Израиль показали, в кибуц отвезли прямо посреди пустыни – вокруг камень да песок, а там оазис! Феноменальная урожайность всего, что растёт из этого кусочка земли! Но окончательно добили, когда рассказали, как они воду берегут с помощью капиллярного орошения! Шуршанин молча, но внимательно всё осматривал, даже за пределы кибуца вышел, почву там пощупал.
Вечером мы с ним погуляли по улицам иерусалимским – народу до хера, веселятся, поют, группы какие-то музицируют, здесь еврейские песни, там арабские, польские, так и до "Подмосковных вечеров" добрели. Народ раскованный. Я повеселился – на перекрестке, у отеля "Царь Давид" оркестр играет, квинтет диксилендовский, мужики бородатые, на всех шапочки эти, кругленькие, что на макушке держаться. Как они называются?
- Ермолки?
- Да нет, тоже мне – еврей! – возмутился Андрей, - какие ермолки! Кипа, кажется. Мужики по внешности чистые ортодоксы, а джазюку жарили, словно негры в Нью-Орлеане.
Слушай! Наутро в музей Холокоста привезли, а там знаешь, как по нервам бьет, страшно смотреть фотографии, правда такая, что не веришь – разве это могло быть! Молчит, ни слова, лицо окаменевшее.
Когда к зданию Кнессета привезли, он внутрь даже не вошел, а остановился у памятника жертвам фашизма. Долго стоял, я наблюдал, но ничего на лице не видно – настоящий коммунист высокого ранга! А на меня смех напал от мысли идиотской – памятник жертвам фашизма, а рядом – живой памятник антисемитам!
Вечером приезжаем на встречу. Большой зал, битком набит, я на сцене байки рассказываю, потом объявляю, что сейчас на сцену выйдет один из героев моей передачи бывший, сверхответственный работник в Советском Союзе, человек, чьи портреты несли в праздники по Красной площади!Кирилл, не поверишь – гробовая тишина! Я аудиторию хорошо чувствую, в воздухе повисло – кого, негодяй, к нам привез? Чую – конец! Ухожу со сцены, физически ощущаю - вот-вот помидоры гнилые в спины полетят, а, может, чего и похуже! Ноги ватные стали – полный провал! Остановить, не позволить, отозвать … а старик уже идет на сцену! Я – за кулисы, не могу смотреть!
Текст я ему заранее подготовил, он долго учил, и вдруг - себе не верю: "Товарищи евреи!" Оборачиваюсь, он стоит посреди сцены: " Товарищи евреи! Во многом я виноват перед вами, много грехов на моей душе, но если вы можете, то простите, дорогие товарищи, меня, старика!" – и бухнулся на колени!
Кирка, минуты две была мертвая тишина, у меня от этой тишины в ушах зазвенело, но что началось потом – описать невозможно! Народ встал, в зале плакали, рыдали, я смотрел - ни одной улыбки не увидел, ни одного смеха не услышал, у всех лица серьезные, только глаза горят. Его долго не отпускали со сцены, завалили цветами, откуда только взялись, по-моему, на улицу за ними бегали. Кобзону такое не снилось, а старик вышел со сцены, сел на стульчик, посмотрел на меня и тоскливо не то спросил, не то сказал: "Простили…"
- Раскаялся, стало быть, старичок! – обозлился Кирилл, - все они перед переходом в мир иной терзаются угрызениями совести, опасаются грехи с собой тащить, только вот грешат, скоты, всенародно, а молятся о прощении втихомолку. Собрал бы митинг в Москве на Васильевском спуске, прессу бы пригласил, да там бы громко, в мегафон, на весь мир и покаялся.
- И – пожалуйте в дом умалишенных! Да и до митинга не допустили – прознали бы, легче жить не пришлось, сам знаешь – ребята из конторы люди сердитые, мстительные. А он до сей поры под колпаком – носитель устаревших государственных тайн, впрочем, гостайны не бывают устаревшими.
