Посвящается моей жене, детям,
внукам и в память о матери и отце.
Введение
Я начал писать свои воспоминания о Холокосте в Одессе очень давно, когда был ещё студентом Одесского политехнического института и жил со своими родителями в Одессе. В то время мои родители, ещё относительно молодые, помогали мне воссоздать всю историю о том, как мы пережили Холокост. Особенно мне помогала моя мама, так как у неё было больше времени для меня и она лучше всё помнила. Конечно, я писал свои “Воспоминания” по-русски, и они пролежали нетронутыми почти 60 лет. Всё это время я был очень занят своей молодой семьёй: женитьбой в 1963 году на Жанне Беренфельд, аспирантурой в Москве, куда я поступил в том же 1963, защитой кандидатской диссертации в 1973 в ЭНИМСе. После защиты и повышения в должности меня сделали ответственным за новые станки, выпускаемые станкозаводами страны, которые подчинялись нашему головному институту, ЭНИМСу. Эта работа требовала постоянно находиться в командировках по стране, так как на всех заводах я был председателем приёмной комиссии. Мои русские коллеги после защиты диссертации легко находили преподавательскую работу в разных учебных институтах. Мне, еврею, туда путь был закрыт, и я начал серьёзно думать об эмиграции. В середине 70-х началась массовая эмиграция евреев. Но когда мы, наконец, в августе 1979 подали заявление на выезд, то получили отказ. Так мы стали отказниками на долгие 8 лет. Каждые полгода мы подавали заново, и я ходил на приёмы в ОВИРы, чтобы услышать тот же мотив отказа: “Нецелесообразно”. Только в начале 1987 года, благодаря всречам М.С. Горбачёва и Р. Рейгана, нам дали возможность уехать.
Мы приехали в Америку в январе 1988. Вначале я попробовал найти инженерную работу по своей специальности, но потом решил искать преподавательскую, ради чего я стремился сюда. Я начал работать в школе, но уже с сентября 1990 стал профессором Университета в штате Кентаки. Моя американская мечта сбылась. Конечно, мне было очень тяжело, всё моё время уходило на подготовку к лекциям и на совершенствование языка. Я проработал в Американских Университетах до 2005 года. После выхода на пенсию вернулся к своим Воспоминаниям о Холокосте и издал книгу на английском языке, чтобы прежде всего мои дети и внуки могли читать о том, как я пережил Холокост. Теперь я представляю русский вариант своей книги.
В этой книге также приведены воспоминания других узников Холокоста в Одессе: Давида Стародинского, Иосифа Каплера, Леонида Дусмана, Людмилы Калика, Аркадия Хасина и Леонида Сушона; дан исторический фон описываемых событий. Эта книга в память о 120000 евреев, погибших в Одессе и окрестностях от рук немецко-румынских оккупантов, а также от голода, холода и болезней в гето и лагерях смерти. Эта книга является предостережением всем живым быть бдительными, чтобы Холокост не повторился.
Глава 1.
Перед войной ( Наша семья)
Перед войной мне было почти 7 лет, и я жил с родителями, матерью Зинаидой Ильиничной (Зельда), отцом Семёном Евсеевичем и двумя младшими братьями, Анатолием 4 года и Владиком 3 года, в небольшой квартире на первом этаже большого дома в центре города Одессы. Наш дом находился по адресу улица Ласточкина 13, напротив знаменитого Одесского Оперного Театра, в одном квартале от центральной улицы Дерибасовской и очень близко от прославленного Приморского Бульвара, откуда открывался поражающий вид на постоянно гудящий Одесский порт, южные морские ворота бывшего Советского Союза.
Я хочу привести краткую историю о том, как Одесса стала еврейским городом [1]. Евреи жили на территории, где в 1794 году появился город Одесса, ещё до этого события, так как в 1792 году уже появилось Первое Еврейское кладбище, уничтоженное в середине 1930-х гг. при советской власти. В конце 18-го века в Одессе уже была синагога, которая располагалась на углу будущих улиц Еврейской и Ришелевской. Евреи в это время составляли только 10% от населения города и были в основном ремесленниками и мелкими торговцами. Со второй четверти 19-го века история одесского еврейства существенно изменилась, так как экономическая ситуация требовала новых человеческих ресурсов, а также благодаря позиции губернатора Новороссии и градоначальника Одессы М.С. Воронцова. Он всячески поощрял приток еврейского населения, особенно высокообразованных евреев из австрийской Галиции. Предшественники М. Воронцова Ришелье и Ланжерон также поощряли переезд евреев в Одессу, но только при М. Воронцове в 1827 году была открыта первая в Российской Империи Еврейская школа, где наряду с Торой, Талмудом и ивритом преподавались математика, география, русский и немецкий языки и счетоводство.
Бладодаря такой благоприятной для евреев политике, их доля в составе городского населения выросла до 27% в середине 19-го века и до 32% в конце 19-го и начале 20-го веков, до более чем 150-и тысяч человек. В это время было уже около 400 еврейских учебных заведений, начиная от хедеров и частных религиозных начальных школ, до школы-завода Общества Труд, которая давала образование на уровне современного техникума.
Начиная с 1861 года, года великих российских реформ, в Одессе появляется еврейская русскоязычная пресса и с ней русскоязычная публицистика и литература. С этого времени всё большее число евреев принимало участие в культурной, политической и даже административной жизни Одессы, что было редким исключением для Российской Империи.
Однако в Одессе был и первый современный еврейский погром. В 1871 году в ночь перед провославной пасхой пьяные моряки стали бросать булыжники в еврейские дома и магазины, а затем грабили их. Грабёж продолжался 3 дня, прежде чем полиция смогла восстановить порядок в городе.
Тем временем евреи Одессы всё больше ассимилировались, меняя свои еврейские имена на русские и не разговаривая на идиш в общественных местах.Однако они сохраняли свою еврейскую индентичность. В Одессе в конце 19-го века было 60 синагог и молитвенных домов, среди которых были такие монументальные здания как Бродская и Главная синагоги. Здесь также была построена Еврейская больница, которая занимала несколько зданий и предоставляла лучшее медицинское обслуживание в городе. Эта больница содержалась еврейской общиной и городом и функционировала как общегородская с “еврейским уклоном”. Медицина в это время была еврейской профессией, которая уступала таким традиционным еврейским занятиям как торговля и банковское дело. Многие евреи работали как редакторы и ведущие журналисты во всех одесских газетах. Евреи Одессы участвовали во всех других сферах занятности: были художники и инженеры, издатели и типографы, заводчики и рестораторы, аптекари и землемеры, не говоря уж о музыкантах и актёрах, и даже трудилось уже третье поколение евреев-фермеров.
В начале 20-го века в Одессе проживало 150 000 евреев. Среди них было 11 миллионеров, много банкиров, коммерсантов, известных врачей и адвокатов, которые входили в элиту города. Большинсво еврейских семей принадлежало к среднему классу, но каждая третья семья находилась на пороге нищеты.Благотворительные организации действовали по принципу: давать беднякам не рыбу, а удочку, и способствовали получению образования для молодёжи и вовлечению её в трудовую деятельность. По многим причинам Одесса в начале 20-го века стала притягательным центром для евреев, проживающих в России, и особенно для евреев, которые жили в местечках, относительно близких к Одессе.
До Октябрьской революции Одесса была 4-ым по численности населения городом Российской Империи. В период революции и гражданской войны население Одессы уменьшилось на 60%, но перед Второй Мировой войной достигло полумиллиона, из которых евреи составляли 40% или 200 000 человек.
Такое значительное уменьшение населения, как в Одессе так и на всех территориях, где была гражданская война, объясняется зверствами, бесчинством и еврейскими погромами со стороны белогвардейской Добровольческой армии, возглавляемой сначала генералом Деникиным, а потом, после его бегства на Запад в марте 1920-го года, возглавляемой генералом Врангелем. Вот что писал сам Деникин. “Заняв Одессу, добровольцы прежде всего принялись за жестокую расправу с большевиками. Каждый офицер считал себя вправе арестовывать кого хотел и расправляться с ним по своему усмотрению”. То, что творилось в застенках контрразведки города Одессы, напоминало самые мрачные времена Средневековья. Внутренняя политика правительства Деникина сопровождалась насилием, поркой, грабежами, пьянством и гнусным безнаказанным поведением начальствующих лиц на местах. В этом была одна из причин поражения белого движения на юге России: Деникину не удалось предотвратить жестокость и насилие, выразившиеся в так называемом белом терроре. Красные проводили тот же террор, но сумели победить. Все армии Деникина грабили кресстьян, насиловали крестьянских девушек, убивали рабочих и активно участвовали в еврейских погромах. Погромов удалось избежать в некоторых крупных городах (Одесса, Ростов-на-Дону, Новочеркасск), где размещались центральные органы власти и представительства Антанты. В остальных местах, по некоторым подсчётам, белогвардейцы совершили 1295 еврейских погромов и уничтожили 306 тысяч евреев. Особенно свирепствовал Петлюра, который в мае 1920-го года захватил Киев; и по городам и местечкам прокатилась новая волна погромов – в Чернобыле, Житомере, Бердичеве и Винницкой области было растерзано около четырёх тысяч евреев. Начиная с мая 1919-го года еврейская молодёжь устремилась в Красную армию. Целые отряды еврейской самообороны преобразовывались в регулярные части Красной Армии.
