* * *
Как это было? – в одиночестве, в беде,
С бездомицею свыкшись многозначной,
Тогда я жил, – и горя запах злачный
Меня преследовал, где б ни был я, везде,
Шёл по пятам за мной, в глуши подстерегал,
Похмельным ужасом сквозил вдоль новостроек
И по трущобам, не на шутку стоек,
Меня врасплох в потёмках настигал.
Жильё бетонное, халупа на паях, –
Не всё равно ли? – есть ночлег – и ладно,
Хотя бы на пол мне, – а жизнь и так нескладна,
Да что с того, когда в родных краях
Уже не тать гуляет, но распад,
А я участвовать в безумстве не желаю
И душу в хаосе упрямо сберегаю,
И правды – нет, за годом год, подряд.
Бровастым чудищем, туземцем в орденах,
Родоначальником трибунного мычанья,
Указан путь к терпенью и молчанью
Тем, кто, как водится, не в лаврах, не в чинах,
А так себе, кто именуется – народ,
Кто позабыть успел свои прослойки, классы, –
И что за дело всем до голоса из массы,
Когда за горло жизнь сама берёт!
Сейчас таить нам ничего нельзя, пойми,
О лихолетье гибельном, – и всё же
Никак не слезть его змеиной дряблой коже
Буквально с каждого, – пойду-ка я с людьми,
Прислушаюсь внимательно, – э, нет! –
Душа – не присказка в застолье, не отписка
В бредовых планах, – сотканный из риска,
Из покаянья, – брезжит зоркий свет.
* * *
Глубокий тон, высокий лад, –
Неподражаемо звучанье
Как бы защитного молчанья,
В котором чувства говорят.
Непоправимо тяжелы
Для состояния такого
Некстати брошенное слово,
Вкрапленья лести иль хулы.
Его не выразишь ничем,
Как только зрячими глазами,
И потому не знаем сами –
На миг оно иль насовсем.
В нём нашей крови крепнет связь
С неузнаваемо-знакомым
Каким-то берегом искомым,
Где речь, быть может, родилась.
* * *
…Цикада
Хмельней стрекочет, не о своей глася
Блаженной доле, но вдохновенная
От бога песен.
Алкей. К Аполлону.
Блаженнее долю другой воспоёт –
И ты объяснить захотела:
Бессонные ночи – от Божьих щедрот,
А нежность – от певчего тела.
Ступенчатым стрёкотом бейся в груди,
Крои искромётное диво,
Разматывай пряжу – и в небо иди
По нити, протянутой криво.
Нельзя оглянуться, упасть в темноту –
Не то прозеваешь мгновенье,
Когда по наитью поймёшь высоту –
А там поведёт вдохновенье.
Но что это? – рядом, где сад распахнул,
Как шторы, шуршащие кроны,
Почудилось: кто-то, отчаясь, вздохнул –
И горло разбухло от стона.
Не ты ль загрустила, пичуга моя,
Нахохленно клюв запрокинув,
Билет несчастливый – залог забытья –
Из торбы гадальщика вынув?
И что же расскажет зрачок твой живой,
Когда этот смысл постигаешь –
И, ветру кивая шальной головой,
Крыла для рывка напрягаешь?
Пусть рвётся непрочная связь меж людьми –
И нет от трагедий пощады,
И я за сближение лёг бы костьми,
Но петь в одиночестве – надо.
И мечется птица, разлад ощутив
Душой голубиной своею,
И плачет, желанья к звездам устремив,
Хмельная цикада Алкея.
* * *
И тёмная вода на жёлтом тяжела –
И выносить её нет мочи,
И этот дом чужой, и во главе угла –
Бездонный взгляд бессонной ночи, –
Когда бы не было так много за окном
Листвы опавшей позабыто,
При свете страждущем – вечернем иль дневном –
Мы были б розами увиты.
И вот теперь, в гостях, где шагу не ступить
И голос не возвысить стойкий,
В звездах открытый путь хочу не уступить
Ни тени, наклонившейся над койкой,
Ни этой обжигающей строке,
Что очи мне слепит, изнемогая, –
Здесь ныне я, но мысли – вдалеке,
Там жизнь мерещится другая.