- Так ведь честным бы ушел в мир иной! Ладно, обнимаю! Татке привет от меня, чтоб роды были легкие, и чтоб новый гражданин или гражданка США на неё были похожи, а не на тебя! Так для человечества лучше будет.
Черти бы его взяли, врет так, что хочется поверить!
*
Московский бомонд, думал Кирилл, идя на посадку, делится по отношению к нему на две четкие группы: одна его ненавидит, считает подонком, христопродавцем, ради красного словца зароет кого угодно, другая – не любит, но пользует, как и он её. Адвокат сколько мне разливался – и талантливый, и хороший, и личность не ординарная, а через полгода – как можешь этому негодяю руку подавать! Значит, личность!?
Краснобай, враль отменный, ну, вот, что правда в истории с Шуршаниным, а что придумал? Надо будет у Илюшки Иословича поинтересоваться, не может быть, чтоб в самом Израиле такое не оглушительно прозвучало. Эх, не сообразил спросить у Владьки, была ли пресса на встрече, хотя наверняка сказал бы, что нет – кто мог это предвидеть, громких фамилий я не привез, и так далее … Предлогов нашел бы миллион. Однако история красивая, но уж больно неправдоподобна, искусственно рожденная.
Ага, вот и на мой рейс посадку объявили.
Кирилл миновал "оружейный" контроль и уже в "скотнике", так он называл предпосадочный накопитель, поразился, народу было тьма – тьмущая! Черта лысого сзади уляжешься, дьявол, придется весь полет сидеть. Хорошо, хоть газеты купил.
*
Самолет действительно был набит пассажирами, как огурец семечками. Большинство – латиноамериканцы и юго-восточная Азия. Все щебечут, глаза испуганные, впечатление – первый полет в жизни!
В отличие от стюардесс союзных линий эти в форме красного цвета, выглядят в салоне как менструальные тампоны, все пухлые и некрасивые. Стараются быть изысканно вежливыми и это им изредка удается, но в глазах классовая ненависть слуги к хозяину. Почему-то все в черных чулках. Если еще волосы черные, как вон у той, то о-о-очень напоминает флаг в трауре! Какому болвану пришла в голову идея выкрасить их во все красное?
Взлетели.
Ты подумай, как они дружно выставили пышные груди в защиту интересов первого класса, оберегая малиновые пиджаки от межклассовых контактов – не пускают в буржуйский туалет, а тут очередь выстроилась аш до середины салона. Так и хочется заорать: Герои Социалистического труда, Герои Советского Союза, награжденные орденом Славы трех степеней, а также пассажиры с маленькими детьми – без очереди!
Как изменилось поведение советских людей после пересечения границы! Раньше каменные лица, гордость высечена – партком и комиссию старых большевиков прошли, хорошо работали, грамотно вели себя – наградили, за границу выпустили, доверие оказали, и мы его оправдаем!
Лишнего слова не услышишь от них, даже о книжках сквозь зубы разговаривают! А, действительно, кто ты такой, что со мной заговариваешь? Шпион или, того хуже, провокатор, потом на меня сопроводиловку, дескать, ага! - такой-то язык за зубами держать не умеет! А теперь? Вон полумолодой пижон разоряется, ему второго стакана томатного сока не дали! Попробовал бы раньше вякнуть, сходу на работу сообщили – не дал своровать банку сока!
Через проход от Кирилла сидит человек, как принято теперь говорить, лицо кавказской национальности. Омерзительный термин! Но накрепко вошел в словарный состав новорусского языка.
А человек похож на небритого бегемота, у него огромная верхняя челюсть и проваленная нижняя. Когда зевает, становится страшен Явно пытается уснуть, ворочается, устраивается поудобней, закрывает глаза, потом вздрагивает, хватается за журнал, перелистав пару страниц, снова закрывает глаза, начинает если не храпеть, то, во всяком случае, фырчать, но через пару минут принимается опять беспокойно ерзать. Чувствуется, ему хочется поговорить за жизнь, но соседка слева – лицо латиноамериканской национальности, она свернулась в кресле, как маленькая змейка и благополучно уснула.