Теперь я хочу вернуться к рассказу о нашей семье и о моих родителях, чья жизнь была тесно связана с описанной выше обстановкой в Одессе. К счастью, во время гражданской войны они находились в Одессе и избежали погромов. Я родился 14-го августа 1934 года. В это время моему отцу, Семёну Евсеевичу Вергилису, было 38 лет, а моей матери, Зинаиде Ильничне Вергилис (урождённой Глейзерман), – 22 года. Семья моей матери переехала в Одессу из другого украинского города, Проскурова (теперь Хмельницкий), в 1916 году, за год до Октябрьской революции. Они бежали от погромов и голода, что было типичным для всех еврейских мест проживаний в Украине. Во время очередного в то время погрома в Проскурове погиб дядя моей матери, который был поднят погромщиками на штыки. Это было последней соломинкой для семьи моей матери в решении переехать в Одессу. В это время очень многие еврейские семьи из своих местечек эмигрировали в Америку, а некоторые переезжали в Одессу.
Одесса в это время была в совершенно другом положении. Это был процветающий город, где каждый мог найти своё место в жизни. В Одессе также процветала культурная жизнь: издавалось много газет, журналов, книг; работали театры и музеи и проводились разные интересные встречи. Одесса былла прекрасным местом и для работы и для культурной жизни. По этой причине многие еврейские семьи из своих местечек переезжали в Одессу в надежде найти там лучшую для себя жизнь.
Мой отец в возрасте 20 лет приехал в Одессу, по совпадению, в том же 1916 году вместе со своим старшим братом. Отец родился в селе Дяковцы Винницкой области, в Украине. По его воспоминаниям, у них была большая и очень бедная семья. Они всей семьёй ели из одного большого казана, в котором его мать варила какую-то похлёбку, и, чтобы выйти в туалет на улицу, одевали одну и туже старую пару обуви. Когда мой отец подрос, он стал работать на ближайшей лесопилке вместе со своим отцом и старшим братом. В Одессе они с братом работали на разных вспомогательных работах, чобы прокормить себя. После революции мой отец, как имеющий пролетарское происхождение, был принят в новые писательские группы, где стал писать пьесы.
Большинство вновь прибывших еврейских семей селились в районе Одессы, который назывался Молдаванкой. Никто не знает, почему этот район получил такое название, так как молдаване там никогда не жили. Проживавшие на Молдаванке люди занимались разными ремёслами, торговлей, работали извозчиками и портовыми грузчиками.
Отец моей матери имел специальность переплётчика. Они решили поселиться в центре Одессы на улице Ласточкина 13 напротив знаменитого Одесского Оперного Театра, который был построен как копия Венского Оперного Театра. Семья моей матери нашла большое помещение на первом этаже, где размещалась мастерская её отца, и в глубине этого помещения проживала вся их семья. Когда моя мать выросла, она тоже научилась переплётному делу. Ей было 20 лет когда она познакомилась с моим отцом, который принёс переплетать свою пьесу. Моя мать в то время была очень красивой, и отец сразу в неё влюбился. Мама имела двух младших сестёр, Цилю и Сарру, и старшую сестру, Розу, которая успела уже побывать замужем и разойтись. Мой отец уже имел семью, но браки в Советском Союзе после революции были свободными. Муж или жена в любой день могли сказать друг другу, что они уходят к кому-то другому. Поэтому для моих родителей не было проблемы создать новую семью, но моя мать хотела, чтобы отец приобрёл более надёжную профессию, чем профессия драматурга. Последняя пьеса отца была рекомендована к постановке в Одесском Еврейском Театре знаменитым актёром и директором Московского Еврейского Театра Соломоном Михоэлсом. Тем не менее, мама настаивала, чтобы отец приобрёл специальность, которая могла бы лучше обеспечить семью. Идя навстречу матери, отец стал парикмахером. Эта его специальность спасла нам жизнь во время Холокоста. Мои родители поженились в 1933 году.
Это было очень трудное время для всего Советского Союза, и особенно для Украины – это было время Голодомора, который потом официально был признан как геноцид против украинского народа в 1932-33 годах. 7 миллионов украинцев умерли от голода в эти годы из-за решения советского правительства экспортировать на Запад 1,7 миллионов тон зерна, прежде всего в нарождающуюся фашистскую Германию. Мои родители помнили, как на Запад шли большегрузные поезда с надписью “Излишки СССР”. Политика Голодомора проводилась сталинским руководством в ответ на сопротивление в Украине коллективизации и экспорту зерна.
Пик Голодомора пришёлся на первую половину 1933 года, когда мои родители поженились.
Как молодой семье, им была предоставлена квартира на 1-ом этаже того же дома, где жила семья моей матери. В этой квартире я родился 14 августа 1934 года.Моя мать рассказывала, что люди вокруг удивлялись: как в такое трудное время они позволили себе иметь ребёнка. Когда экономическая ситуация в стране улучшилась, наша семья начала расти: в 1937 году родился мой брат Анатолий (уменьш. Толя) и в 1938 году родился другой брат – Владимир (уменьш. Владик).
Мы продолжали жить в той же небольшой квартире, где родители занимали спальню, а мы, трое мальчиков, спали в одной общей комнате.
Я помню, что мама была по-прежнему очень красивой и любила красиво одеваться. По вечерам наши родители довольно часто уходили куда-то развлекаться, оставляя нас, детей, на попечение семьи маминых родителей, так как те жили очень близко к нам. Когда родители возвращались домой, они всегда приносили нам конфеты, шоколад и мармелад. Мой отец целыми днями работал парикмахером, оставив полностью занятие драматургией, а мать перестала работать, когда в этом пропала необходимость. Она отдавала всё своё свободное время нам, читая нам детские книжки и очень популярный в то время журнал “Мурзилка”. Она старалась дать нам какое-то домашнее образование, невзирая на то, что её собственное образование ограничивалось пятью классами еврейской начальной школы (хедера), что было весьма распространено в то время. Когда мне исполнилось 5 лет, мне купили очень дорогую скрипку, и я стал учиться играть у нашего соседа, который играл в оркестре Одесского Оперного Театра. Мы также ходили в частную детскую группу, где воспитательница, которая называлась фрибеличкой, учила нас читать, писать и рисовать. Во время прогулок она нам рассказывала об окружающей природе: о Солнце, Луне, деревях, траве и обо всём интересном, что было в окрестности. Большую часть времени мы гуляли в очень красивом сквере возле Оперного Театра, который назывался на французский манер – Пале-Рояль. У меня и моих братьев было счастливое детсво, и ничто не предвещало несчастий, которые нас ждали в скором будущем.
Глава 2.
Начало Войны
Гитлер напал на Советский Союз ранним утром 22-го июня 1941 года. В 4 часа утра немецкие самолёты стали бомбить советские территории. Но в Одессе мы узнали о начале войны только в 12 часов дня, когда известный советский диктор радио Юрий Левитан, который делал самые важные правительственные сообщения (От Советского Информбюро) на протяжении всей войны, обявил по радио о вероломном нападении Германии на Советский Союз. Гитлер опередил Сталина, который готовился напасть на Германию в августе 1941 года. С первых дней войны стало очевидно, что Советская Армия терпит серьёзное поражение. Историки оценивают, что потери обороняющихся русских и нападающих немцев были в соотношении 15:1. Такое положение можно охарактеризовать как полное отсутствие Советской Армии. В Советской Армии в начале войны было очень много танков, пушек, самолётов, много больше, чем у противника. Была ещё 1000 генералов, но не было солдат – они после первых же выстрелов побросали своё оружие и униформу. В 1941 году Красная Армия теряла в 10 раз больше пленными и дезертирами, чем убитыми. За 10 лет сталинских репрессий люди стали ненавидеть Сталина и всю советскую власть и не хотели сражаться за них. Соотношение потерь обороняющихся и наступающих было 15:1. Только зверства нацистов на оккупированных территориях изменили отношение советских людей к войне, и лишь в декабре 1941 года война стала Великой Отечественной.
Я чётко помню, как война началась для нас. Был чудесный солнечный день 22-го июня 1941 года когда мы с мамой Зинаидой (Зельдой) и двумя младшими братьями возвращались из кинотеатра. Мы все были в хорошем настроении и оживлённо обсуждали понравившийся нам фильм. Вдруг из радиотарелок, которые были установлены на осветительных столбах, мы услышали голос Юрия Левитана, объявившего о начале войны с гитлеровской Германией. Возле каждого столба стояла толпа людей, которые были очень взволнованы услышанным сообщением. Люди плакали и причитали: “Что с нами будет” и “Что мы должны теперь делать”. Все также говорили о предстоящей мобилизации.
