Мария Тович
Петрозаводск
Гора; Непослушная – рассказы
ГОРА
Солнце уже почти село за горизонт, и последние розовые лучи облизывали жестяные треугольные крыши домов. Вдоль разбитой дороги стелился сизый туман, весь посёлок медленно погружался в сон. Убаюкивающую тишину нарушали лишь бесцеремонные крики кряквы, доносившиеся со стороны озера.
Сеня сидел на крыльце и возился с удочкой, когда к их дому не спеша подкатил огромный чёрный внедорожник.
– Эй, пацан! – из машины высунулся широколицый бородатый мужик. – У вас тут переночевать можно?
Не успел Сеня и рта открыть, как на крылечко, словно кошка, из дома вынырнула его мать.
– Можно, можно! – заулыбалась она во все пятнадцать ещё целых зубов и тут же закусила губу, вспомнив о своем изъяне. – А вас сколько?
– Нас двое: я и мой друг, – кивнул бородач на водителя. – Меня зовут Роман. А это Анатолий.
– Очень приятно, – поздоровался второй незнакомец. Его лицо тоже обрамляла борода, слегка тронутая сединою. Он был высокий, крепкий и румяный. «Дед Мороз какой-то», – подумал Сеня, угрюмо глядя на нового знакомого.
– Мы вас сильно не потревожим, – улыбнулся Анатолий.
– Для двоих у нас найдётся место. Проходите, проходите, – залепетала хозяйка, торопливо вытирая руки о передник. – Я Люба. Это мой сын Семён.
Муж Любы пару лет назад уехал на заработки в город, да так и не вернулся. Говорят, завёл новую семью. А Люба осталась в поселке с сыном. Она работала на железнодорожной станции. И дни её, похожие один на другой, тянулись грустной вереницей. Поэтому она была рада неожиданным гостям. Мужчины, несмотря на многодневную небритость, выглядели холёными и устроенными по жизни. Дорогая машина, неспешная речь и уверенные манеры выдавали в них состоятельных обитателей столицы. Их присутствие льстило Любе, ведь из всех покосившихся изб посёлка они выбрали именно её дом.
За столом гости рассказали, что приехали из Москвы, путешествуют дикарями и вот уже несколько недель наслаждаются рыбалкой и чистым воздухом. А сейчас они направляются поглядеть на местную достопримечательность – Смерть-гору.
– Говорят, оттуда вид просто сумасшедший! – восхищённо протянул Анатолий.
Люба хмыкнула и обронила:
– Может быть… Я туда не ходила никогда и не пойду. – Она наспех перекрестилась и тут же три раза сплюнула через плечо: – Женщинам и детям туда путь заказан. Плохая она, Гора эта. Бесы там. И чего туда люди, как мухи на варенье, летят. То экстрасенсы эти… понаедут из разных городов, чёрт-те что устраивают… Поднимутся наверх, лягут на камни и лежат, энергией подзаряжаются. Тьфу! Мне ещё дед рассказывал, что наши предки там обряды устраивали и с тех пор от этой горы ничего хорошего не жди.
– А опасность только горячит кровь, – прищурился Роман и подмигнул хозяйке.
Та мигом залилась краской и добавила:
– Вот на таких любителях опасности наш Егор бизнес построил. Водит туда приезжих за денежку.
– О! Проводник! Завтра утром по
кажете, где его искать? – оживился Анатолий.
– А он уехал. В город… На свадьбу к дочке.
– Хотите, я вас отведу? – вмешался Сеня, дожёвывая последнюю ложку кулеша.
– Тебе разве в школу завтра не надо? – удивился Анатолий, прихлёбывая чай.
– Лето же. Да и всё. Окончил я школу в этом году. Все девять классов.
– Совсем взрослый. Куда дальше поступать будешь? – полюбопытствовал Роман.
– Ха, куда ему поступать с такими отметками? – резко фыркнула Люба. – Ни в какой техникум не возьмут. Городские все места займут. А платно его учить… Где ж такие деньги найти?
– Я пойду на карьер работать. Зато сразу зарплата будет, – гордо вздёрнул нос Сеня.
Хотя в душе, он мечтал об учебе в городе, о том, как получит образование, устроится на хорошую работу и приедет обратно в посёлок на иномарке, такой же, как у этих толстосумов.
