Личность видного деятеля России XVIII века Григория Николаевича Теплова (1717? - 1779) привлекает внимание своей исключительной многогранностью. Будучи человеком незнатного происхождения, он силой своего мощного интеллекта, а также завидными волевыми качествами смог взойти на вершины государственной власти. Всесильный царедворец (сенатор, действительный тайный советник, один из ближайших сподвижников Екатерины II), Теплов сочетал в себе таланты литератора и переводчика, незаурядного музыканта и живописца, ученого-ботаника, экономиста, моралиста и философа [1, c. 51-83]
Энциклопедическая образованность и успехи в науках и искусствах были отмечены избранием Григория Николаевича почётным членом Императорских академии наук (1747; фактически руководил ею в 1746-1762 годах) и Академии художеств (1765), почетным членом Мадридской академии наук (1776), действительным членом Императорского вольно-экономического общества, «почетным благотворителем» и опекуном Петербургского Воспитательного дома (1778). Г.Н. Теплова можно с полным правом считать истинным сыном эпохи Просвещения в России.
Занятия музыкой и живописью занимали важное место в яркой, насыщенной событиями и многообразными деяниями жизни Григория Николаевича. Обладавший значительной музыкальной подготовкой, он с большим успехом выступал при дворе в качестве скрипача, клавесиниста и певца, участвовал в придворных и великосветских спектаклях в домах графов П.Б. Шереметева (1766), А.С. Строганова (1768), И.И. Шувалова (1769) [14, c. 148-149]. Якоб фон Штелин (1709-1785) так характеризует Теплова-музыканта: «Этот искусный дилетант, которого заслуги и счастье возвысили постепенно до звания тайного советника и сенатора Российского государства, воспитывался в изящных искусствах и науках в семинарии новгородского епископа Феофана и не только сам пел с хорошей итальянской манерой, но и играл очень хорошо на скрипке» [16, c. 132].
Главный вклад Теплова в отечественную музыку – сборник из 17 песен «Между делом безделье, или Собрание разных песен с приложенными тонами на три голоса», который явился «первым печатным сборником русских песен русского автора на тексты русских поэтов» [5, с. 41]. Сборник «Между делом безделье» впервые зафиксировал факт появления и бытования в России так называемой «российской песни», одной из предтеч классического русского романса. Это обстоятельство позже дало право одному из исследователей назвать Теплова «прадедушкой русского романса». Вокальные миниатюры Теплова написаны на слова А.П. Сумарокова, И.П. Елагина, Н.А. Бекетова и других поэтов сумароковского круга. В качестве жанровых прообразов, положенных в основу песен, выступают популярные западноевропейских образцы – менуэт, гавот, куранта, сицилиана, итальянская ария da capo. В то же время, песни тепловского сборника отмечены своеобразием, характерным для русской музыкальной традиции первой половины XVIII века. Это проявляется не только в характерном «кантовом» характере их голосоведения, но и в особой распевности, а главное – в «подлинно русских песенных интонациях, заметно пробивающихся сквозь слой галантного, куртуазного стиля» [7, с. 68]. Интересно, что в статье «Рассуждение о начале стихотворства» Теплов делает попытку теоретического обоснования жанра лирической любовной песни: «Почитать следует страсть любовную больше вкорененну в род человеческий, нежели многие другие страсти… Она родила любовные речи, которые, когда соединяясь с голосным пением, произвели падение слов, и для лутшей приметы кончащегося разума, или паче музыкального тону, рифмы» [7, с. 68].
Сборник «Между делом безделье» выдержал три издания (первое – не ранее 1751; второе – 1759; третье – 1776), а также неоднократно полностью или частично перепечатывался впоследствии – вплоть до конца XVIII века. Этот факт, безусловно, говорит о жизнеспособности и популярности музыки их автора, причем «не только в придворных кругах, но и среди музицировавших любителей из средних слоев общества» [5, с. 41].
Не менее серьезно Теплов занимался и изобразительным искусством. В письме к президенту Академии художеств И.И. Бецкому (1704-1795), опубликованном на страницах «Санкт-Петербургских ведомостей» в сентябре 1765 года, он писал: «Я никогда живописцом не бывал, да и не чтился быть оным, но обучался живопиству для одной моей забавы и почтения к сему художеству. Охотою же моею достиг, без тщеславия сказать, до того, что о совершенства инвенции, пропорционального рисунка и колорита, а к тому и перспективы судить могу, поелику первые перьвые основания мне оных известны и поелику разного времени характеры живописцов разбирать несколько разумею» [15, с. 181].