Наконец, он не выдерживает и, оборотившись к Кириллу, перебирающему газеты, спрашивает с явным грузинским акцентом:
- Извините, молодой человек, - Кирилл был явно старше его, - вы летите в Париж или дальше?
- Дальше, - пробурчал Алик. – В Майами.
- О! – радуется грузин. – Я тоже. В Париже пересадка, боюсь запутаться, языка не знаю, могу рейс пропустить, что буду делать?
- Не волнуйтесь, разберемся, без нас не улетят. Первый раз летите в Америку?
- В Май эми первый, в Америку восьмой, но раньше все прямыми рейсами – в Лос-Анжделес, Нью и орк, в Чекаго - он так произнес названия городов - а Май эми только с пересадкой. Я решил лететь через Париж, а то в Нью и орке долго ждать, там, понимаешь, пять часов разрыв между самолетами. Очень неудобно, а в Париже только сорок минут.
Кирилл улыбнулся. Когда они в редакции вычисляли, как удобнее ему лететь, то руководствовались точно такими же соображениями.
- Восьмой раз в этом году, устал уже, - жаловался грузин. – Дела заставляют.
-Бизнес?
- Какой бизнес!? Так, немножко продаем, немножко покупаем.
- Продаете? И что же в Америке у вас покупают?
- Так, немножко шерсти бараньей, немножко коньяка, изделия грузинские и дагестанские, чеканку.
- Хорошо идет? Бизнес процветает?
- Какой хорошо? Какой процветает? Дома налоги издеваются, в Москве издеваются, таможни издеваются – по квитанциям плати, в карман плати, каждый кушать хочет! Как можно хорошо делать бизнес!
Жалуется! Наверняка, в славные годы стагнации дальше Центрального рынка не выезжал, теперь восьмой раз в Америку – устал! Кривая судьбы!
Подали завтрак. Или обед. Скорее обед, потому, как присутствует "горячее". Уф! Курочка, вернее не курочка, а ножка от курочки! С рисом. Принцип тот же, как и во всей стране – что втюхивают, то и едим! Хотя вот соседка грузина ест рыбу! Интересно, из какого вонючего болота приплыла эта рыбка, чтоб ее съели в самолете?
Кирилл откинулся на сидении, всем своим видом показывая, что дальше болтать не хочет, да и фильм уже начинался. "По главной улице с оркестром". Борисов и Гафт! При таких актерах цена фильма уже возрастает.
После просмотра закрыл глаза и задумался. Мелодрама … Милая драма … Все благополучно, нравоучительно, бури в сюжете заканчиваются более или менее счастливо … А если не счастливо, то уже драма, а пик бурь – трагедия. Актеру легче играть трагедию – обостренное чувство текста, интрига, пафос, накал страстей, зал завороженный! Ну, кто не косился на свою жену, когда Яго показывал мавру платок Дездемоны! Но это при хороших актерах, а кто, собственно, говорит о плохих?
*
Кирилл потихоньку задремал, и очнулся, когда в ушах стало закладывать, значит пошли на посадку.
Стюардессы стали разгонять туалетную очередь, всех усаживать, всех пристегивать. Кирилл пристегнулся сам, у него уже был случай, когда он пренебрег этим весьма разумным требованием, пилот промахнулся при посадке и, видимо, выбросил тормозной парашют. Самолет резко дернуло, и Кирилл прилично влетел в переднее кресло, порадовавшись, что сидел не в первом ряду - удар о металлическую стенку был бы более чувствительным, но и этого хватило - с тех пор всегда пристёгивался.
Все-таки наши летчики классные, никто в мире так аккуратно, так бархатно не сажает эти огромные сараи, как российские пилоты, вон все салоны зааплодировали в знак благодарности. На внутренних рейсах такое не увидишь, никто спасибо летчикам не скажет.
- Да садитесь, - одернул Кирилл темпераментного соседа, он вертелся в проходе. Его звали, как он отрекомендовался, Гией. – Еще полчаса по земле будем ползать, пока до трубы доберемся.