– Пойдёшь, пойдё-ёшь… – протянула мать и строго наказала: – А с горой – аккуратнее. Дурное место.
– Мамка, хватит уже… – скуксился Сеня.
– Он вас только доведёт, наверх подниматься не будет, – взволнованно предупредила Люба и начала убирать со стола.
Тихая карельская белая ночь опустилась на посёлок. Анатолий помогал Любе в доме застилать простынями два кинутых на пол матраца. Сеня, зевая, чистил зубы у ржавого рукомойника на улице. Озираясь и ежась от холода, к нему подошел Роман.
– Слышь, Сеня, – вкрадчиво начал он. – У меня к тебе дело есть, – он почесал свою красную, искусанную мошкарой шею. – Ты хочешь получить двести тысяч рублей?
Сеня посмотрел на него округлившимися от удивления глазами. Двести тысяч?! Это же целое состояние! Его мать, наверно, столько и за всю жизнь не заработала!
У мальчугана сразу же пересохло во рту. Он неуверенно кивнул.
– Хочешь… Так… Знаешь, Толян на самом деле не очень хороший человек. Понимаешь, мы с ним дело общее имеем. Я его знаю. В общем… – он положил свою тяжёлую руку на плечо мальчику, – ты должен забраться с нами на вершину. А когда мы поднимемся на гору, подтолкни его с обрыва.
Сеня ошарашенно отшатнулся:
– Вы что?! Он же разобьётся!
– Тише. Да не шуми ты, – зашипел Роман и в упор посмотрел на Сеню своими светло-голубыми глазами, в которых радужка почти сливалась с белками, придавая его облику что-то змеиное и отталкивающее. – Семён, таких людей должно быть меньше на земле. Он ужасный человек. И если ты поможешь избавить мир от негодяя и получишь за это вознаграждение – разве это плохо?
– Вот сами и избавляйте.
– Я же не «за так», – шёпотом намекнул Роман. – Я тебе отплачу за услугу.
Сенька раскраснелся от негодования:
– А потом я в тюрьму сяду. Спасибо.
– Никуда ты не сядешь. Кто там будет? Ты да я. Во мне будь уверен. Зато за учебу заплатишь. Матери нормальную одежду купишь.
Сеня в растерянности молчал.
– Ну, подумай. Утро вечера мудренее, как там у вас говорят, – он повернулся и вразвалочку пошёл к дому. Затем резко обернулся: – И не смей никому сказать. А то!.. – Роман сурово и многозначительно посмотрел на мальчугана.
Всю ночь Сеня не мог уснуть. Он вертелся с боку на бок. Пару раз вскакивал и порывался бежать, чтобы разбудить Анатолия и рассказать ему всё. Но что-то его останавливало, и Сеня опять погружался в мучительные думы. Он понимал, что Роман может наговаривать на товарища по бизнесу, что ничего не подозревающий «Дед Мороз» на самом деле добрый, хороший человек. Но баснословная награда манила и подспудно уговаривала неокрепшую Сенькину совесть. Поверить рассказам и обещаниям Романа было удобнее и легче.
Утром Сеня проснулся с чугунной головой. Спал он плохо и так и не надумал, как ему поступить.
Когда путешественники загрузились в машину, Сеня запрыгнул на заднее сиденье. Проведя рукой по светлой кожаной обивке, он на мгновение отдался мечтам о том, что когда-нибудь у него будет свой шикарный автомобиль, не хуже этого. Но, поймав на себе самодовольный взгляд Романа, Сеня помрачнел.
– Осторожнее там! – напутствовала с крыльца Люба. Она ещё что-то прокричала, но рёв мотора заглушил её голос.
Когда до горы оставалось не больше километра, Сеню начало мутить. Машину трясло. Солнце непривычно палило и ослепляло. Голова гудела от неприятного ожидания того, что он намеревался сделать, и встречи с самой горой. Он ещё никогда не поднимался на вершину. И это нарушение устоявшегося запрета заставляло ещё сильнее шуметь кровь в его голове с лопоухими ушами.
– Ну что? Не укачало? – заглянул ему в лицо Анатолий, когда они остановились.
– Нормально, – отозвался Сеня.