Сохранившиеся документы свидетельствуют о том, что художественное мастерство Теплова на самом деле являлось результатом систематического обучения и было даже востребовано при отделке интерьеров петербургских дворцов: «…потребно в новой Зимней дом для убирания нескольких покоев, в которых надлежит быть живописной работы довольное число, и для того надобно живописцев немалое число. Того ради дабы повелено было для помянутой работы живописцев Григория Теплова, Ивана Соколова прислать беззамедления» [17].
Рисованию и живописи Г. Теплов обучался в школе Феофана Прокоповича при Александро-Невском монастыре в Петербурге, и, по-видимому, много работал как художник в 1730-е годы [8]. Занятия музыкой и живописью шли у Теплова в это время рука об руку. Размышления об особенностях природы двух искусств, занимавшие его в то время, через два десятилетия отразятся в блестящей статье «Рассуждение о качествах стихотворца» (1755), авторство которой ранее приписывали перу самого М.В. Ломоносова:
«Все мы глядим с удивлением на картину, когда видим изображенную на ней натуру или страсть человеческую. Но те, которые притом видят растворение красок, смелость кисти живописной, соединение теней с светом, регульную пропорцию в рисовании, изображенное удаление и близость объектов в своей перспективе, смяхчение в дальних объектах же света и тени, двойственное увеселение чувствуют. Приятная музыка многих услаждает, но несравненно те ею веселятся, которые правильную гармонию тонов целых и половинных, их дигрессию и резолюцию чувствуют. Одни веселятся потому, что вкус и охоту имеют к живописству и музыке, другие вкусу и охоте присоединяют Знание и науку. […] Так как незнающему композиции музыкальной, когда секунда, кварта, секста-минор и септима суперфлуа сделают диссонацию, то по коих пор кварта ни терцию, секста на квинту, а септима на октаву не разрешатся, ухо его раздражает. Или Рюбенсовы в тенях красные рефлексии неискусному в живописстве глазам досаждают. Но ежели бы всем равно самые науки были известны, то бы и ухо и глаз их тем же равно веселился» [2, с. 349-350].
Г.Н. Теплов считал живопись главнейшим из всех пластических искусств: «Я тем больше живопиство перьвым почитаю, что оно последним двум (имеются ввиду скульптура и архитектура – А.С.) по существу своему служит основанием» [15, с. 180]. Как и многие просвещенные русские люди XVIII века, Теплов много времени посвящал изучению образцовых произведений искусства во время заграничных путешествий, читал искусствоведческую литературу, с юности собирал собственную коллекцию живописи. «Вымысл, рисунок и расположение красок всякую одобряет или порочит. Но сии свойствы познавать можно и не упражняющимся в живопистве, когда они некоторое только понятие от малого в том научения имеют и от многого видения знатных живописных кабинетов, на которые они всегда смотрели любопытными глазами, а притом и чтения пристойных к тому книг» [15, с. 181].
Якоб Штелин считал Григория Николаевича «одним из крупнейших знатоков картин» в Петербурге. В «Записках» Штелина есть упоминание о строительстве в 1771 году на дворе дома Теплова на Фонтанке специального флигеля-галереи, «в котором можно видеть более 100 большей частью оригинальных брабантских картин» [10, c. 379].
Часть коллекции живописи Г.Н. Теплова после его смерти была приобретена Екатериной II за 17 672 рубля [11, c. 265]. В ее составе были картины «Венера в кузнице Вулкана» Я. ван Кесселя Старшего, «Десерт» В. ван Алста, «Битва всадников в лесу» Я. И. ван Хухтенбурга, «Портрет мальчика с книгой» Ж.-Б. Перронно, «Театральное представление на площади» Г.А. Беркхейде, «Гористый пейзаж с девушкой на осле» А. Пейнакера (все – в Государственном Эрмитаже) и две картины «Птичий двор» А. Грейфа (находились в Государственном Эрмитаже до 1917 г.).