*
"Шарль де Голль".
Огромный аэропорт, целый комбинат по переработке пассажиров, но разбросанный, "Орли" более компактный. Кирилл подошел к справочной, и на своём "замечательном" английском осведомился, как попасть в сектор "В", откуда надо лететь дальше. Гия от него не отставал, разве что наручниками не был пристегнут. Вежливая до приторности девушка, явно не коренной национальности – алжирка, определил Кирилл, сказала - автобусом, вот через этот выход.
- Как так, - заволновался Гия, - мне в Москве сказали, как выйдешь и тут же сядешь, а тут автобусом! Дорогой, она ничего не напутала, ты правильно понял?
- Это только из тюрьмы выйдешь и тут же сядешь, а тут придется ехать, - повеселел Кирилл. – Пошли, они лучше московских советчиков знают.
Прибыв в сектор "В", они быстро нашли нужный выход, там уже шла посадка в самолет, но очередь была велика – опять битком набит – посетовал он досадливо. Гия, повертев головой, куда-то таинственно исчез, а он стал оглядываться по сторонам.
Очередь, как очередь, все те же латиноамериканцы, что и в Москве, однако в чем-то другие – более раскованные, видимо, летят на отдых, хотя сейчас не сезон, но все намного дешевле. Погода во Флориде всегда роскошная, однако, статься, только для нас, северян. Трудности условий домашней жизни заставляют ценить даже маленькие радости.
Кто-то пристроился позади, и так беззаботно лопочет по-французски, что Кирилл тихонько обернулся – старушки, каждой, как минимум, под восемьдесят. Инвалиды, обе на колясках, а глаза веселые, добрые! Радостно улыбнулись Кириллу, что-то сказали, наверное, приятное.
Он не успел ответить любезностью, как, откуда не возьмись, появился аэродромный служитель в безукоризненно отутюженном костюме и с огромной связкой ключей на ремне, аэродромный ключник, посмеялся про себя Кирилл, задал старушкам вопрос и повез, минуя очередь, прямо в самолет. Очередь почтительно расступилась.
Все-таки приятно, когда все добрые, с уважением относятся к возрасту и болезни. У нас бы обязательно нашлась скотина, и не одна, которая заверещала бы – а почему без очереди, у меня ребенок маленький, я сама больной человек, а больна она болезнью страха – вдруг место не достанется, привыкли ведь в наших бесконечных очередях, что последнему ничего не достается!
Народ действительно раскованный. Вон парочка влюбленных. Или молодоженов, черт их знает. Все время обнимаются, целуются, и наплевать им на окружающих, на них, впрочем, тоже не обращают внимания. Оба некрасивые, но такие счастливые, он беспрерывно что-то ей говорит, они весело смеются, но вот на какой-то вопрос она шутливо-сердито надувает губки и кулачком тычет ему в грудь – и снова взрыв веселья! Вдруг оглядевшись, парень замечает на стене, позади очереди, дверь с двумя буквами – "M" и "L" и с ликованием на лице указывает ей, она срывается с места, а он хохочет – видимо, как раз эта проблем и была темой веселья.
Впереди, стоит огромный мужчина с нестандартной конфигурацией шеи. В основании она гораздо шире головы, чуть ли не до плеч, но к голове сужается, вид сзади – треугольник со срезанной верхушкой! Посреди две огромные складки, образовавшиеся, видимо, от движения головы вперед-назад. Впечатление – атлет, но когда поворачивается лицом, а поворачивается он всем корпусом, то глаза навыкате, в них страдание, они выдают – болен.
Дама, ей за тридцать, но ближе к пятидесяти, рядом, как-то боком стоит импозантный мужчина в образцово элегантном костюме – ни одной лишней складочки!. Муж и жена? Возможно, у обоих напряженно нервное выражение на лицах. Или любовники, которые боятся быть узнанными?