Там грустный забавляется пастух
Бузинной дудочкой резною –
И там, лишь там витает Божий Дух
По рытвинам, по травам и по зною, –
Отталкиваясь в танце от земли,
Там пляшет та, кто рождена под знаком Девы –
И след ступни её, оставшийся в пыли,
Разбудит в памяти полынные напевы.
И капли крови, выступившей вдруг,
Достаточно, чтоб чашу переполнить –
И ужас нищенства, гнездящийся вокруг,
Подобно прорицателю, запомнить, –
Недаром был багров медвяный неба край
И даль незваная туманна –
И нависал опять глухой вороний грай
Над головою Иоанна.
* * *
Кто труды твои днесь разрешит
Показать только верным и близким?
Всё, что с натиском свет совершит,
Будет связано всё-таки с риском.
Он не хочет, чтоб ты разгадал
Это слишком наивное рвенье,
Словно гул, заполняющий зал,
Услыхал бы весны дерзновенье.
Слишком рано ещё – и тепла
Полновесного вряд ли дождёмся,
Прислоняясь к перемычке стекла,
Где весёлому солнцу смеёмся.
В сердцевине ищи февраля
Этот сдвиг, этот знак поворота
К той поре, где уйдёт, не юля,
Холодов запоздалая нота.
Партитуру округи открой,
Что ещё не пылится в забвенье,
Призови же своею игрой,
Словно вести, с небес дуновенье.
Сын гармонии, музыки брат,
Стань с годами внимательней, что ли, –
Нет, отзывчивей стань во сто крат
К назревающей с волею боли.
* * *
Сигаретка в руке – да у печки сиди,
Да уставшее сердце – звездою в груди,
Не упавшее в августе чудом
Там, где полон созвездий ночной небосвод
И недолгие горы касаются вод
Между Богом и людом.
О, зажги же мне свет над бедою моей,
Где измаялись очи под сенью ветвей,
Так легко расстающихся ныне
С неповинной листвою и взглядом в тени, –
И уходят от нас ненаглядные дни,
Как избыток гордыни.
И обитель моя над кругами зеркал
Возвышается здесь, где наитья искал, –
И кому же повем,
Что бессонница плещет лучами в лицо
И меж нами уже замыкает кольцо
Млечный Путь хризантем.
* * *
Размышляя о слове своём,
Поднимаем усталые взоры мы –
И глядим за оконный проём,
В наслоенья за шторами
Пестроты, а потом – желтизны,
А потом – оголённости,
Что кругом, как нарочно, видны
При любой отдалённости.
Там холмов и хребтов на ветру
Виноватая складчина,
Там беспечность вступает в игру,
Да и всякая всячина,
С неизбежностью воли морской
И степной безымянностью,
Чтобы вдруг завершилось тоской
То, что кажется странностью.
Сторониться ли нынче хандры
Или сызнова броситься
В эту мглу, что слепа до поры? –
Только с каждого спросится,
Если выбор щедрот неширок
И сильны убеждения
В том, что нет у незримых дорог
Полосы отчуждения.
* * *
Переплетаясь и пыля,
Дороги длились и тянулись
Туда, где к тайне прикоснулись
И притомились, не юля.
Сковав тоски водораздел
Наитий цепью и тропинок,
Плениться сетью паутинок
Удел опять не захотел.
На грани крова и добра,
На кромке радости и вести
Стоять, как все, придётся ль вместе? –
И, словом, нам уже пора!
Среди раздвинутых столов
Осталось ухарем шатнуться,
Лицом к событью обернуться,
Метнуться тенью меж стволов.
Несносен в жанре шутовском,
Надрыв бравады был случайным,
Покуда жестам чрезвычайным
В загоне тесно городском.
Всё это скажешь мне потом
С опаской, может быть, поспешной, –
И спрятан в песне безутешной
Твой вздох о веке золотом.
* * *
Снег ли, дождь ли город навещают,
В проводах ли ветру заплутать –
В неизбежном листья обитают,
Да и как листве не облетать!
Целый день с утра и до заката,
Истомив обильней и полней,
То над парком зыблются покато,
А не то в раздумиях видней.
Может, нам с летящими сродниться,
С чужедальней сжиться стороной?