Большая же часть собрания, в котором кроме первоклассных произведений западных художников находились работы известных русских мастеров (в том числе, выполненные Д.Г. Левицким в 1769 году портреты Г.Н. Теплова и его сына Алексея), ценная коллекцию книг и документов, а также произведения самого Григория Николаевича, была утрачена в 1917-1918 годах при пожаре в орловской усадьбе Тепловых «Молодовое». В российских музеях сейчас выявлены лишь четыре живописные полотна Теплова, относящиеся к 1737-1739 годам:
1. «Натюрморт с попугаем и нотным листом» (1737. X., м. 88x70. Государственный музей керамики и «Усадьба Кусково XVIII века». Инв. Ж-246);
2. «Натюрморт» (1730-е гг. X., м. 89,5x71. Государственный музей керамики и «Усадьба Кусково XVIII века». Инв. Ж-248);
3. «Натюрморт» (Ок. 1737. X., м. 77x63,8. Государственный Эрмитаж. ЭРЖ-2222);
4. «Старик-меняла» (1739. X., м. 87x61. Музей-усадьба Кусково. Инв. Ж-250) – в традициях работ Маринуса ван Реймерсвале.
Кисти Теплова принадлежат выставлявшийся на Таврической выставке 1905 года пастельный портрет Кирилла (Алексея?) Григорьевича Разумовского, владельцем которого в начале XX века был князь B.C. Кочубей (1860-1923), а также 26 ботанических рисунков, исполненных акварелью и тушью, относящиеся к первым годам службы Теплова в Академии наук [18].
Кабинетные натюрморты Теплова, как и еще несколько подобных работ из усадеб Останкино и Кусково, происходят из личного собрания Феофана Прокоповича, который особенно выделял среди прочих своих воспитанников художественный талант Теплова. К Шереметевым эти работы попали благодаря душеприказчику Прокоповича князю А.М. Черкасскому, тестю П.Б. Шереметева, который «велел принести к себе пять-шесть картин из ста сорока девяти, оставшихся после смерти архиепископа» [6, с. 59, 61].
Авторству Теплова может также принадлежать оригинальный рисунок для гравированного титульного листа музыкального сборника «Между делом безделье». Печатание сборника происходило в типографии Академии наук и, скорее всего, велось под непосредственным наблюдением автора. Титульный лист выделяется некоторыми качествами, заметно отличающими ее от подобных ранних аналогов – титульных листов к сборникам скрипичных сонат Д. Верокаи (между 1737 и 1738 гг.) и Л. Мадониса (1738): «Печатное оформление Тепловского сборника гармонирует с его содержанием. Не порывая связи с предшествующим, оно тем не менее отличается от выпущенных до него нотных изданий Академии наук. Гравированный титульный лист по рисунку сохраняет еще многое из того, что имелось в изданиях сонат Верокаи и Мадониса; выдержанный в стиле рококо, он снабжен музицирующими пути, связками музыкальных инструментов, растительными мотивами. Однако, в целом, титульный лист уже значительнее скромнее. В нем нет вензелей, корон и регалий. Назначение издания совершенно другое, чем подношения царствующим особам. Это скорее презент добрым знакомым, интересующимся музыкой» [5, с. 41].
Натюрморты Теплова представляют собой разновидность живописных обманок, trompe-l'œil. Они наследуют традиции европейских «ученых» натюрмортов vanitas с их пристальным вниманием к предметам повседневного обихода, в особенностях изображения которых присутствовала сложная, детально разработанная система символов [4, с. 129-130; 9, с. 88-89].
Набор предметов, изображавшихся на натюрмортах самого Теплова и других русских мастеров, работавших в жанре «обманки» (Т. Ульянов, П.Г. Богомолов), практически идентичен. Это виртуозно написанные конверты с письмами и гребешки, заткнутые за тесемочки; книги, чернильницы, колокольчики, посуда на маленьких полочках; вороньи перья, ключи, флаконы, часы, подвешенные разноцветными ленточками к металлическим крючкам... Каждая деталь, вплоть до сучков и мельчайших древесных волокон на досках, выглядит настолько естественно и живо, «вещно», что создается полное ощущение реальности предметов на полотне. «Стремясь создать» иллюзию подлинности вещей, художники показывали их тесную связь с жизнью человека и текущим временем, поэтому письма изображены надорванными, гравюры и книги – потертыми, вещицы – покрытыми пылью» [12, с. 25].