Старушки уже устроились в самолете и поприветствовали Кирилла, как старого знакомого. Он улыбнулся в ответ, прошел в последний салон и расстроился – по всем рядам сидели пассажиры, стало быть, трех кресел свободных не будет, спать не уляжешься, сидеть придется, а лететь-то часов шесть-семь …
Появился Гия, чуть ли не последним ворвался в самолет, Кирилл уже и беспокоиться начал. Морда хитрая, довольная, вытащил из пакета большую бутылку "Хенесси, Блек лейбл" – однако! Ничего себе бизнес – так себе! Или как в "Мимино" – сегодня ресторан в "России", завтра – колесо на продажу?
- Слушай, дорогой, рядом со мной свободное место, пойдем, а? За счастливый полет выпьем? – таинственно прошелестел в ухо.
- Взлетим, тогда подсяду, - Кирилла вполне устраивало идти в гости, можно было в любую минуту слинять к себе в кресло.
Когда он, минут через двадцать после взлета, подошел к Гие, то с удивлением обнаружил, что тот уже треть бутылки высосал, правда, не один, у соседки слева глаза радостно поблескивали.
- Садись, дорогой, - радостно возопил уже совсем другой Гия, сообразивший, в этом самолете его уже никто не тронет и не скажет, пожалуйте-ка паспорт с регистрацией в милиции – он точно летит в Майами.
Раскрепощен, - видишь – соседка, хорошая женщина! Мы уже познакомились, её красиво зовут – Ра-а-ами-и-ира! Она из Гондураса! Так, да? – повернулся он к ней. Та согласно покивала головой и засмеялась.
- На каком языке разговариваете? – осведомился Кирилл.
- На языке дружбы, дорогой!
- Значит, на пальцах, - сыронизировал Кирилл.
- Ты прав, дорогой. Она не говорит ни по-грузински, ни по-русски, а я не говорю на французском и испанском. Слушай, дорогой, давай выпьем на троих за …
- На троих! – поперхнулся Кирилл. – Самолет Париж-Майями, а пьем на троих? Может, скинемся? – он окончательно развеселился. Неистребима подворотня России даже у грузин!
- Обижаешь? Зачем скинемся? Это у вас в Москве – скинемся! У нас – гость самое дорогое.
- Тост будешь произносить?
- Зачем тост, кто, кроме тебя, поймет? А тебе скажу – ты добрый человек, у тебя настроение было плохое, никого видеть не хотел, наверное, друг твой в баре весть плохую принес, а ты добро мне сделал, не оттолкнул. За тебя!
Вот тебе и Центральный рынок! И наблюдательный, и психолог. Современный бизнесмен!
- Спасибо. Твое здоровье, и чтоб бизнес твой из "так себе" превратился в "себе так"!
- Хорошо сказал, дорогой, благодарен тебе. Давай теперь, как настоящие джигиты, за женщину выпьем.
Юрка Королев, когда очередь подходила тост произносить, всегда торжественно возглашал – "за присутствующих здесь дам!", а если дам не было, то за « … отсутствующих …»! Локоть на уровне плеча, зажатая двумя пальцами рюмка и оттопыренный мизинец. Интересно, этот тоже мизинчик отведет?
Гия разлил по стаканчикам коньяк, ткнул пальцем в свой, потом в Рамиру и поднял высоко "бокал" – конечно же, с оттопыренным мизинцем, грузинские джигиты – это московские гусары.
- За вас! – празднично.
Рамира улыбалась чеширской улыбкой, кивала головой и что-то лопотала, но коньяк пила. Да, действительно, жест – язык дружбы, а коньяк – переводчик.
Самолет сильно тряхнуло. Попали в зону турбулентности, сейчас зажгутся надписи "Пристегните ремни". Вот и предлог улизнуть, подумал Кирилл.
- Ладно, дорогой, фонари зовут домой, в своё кресло. Спасибо.
- Да ты что! Нельзя пить две рюмки – дурная примета, надо обязательно третью…
Во! Ну, ты подумай! Правило Юрки – одна, три, пять, семь, дальше уже никто не считает. Неписаный закон, если не для алкашей, то для выпивох.