Но она с тоскою не сравнится,
Не вернётся раннею весной.
Пусть молва умолкнет за стеною –
Есть в мечтанье странная приязнь –
По домам якшаясь с тишиною,
Приютит идущего на казнь.
По ночам, в боязни затеряться,
Постучись в оконце на краю –
И тебе помогут разобраться
Даже в том, что в памяти храню.
А зима, замешкав мимоходом,
Навестит живущих под луной,
Звёздный шлях к элегиям и одам
Застилая снежной пеленой.
Неужели счастье отвернулось?
Нет! оно расправило крыла –
Ты ни разу мне не улыбнулась,
Потому что осень отцвела,
Потому что ясными глазами
Увидали нечто за огнём –
И в слезах даруемое пламя
Осознаем сами и вернём.
* * *
Эти выплески сгустками крови
Стали вдруг – пусть вам это не внове,
Пусть ухмылки у вас наготове
И скептически стиснуты рты –
Не достаточно, видно, панове,
Было дней, чтобы клясться в любови,
И теперь поднимаете брови,
Распознав изумленья черты.
И поэтому может случиться,
Что ещё захотите учиться
Незапамятным светом лучиться,
На досуге стихи сочинять
О таком, что давно мне известно,
Что листвою шумит повсеместно, –
И вдобавок скажу, если честно, –
Не сумеете душу понять.
Пусть, раскинув стволы над оградой,
Будет сад мне земною отрадой,
Будут годы сплошною шарадой,
Чью разгадку попробуй и ты
Отыскать, если это возможно,
Если сердце забьётся тревожно,
Если всё, что я пел – непреложно
В осознанье своей правоты.
* * *
Воспоминание томит меня опять,
Иглою в поры проникает,
Хребта касается, – и сколько можно спать? –
Душа к покою привыкает,
К жемчужной свежести, рассветной, дождевой,
А всё же вроде бы – что делать! – не на месте,
Не там, где следует, – и ветер гулевой
Ко мне врывается – и спутывает вести,
С разгону вяжет влажные узлы
Событий давешних, запутывает нити,
Сквозит по комнате – и в тёмные углы
С избытком придури и прыти
Разрозненные клочья прежних дней
От глаз подальше судорожно прячет,
И как понять, кому они нужней,
И что же всё же это значит? –
И вот, юродствуя, уходит от меня, –
И утро смотрится порукой круговою,
Тая видения и в отсветах огня
Венец признания подняв над головою, –
И что-то вроде бы струится за окном –
Не то растраченные попусту мгновенья,
Не то мерцание в тумане слюдяном
Полузабытого забвенья,
Не то вода проточная с горы,
Ещё лепечущая что-то о вершине,
Уже несущая ненужные дары, –
И нет минувшего в помине,
И нет возможности вернуться мне туда,
Где жил я в сумраке бездомном,
Покуда разные сменялись города
В чередовании огромном,
Безумном, обморочном, призрачном, хмельном,
Неудержимом и желанном,
Чтоб ныне думать мне в пристанище земном
О чём-то горестном и странном.
* * *
Страны разрушенной смятенные сыны,
Зачем вы стонете ночами,
Томимы призраками смутными войны,
С недогоревшими свечами
Уже входящие в немыслимый провал,
В такую бездну роковую,
Где чудом выживший, по счастью, не бывал, –
А ныне, в пору грозовую,
Она заманивает вас к себе, зовёт
Нутром распахнутым, предвестием обманным
Приюта странного, где спящий проплывёт
В челне отринутом по заводям туманным –
И нет ни встреч ему, ни редких огоньков,
Ни плеска лёгкого под вёслами тугими
Волны, направившейся к берегу, – таков
Сей путь, где вряд ли спросят имя,
Окликнут нехотя, устало приведут
К давно желанному ночлегу,
К теплу неловкому, – кого, скажите, ждут
Там, где раздолье только снегу,
Где только холоду бродить не привыкать
Да пустоту ловить рыбацкой рваной сетью,
Где на руинах лиху потакать
Негоже уходящему столетью?