Характерно, что подобные натюрморты обычно не вставлялись в раму, и доверчивый зритель, подходя к картине, видел перед собой «потрепанные временем» книги и бумажные листки с отогнутыми уголками, надорванные конверты, «пригубленные» склянки, «висящие» на стене миниатюрные пейзажи. Еще большей иллюзорности «обманкам» добавляют титульные страницы книг, имитирующие печатный шрифт и рукописные надписи на листках и конвертах. В контексте музыкальной иконографии и музыкальных увлечений Теплова, особенно привлекают нотные записи на его «Натюрморте с нотами и попугаем» (1737). Свернутый в трубочку нотный листок на полке содержит не только имя автора картины («Gregorius Тер.1737»), но и виртуозный пассаж из тридцатьвторых нот, а также отдельные нотные знаки на системах из двух нотоносцев. Вторая запись, в нотной книжке, свешивающейся с полки, представляет собой тщательно выписанный фрагмент пьесы, озаглавленной «Menuet Violino».
Нотные фрагменты, записанные на рассматриваемой обманке, добавляют новые штрихи к деятельности Теплова как музыканта и композитора. Есть все основания предполагать, что именно он и является автором «Менуэта» для скрипки, изображенного на рассматриваемом натюрморте. В таком случае, эта пьеса представляет особый интерес как один из наиболее ранних сохранившихся образцов русской бытовой инструментальной музыки XVIII века. Кроме того, она позволяют расширить круг известных музыкальных произведений Теплова, в число которых, помимо упомянутых выше 17 песен, входит, предположительно, пьеса для столовых гуслей или клавира под названием «Миновет Теплов», зафиксированная в анонимном рукописном сборнике из собрания А.А. Титова (ОР РНБ. Титов №4822. Л. 9об. Описание см. в источнике: [3]).
Возможно, что с именем Теплова связана пьеса, находящаяся на соседней странице этого сборника, а именно контрданс, «Сontratans» (Л. 10). Первые 6 тактов пьесы практически точно совпадают с нотной записью на анонимном "Портрете ребенка со скрипкой" середины XVIII века из собрания Государственного Русского музея (Х., м. 88х67,5. Инв. Ж-10077). Портрет является парным к «Портрету ребенка с собакой» (ГРМ. Х., м. 89х70. Инв. Ж-10076). Пол изображенных на этих портретах детей можно установить лишь по косвенным признакам. Скорее всего, со скрипкой (считавшейся в XVIII веке «мужским» инструментом), а также в платье с широким галуном и характерными отворотами рукавов, напоминающими мужской кафтан, изображен мальчик, с собачкой и цветами – девочка. Последний владелец портретов, ленинградский коллекционер И.С. Осипов, предполагал, что на них запечатлены дети П.И. Ягужинского (1683-1736). Однако, исторические данные, а также технико-технологические признаки полотен и одежда портретируемых свидетельствуют не в пользу этого определения. Оба портрета датируются серединой XVIII века, что исключает предположение о тождестве портретируемых (чей возраст визуально не превышает пяти лет) с кем-либо из детей П.И. Ягужинского, родившихся между 1713 и 1733 годами [13, с. 102-103].
Не вызывает сомнения, что изображенные на портретах дети принадлежат к представителям семьи обеспеченной и просвещенной, глава которой умеет ценить искусства и хорошо разбирается в тонкостях излюбленного в XVIII веке языка эмблем, аллегорий и символов. «Собака могла обозначать преданность и послушание, а цветы красоту. Эти качества считались важными женскими добродетелями и могли послужить залогом будущей счастливой семейной жизни» [13, с. 103]. Символична и нотная запись на портрете мальчика, с ее точно выписанными нотными знаками, и, конечно же, сама скрипка, написанная чрезвычайно реалистично. Этот достаточно редкий в русской музыкальной иконографии XVIII века инструмент был характерен более для профессионального, нежели домашнего музицирования; в этой связи укажем также на выразительный «Портрет маленького альтиста в голубом костюме» работы неизвестного художника (1790-е. Х., м. 114х73. Московский музей-усадьба Останкино. Инв. Ж-2047).