- У тебя дети есть? Дочь? Одна? Почему так мало? У меня четыре – три сына и дочь, а у брата – шестеро, поровну поделил, три сына и три дочки! Ты бы видел, как наш отец радуется, столько внуков! А сколько правнуков будет! Давай за детей, чтоб жизнь у них безоблачная была, горя бы не знали, а мы бы на старости лет радовались на них, своих внуков-правнуков нянчили. Давай по полному стакану, а то дети нас не поймут!
М-м-м … А выпить пришлось. Соседка с уважением посмотрела на обоих и укоризненно покачала головой.
- Не понимает, - расстроился Гия, - а как объяснишь, за что пили?
- На языке дружбы. Еще раз спасибо, - сказал Кирилл и под неодобрительные взгляды стюардесс двинулся к себе, ловя на себе настороженные, а кое у кого испуганные от тряски, взгляды пассажиров. Действительно, как им объяснишь, что от качки болтает, а не от выпитого коньяка. Тоже, что ли, на пальцах …
Пока он добирался до кресла, самолет покинул тревожную зону, полет снова незаметно безмятежным.
Кирилл откинул спинку, с наслаждением вытянулся. Коньяк все же поигрывал в голове, ровный гул моторов успокаивает и он … нет, не заснул, скорее, окунулся в неосознанную дрёму…
Мысли почему-то в виде носорогов и бегемотов – почему носороги и бегемоты, уроды из уродов – как-то безобразно гоняются перед глазами! Стало быть, мысли такие – бегемото-носорожьи, неповоротливые, тяжеловесные …
Его это возмущало, бесило, он никак не мог на чем-нибудь сосредоточиться, ему хотелось громко орать, и уже ему казалось, что он надрывается во весь голос, но он понимал, что он только хочет орать от стыда и позора за свои мысли, но на самом деле – молчит!
Но потом успокоился – бегают и бегают, хотят и бегают, значит, им надо бегать – на то и мысли но вот сквозь дрёму начало проступать …
… сеновал ночь сквозь узкое на уровне человеческого роста окно похожее на средневековую бойницу на сцену проникает обволакивающий лунный свет над сеновалом на уровне двух человеческих ростов симметрично висят два серпа и один но большой молот на одном из серпов сидит вышвырнутый из курятника на месяц за провинности Петух по кличке Жжентльмен далеко за сценой мягко журчит Марш энтузиастов в стиле европеизированного кул-джаза почти Модерн джаз-квартет но скорее квинтет Жжентльмен время от времени досадливо покряхтывает посреди прям под молотом на маленьком стогу сидит Девушка на левое ухо входит Недевушка
Недевушка: это што
Девушка (на левое ухо): Пятух
Недевушка: а-а-а … "Жжентльмен" … задумалась … аде Абрашка, их профессиональный энти ллегент?
Девушка (на левое ухо): дык и его, кажись, лайк Пятуха, тоже того … тю-тю …
Недевушка: хм-хм-хм … потягивается а что ты скажешь о романтическом инфантилизме?
Недевушка: о, ебтнть! Это опасная зона намедни-та дохтур по деньгам етот грек ПопОви вроде с горбатым носом думает про себя аристократ сам плебеистей плебея об ём изрекал я так думаю что любовь это тайное наваждение, что-то такое что выпадает и набрасывается … и коли достиг своих высших целей то найденная фортуна требует покорности ваших интересов сил и конечно половых устремлений Фрейдюша согласился ухандокали его но я бляха-муха истина в последней инстанции утверждаю вредно заниматься риторикой ибо это есть искусство льстить и нарушать супружескую верность нельзя предуготовлять счастлив ли тот или иной индивидуум до его смерти
в этот момент Петух начинает особенно досадливо кряхтеть издалеча слышится "Марш славянки"
Девушка (на левое ухо)после мхатовской паузы: Но все эти вещи Герберт Спенсер очень кстати догадался назвать непознаваемыми а наш милый друг Олдуша Хаксли ляпнул о метафизичности и ассоциативности себастианизма-бахизма в его первичных формах при априорности наличия вторичных форм тари-вердиевщины
Недевушка восторженно: о, йес ю ар райт энд ю мейк ми фил соу янг
Девушка (на левое ухо): ноу ай Вис ис наша жизнюка со всем необходимым нам экзис-танцом, спрятанном в третичном ряде раблезианства с оттенком первородства кафкианизма-прохановщины.