Потом жизнь в Одессе продолжалась как обычно. Немцы первый раз бомбили Одессу ровно через месяц после начала войны: 22-го июля 1941 года. Мы были в это время в сквере около Оперного Театра. Мы не могли сидеть дома и хотели быть среди людей. Вдруг немецкие бомбардировщики появились в небе над Одессой. Они летели так низко, что отчётливо были видны немецкие кресты на них. Они направлялись бомбить порт, где шла эвакуация промышленности и людей из Одессы. Когда бомбардировщики появились, зенитные орудия, установленные на крышах многих домов, стали стрелять по ним. От их стрельбы и падающих бомб весь город казался охваченным огнём. Мы видели, как одна бомба упала в наш сквер, она не разорвалась, и от неё образовался глубокий кратер.
На следующий день бомбардировка продолжалась. Немцы начали бомбить рано утром. В 4 часа утра одна бомба упала близко к нашему дому в Малый переулок 3. Бомба полностью уничтожила этот дом, но одна стена осталась. Люди, которые спали у себя на балконах, остались живы. Их потом снимали пожарники с помощью своих лестниц. В последующие дни немцы бесперебойно бомбили порт, и бомбы падали очень близко к нам. Одна бомба или мина снесла соседний дом по Ласточкина 15: от большого дома осталась одна серая пыль и смрад. Другая бомба разрушила гостиницу Ришелевскую по адресу улица Ленина 2, за углом от нашего дома. Это была лучшая гостиница в городе с большим садом, одна тяжёлая чугунная калитка которого выходила в наш двор. Я до сих пор помню эту калитку, на которой любил раскачиваться. Как-то, когда мне было 5 лет, я качался на этой калитке и она упала вместе со мной. Слава богу, я не пострадал, но волновался, что меня будут ругать, и пытался поднять эту тяжелейшую калитку. Конечно, у меня ничего не получилось, но я заработал грыжу. Потом была операция, и я ещё долго выздоравливал.
Когда бомба упала на эту гостиницу, был уничтожен и весь сад вместе с калиткой. В один момент от гостиницы остались одни полыхающие развалины. Нам повезло, что наш дом продолжал стоять, когда два соседних здания были полностью уничтожены вместе с находящимися там людьми. Все последующие дни немцы продолжали лихорадочно бомбить порт. Наш дом гудел и ходил ходуном от близких падений бомб. В нашем доме даже не было бомбоубежища. Мы стояли во время бомбёжек в лестничном проходе: нам почему-то так сказали. Мои родители решили временно переселиться к родственникам по адресу: улица Чкалова 83. Этот дом находился значительно дальше от порта, но бомбы падали и в этой части города. В этом доме, по крайней мере, было бомбоубежище, где мы проводили значительную часть времени. В один из таких дней, когда объявили, что бомбёжка закончилась, мама взяла нас троих братьев на улицу подышать воздухом. Вдруг мы почувствовали сильный порыв ветра, отчего мамина косынка слетела с головы.Когда мы посмотрели вокруг, то увидели, что на месте соседнего 5-этажного здания стояла серая пыль. Нам потом сказали, что это здание было разрушено прямым попаданием мины. Дом, в котором мы находились, также был частично разрушен, и нам приказали срочно покинуть бомбоубежище под домом и ночью перейти в другое бомбоубежище. Мы вышли на улицу и увидели страшную картину: весь город был в огне. Горел знаменитый Привоз и много прилегающих домов. Нам сказали идти в бомбоубежище на Чкалова 91.
В дневное время мы вернулись в квартиру родственников вместе с ними. Мой младший братик Владик вышел на балкон, на котором после бомбёжек не было ограждения. Мы стали его звать, чтобы он, не поворачиваясь, шёл обатно. С замиранием сердца мы следили, как он дошёл до края балкона, и, не поворачиваясь, спиной пошёл обратно. Ему тогда не было ещё 3-х лет. Мы продолжали находиться у нашей тети Сони весь август и половину сентября. В их районе бомбёжек было меньше, чем в нашем, возле порта. В некоторые дни родители шли к нам домой, чтобы взять необходимые вещи. В нашем районе бомбили так интенсивно, что там появляться было очень рискованно. Было очень удивительно, что наш дом продолжал стоять, когда вокруг было всё больше разрушенных домов. Родители ходили в нашу квартиру по одному, чтобы хотя бы кто-то один остался живым с нами, тремя детьми. После возвращения они рассказывали, каких страхов натерпелись, идя под бомбами, и какие новые дома были разрушены. Нам казалось, что этому кошмару под бомбами не будет конца, и каждый прожитый день был чудом – мы выжили. Но люди, которые погибли под бомбами, были, быть может, более счастливыми, чем мы, которые пережили бомбёжки, чтобы пройти потом через все ужасы истребления евреев и жизни в гетто и концетрационных лагерях.
Отец был на военной службе в части, которая осуществляла внутренюю защиту города. Как военнослужащий, он смог получить 6 талонов для эвакуации семьи на пароходе вглубь страны. Достать талоны на пароход было очень сложно. Люди стояли в огромных очередях в надежде попасть на очередной пароход, и все пароходы уходили переполненными. Из осаждённого города бежали любыми путями: в поездах, на машинах и даже пешком, в надежде, что где-то их подберут отступающие советские части. Поэтому иметь талоны на пароход было большим счастьем, но моя семья этим не воспользовалась. На 6 талонов могли ехать мама, нас трое братьев, бабушка и кто-то из троих маминых сестёр. Но они никак не могли решить этот вопрос, и с каждым уходящим теплоходом мы теряли очередной шанс на эвакуацию. Немцы топили не только военные суда, но и пассажирские теплоходы. Так под бомбами затонул теплоход “Ленин”, на который у нас даже были билеты в обмен на талоны. Известие о том, что этот самый большой и казалось надёжный теплоход затонул, остановило нашу семью вообще от эвакуации морем. Не все люди с этого теплохода погибли. Мне встречались люди, мои ровесники, которые были спасены с этого теплохода другим следовавшим за ним теплоходом. Последний пассажирский теплоход отошёл из Одессы 16-го сентября 1941 года и благополучно достиг порта назначения. Наша семья упустила последний шанс на эвакуацию и осталась в Одессе в надежде, что город не будет сдан, как об этом постоянно заявляли по радио наши власти. Одесса действительно защищалась 73 дня, как ни один город в начале войны, и потом была названа первым Городом-героем.
16 октября 1941 года Одесса была оставлена Приморской Армией и Черноморским Флотом по стратегическим соображениям. На рассвете 16 октября последний военный корабль с войсками покинул Одессу курсом на Севастополь. Оккупанты не могли поверить, что Одесса больше не сопротивляется, и боялись входить в город. Они начали оккупировать город в ночь с 16 на 17 октября 1941 года. С этого момента все оставшиеся в Одессе евреи стали жертвами нацистских оккупантов.
Я думаю, что мои родители вряд ли знали о преследовании евреев нацистами в Германии и о Хрустальной Ночи там с 9-го на 10-е ноября 1938 года, что являлось прелюдией Холокоста. Может быть они знали о том, что Германия напала на Польшу 1-го сентября 1939 года, что явилось началом Второй Мировой Войны, но конечно они ничего не знали о том, что немцы там стали немедленно преследовать евреев. О преследовании евреев в Советском Союзе никогда ничего не говорилось.И, конечно, они не знали, что после оккупации Киева 19 сентября 1941 года, через 10 дней, 29 сентября в еврейский праздник Йом Кипур немцы уничтожили в Киеве 34 тысячи евреев в Бабьем Яре. Сталин и советское правительство конечно знали о Бабьем Яре, так как в Киеве, Одессе и Николаеве на случай оккупации этих городов были задействованы подпольные группы, которые должны были радировать в Москву обо всех происходящих событиях. После Бабьего Яра никакого предупреждения евреям Одессы не последовало.
Первое массовое уничтожение евреев уже в Одесской области в городе Кодыма произошло 1 августа 1941 года, когда было убито более тысячи евреев. Конечно, никакой информации об этом одесские евреи не имели. Имей какую-нибудь информацию об уничтожении евреев нацистами, евреи Одессы старались бы убежать оттуда любыми путями. Была только информация, что во время Первой Мировой Войны немцы после оккупации Украины к евреям относились хорошо, что успокаивало прежде всего нашу семью и остальных евреев Одессы. По одним источникам в Одессе перед оккупацией было более 100 000 евреев, по другим –более 200 000. Обясняется это тем, что в Одессе кроме своих евреев было очень много беженцев из Бессарабии, Буковины, Волыни и других мест. Они бежали со всех оккупированных румынами территорий, так как румыны по указанию своего диктатора Антонеску преследовали евреев не меньше, чем немцы. Гитлер отдал всю территорию между реками Днестр и Южный Буг румынам. Эта территория получила название Транснистрия с центром в оккупированной Одессе. По приказу Антонеску упомянутые еврейские беженцы должны были быть уничтожены в первую очередь, что и делали румынские солдаты и местные полицаи. Они уничтожали евреев в любом месте и без всякого повода, кроме планируемых массовых уничтожений. Признано, что на территории Транснистрии было уничтожено 300 000 евреев, а на территории Одесской области – 120 000. В гибели такого количества евреев мы должны обвинять советское руководство, командование Одесского Оборонительного Округа и лично Сталина за сокрытие фактов о нацистской политике тотального уничтожения евреев.