Рискнем высказать предположение, что на «Портрете ребенка со скрипкой» изображен единственный сын Г.Н. Теплова – Алексей Григорьевич (1757-1826), будущий губернатор Харькова и Киева и – так же, как и его отец – известный в свое время скрипач-любитель и большой знаток музыки. Отметим, что скрипка и нотная тетрадь запечатлены и на фотокопии с утраченного в начале XX века единственного портрета Алексея Теплова кисти Д.Г. Левицкого. Портрет девочки, возможно, изображает одну из младших дочерей Теплова – Елизавета Григорьевну (1751/52-после 1779).
Надеемся, что дальнейшие исследования смогут приоткрыть завесу над тайной парных детских портретов, доказать или опровергнуть их связь с семейством Тепловых, а возможно, и выявить имя создателя этих интересных полотен.
Литература
1. Артемьева Т.В. Философия в Петербургской Академии наук XVIII века. — СПб.: Санкт-Петербургский Центр истории идей, 1999. — 182 с.
2. Берков. П.Н. Неиспользованные материалы для истории русской литературы XVIII века. Анонимная статья Ломоносова (1755) // XVIII век. Сборник статей и материалов. Под ред. А. С. Орлова. — М.; Л.: Издательство АН СССР, 1935. — С. 327–351.
3. Бутир Л.М. Русский рукописный сборник инструментальной музыки конца XVIII в. из собрания Титова // Памятники культуры. Новые открытия. Письменность. Искусство. Археология: Ежегодник. 1982. Л.: Наука, 1984. — С. 170-178.
4. Вдовин Г.В. Две «обманки» 1737 года: опыт интерпретации // Советское искусствознание. Вып. 24. М.: Советский Художник, 1988.
5. Вольман Б.Л. Русские печатные ноты XVIII века. — Л.: Музгиз, 1957. — 294 с.
6. Глозман И.М. К истории русского натюрморта // Русское искусство XVIII века: Материалы и исследования. М.: Искусство, 1968. — С. 53-71.
7. Келдыш Ю.В., Левашева О.Е. История русской музыки в 10 томах. Том 2: XVIII век. Часть 1. — М.: «Музыка», 1984. — 336 с.
8. Лаврентьев А.В. К биографии «живописца» Г.Н. Теплова // Факты и знаки: Исследования по семиотике истории: Выпуск 3. М.; СПб.: Нестор-История, 2014. — С. 192-208.
9. Майер-Ментшел А. Вермеер Делфтский и Григорий Теплов. Письмо как мотив изображения // Вещь в искусстве. Материалы научной конференции. 1984. — М.: Советский Художник, 1986. — С. 82-89.
10. Малиновский К.В. Записки Якоба Штелина об изящных искусствах в России. Т. 1. — М.: Искусство, 1990. – 447 с.
11. Малиновский К.В. История коллекционирования живописи в Санкт-Петербурге в XVIII веке. — М.: Крига, 2012. – 534 с.
12. Натюрморт. Метаморфозы: Диалог классики и современности. М.: Государственная Третьяковская галерея, 2012. — 287 с.
13. Н.Х. Неизвестный художник. Живопись и скульптура из собрания Русского музея. СПб.: Palais Editions, 2012. — 264 с.
14. Огаркова Н.А. Теплов, Григорий Николаевич // Музыкальный Петербург. Энциклопедический словарь. XVIII век. Книга 3. — СПб.: Издательство «Композитор•СПб», 1999. — С. 144-153
15. Штамбок А. Об авторе рассуждения «О качествах стихотворца» (к вопросу о двух направлениях в русской эстетике классицизма) // Русская литература. — 1961. — №№1. — С. 169-181. Г.Н. Теплов был одним из составителей Устава и Привилегии Академии художеств (1764); цитируемое письмо является своеобразным заявлением о принятии автора в Почетные члены Академии художеств.
16. Штелин Я. Музыка и балет в России. — СПб.: Союз Художников, 2002. — 319 с.
Архивные источники:
17. НИОР Библиотеки РАН. Ф. 3. Оп. 1. Д. 62. Л. 481.
18. СПФ АРАН. Р. I. Оп. 16. Д. 2. Лл. 1-22, 25; Д. 3. Лл. 1, 2.
Напечатано: в журнале "Семь искусств" № 5(74) май 2016
Адрес оригинальной публикации: http://7iskusstv.com/2016/Nomer5/Smirnov1.php