Анатолию не терпелось добраться до места:
– Рома, наконец-то мы сюда приехали! – воскликнул он. – Скорее бы на верхотуру забраться… А ты куда, Сеня? Тебе же мама сказала: «Только до горы».
– Пусть с нами пойдёт. Чего ему тут на солнцепёке сидеть? Он уже совсем большой. Мужик. Настоящий, – Роман потрепал мальчугана по голове и улыбнулся, но Сене в его улыбке мерещился угрожающий оскал.
Мальчишка ничего не ответил и послушно начал взбираться по пологому каменному склону. У него кружилась голова, и казалось, что, если он остановится, сразу упадёт.
Вокруг росли невзрачные деревья. Корявые, причудливо изогнутые, с белыми, как слоновая кость, или, наоборот, черными обугленными стволами. Они были полностью голыми, без листвы, с растопыренными в разные стороны ветками и напомнили Сене зловещих горбатых карликов. Под ногами то и дело попадался красный курчавый мох – как следы запёкшейся крови. А ещё везде были камни. Много камней. Необычные сооружения, где огромные валуны водружались на несколько небольших камешков. Кто и когда их сделал – неизвестно. И от этой мрачной картины становилось жутко.
Странно вели себя и его попутчики. Они то шли рядом, то внезапно пропадали из виду. Периодически до Сени доносился бодрый, радостный крик Анатолия: «Ты посмотри, какой сейд!» И Сеня замечал где-нибудь далеко впереди его красную футболку с черным портретом какого-то бородатого мужика в берете.
Вершина была уже рядом, и с каждым шагом в глубине мальчишеского сердца нарастал ужас. Сверху казалось, что перед ними раскинулась вся Карелия – сине-зелёное полотно леса, разбавленное светло-голубыми полосками ламбушек и озер.
Анатолий подошел к краю обрыва:
– Эге-гей! Красотища!
Ветер трепал его широкую футболку, как красное знамя, пока он любовался бесконечным зелёным ковром.
– Ух! Хорошо! А вернёмся – твоя мама нам баньку натопит. Да, Сеня? – крикнул он через плечо.
Теперь уже Сеня догнал их. Мальчуган тяжело дышал и не знал, что сказать.
– Конечно, натопит, – громко ответил за него Роман. – Толян, я фотоаппарат забыл. Сейчас… Я туда и обратно, – он повернулся к Сене и прошептал: – Давай, не дрейфь. Деньги у меня с собой, – хлопнул мальчишку по плечу и зашагал вниз по склону.
Сеня посмотрел на Анатолия, который стоял к нему спиной. Счастливый и беззаботный, как ребёнок, он даже не заметил, как ушел Роман. Столкнуть его с обрыва не представляло особого труда. Но Сеня медлил. Его лоб блестел от пота, руки тряслись, ноги, несмотря на жару, казались ледяными. В поисках какого-то тайного знака, который избавит его от мучений, Сеня поднял глаза к небу. Там не было ни одной птицы. Только бескрайнее, равнодушное к его болезненному состоянию голубое марево.
«Помощи ждать неоткуда. В этом мире каждый сам за себя, – решил он, резко отвернулся и зажмурился: – Досчитаю до трех, разбегусь и…»
Раз…
Два…
Вдруг его отвлёк треск веток и звук падающих камней. Ему даже показалось, что он слышал сдавленный крик.
Повернувшись к обрыву, Сеня никого там не увидел. Он подбежал к самому краю. Внизу, метрах в десяти, алела красным маяком футболка Анатолия. Мужчина лежал и не шевелился.
Сеня сорвался с места и помчался по более пологой части склона к распластавшемуся на камнях телу. Внизу его уже ждал Роман. Он с безразличным видом возвышался над разбившимся Анатолием – тот лежал в неестественной позе, с вывернутыми ногами. Одна его рука была сломана, и из неё торчал острый осколок кости. Из-под затылка вилась змейкой тёмная кровь.
От увиденного Сеню стошнило. Он сел на землю и замер.
– Я думал, ты не решишься, – усмехнулся Роман.
– Он сам... Это не я…
– Ладно тебе. Я же пообещал, что не выдам тебя.