Сталин и Гитлер оба были убеждёнными антисемитами, как две стороны одной медали. Конечно, у них были различные причины для антисемитизма. Гитлер начал ненавидеть евреев с юных лет за их способности в науке, исскустве, литературе, коммерческой деятельности и так далее. Гитлер этими талантами не обладал и мог уничтожить превосходство евреев в перечисленных областях только путём их физического уничтожения. Но главной причиной гитлеровского антисемитизма была не только личная обида, но исторический антисемитизм, который давно существовал в Германии, и с помощью которого он сумел придти к власти. Уже в 19-том веке в Германии было мощное движение, которое требовало полностью исключить евреев из экономики, конфисковать их собственность, а затем выгнать их вообще из Германии. Именно такие действия были предприняты против евреев, когда нацисты пришли к власти в Германии в 1933 году с последующим “окончательным решением” еврейского вопроса.
Румыния также проводила антисемитскую политику, особенно после прихода к власти диктатора Иона Антонеску в сентябре 1940 года. В 1940-1941 годах в Румынии были приняты антиеврейские законы с этническими чистками на всех уровнях с последующим массовым геноцидодом прежде всего для евреев Бессарабии и Буковины, которых изгоняли оттуда и уничтожали во время их перемещения, особенно при переправе через реку Прут. Также преследовались евреи в самой Румынии. Так, с целью запугивания и ограбления богатых евреев 21-23 января 1941 года в Бухаресте было убито 120 евреев, разграблено и сожжено 25 синагог и молитвенных домов, 616 еврейских магазинов, 547 жилых домов. Состоятельных евреев Бухареста арестовали по заранее подготовленному списку и вымогали у них золото и драгоценности. Кто откупился – остался жить, остальных вывезли в лес и расстреляли. Это было повторением Хрустальной ночи в Берлине в ноябре 1938 года. Геноцид евреев в Румынии стал государственной политикой.Антонеску выдвинул лозунг: “Каждый еврей должен быть расстрелян, что является патриотическим долгом граждан Румынии”[1]. Румыны продолжали уничтожать евреев после захвата советской территории в так называемой Транснистрии и впоследствие в оккупированной Одессе.
27 сентября 1940 года Румыния примкнула к Тройственному Пакту, заключённому между главными участниками оси – Германией, Италией и Японией. Пакт предусматривал установление Германией и Италией нового порядка в Западной и Центральной Европе, а в Восточной Азии – Японией. Между прочим, Германия предложила СССР присоединиться к Тройственному Пакту в качестве четвёртого партнёра. Из-за возникших разногласий это не произошло, и обе стороны начали готовиться к войне. До этих переговоров, в 1938 году советское НКВД и немецкое ГЕСТАПО подписали договор о глобальной войне против евреев, их Международной Финансовой Системы, и в целом против иудаизма. Тем временем Гитлер втягивал в свою орбиту всё больше государств. Тройственный Пакт подписали Румыния, Венгрия, Словакия, Болгария, Югославия и Хорватия. Это в немалой степени позволило Гитлеру первому нанести удар по Советскому Союзу, опередив Сталина, который собирался начать войну против Германии 1-го августа 1941 года. Германия напала на Советский Союз 22-го июня 1941 года, и в тот же день Румыния обявила священную войну против СССР под предлогом возвращения потеряных территорий Бессарабии и Северной Буковины, аннексированных СССР в 1940 году согласно пакту Молотова-Риббентропа. Этот преступный пакт позволил Гитлеру развязать Вторую Мировую Войну нападением на Польшу 1 сентября 1939 года. Советские газеты того времени публиковали огромную карту Польши с жирной линией разграничения государственных интересов Германии и СССР. Этот пакт позволил СССР также вторгнуться в Финляндию в декабре 1939 года.
Наряду с антисемитизмом Гитлера необходимо подробно остановиться на сталинском антисемитизме, который очень печально отразился на судьбах советских евреев.
Есть много фактов, свидельствующих о сталинском антисемитизме ещё в юные годы, когда он был студентом ортодоксальной семинарии в Тифлисе (Тбилиси). Затем, когда он стал активным членом фракции большевиков, то призывал устроить погром над евреями, составлявшими большинство во фракции меньшевиков. В 1922 году Сталин был избран Генеральным Секретарём правящей партии, вопреки предупреждениям Ленина не избирать его на этот пост. После смерти Ленина в 1924 году он стал уничтожать соперничающих с ним членов Политбюро. Прежде всего, заручившись поддержкой Григория Зиновьева и Льва Каменева, он выслал из страны своего главного соперника Леона Троцкого в 1929 году. Потом уничтожил Зиновьева и Каменева, обвинив их в подготовке в 1934 году убийства Кирова, который, будучи членом Политбюро, пользовался большей популярностью, чем Сталин и был убит по приказу Сталина. Зиновьев и Каменев были расстреляны в 1936 году. Позднее по приказу Сталина в 1940 году в Мексике был убит Троцкий. Эти казни, хоть были политически мотивированы, но они также были продиктованы антисемитизмом Сталина, так как все трое: Каменев, Зиновьев и Троцкий были евреями. Сталин также уничтожил других выдающихся евреев, как поэта Осипа Мандельштама и писателя Исаака Бабеля и многих других в период большой чистки с 1936 по 1938 годы. Под нож сталинской гильотины попали выдающиеся военачальники Михаил Тухачевский, Иона Якир, Иероним Уборевич – все евреи. Им стала известна так называемаемая “секретная папка Сталина”, в которой содержалась переписка молодого Сталина с царской охранкой, в которой он предлагал свои услуги как предателя ленинской партии. Все названные военноначальники были расстреляны в июне 1937 года. Даже по свидетельству дочери Сталина Светланы Алилуевой, Сталин в конце 1930-х годов был одержим страшной ненавистью к евреям.
После снятия Максима Литвинова с поста Министра иностранных дел, так как он был евреем, и назначения на этот пост Вячеслава Молотова, Сталин потребовал от последнего полностью очистить вверенное министерство от евреев, чтобы показать Гитлеру, что Советский Союз тоже избавляется от евреев и готов их преследовать, как это делала Германия. Очевидно, что Сталин был удовлетворён решением Гитлера полностью очистить Европу от евреев. Только этим можно обяснить, что советские евреи ничего не знали о судьбе польских евреев после захвата Польши Германией 1 сентября 1939 года, и мы в Одессе не знали, что произошло с евреями Киева, Белоруссии, Бессарабии и даже в Одесской области.
Сталин продолжал антисемитскую политику и после войны. По его заданию в Минске в январе 1948 года был убит народный артист СССР Соломон Михоэлс, который во время войны возглавлял, опять по заданию Сталина, Антифашистский Комитет, собиравший средства на войну, прежде всего у филантропов Америки, и немало способствовавший победе Советского Союза в войне. Сталин убрал Михоэлса (его убийство власти замаскировали под автомобильную катастрофу) и этим дал сигнал для новой антисемитской кампании в СССР. Вскоре были арестованы все члены Антифашистского комитета и им были предъявлены обвинения в измене Родине и космополитизме. В их числе была Полина Жемчужина (жена В.М. Молотова), которую держали в сибирском Гулаге около 5 лет, до смерти Сталина, и Дора Моисеевна Хазан (жена А.А. Андреева, видного советского деятеля и члена ЦК партии с 1920 года), которую держали в тюрьме также до смерти Сталина. Только К.Е. Ворошилов не дал арестовать свою жену Екатерину (Голду) Давыдовну Голдман, сделав при попытке ареста несколько предупредительных выстрелов в воздух. Так Сталин проверял лояльность и преданность своих ближайших сподвижников путём ареста их еврейских жён и начал он эту компанию ещё до войны. В 1939 году была арестована Бронислава Соломоновна Металликова-Поскрёбышева, которая была в родстве с Леоном Троцким. Она была расстреляна в октябре 1941 года, похоронена в общей могиле, реабилитирована в октябре 1957 года и увековечина на Новодевичьем Кладбище в Москве. Даже её муж Александр Николаевич Поскрёбышев, который был личным секретарём Сталина на протяжении 18 лет и назывался “тенью Сталина”, т.к. обладал неограниченной властью отправить на расстрел любого, кто мог быть в оппозиции к Сталину, не мог помочь своей жене. Многие другие еврейские жёны советских лидеров подвергались сталинским преследованиям как до войны, так и после.
Начиная с 1948 года преследовались все самые выдающиеся евреи в Советском Союзе. В период 1948-49 годов были закрыты все еврейские театры и музеи, которые были открыты ещё по распоряжению Ленина для сохранения и поддержания еврейской национальной культуры. К началу 1949 года были репрессированы 110 еврейских писателей, поэтов и учёных. Кульминацией сталинского антисемитизма стало полное уничтожение Еврейского Антифашистского Комитета вслед за убийством его председателя Соломона Михоэлса. Закрытый процесс длился с мая по август 1952 года. Всех обвиняемых подвергали пыткам, заставляя признаться в шпионаже. В ночь с 12 на 13 августа приговор был приведён в исполнение – 13 человек, в том числе литераторы Перец Маркиш, Давид Бергельсон, Ицик Фефер, Лев Квитко, Давид Гофштейн, директор еврейского театра в Москве Вениамин Зускин были расстреляны в подвалах Лубянки. В западной прессе это зверское убийство получило название “Ночь казнённых поэтов”. После смерти Сталина все обвинения с них были сняты за отсутствием состава преступления.