Пауза не мхатовская Петух перестает кряхтеть но успокоиться не может видимо как настоящий ветеран вспоминает свои былые подвиги в курятнике мечтая о будущих слышен хор этот день отъезда со слезами на глазах … в стиле тяжелого рака
Девушка (на левое ухо) задумчиво, немного с неподдельной тоской: а иде наш махонький экзистенционационалитик?
Вбегает Вовка верхом на палочке.
Вовка буквально орет: да здравствует интенсификация сельского хозяйства
и убегает
Недевушка: не спит бедолага быть стало, не время ему харкать интеллектом лицет сапере сине помпа, сине инвидеа вдруг радостно а кстати анализируя творчество Гертруды Стайн, Алена Роб-Грийе, Жана Кокто и других модернистов эти и подобные им авторы не только не дают … в своих творениях конечно ответов на вопросы как жить что делать куда идти но даже вопросы эти не ставят полагаясь на галлилеонизм-бруноиз а также на некоторые иудаистические течения в библейском коранизме.
снова появляется Вовка без палочки но с другим лицом делает козу Петуху и замирает как каменное изваяние
Недевушка сурово: ля Вовка ля почему ты мне ля не сказал что тебя ля исключили из ля Партии
Вовка очень человечно: я боялся, что у тебя молоко пропадет
Недевушка уверенно, но не громко пожимает плечиком: Ты прав, парнище, аут беня, аут ни хера, но ведь это партиЯ
Вовка с ужасом но ты-то понять меня можешь ты же пэтриот, у тебя молоко обязано быть как же страна без твоего молока а на нас с Полулысым уже семьдесят три очка повесили Я и прикинул может они в порыве очковой эйфории и не заметят как я второй раз одиночным дуплюсь тогда бы Партия за нами осталась бы так фига мне в х…арю ДемОн как поменял имя на фамилью так такой пристальный стал заметил мать его в стоклеточную шашку догнали б если не ноженьки мои с палочкой а Сурок сучонок четырехпартейный издали наблюдал он-то и слил меня посовещались и етитьногласно вон из ПартиЯ зенки у Сурика хероватые да в очки втюхивает классно …
Девушка на левое ухо: Слухай босяк а штой-то за личность таперича имеет энтот как его …?
Недевушка ДемОн?
Девушка(на левое ухо) Во-во!