– Надо отвезти его в больницу. Может, его ещё можно спасти, – как в бреду, пролепетал мальчик.
– Ты чё? Дурачок? Всё! Прощай, Толян! – Роман запустил руку во внутренний карман жилета и вынул небольшой конверт. – Вот. Можешь пересчитать.
Сеня опустился на землю и впал в ступор.
– На, держи, – Роман кинул конверт в ноги мальчишке. – Только сразу не трать. Помалкивай пока про них. Матери ни слова. Поедешь в город, вернёшься, скажешь: там заработал.
Сеня неподвижно сидел и таращился на труп человека, который был таким счастливым еще полчаса назад. Как ни странно, футболка разбившегося совсем не испачкалась в пыли и земле, нигде не порвалась. Сеня удивленно думал: «Как так? Человек умер, а одежда его – как новая». Внезапно его охватила абсолютная апатия. В голове стало пусто. И только мысль о неиспорченной футболке крутилась, как заевшая пластинка.
После этого случая Смерть-гора стала ещё популярнее. Приезжали новые путешественники и журналисты. Снимали репортаж об известном бизнесмене, чью жизнь унёс несчастный случай. Люба даже дала интервью одному из федеральных телеканалов, после чего очень боялась пропустить очередной выпуск новостей и так и не увидеть, как её покажут по телевизору.
Спустя несколько недель у крыльца их дома снова остановился красивый дорогой автомобиль. Сеня как раз собирался на железнодорожную станцию, чтобы уехать в город. В его старом рюкзаке на самом дне лежал тот самый конверт.
Из машины вышли женщина и мальчик лет одиннадцати. У незнакомки было красивое печальное лицо. Она взяла за руку сына, как будто он мог потеряться, и подошла к Сене.
– Здравствуйте, – произнесла она убитым голосом. – Не подскажете, где можно найти проводника до… горы?
– Вот видите дом с синей крышей? Спросите Егора, – указал Сеня.
– Спасибо, – женщина повернулась и направилась было к машине. Мальчик семенил за ней, всё ещё держа мать за руку.
Сеня зачем-то посмотрел на носки своих старых кед, но перед его глазами всё еще стояла поникшая фигура женщины с мальчиком.
– А зачем вам туда? – вдруг крикнул он ей вслед.
– Там погиб мой муж, – негромко сказала она, обернувшись.
Машина медленно отъехала от дома. На макушку Сени упала капля, затем ещё одна – на лоб и сползла по веснушчатому носу. Начался сильный ливень. А Сеня так и стоял у крыльца с отсутствующим взглядом. Его рубашка насквозь промокла, а волосы серыми сосульками повисли над глазами. Но он ничего не ощущал. Сеня больше не чувствовал жизнь, как прежде. Что-то умерло в нём тогда на горе безвозвратно, когда он досчитал до двух. Раз… Два…
НЕПОСЛУШНАЯ
Ноябрьская слякоть противно хлюпала под ногами. «Хорошо бы новые осенние сапоги купить, – удручённо подумала Вера Сергеевна, шевеля замерзшими пальцами ног. – У этих совсем подошва протёрлась, снова в мастерскую надо нести. Может быть, в конце года премию дадут? Завуч же говорила: «Вы, Вера Сергеевна, у нас ценный сотрудник. Двадцать пять лет учительского стажа». Вот и посмотрим на ценность этого стажа в пересчете на мирские рубли», – грустно усмехнулась женщина.
Не спеша зашла в подъезд. Выдохнув, нажала кнопку лифта. «Да что же это такое? Опять лифт не работает! – в сердцах мысленно воскликнула она. – Третий раз за неделю. Починили называется!»
Делать нечего – нужно идти пешком на восьмой этаж. Раздраженно дернула рукой, встревоженно зашуршали пакеты с продуктами. «Если бы знала, не купила бы сегодня картошку», – Вера Сергеевна устало вздохнула и зашагала вверх по ступеням.
Не молоденькая уже, чтоб такие марш-броски совершать. А что поделаешь? Один пролет, другой. Вот уже и больше половины пути пройдено.