Последним антисемитским преступлением стареющего Сталина было “дело врачей-вредителей”, которое проходило в 1952-53 годах. Группе из 28 известных московских врачей-евреев, включая личного врача Сталина, было предъявлено обвинение в умышленном убийстве советских лидеров. Только смерть Сталина в марте 1953 года спасла им жизнь.
Есть воспоминания известного диктора Юрия Левитана, который во время войны делал по радио самые ответственные объявления от Советского Информбюро. Левитан описал, как в 1952 должен был зачитать какое-то важное правительственное сообщение и накануне попал в больницу с сердечным приступом. Он представлял, что сделает Сталин с больным ненужным евреем. К счастью, администраторы радио смогли найти в течение ночи одного артиста, который мог имитировать Левитана, и Сталин не заметил этой подмены. В заключение Левитан охарактеризовал Сталина как отъявленного антисемита.
Все эти факты свидетельствуют, что Сталин всю свою жизнь оставался ужасным антисемитом, и поэтому одобрял гитлеровскую антисемитскую политику и не помогал евреям на оккупированных территориях.
Глава 3.
В оккупированной Одессе
Одесса была оккупирована немецко-румынскими войсками в ночь с 16-го на 17-е октября 1941 года. Эта была ужасная ночь. В два соседних оставшихся здания попали бомбы, и они горели. Наш дом был в середине этого пылающего пожара. Было очень страшно находиться в этом пожаре, и мы хотели убежать из дома, но нам сказали соседи, что румынские войска уже вошли в город и расстреливают всех, кто находится на улице. Мы слышали шум военных машин и мотоциклов, и очень много выстрелов.
Поздно вечером, перед тем, как румынские войска вошли в город, мой отец успел вернуться домой. Он был оставлен в Одессе в составе специальной команды, которая взорвала дамбу на Пересыпи (район в низкой части города), в результате чего огромная масса воды затопила важную магистраль города и этим препятствовала передвижению румынских частей.
Когда эта команда взорвала дамбу, им всем разрешили розойтись по домам и ждать приказа о вхождении в особый партизанский отряд. Моему отцу повезло – он успел придти домой перед тем, как румынские войска оккупировали город. Наша семья в какой-то мере была счастлива, что мы все были вместе.
На рассвете все жильцы нашего дома решили выйти на улицу. Сначала мы собрались в сквере возле Оперного Театра. Потом кто-то сказал, что театр заминирован, и мы перешли на другую сторону улицы. Когда полностью рассвело, мы увидели массу трупов вокруг. Эти люди были убиты вошедшими в Одессу румынскими солдатами. Мы были рады, что находились дома этой ночью и остались живыми.
Сразу же после оккупации Одессы мы начали чувствовать на себе преследование нас как евреев со стороны соседей и властей. Буквально на следующий день после оккупации наш сосед, болгарин, стал угрожать нам с требованием освободить квартиру. Его семья всегда завидовала нам, что мы имели квартиру лучшую, чем они. Его жена сначала была замужем за италиянцем, который был депортирован во время Итало-Абиссинской войны, и потом вышла замуж за этого болгарина. Он грозился, что убьёт нас, детей, если родители не освободят свою квартиру. Мы вынуждены были перехать в одну из пустующих квартир в нашем доме на третьем этаже. В этой квартире, в которой раньше жила эвакуированная еврейская семья, после многочисленных бомбадировок совершено не было стёкол. Родителям пришлось вставить в окна фанеру. Потом дочь этих соседей, Альбина, которая была моей ровесницей и с которой мы были очень дружны, стала кричать мне “Жид”. Когда я спросил маму, что это значит, она просто сказала больше не играть с этой девочкой. Так многвенно после оккупации мы стали с Альбиной врагами. Потом мы слышали, как все вокруг нас стали называть жидами.
Через несколько дней после оккупации власти издали приказ всем сдать радиоприёмники. Чувстая, что на нас, евреев, надвигаются дальнейшие преследования, мы затаились в своей квартире как мыши в норах. Когда вышел приказ сдать радиоприёмники, мои родители колебались, что лучше: продолжать сидеть в нашей норе или отнести радиоприёмник. Решили, что будет лучше, если моя мать отнесёт наше радио. Ей не пришлось идти слишком далеко: проходившие румынские солдаты забрали у неё наш красивый радиоприёмник, и моя мама была довольна, что избавилась от него.
Вскоре румынская администрация города объявила об обмене советских рублей на румынские леи и немецкие марки. Так как евреям не разрешалось ходить в банк, мама попросила нашу соседку Рыбкину, которая жила напротив нашей квартиры и с которой мама дружила столько лет, обменять наши деньги. Рыбкина деньги присвоила, и, когда мама стала требовать их вернуть, эта Рыбкина стала кричать, что жиды живут в этом доме и нападают на неё, и с этим криком выбежала на улицу. Проходившие мимо молодые люди вместо поддержки избили её и предупредили, что в следующий раз, когда она будет нападать на евреев, они её убьют. Может быть эти молодые люди были из подпольной партизанской группы. О том, что в доме живут евреи сообщил властям другой наш сосед Склонный. Он всегда был добрым и услуживым, любил чужих детей, так как своих не было. Его жена была портнихой, у которой мама постоянно шила и обновляла свои наряды. Всё было хорошо до оккупации, но как всё изменилось после. Этот Склонный стал смотреть на нас как на своих врагов, хотя его жена по-прежнему улыбалась. В конце концов он заявил о нас в комендатуру. На следующий день утром к нам пришёл румынский комиссар пока только с целью проверить, живут ли здесь действительно евреи, которых можно пограбить. Родители дали ему кое-что из наших драгоценностей. Кроме того, отец сказал ему, что он парикмахер. Комиссар взял отца собой в комендатуру, где отец работал целый день до позднего вечера. Мы конечно волновались, вернётсся ли наш папа вообще. Он пришёл очень поздно, и даже принёс с собой хлеб и сахар.
В нашем доме на момент оккупации жили ещё две еврейские семьи. Это семья известного в Одессе портного Череховского, который также шил для моей мамы. Он жил с женой и двумя взрослыми дочерьми, которым было за 20. Вторая семья состояла из женщины средних лет, которую звали Анна, и её дочери, которой было лет 10-12. Её муж был музыкантом, он играл в оркестре Одесского Оперного Театра и учил меня играть на скрипке перед войной. Когда началась война, он был призван в армию. Все наши семьи очень дружили и старались во всём помогать друг другу. Нас объединяло ещё и то, что все мы жили в пустующих квартирах. Эти две семьи тоже были изгнаны из своих хороших квартир, на которые позарились их ближайшие соседи.
Такая наша жизнь в оккупированной Одессе продолжалась всего одну неделю. 24-го октября был издан приказ всем проживающим в нашем районе евреям собраться в Театральном переулке. Эта была тихая улица с тыльной стороны Оперного Театра. Там собралось человек 200, это были последние еврейские могикане, которых ещё не затронули массовые репрессии оккупантов. Как я упомянул выше, в центре Одессы до войны проживало не так много еврейских семей. Власти знали, в каких районах жили в основном евреи и производили там аресты и вершили зверства. Мы об этом узнали, когда нас из Театрального переулка пригнали в большую школу на Комсомольской улице. Первую неделю оккупации мы жили в своих норах, ни с кем не общались, кроме наших соседей, и питались продуктами, которые были у нас дома. Когда мы оказались в школе на Комсомольской, где было собрано огромное количество евреев, согнанных туда на регистрацию, мы узнали от них о зверстах оккупантов с первого дня оккупации.
Людей хватали прямо на улицах и некоторых тут же вешали на столбах и деревьях для устрашения населения. Румынские солдаты врывались в квартиры якобы в поисках коммунистов и евреев и избивали прикладами находящихся там людей независимо от возраста. Молодых женщин группами насиловали на месте на глазах окаменевших от ужаса членов семьи, и грабили всё что им приглянулось, в основном драгоценности, часы, золото и деньги. Потом всех выгоняли на улицу и гнали на регистрацию в больницу на Херсонской улице или в школу на Комсомольской. Мы попали в школу, где в переполненных комнатах находились люди по несколько дней без пищи и воды. За любой протест расстреливали на месте. После формальной долгожданной регистрации всех евреев гнали в местную тюрьму, где власти решили создать еврейское гетто. Тюрьма была пустой, так как советские власти вывезли всех преступников в Сибирь и Казахстан. Было бы лучше, если бы вместо преступников вывезли туда какое-то количество евреев.
Когда мы находились в школе, ожидая регистрации, мы узнали о массовом убийстве евреев по дороге в село Большой Дальник. 18-19 октября вышел приказ румынской адмистрации, по которому всем евреям города предписовалось взять ценные вещи, деньги и продукты на 3 дня; ключи от квартир сдать дворнику и прибыть в село Большой Дальник для регистрации и трудоустройства. Некоторые люди шли туда добровольно, чтобы избежать издевательств в городе и в надежде, что в Дальнике они смогут спокойно жить. Некоторые наивные даже считали, что кто раньше туда придёт, сумеет лучше устроиться. Но таких наивных было немного. Мы тоже знали об этом приказе, но решили сидеть в своей норе, пока нас не выгонят.