* * *
Взглянуть успел и молча побрести
Куда-то к воинству густому
Листвы расплёснутой, – и некому нести
Свою постылую истому,
Сродни усталости, а может, и тоске,
По крайней мере – пребыванью
В краю, где звук уже висит на волоске, –
И нету, кажется, пристойного названья
Ни чувству этому, что тычется в туман
С неумолимостью слепою
Луча, выхватывая щебень да саман
Меж глиной сизою и порослью скупою,
Ни слову этому, что пробует привстать
И заглянуть в нутро глухое
Немого утра, коему под стать
Лишь обещание сухое
Каких-то дремлющих пока что перемен
В трясине тлена и обмана,
В пучине хаоса, – но что, скажи, взамен? –
Труха табачная, что разом из кармана
На камни вытряхнул я? стынущий чаёк?
Щепотка тающая соли?
Разруха рыхлая, свой каверзный паёк
От всех таящая? встающий поневоле
Вопрос растерянный: откуда? – и ответ:
Оттуда, где закончилась малина, –
И лето сгинуло, и рая больше нет,
Хоть серебрится дикая маслина
И хорохорится остывшая вода,
Неведомое празднуя везенье, –
Иду насупившись – наверное, туда,
Где есть участие – а может, и спасенье.
* * *
Птахой единственной в небе пустом,
Чтобы вон там, впереди, за мостом,
С грустью смотреть на вздыхающих –
Ах, по кому же? – прохожих чудных,
Юность мелькнула – ну что ей до них,
Воздух горстями хватающих!
Нить расставанья тиха и легка –
Держит её золотая рука
Вечером, сызнова тающим, –
Чтоб не рвалась беспокойная связь,
Лица, в которые кротость вплелась,
Обращены к улетающим.
«Здравствуй!» – «Ну, здравствуй!» – Пощады не жди,
Меж берегами черту проведи,
Выйди навстречу грядущему, –
Нет никого, кто бы понял, пойми,
Как нелегко мне теперь меж людьми
Скрытничать, отклика ждущему.
Некуда спрятаться – весь на виду –
Так вот, небось, и в легенду войду,
В перечень, вами же созданный,
Тех, кто для речи был к жертвам готов, –
Ах, на земле ещё вдосталь цветов
С памятью, песням не розданной!
* * *
Куда заглянули вы нынче, слова? –
Не в те ли бездонные воды,
Откуда вы черпали ваши права
По первому зову свободы?
И что же от ваших стенаний и слёз,
От музыки вашей осталось?
В разомкнутом небе – предчувствие гроз,
А в сердце – простая усталость.
Но смысл ваш подспудный не так уж и прост –
И мы не ему ли внимаем,
Когда норовим дотянуться до звёзд
И рокот морей обнимаем?
В листве и цветах средь биенья лучей,
Украсивших грешную землю,
Я ваше участье ещё горячей,
Ещё откровенней приемлю.
Но с вашей повадкой и с вашей мечтой
Не только улыбки знакомы –
И тот, кто лежит под могильной плитой,
Постиг наважденье истомы.
И я наглядеться ещё не могу,
Как день наклоняется к вишням, –
И век неизбежный в себе берегу,
Чтоб с честью предстать пред Всевышним.
* * *
Этот жар, не угасший в крови,
Эта ржавь лихолетья и смуты –
Наша жизнь, – и к себе призови
Всё, что с нею в родстве почему-то.
Соучастье – немалая честь,
Состраданье – нечастое чувство,
И когда соберёмся – Бог весть! –
На осколках и свалках искусства?
То, что свято, останется жить,
Станет мифом, обиженно глядя
На потомков, чтоб впредь дорожить
Всем, что пройдено чаянья ради.
Будет перечень стыть именной
На ветрах неразумных эпохи,
Где от нашей кручины земной
Дорогие останутся вздохи,
Где от нашей любви и беды,
От великой печали и силы
Только в небе найдутся следы,
Если прошлое всё-таки было,
Если это не сон, не упрёк
Поколеньям иным и народам,
Если труд наш – отнюдь не оброк
Под извечно родным небосводом.
* * *
На севере – тихо, на юге – тепло,
Промышленный гул – на востоке,
На западе – пусто, – вот солнце взошло, –
Безвременья годы жестоки.