Вдруг в груди резко кольнуло. «Ой!» – тихо вскрикнула женщина и крепче ухватилась за перила. Вздохнула – больно. Выдохнуть страшно. Сердце сжалось, как будто чьи-то огромные руки схватили его и стали выкручивать, как мокрую половую тряпку. Левая рука словно онемела. «Как же жмёт... – женщина медленно опустилась на ступени. Достала таблетку нитроглицерина из бокового кармана сумки: – Сейчас… сейчас полегчает... Должно же пройти».
Ох, сердечко, не шали так! В голове, оглушенной неожиданной болью, пронеслась мысль: «А ведь я помню, когда почувствовала тебя в первый раз... Тоже осень была. Даже год помню – 1999-й».
…Тем вечером Вера Сергеевна так же возвращалась с работы, голодная и измотанная. Весь день – у школьной доски, после – тетради проверяла, потом еще с родителями учеников собрание проводила. Автобус в её новый микрорайон ходил только один, и каждый раз приходилось с боем брать его в толпе таких же штурмующих, торопящихся домой людей. Вот и тогда еле затолкалась. К дому шла уже «на автопилоте».
Издалека заметила, что вокруг родной блочной многоэтажки стоит толпа народу. Мельком глянула, в голове – ни интереса, ни тревоги, только усталое раздражение: «Опять какое-нибудь собрание устроили... Дойду я сегодня до своей квартиры или нет?!»
Подошла ближе. Да тут, похоже, все жильцы дома. Вот тётя Маша со своей визгливой собачкой Матрёшкой. Филипповы всей семьёй: Лиза с горстью ребятишек и их папаня – даже не пьяный... Вытянулся, будто кол проглотил. И Ритка – соседка по площадке, стоит в халате, с ноги на ногу переминается. На улице не июль, могла бы и одеться.
Вжав голову в плечи, попыталась пробраться мимо застывших людей. Не до собраний было. А жильцы дома замерли, как у стены на расстреле. Кто-то неслышно перешептывался, кто-то тупо уставился на дом. И все тихие такие, загадочные. Что ж такое?..
У входа в подъезд перед ней вырос мужик в грязной униформе оливкового цвета и с усами, похожими на щётку:
– Женщина, вы куда?
– Как куда? Домой, – недовольно буркнула Вера.
– Какой «домой»? – бесцеремонно одёрнул её усатый. – Только не говорите, что фамильное серебро дома забыли. Сказано же: всем покинуть свои квартиры. Скоро приедут минёры. До их приезда всем оставаться на улице.
– Какие минёры? – Веру передёрнуло от накатывающего, как цунами, тревожного предчувствия…
«Господи! В Москве недавно дома взорвали… Неужели и у нас? В нашем-то захолустье…»
– Женщина, в вашем доме – взрывчатка. Сейчас нельзя внутри находиться, – вклинился в их разговор длинношеий парень в такой же оливковой форме, как и усатый.
Веру словно током ударило: «Ирка! Ирка! А она-то дома! Давно должна была из школы прийти...»
– Мне домой нужно! У меня там дочь! – рванулась вперед, но сильные руки усатого её остановили.
– Нет! В дом сейчас нельзя. Мы по квартирам прошлись, во все двери стучали, чтобы выходили. Отойдите от подъезда! Женщина, вы слов не понимаете?
– Да это вы не понимаете! – Вера впилась в него округлившимися глазами. – Я Ирке всегда говорю, чтобы дверь никому чужому не открывала. Чтобы никому! И из дома – никуда. Пока я с работы не вернусь... Знаете же, что сейчас творится... Ну пожалуйста, ну пустите меня!
– Нет. Не положено, – отрезал аварийщик.
– Дайте пройти, – тихо, но решительно произнесла Вера.
Было в её глазах что-то зверино-материнское, наполненное болью и отчаянием, – усатый сдался.
– Ладно. У вас есть несколько минут, пока минеры не приехали. Репченко, проводи… Только быстро! И лифтом не пользоваться, – крикнул он вдогонку.
Вера и длинношеий скрылись в подъезде. Репченко быстро рванул вверх по лестнице. Вера побежала за ним. Краем глаза она заметила висящую на электрощитке связку желтых цилиндров, обмотанную проводами. Но разглядывать было некогда. «Ирка! Скорее, нужно скорее! А вдруг не успеем... Господи, нет. Лучше не думать. Просто вверх, вверх по ступеням…»
Молодой спасатель был уже далеко. Сверху прозвучал его звонкий голос:
– Этаж-то какой?