Большинство людей румынские солдаты и местные полицаи (украинские полицейские, в основном дезертиры из Красной Армии, согласившиеся сотрудничать с нацистами) погнали принудительно. Когда основная колона була уже далеко от города, начался грабёж, забирали ценные вещи, заставляли раздеваться, насиловали молодых женщин и девушек тут же на глазах у людей и гнали всех дальше, пока они не дошли до большого противотанкового рва. Этот ров был выкопан руками жителей города, как последний рубеж обороны Одессы. Город он не защитил, но стал могилой для 10 тысяч евреев. Здесь произошла первая массовая казнь евреев Одессы – часть расстреляли, часть сожгли заживо. Жители окружающих деревень стали свидетелями этой казни.
Следующая массовая акция уничтожения жителей города, в основном евреев, произошла в “дни террора” после взрыва румынской комендатуры в ночь с 22-го на 23-е октября. Это было бывшее здание НКВД на Маразлиевской улице; оно было очень большое, и румыны расположили там свой штаб и комендатуру. В эту ночь оккупанты праздновали свою победу: взятие Одессы и провозглашение её столицей новой румынской провинции Транснистрии между реками Южный Буг и Днестр. Взрыв произвели советские партизаны в ответ на массовые зверства оккуппантов. В результате взрыва погибло 67 человек, включая коменданта города Одессы генерала Глугояну и 20 румынских и немецких офицеров. История этого взрыва была раскрыта только в 1982 году советским генералом А.Ф. Хреновым, который руководил установкой в этом здании радиоуправляемых мин перед уходом советских войск. Мины были приведены в действие по приказу командира Одесского партизанского отряда Молодцова-Бадаева.[1]
Сразу после взрыва утром 23-го октября провокаторы стали распространять по городу слухи о том, что это здание было взорвано евреями в отместку за уничтожение евреев в Дальнике. Румынские солдаты, полицаи, дворники и добровольцы-активисты начали выбрасывать евреев из квартир, при этом инвалидов и лежачих больных убивали с дьявольской жестокостью.
Тысячные колонны евреев прогоняли по улицам города для устрашения населения. Одних из этих колонн загоняли в тюрьму, других гнали в пороховые склады по Люстдорфской дороге в 6-и км от города. Заполнение складов продолжалось и в последующие дни. Таких складов было девять. Последующие три дня были названы днями террора из-за огромного количества уничтоженных людей. К полудню 23-го октября 5 тысяч гражданских лиц, отобранных при регистрации и содержащихся как заложники, были зверски уничтожены. Большинство из них были евреи. В тот же день из тюрьмы 19 тысяч евреев погнали в порт, где они были расстреляны в сквере, огороженным дощатым забором. Потом их тела были облиты бензином и сожжены. Людей, совершено ничего не знавших о взрыве, хватали на улицах, базарах и пригородах, и тут же расстреливали на месте возле стен домов или заборов. В бывшей здравнице Одессы на Большом Фонтане было расстреляно около ста мужчин, на базаре Слободки повесили 200 евреев, на Молдаванке, Ближних и Дальних Мельницах было расстреляно ещё 250 евреев. Самое страшное зрелище представлял Александровский Проспект, где оккупанты на всех деревьях повесили около 400 евреев.
Оккупанты хотели уничтожить как можно больше евреев, но не могли это сделать сразу. Поэтому в дни террора они перегоняли колоннами евреев из Одессы в село Дальник, где было собрано 40 тысяч человек. Многие были уничтожены уже по дороге в Дальник в упомянутом противотанковом рву. Чтобы ускорить уничтожение людей, их связывали в группы по 40-50 человек, бросали в ров, и потом расстреливали. В Дальнике оккупанты освоили новую технологию уничтожения. В бараках сначала тщательно забивали все проёмы, потом их поливали горючим топливом и сжигали вместе с людьми. Один барак, где находились только мужчины, дополнительно ещё обстреливали из пулемётов, чтобы не допустить побега. Всего в четырёх бараках в Дальнике погибло не менее пяти тысяч человек.
Оккупанты, стремясь уничтожить как можно больше евреев, решили также уничтожить 9 бывших артиллерийских складов на Люстдорфской дороге, куда были согнаны около 30 тысяч евреев. Они проделали отверстия в стенах, установили в них пулемёты и расстреливали находящихся там людей при закрытых дверях. Склад, где находились мужчины, обстреливался даже из артиллерийского орудия. Тех, кому удалось выбраться наружу через окна и отверстия в крыше, расстреливали или забрасывали гранатами. Потом все склады были облиты газолином, который качали насосами из привезенных бочек, и подожжены. Склады горели потом ещё несколько дней. Это кульминационное массовое уничтожение евреев произошло 24-го и 25-го октября по приказу и под наблюдением румынских полковников Н. Делеану и Д. Николеску. Немецкие солдаты также принимали активное участие в этом жесточайшем уничтожении евреев.
В Одессе оставалось на момент оккупации 100 тысяч евреев, и к ним добавилось ещё около 100 тысяч бессарабских и буковинских евреев, которые бежали с оккупированных румынами территорий и спасаясь от их жесточайших преследований. По приказу румынского диктатора Иона Антонеску все бессарабские и буковинские евреи должны были быть уничтожены. Они все бежали в сторону Одессы, так как по заверению советского командования, Одесса никогда не должна была быть отдана врагу. Большая часть бессарабских и буковинских евреев действительно погибла в Одессе в дни террора. 25-го октября бессарабским евреям, которые находились в тюрьме, было сказано, что они возвращаются в Бессарабию и им ничего не надо брать с собой, так как они едут домой. Когда колонна, в которой было около 10 тысяч человек, оказалась за воротами тюрьмы, они с ужасом увидели, что их гонят не в сторону вокзала, а в противоположную сторону по Люстдорфской дороге. Все они погибли в бывших артиллерийских складах.
Всего в Одессе в дни террора, как следует из официальных источников [1], погибло более 80 тысяч евреев. Вот эта печальная арифметика: в первый день террора 23-го октября были расстреляны 5 тысяч упомянутых заложников, 19 тысяч евреев в портовом сквере, тысячи евреев, схваченных на улицах и базарах, были убиты или повешены. В последующие дни террора было уничтожено 5 тысяч евреев в 4-х бараках Дальника и около 30 тысяч в 9-ти бывших артиллерийских складах. Кроме того, 40 тысяч евреев было угнано в Богдановку и уничтожено в конце декабря 1941 года. Последнее массовое уничтожение 1000 евреев в Одессе было 15-го ноября на Стрельбищенском поле.
После всех массовых уничтожений в Одессе оставалось 60-70 тысяч евреев, для которых власти хотели устроить гетто. Вначале они хотели устроить гетто в удалённых районах города: на Слободке или на Молдаванке. Власти даже начали огораживать колючей проволокой одну зону на Молдаванке, охватывающую улицы Малороссийскую, Среднюю, Степовую и бывший толчок. Предполагалось, что евреи будут работать в гетто и вне его, носить на груди шестиконечную звезду и на ночь возвращаться в гетто. Евреи себя успокаивали, что, хотя их права будут ограничены, но жизнь им будет сохранена. Но местные жители запротестовали. Потом они предложили жителям Слободки переехать в пустующие квартиры уничтоженных евреев в центре Одессы. Но жители Слободки никуда не хотели уходить из своих домов. Тогда власти решили сделать гетто в бывшей тюрьме. Конечно, тюрьма не могла рассматриваться как гетто. Гетто по определению – изолированный густонаселённый учсток города, где проживает этническое или расовое население. Такие еврейские гетто существовали на протяжении длительных периодов времени в Праге, Венеции и других больших городах. Первое еврейское гетто в бывшей Одесской тюрьме не было даже похоже на создаваемые нацистами еврейские гетто на оккупированных территориях, как это было, например, в Будапеште или Варшаве. Но в Одессе первое еврейское гетто было создано именно в бывшей тюрьме. Также продолжалась высылка евреев из Одессы в свиносовхоз в селе Богдановка Доманёвского района. Туда в основном попали бессарабские евреи и евреи, пригнанные из Дальника. В Богдановке к середине декабря румынские власти собрали около 60 тысяч евреев и продолжали пригонять новые партии. Потом туда прибыли немцы, которые вместе с румынами и украинскими полицаями производили массовые расстрелы, начиная с 22 декабря 1941 года. Всего в Богдановке погибло 80 тысяч евреев.
Глава 4.