Да помнишь ли ты, как, смеясь у реки,
Мы влагу в ладонях держали –
И ночи бывали всегда коротки,
И дни никуда не бежали?
На лодке – весло, да над лодкой – крыло,
Взлетавшие к облаку птахи, –
Так вот оно, сердце, и вот ремесло,
Забывшее вовсе о страхе!
Крыло надломилось, и лодка худа,
И облако тучи сменили –
И маску с обличья срывает беда,
И вёсла гребцы уронили.
И Дантова тень, в зеркалах отразясь,
Как эхо, давно многократна –
И с веком прямая осознана связь,
И поздно – вернуться обратно.
И есть упоенье в незримом бою
С исчадьями тьмы и тумана! –
У бездны алмазной на самом краю
От зрячих таиться не стану.
И так набродился я в толпах слепых,
И с горем не раз повидался, –
В разорванных нитях и в иглах тупых
Погибели зря дожидался.
Сомнения – нет, и забвения – нет,
И смерть – поворот карусели,
Но свет изначальный, мучительный свет –
Вот он и бессмертен доселе.
* * *
Куда уходишь ты, созвездие моё?
Останься друзою заветных аметистов,
Чтоб века не терзало остриё
Их грозной цельности, – а свет и так неистов, –
Отяготившею горячую ладонь
Останься верностью, – кто с музами не дружен,
Тот не постиг скорбящий твой огонь –
Язык его лишь верящему нужен.
Кому же доведётся рассказать
И то, как горлица стенает, понимая,
Что узел памяти не в силах развязать,
И то, как смотрят, рук не разнимая,
В любви единственной, неведомо зачем
Нахлынувшей сквозь отсветы и звуки
И въяве осязаемой затем,
Чтоб осознать явленье новой муки?
Души не выпустишь синицей в небеса,
А сердце, словно яблоко, уронишь
На эти пажити, где ветер поднялся,
И землю милую ты сам губами тронешь, –
И там, где, замкнута закатною чертой,
Забрезжит странница-страница,
Возникнет мир, нежданно золотой,
И в нём-то святости познается граница.
Пусть поднимается и холода бокал,
Напитком полон Зодиака,
В горсти сознания, – не ты ль его искал?
Не ты ли веровал, однако,
Что, отделяемо, как лето, от людей,
Молве людской обязано значеньем,
Оно непрошено, – возьми его, владей, –
Да совладаешь ли хотя бы с ощущеньем!
Недаром в музыке вы, звёзды, мне близки –
Как не наслушаться и всласть не наглядеться! –
И расширяются хрустальные зрачки,
В тоске открытые, чтоб радостью согреться, –
Недаром ангелом, склонившимся ко мне,
Утешен я, чтоб жизнь сулила снова
Вся боль моя, возросшая вдвойне,
Но ставшая хранительницей Слова.
Владимир Дмитриевич Алейников, русский поэт, прозаик, переводчик, художник, родился 28 января 1946 года в Перми. Вырос на Украине, в Кривом Роге. Окончил искусствоведческое отделение исторического факультета МГУ. Работал в археологических экспедициях, в школе, в газете. Основатель и лидер легендарного литературного содружества СМОГ. С 1965 года стихи публиковались на Западе и широко распространялись в самиздате. При советской власти в отечестве не издавался. В восьмидесятых годах был известен как переводчик поэзии народов СССР. Публикации стихов и прозы на родине начались в период перестройки. Стихи переведены на различные языки. Лауреат премии Андрея Белого, Международной Отметины имени Давида Бурлюка, Бунинской премии, ряда журнальных премий. Книга "Пир" - лонг-лист премии Букера, книга "Голос и свет" - лонг-лист премии "Большая книга", книга "Тадзимас" - шорт-лист премии Дельвига и лонг-лист Бунинской премии. Член редколлегии журналов "Стрелец", "Крещатик", "Перформанс", "Дон", альманаха "Особняк". Член Союза писателей Москвы, Союза писателей 21 века и Высшего творческого совета этого Союза. Член ПЕН-клуба. Поэт года (2009). Человек года (2010). Награждён двумя медалями и орденом. Живёт в Москве и Коктебеле.