Вовка: хитрован он говорит, я теперь отмежевался мне теперь по херу Креммль, все можно вот меняю малое воровство на крупное с доплатой а мне все дурь подсовывают таки свое хватает голова полна
Девушка (на левое ухо) это он, безусловно горячится как буркалы яму повыкалывают, перья повыщипывают крылышки пообрежут так…
Петух беспокойно и громко кряхтит
Девушка (на левое ухо) да не скрипи ты словно песок в распредвале а то щас клап он глотку засобачим гнида Иосифокобельзоновская
Вовка /проявляя экзистанциолистские наклонности/ а вот Марк Аврелий …
Недевушка не еврей ли Марк Аврелий
Вовка /с сожалением/: Римский …
Недевушка / злорадно перебивает / Римский еврей
Вовка /злобно/ Та импер атор При ем течения, которые отражены в Апокалипсе, как и хилиастические течения в бердяевщине, чуждые политическим предрассудкам уступают место справедливейшей автократии не выходящей из себя по поводу варваризма или солецизма. наказания за доказанную вину холодной головой продуманные взвешенные на весах совести воспринимаются совершившим проступок как элемент воспитания а не тривиальная месть
Петух неожиданно, как ружье в последнем акте Вот сука паскуда человеческая как перья выщипать крылья обрезать так пожалуйста а как проступок так элемент воспитания
Девушка (на левое ухо) не ты только подумай поц безлётный, кукарешник блудливый туда же, в интеллигенцию лезет всеобщей справедливости хочет, соглашатель и примиренец чтоб тебе куриное клевать дерьмо
Вовка /торжественно, как диктор Первого мая/: В то время, как вся наша страна в едином душевном порыве движется вперед преодолевая очередных внешних врагов среди которых очередь по номерам на лапах пишутся их на два президентства хватит и внутренние трудности к очередной победе светлого будущего некоторые отщепенцы общества интеллигенствующая грязная накипь на здоровом теле нашего народа ссы пят песок сомнений в наши притертые шестеренки но мы не позволим этим опустившимся подонкам прихвостням старогвинейского империализма моральным гиенам шакалам разрушить выстраданное пролетарской кровью щедро политое потом нашей рабочей интеллигенции не той что трется около НКО питаясь выброшенными косточками то новое, что было открыто и принято, подчеркиваю единоутробно нашим бесконечно во всем правом обществом с его руководящей и направляющей силой махрового антиинтеллектуализма характеризуемого крайним сервилизмом при полном отрицании сетизма …
Недевушка /радостно/ Слышь, Вовчара, а ты знаешь о Постановлении об организации нового течения в искусстве Пятух намедни кукарекал в курятнике собрание собрал заместо дел заниматься подптичник херов
Вовка / ни тени экзистенциализма, ликующим голосом диктора, сообщающего о гибели американского космического корабля/ Это им-пресс-потентия! Со вчерашнего дня официальное направление в нашем крупно-мировом искусстве, характеризующееся всеобщей подъёмностью обществоизмом увлечением содержанием в ущерб формам а также возбуждением борьбы единства и противоположностей при быстром протекании и волнообразном распространении по всей длине нервных волокон
Девушка (на левое ухо) грустно А иде импосионизм
Петух не выдерживает: То есть апологетация эксплуатации и агрессии есть сущность всей живой жидоистики в союзе с идеалистическим восприятием отдельной личности как духовного элемента бытия персонализма – первичной реальности при субъективном познании разума согласно априорным законам рассудка что искажает предметный мир вещей в себе шайкой их, шайкой
Недевушка /злобно/ птичка ты наша бесперьевая импотентик ты наш, дорогулечка не шашечкой кругленькой махонькой а шпорой шпорой … тварь ты наша, легковесная, чтоб тебя в дыхалО …
Тут Кирилл проснулся. В поту. Черт, подумал он, чуть ли не первый раз уснул в самолете, и такая чушь приснилась!
Главное, ведь не текст снился – спектакль! Действо на сцене, словно в зрительном зале сидел. И программка в руках…
Кирилл рахохотался – где, в какой подкорке, таилась сия муть - - п-с-с … - чуть слышно присвистнул, - где слова – "сервилизм", например, "сецеизм" - взял, что означают, не понимаю. Ну, ладно, сервилизм еще куда ни шло, а вот сецеизм … Есть ли вообще такое слово, надо в словарях посмотреть. А "етит тебя в дыхалО"? В жизни не слышал ничего подобного, прочитал где-нибудь, вот и отложилось в голове. Надо записать пьесу пока не забыл. Действительно, Мара права, голова все больше и больше напоминает помойку.
С этими мыслями он дошел до пограничного контроля и вдруг, перед самым входом в зал встреч, снял кепку, помахал ею, словно огромная толпа встречала его, и заорал на весь зал – Hello, America! Посмотрел на недоуменно-удивленные лица служителей и пограничников и расхохотался – сон продолжался.
Напечатано: в журнале "Семь искусств" № 4(73) апрель 2016
Адрес оригинальной публикации: http://7iskusstv.com/2016/Nomer4/BKaufman1.php
