* * *
Через стекло
больничного балкона
гляжу на неменяющийся мир…
Он, как в музее
рамой окаймлённый
пейзаж,
давно засмотренный до дыр.
Храпит сосед привычно
за спиною,
кричит во сне
и память ворошит…
О, как мне совладать
с самим собою,
чтобы его в сердцах
не придушить!
Колеблет беспокойный ветер
лужи,
вокруг меня тоскливый антураж.
И понемногу
делаясь всё ýже,
в окне больничном
ёжится пейзаж.
***
Когда дневные звуки
затихают
и всё опустошается
во мне,
я заполняю тишину
стихами,
их бормоча с собой
наедине.
И только, примостясь
в оконной нише,
кивая благосклонно
головой,
кроме меня, их
разве что услышит
мой квартирант незримый -
Домовой...
Единственный советчик
и ценитель,
доброжелатель,
молчаливый друг,
от полунòчной скуки -
избавитель
и сочинитель
всевозможных штук.
И если я, теряя память будто,
слова вдруг начинаю
забывать,
он, как подсказчик
из суфлёрской будки,
стихи мне продолжает
диктовать.
Строка
Одним крылом цепляя море,
другим - чертя по облакам,
с волной непостоянной вздоря,
как чайка, мечется строка.
То вкривь и вкось, то вниз, то прямо,
то устремляясь в небеса -
пытается поймать упрямо
свой ветер в крылья-паруса.
Воспитанник арбатских переулков
(Арбатским друзьям)
Воспитанник арбатских переулков
и ученик остоженских дворов,
нехитрую житейскую науку,
я постигал, как водится, с азов.
Решали споры в межусобных драках,
закон по справедливости верша.
И надевали всякий раз со смаком,
рукой неловкой сшитые клешà.
Играли в расшибалочку на деньги,
в подъезде выпивали из горлà,
разменивали школьное раденье
на срочные дворовые дела.
Ещё влюблялись мы в своих ровесниц,
и под чтенье собственных стихов
любили их в "апартаментах" тесных
заброшенных арбатских чердаков.
И были мы под тем чердачным сводом,
где выпрямиться стоило труда,
тогда по-настоящему свободны,
как не случалось больше никогда.
Зимняя гроза
Гроза кочующей телегой
раздавит с треском горизонт,
оставив послевкусьем снега,
как след, - живительный озон.
Сверкнёт надломленной иглою
на фоне неба яркий блиц.
Язычником перед грозою,
паду благоговейно ниц.
Трёхактовый спектакль
Декабрьский вечер тёмен, как тунгус,
и, как оленьи тропы, непролазен.
Сугробов тащит непосильный груз,
с осенней перемешиваясь грязью.
На январе поставлена печать
непроходящей, безысходной грусти,
Его, как снег, холодная печаль -
подолгу из объятий не отпустит...
Февраль мешает дождь и снегопад,
донашивая зимние обноски.
Оттаявшие крыши бороздят -
весны грядущей робкие наброски.
Закончился трёхактовый спектакль,
февраль оставив за порогом жизни.
И нового спектакля первый акт
уже вот-вот со сцены солнцем брызнет.
***
Как достают из тайных закромов
хранители – бесценные картины,
я извлеку из памяти рутинной
заветный груз бесценных рифм и слов.
Они неровно лягут на листок,
надорванный, как середина ночи.
А утром станет почерк неразборчив
и смысл не так прозрачен и глубок.
И будет непонятен тот порыв,
меня своей внезапностью очнувший,
спросонья, точно пьяного, качнувший,
передо мною истину открыв.
Майский ветер
Мимо синей сторожки - направо,
за разбитой колонкой свернуть...
В стороне от столетней дубравы -
протоптать ненаторенный путь.
Прошагавши последние метры,
как пути непомерную часть,
вдруг в объятия к майскому ветру,
безраздельно, под вечер, попасть.
Он с улыбкою ветреной встретит:
мол, не ждал, хоть и искренне рад...
В сад проводит, уважит, приветит,
что-то мне запоёт невпопад.
И на яблонях старых развесит
с лёгким шелестом белый покров,
шалопай и весенний повеса,
очевидец моих вечеров.
Давай махнём куда-нибудь...
Давай махнём куда-нибудь на юг,
где океана шумное бурленье -
от воющих по-волчьи снежных вьюг
в горячих дюнах обретя спасенье.
Там о любви излишне вспоминать:
она витает в воздухе повсюду.
В глазах зелёных чтобы утопать,
волной накрывшись цвета изумруда.
Давай рванём за тридевять земель,
где жаркий диск всегда стоит в зените.
Где всё равно - январь или апрель,
и где плетутся солнечные нити.
Умчимся прочь от холода снегов,
от пресноты наскучившего быта.
Чтоб дать надежду возродиться вновь
тому, что в нас покуда не убито.
***
Ах, Боже мой, опять весна!
А с ней - бессонницы распятье!
И вечно бодрствовать опять мне,
как будто не бывало сна.
Опять взрывается рассвет
во мне осколочной гранатой.
Между его лучей распятый,
я у окна - уже, чуть свет...
Так обострён мой чуткий слух,
что слышу я, как паутины
невидимую сеть раскинув,
ткёт притаившийся паук.
Москва
Мои свидания с тобой -
часть неизбежного обряда,
в котором мне ценой любой
в любви к тебе признаться надо.
Где переулков тишина,
натянутая меж домами,
как тетива напряжена
и сможет выдержать едва ли.
Где воздух тяжестью налит
и к облакам прибиты птицы,
где у прохожих скорбный вид
и перевернутые лица...
Мои свидания с тобой -
часть неизбежного разлада,
в котором мне любой ценой
к тебе в любви признаться надо.
Алексей Глуховский, родился в 1955 году в Москве. В 1977 году закончил факультет журналистики МГУ . Работал на радио, в других СМИ. Стихи начал писать в студенческие годы. Тогда же увлекся поэтическим переводом. Переводил с сербско-хорватского, французского и немецкого языков. Печатался в «Литературной газете», в кач-ве соавтора участвовал в поэтических проектах изд.«Художественная литература». Автор 2-х поэтических сборников.