Тюрьма – наше первое гетто
После двух дней томительного ожидания в ужасных условиях формальной регистрации в школе на Комсомольской улице нас в числе многих других евреев пригнали в бывшую Одесскую тюрьму. Это было 26-го октября, сразу после дней террора. Вместе с нами были также упомянутые семьи наших соседей. Тюрьма была почти пустой после массовых уничтожений евреев. Но были и люди, которые здесь находились с первого дня оккупации 17-го октября и чудом пережили дни террора. Были здесь и такие, которых пригнали в дни террора. Они рассказывали, что, когда их гнали в тюрьму, они видели большую колонну людей, которых гнали из тюрьмы и даже хотели к ним присоединиться. Потом они узнали, что эту колонну гнали в порт, где в портовом сквере их всех расстреляли и трупы сожгли. Люди, которые пережили эти дни, в основном использовались для захоронения трупов. В числе этих людей был Иосиф Каплер, который описал в своих воспоминаниях, как они хоронили останки людей, сожжённых в девяти бывших артиллерийских пороховых складах[2].
“Нас повели во второй дворик тюрьмы. Здесь ждали два отряда: один отряд эсэсовцев с пулемётом и автоматами, второй отряд – румынские солдаты. Они приказали разобрать стоящие тут же заступы и записали каждого. Выстроились и пошли за ворота тюрьмы. На улице нас окружил отряд численностью больший, чем нас было. А было нас 121 человек. Пулемёт следовал за нами.
Шли, как приказали, чётким шагом с лопатами на плечах. Шли понуро. Многие старики молились. Шли по дороге к пороховым складам. На тротуарах валялись трупы. Останавливались, копали ямы, бросали туда убитых, закапывали и шли дальше. Трупы были ограблены, лежали в одном белье, без обуви. Раны на голове, кровь на белье. У некоторых череп и лицо размозжены.
Пришли к артиллерийским складам. Вошли за колючую проволоку. От корпусов остались лишь прокопченные стены, потолков и дверей уже не было. Возле зданий валялись куски человеческих тел, трупы без голов, без ног, без рук. Одежда на них частично сгорела. Из помещений складов – удушливый дым с одуряющей вонью обуглившихся человеческих тел.
Между двумя корпусами нас остановили. Мы стояли, не двигаясь. Со всех сторон эсэсы и румыны с пулемётами. Мы ждали приказа рыть себе яму.
Немецкий офицер на ломанном украинском языке отдал приказ: “Перенесите разбросанные тела в одну яму. Накопайте земли и засыпьте трупы, находящиеся в складах, но так, чтобы их видно не было“.
Вблизи валялись обломки досок. Из них сооружали носилки. Куски тел и трупы переносили к яме, заполненной водой. Здесь трупы збрасывали в воду. Яма была вместительной, но уже через два часа она была переполнена, пришлось рыть новую. Вот и новая переполнена. Приказали ямы засыпать землёй, а остаток трупов перенести в склады и засыпать.
Дали пятиминутный перерыв. Заметил золотое кольцо, документы и деньги. Поднял кольцо и паспорт. Паспорт оказался бессарабским. Недалеко другой паспорт – тоже бессарабский... Все документы бессарабские...Здесь погибли бессарабцы, обрадовавшиеся, что едут домой и целовавшие солдат-палачей. Женщины, дети, старики! Детские и женские искалеченные руки, ножки, головы мы хоронили! Грудные дети, двухлетние – в чём они виновны?..
Переноска трупов закончена. Теперь переброска земли. Слой должен быть в четверть аршина (около 20 см). Земли не хватало. Работа шла в девяти складах. Все девять забиты трупами. По моим расчётам и по мнению работавших со мной товарищей в артиллерийских складах погибло свыше 30 тысяч человек...Солнце уже заходило, когда мы закончили эту работу. Приказали собрать лопаты и построиться. Офицеры пересчитали нас. Все налицо. Ждём, что прикажут рыть новую яму, но уже для нас самих...”
Потом их предупредили, сказать всем, что работали на разборке баррикад. Если хоть один расскажет правду, будут расстреляны все. В эту ночь уничтожили почти всех кто работал на артиллерийских складах. Иосиф Каплер спасся, чтобы потом рассказать эту чудовищную правду.
В тюрьме нас разместили в большой камере вместе с нашими соседями и другими семьями; всего в камере было человек 50. По мере того, как людей после регистрации перегоняли в тюрьму, она снова стала переполненной. Люди не могли лежать и даже спали в сидячем положении. Все стремились занять лучшие места возле стен, чтобы другие не перешагивали через них. Но даже в этих ужасных условиях люди не теряли своё человеческое достоинство, отдавая лучшие места возле стен женщинам с детьми, молодым женщинам и взрослым девушкам, чтобы защитить их от пьяных румынских солдат и украинских полицаев. Каждую ночь они врывались в камеры с большими фонарями в поиске молодых женщин и девушек среди вновь прибывших. Когда они хватали свою жертву, эта женщина обычно обратно не возвращалась. Те, которые возвращались, были в таком истерзанном состоянии, что теряли рассудок и всё время только плакали. Поэтому родители, братья и все родственники старались укрыть своих молодых женщин, закрывая их вещами или измазывая их лица и одежду грязью. Иногда удавалось откупиться от этих ублюдков ценными вещами.
В первую нашу ночь в тюрьме семья Череховских не была готова укрыть любым способом своих дочерей, так как в нашей камере были все вновь прибывшие и некому было предупредить Череховских. Среди ночи румынские солдаты ворвались в нашу камеру и увидели дочерей Череховских. Все взрослые пытались как-то их заслонить, но было поздно. Румыны схватили девушек. Девушки и их родители так отчаянно кричали, что солдаты стали стрелять в воздух. Один из солдат направил револьвер одной рукой на Череховских, а другой стал демонстативно рвать одежду на одной из девушек. Она стала кричать: “Мама, помоги мне”. Никто уже не мог им помочь. Солдаты забрали девушек и с гоготаньем обещали скоро привести их обратно. Мы больше никогда не видели этих девушек. Люди говорили, что несчасных жертв насиловали много солдат пока их жертвы не умирали.
Мы находились в тюрьме до середины ноября. Был приказ об освождении евреев из тюрьмы от 3-го ноября, но нас освобождали партиями. Мы в тюрьме отпраздновали третий год рождения нашему самому младшему, Владику, 31-го октября 1941-го года. Отец написал на стене камеры: “Здесь сидел трёхлетний заключённый”.
В тюрьме люди жили в ужасных антисанитарных условиях, почти без пищи и воды. В тюрьме, куда были согнаны десятки тысяч евреев, было всего два туалета, и те не работали, так как не было воды. Поэтому оправлялись где могли под страхом смертной казни. Начальство требовало оправляться только в туалетах, где женщины и мужчины сидели вперемежку. Вонь стояла по всей тюрьме. Страдали прежде всего из-за отсутствия воды, так как краны не работали. В первые дни добывали воду со дна почти пустого колодца: вымачивали тряпки на дне колодца и потом отжимали эту мутную воду в свои посудины. В тюрьме начались инфекционные болезни. Люди умирали от болезней, голода и жажды; в основном пожилые и дети. Администрация наладила работу одного крана, из которого струилась вода. К этому крану стояла колоссальная очередь с различными ёмкостями: чайники, кастрюли, кружки. Использовались даже каски красноармейцев, которые находили на тюремной свалке. Эту воду использовали для питья и даже для приготовления пищи. У нас был чайник, взятый из дому, в котором мама варила какой-то пустой суп и даже каши из оставшихся продуктов.
Когда наша семья садилась есть, вокруг нас собиралось много голодных детей, которые просили что-нибудь поесть. Было ужасно смотреть на этих голодных детей, но мама должна была прокормить своих троих детей и шестерых взрослых. Ели один раз в день. Мама старалась очень экономно расходовать продукты, но всё равно они кончились. Тут по тюрьме пошёл слух, что женщин за взятку стали выпускать за продуктами. Мама одала своё обручальное кольцо за такой пропуск. Вся румынская охрана была охоча на подкупы, и солдаты внимательно осматривали всех прибывающих женщин, заставляя их отдавать кольца, серьги и другие украшения. Если женщина не могла снять кольцо или серьги, ей отрубывали палец или отрезали кусок уха. Появились в тюрьме специалисты по снятию колец с помощью мыла и иголок.
Мы очень были рады, когда маме удалось получить пропуск на выход из тюрьмы за продуктами, так как мы уже сутки ничего не ели. Когда мама подошла к нашему дому, тройка, в которую входили наши соседи Рыбкин, Липинский и дворник Стоянов (болгарин) не пустили её в дом. Маме пришлось идти в комендатуру, где ей выдали разрешение, чтобы войти в свою квартиру на короткое время. Она взяла из квартиры некоторые вещи, которые смогла обменять на рынке на продукты, и вернулась обратно в нашу квартиру, где сварила целое ведро супа. Со всеми продуктами она направилась в тюрьму. По дороге увидела, как румынские солдаты отбирают у людей еду, которую они несли в тюрьму. Мама сообразила попросить извозчика отвезти её в тюрьму. Тот очень удивился и переспросил два раза, куда ему надо ехать. Мама объяснила, что в тюрьме у неё трое детей, которым она несёт еду. Таким образом она благополучно добралась до нас с едой, на которую мы с жадностью набросились. Этой еды нам хватило почти на неделю. Потом мы опять голодали. Мама искала новую возможность выйти из тюрьмы. Обручальных колец больше не было, и она присоединилась к другой женщине, у которой была очень большая семья и ей разрешили взять кого-то в помощь. Сначала они должны были зайти в квартиру этой женщины. В её квартире жили уже другие люди, которые присвоили всё её имущество. Когда она пыталась взять что-то из своих вещей, эти люди позвали румынских солдат. Создавалась очень опасная ситуация, так как евреев румыны продолжали убивать без всякого повода, а тут был повод, так как эта женщина пыталась забрать свои же вещи. Но эти негодяи объяснили солдатам всё наоборот. Чтобы разрядить обстановку, мама схватила стоящую на столе вазу с сахаром и стала угощать румынских солдат. Когда она дошла до последнего, то вручила ему всю вазу, а сама бросилась бежать. Она боялась, что солдаты будут гнаться за ней. Так она добежала до нашей квартиры, чуть живая. Мама опять собрала вещи, которые обменяла на продукты, и с этим ценным грузом вечером уже была в тюрьме.