– Восьмой. Квартира тридцать один, – прохрипела она, захлебываясь. И тут в груди что-то кольнуло. Незнакомое, неприятное чувство. Словно тонкая игла насквозь прошила. Но времени, чтобы прислушиваться к этим новым ощущениям, не было. В голове только одно: «Ирка!»
Ног не чувствовала, в висках как будто молотобойцы стучали кувалдами. Давно она так не бегала. Кое-как добралась до своего этажа. Репченко настойчиво жал на кнопку дверного звонка.
– Не отвечает никто!
Вера нервно сглотнула и трясущимися руками достала из сумки ключи. Молодой спасатель посторонился.
Ей показалось, что время остановилось, пока она вертела ключом в замке. Жалобно позвякивали брелоки. Рядом, переводя дух, затаил дыхание молодой парень.
Дверь отворилась. «Ирка! Ирка-а!» – забежала в прихожую, потом в кухню. Длинношеий метнулся в дальние комнаты.
Квартира ответила безразличной тишиной. Ещё раз заглянула в гостиную, в ванную. Пусто. Как пусто? Почему пусто?
– Никого нет. Надо возвращаться. Пойдёмте. – Репченко с жалостью взглянул на растерянную Веру. Она безвольно кивнула.
Как спускались обратно, Вера не помнила. Очнулась уже только на улице, когда кто-то с разбегу вжался в её пальто:
– Мама!
– Ирка! Ты?! – взглянула в маленькое остроносое личико. – А я думала, ты дома. Я же тебе чужим двери открывать запретила.
Девочка виновато шмыгнула носом и быстро забормотала:
– Ну, я посмотрела в глазок. Вижу, что все соседи выходят. Услышала, как дядя Павлик спрашивал, брать ли с собой документы. Вот я и подумала: наверное, что-то серьезное случилось – надо тоже на улицу бежать. Прости, что не послушалась, мам.
Вера крепко обняла дочь:
– Ох, непослушная ты моя... Как же хорошо, что ты… непослушная, – улыбнулась она сквозь слёзы.
Они побрели к старой обшарпанной скамейке в глубине двора.
Приезжали и уезжали какие-то машины с мигалками, толпился народ. Потом объявили, что тревога была ложная, вместо настоящей бомбы – муляж. Просто чья-то злая шутка. Жильцы, недовольно ворча, постепенно разбрелись по квартирам. А Вера всё сидела на скамейке, обхватив Ирку обеими руками.
Девочка ёрзала и нетерпеливо поглядывала на мать – по телевизору уже начался любимый сериал. А Вера застыла на месте и никак не могла разжать руки. Ноги были ватные. А в голове – звенящая пустота. Ни единой мысли. Как будто ластиком стерли. Только в груди сердце тоскливо завывало отголоском пережитого ужаса.
…Вера Сергеевна посмотрела на вымытые серые ступени и горько улыбнулась. Да, это сейчас у нас полы в подъездах моют... Кодовые замки, домофоны, консьержки, видеокамеры. А тогда, в 99-м, что? Заходи кто хочет, справляй нужду по углам. Вокруг всегда окурки, плевки... Да что там, плевки – это не страшно. А вот маньяки и воры – их боялись. То ещё времечко было. И мобильными телефонами тогда ещё не обзавелись... Ни позвонить, ни предупредить. Вот и приходилось дочери в голову вбивать: «с незнакомыми в лифт не заходи», «чужим дверь не открывай...»
Внезапно Вера Сергеевна услышала пронзительный детский крик, доносящийся сверху.
«А-а-а, Ваня... Внучок. Ох и голосина! На несколько этажей слышно. Не зря его в нашем подъезде пожарной сиреной прозвали... Таким же непослушным растёт, как мать… как Ирка», – с нежностью подумала Вера Сергеевна и, взяв пакеты, попыталась подняться.
«…Иду, милый. Иду к тебе... Всего-то пара пролётов осталась». Женщина выпрямилась, но сильная боль в груди опрокинула её на ступеньки. Пальцы разжались, пакеты опустились на пол, и картошка запрыгала по ступенькам…