После этого дня у мамы больше не было возможности выйти из тюрьмы. Наша семья стала голодать, как другие семьи. Но в это время, согласно приказу властей, евреев стали партиями выпускать из тюрьмы. Власти боялись распространения эпидемических болезней из-за ужасных антисанитарных условий. По этому приказу большинство евреев освобождались из тюрьмы, кроме молодых мужчин, до 50 лет, молодых женщин без детей и девушек. Дети давали право на выход из тюрьмы, и люди комбинировали с детьми. Молодых мужчин не выпускали из тюрьмы, так как их использовали для тяжёлых и опасных работ, как очистка лётного поля от мин. Мужчин заставляли идти на эти работы до полного изнеможения, а потом пристреливали. Не лучшая доля была у молодых женщин – их оставляли в тюрьме на потеху румынским солдатам. Две дочери Череховских, наших соседей, тоже остались в тюрьме. Родители просили разрешения с ними повидаться, на что солдаты с хихиканием сказали, что их дочерям очень хорошо в тюрьме. Молодые женщины и мужчины так никогда из тюрьмы освобождены не были.
Моему отцу в это время было 45 лет, и мы все волновались, что его могут не выпустить. Всё время ходили слухи о том, что молодых мужчин не будут выпускать из тюрьмы. Поэтому отец, пока мы там были, ни разу не брился и выглядел, как старый человек. В день нашего освождения мама пошла на такую хитрость. Она посадила в большую коляску всех нас троих детей (мне было в это время 7 лет, моему братику Толе 4, а Владику только исполнилось 3), и с этой коляской моего отца выпустили из тюрьмы. Мама в это время была молодой женщиной (ей было только 29 лет), но она, так же, как её сёстры, оделись так, что, смешавшись с группой пожилых женщин, вышла из тюрьмы. Вся наша семья из 9 человек благополучно вернулась в нашу временную квартиру. У нас не было проблем с нашей дворовой “тройкой” – нас впустили в квартиру. Но у других были большие проблемы, так как их квартиры заняли бывшие соседи. После тюрьмы люди продолжали помогать друг другу, жили по несколько семей вместе, поддерживали друг друга в горе и голоде.
Мы находились в своей квартире до 10-го января 1942-го года. В этот период наша храбрая мама выходила из квартиры на рынок, чтобы обменять некоторые вещи на продукты. Евреям не разрешалось выходить из их домов. Мы находились как бы на домашнем аресте. Каждая такая вылазка мамы за продуктами могла стоить ей жизни. Но у нас была большая семья: наши родители, нас трое братьев, наша бабушка со стороны мамы и троемаминых сестёр. Всем, слава богу, удалось благополучно выйти из тюрьмы. Но чтобы прокормить такую семью, даже при одноразовом питании в день, к чему мы уже привыкли, нужны были продукты. Какие-то продукты были у нас дома: соль, сахар, мука, крупы. Когда Советская Армия отступала, магазины продавали весь свой запас. Но этого было недостаточно, и только наша смелая мама совершала свои рискованные вылазки за продуктами. Мы ещё как-то помагали нашим соседям: Ане с её дочерью и старикам Череховским, как мы их называли в нашей семье.
Кроме продуктов, было много других бытовых забот: где достать воду, дрова и многое другое. Эти вопросы мы уже решали сообща. Я рыскал по пустующим квартирам и подбирал оттуда всё, что могло гореть в печке.
Мы знали, что это относительно спокойное время после тюрьмы должно кончиться новыми гонениями на евреев, так как власти выполняли поставленную Гитлером и Антонеску задачу об уничтожении еврейского народа. Сразу уничтожить оставшееся после всех зверских убийств еврейское население города они не могли, так как в Одессе оставалось ещё около 70 тысяч евреев. Конечно, это послетюремное время было тоже далеко неспокойным для евреев. Евреи не могли выходить на улицу без жёлтой шестиконечной звезды на груди и обязаны были ходить только по мостовой. Каждый солдат и местный ублюдок могли делать с евреем на улице всё что угодно. Кроме того солдаты и местные тёмные людишки, бывшие уголовники, с нацепленными повязками со свастикой врывались в еврейские квартиры, открыто грабили, а то и убивали беззащитных людей.
В нашем доме всё было относительно благополучно. Но мы ждали перемен к худшему.
В этот послетюремный период относительного спокойствия для евреев Одессы где-то совсем рядом, в Дальнике, на марше смерти от Дальника до Богдановки, и потом в самой Богдановке гибли тысячи людей. В этот же период в Одессе был создан еврейский комитет. По воспоминаниям Иосифа Каплера [2], который был членом еврейского комитета, комитет возглавлял некто Подкаминский. Комитет помогал еврейским семьям, которые после тюрьмы лишились своих квартир и не имели крыши над головой, помогал людям едой, оказывал медицинскую помощь всем евреям, кто в ней остро нуждался. Комитет также составил списки евреев, оставшихся в Одессе после их возвращения из тюрьмы. Комитет подсчитал, что к концу декабря 1941 года около 70 000 евреев осталось в Одессе. Наряду с евреями, которые были освобождены из тюрьмы, было небольшое количество евреев, которым удалось сбежать из Богдановки и вернуться в Одессу. Они рассказывали про ужасы, которые творились в Богдановке. Комитет помогал им с жильем и едой в Одессе.
Иосиф Каплер пересказал историю одной женщины из Богдановки, которая пришла в еврейский комитет в конце декабря 1941 года. Она рассказала, что была среди тех 40 000 евреев, которых были изгнаны из Одессы в Дальник по приказу румынских властей, и которых потом дальше гнали в Богдановку. К концу декабря 1941 года около 80 000 евреев были в Богдановке, не только из Одессы, но из Бессарабии, Буковины и даже из Польши. Колонна, в которой была эта женщина, худела каждый день, потому что пожилые люди и маленькие дети не могли преодолеть этот двухнедельный "марш смерти". Когда ребенок или пожилой человек отставал или падал, полицаи их сразу убивали. Только молодые здоровые люди могли выжить на этом марше. Полицаи не разрешали местным жителям давать еду или одежду евреям, и многие из них умерли от голода и холода. Наконец, когда колонна достигла деревни Богдановка, тех, кто пережил марш, поселили в свинарниках. Работу им не давали, еду не допускали; они питались тем, что принесли в котомках из Одессы. Они очистили свинарники от снега и свиного помёта и спали на земле, тесно прижавшись друг к другу. Отдельным смельчакам под страхом смерти удавалось пробраться в село и обменять одежду на хлеб и молоко. Они оставались в этих свинарниках в течение многих дней, и каждый день люди умирали от голода, холода и болезней. Но худшее началось 22 декабря 1941 года, когда команда СС прибыла в Богдановку. Вместе с румынскими солдатами и полицаями, эта команда СС каждый день выводила одну-две тысячи человек к Бугу, к оврагам, где их расстреливали. Эту женщину с большой группой других евреев привели 23 декабря 1941 года к оврагам. Возле оврагов она увидела несколько молодых еврейских мужчин, стоявших рядом с открытыми бочками. Немцы приказали этим мужчинам раздеть их группу, оставив всех только в нижнем белье в сильный мороз. Мужчины, которые их раздевали, вынимали из одежды ценности и бросали в одну бочку серебро, в другую золото и золотые вещи. Одежду также сортировали и складывали в отдельные кучи. Потом им приказали стать лицом к ямам, и расстреливали в спину. Эта женщина упала в обморок до выстрела, и это спасло ей жизнь. Ночью она выползла из оврага и пришла в деревню в одной рубахе. Один крестьянин перевязал ей раны, дал ей одежду, еду и показал дорогу на Одессу. Она с трудом пришла в Одессу, её квартира была занята, а вещи растащены. Она пришла в еврейский комитет и рассказала свою историю Иосифу Каплеру. Он помог устроить её в одну семью.
Примечания:
[1] История Холокоста в Одесском регионе. Сборник статей и документов. Составитель М. Рашковецкий (Еврейский общинный центр "Мигдаль"). Студия "Негоциант", Одесса, 2006
[2] Каплер И.А. Пути смерти (Записки узника гетто): www.nasledie-rus.ru, Москва, 2005
Напечатано: в журнале "Заметки по еврейской истории" № 4(191) апрель 2016
Адрес оригинальной публикации: http://www.berkovich-zametki.com/2016/Zametki/Nomer4/Vergilis1.php
