Мать
Темно. Темно давно. Когда давно темно, можно выходить. Когда темно, но не давно, еще нельзя. Тогда их еще слишком много, у них огни, шум, сильные запахи, непонятные движения. Когда не темно, когда солнце, тогда совсем нельзя. Тогда их еще больше, очень много, везде, дорогу не перейти, даже если быстро, даже если ждать. Только сейчас, только сейчас можно выйти из укрытия и размять тело. От неподвижности свело колени. Весь день ждем. Надо идти по направлению от неприятного запаха. Теперь он везде, но если идти туда, то его меньше. Нерешительный шаг. Тихо. Мы одни. Иди за мной. Идет: большой уже, почти, почти большой.
Летом и когда у меня еще не было тебя, я ходила туда той дорогой, внизу. Там наш старый переход, туда ведет меня зов, даже когда нельзя. Зов быть там, где всегда был наш запах, где всегда была наша кровь. Когда давно темно, когда луна, там тихо и можно проскочить быстро. Они и там теперь ходят, и когда темно тоже, но меньше. Когда тебя у меня не было, и я там бежала, я увидела одного из них и не ушла. Наш запах потерялся, и я стояла там, на виду. И тот стоял, но потом понял и ушел. Я очень долго стояла и он ушел. Там летом грибы, там вкусно. И летом там меньше этих. Но это потом, сейчас мы не пойдем туда, где зов. Ты его уже услышал, он уже в тебе проснулся, и ты пойдешь туда сам, когда мать тебе будет уже не нужна, потом, когда растает снег. А сейчас, пока ты со мной, мы пойдем туда, где нет высоких огней сверху и низких, подвижных огней снизу. Все огни страшны, но нижние страшнее. Они горят впереди и горят сзади. Они убивают и пищат, когда убивают. Они бегут друг за другом, и не могут остановиться, пока не упрутся в нашу плоть, не раздробят наши кости, не раздавят наши животы. Нет ничего страшнее этих бегущих, тяжелых низких огней.
Но пока, пока ты со мной, мы пойдем вверх, от огней, туда, где почти совсем темно и почти совсем не страшно. И если там встать спиной к шуму, почти не слышно бегущих огней. Свет смерть, темнота спасение. Уже снег, уже целую луну как снег, значит, ты скоро будешь совсем большой. Когда ты будешь с меня, я уйду от тебя. Не липни. На расстоянии, теперь всегда на расстоянии, я впереди, ты сзади. Далеко. Так, если что, я встречу страх сама, а ты далеко. Пока я с тобой, будет так. Таков закон, таков зов. Тихо. Я слышу тебя. Я одна слышу тебя, когда ты идешь по снегу. От дневного напряжения тебе хочется поваляться, попрыгать, взбить снег, твой первый, мой третий снег. Можно. Когда тебя у меня не было, я тоже валялась в снегу, рыла его носом, это очень приятно. Теперь это можно только тебе, я должна слушать, пока еще должна, за тебя и за себя.
Мы поднялись на холм, я поднялась, ты еще поднимаешься. Можно идти дальше, на снегу нет следов, еще нет следов. Там, через поле, кусты, там всегда есть, что есть, особенно сейчас, в первую луну снега, еще есть ягоды, сладкие, они давятся, вкусно давятся на зубах, теперь ты будешь знать это вкусное место. Я нашла его сама, в свою вторую зиму. На поле есть верхние огни, я их пройду первая, потом, когда я их пройду, пройдешь ты. Ты будешь стоять и ждать, пока я пройду. Я иду. Стой.
Резкий маленький огонь. Был? Кто здесь? Уши назад, тихо. Есть, кто-то есть, теперь я ясно слышу хруст, совсем рядом хруст шагов. Их шагов. Их запах. Впереди, совсем близко, их запах. Теперь и вижу, их только один, увидел меня, как тогда, как там. Не уйду. Он боится, он очень боится, я чувствую его страх, он уйдет сам. Я покажу ему, что не боюсь, и он уйдет. Бешенство и страх, но больше страх. Ты же там, позади. Почему он не уходит? Сделаю шаг, он должен слышать мой воинственный звук, видеть мою наклоненную голову. Он же может идти куда хочет, его запах везде. Это я не могу найти наш. Я только знаю, что ты ждешь меня там, позади. Не подходи! Не сейчас! Тут враг! Враг, наш враг делает много движений частями тела, быстрых, резких движений, в разные стороны. Шум, сильно бьет по ушам, шум, шум, шум. Машет, зачем он машет частями тела и громко кричит, так громко, громко, громко кричит, так близко, так близко от меня, так что я уже не слышу, я теряю наш зов. Я теряю твой запах, где ты? Я больше не чувствую тебя, я больше не чувствую тебя сзади, я больше ничего уже не чувствую. Уничтожить, уничтожить мучительный шум, мучительный запах, мучительные, быстрые, резкие движения. Он упадет, чтобы снова стало тихо, чтобы я нашла наш запах, чтобы я нашла тебя, он не остановится, пока я не упрусь в него, как их передние огни упираются в нашу плоть.
Он не ушел, и я рванула вперед. И тут он понял. Он побежал. Теперь я не смогу остановиться. С ноздрей капает, весь лес слышит мое дыхание, мой возмущенный хрип. Ноги несут мое тело за его ногами, уносят от тебя, от того места, где я тебя оставила. Ты? Ты же еще не вырос, я еще твоя мать. Зов матери сильнее зова погони, он велит мне вернуться назад. Назад! Назад! Тот, кто бежал от меня, теперь бежит один. Это уже неважно. В нем нет опасности. Он не придет. Идти назад, найти тебя, найти наш запах. Надо идти медленно, ступая тихо, вытянув вперед шею, напрягая ноздри, расширяя их, чтобы втянуть прохладный воздух и искать в нем твой теплый, детский запах. Нашла. Ты не ушел, ты стоял там, где лучше всего, где совсем темно. Ты уже почти большой, но ты боялся. Твоя шерсть мокрая. Это страх. Ты дрожишь, ты тянешь ноздри к моим. Мы можем так постоять, прижавшись лбами. Мы можем. Враг ушел. Совсем. Мы постоим и снова пойдем.
Что это? Все светло кругом. Яркий свет. Везде свет. Их свет. Яркий свет это наша смерть. Это нижние бегущие огни. Слепящие огни шарят по полю. Они пришли за нами. Тот, который бежал от меня, их привел. Больно глазам. Беги, беги. Беги от меня. Я сама, я пойду на них сама. Я подожду, когда ты будешь далеко в темноте и пойду на них. Эти так не уйдут, и зов велит мне идти на них потому, что со мной ты. Я иду на огни, прямо на огни, я слепа. Наши глаза не видят в таком свете. Зов ведет меня по снегу, через поле обратно. Они пришли за нами, но не получат тебя. Меня уже нет, зов поглотил меня, я уже жила, чтобы жил ты. Их много, они шевелятся, быстро шевелятся в ярком свете. Мне стало больно, но я должна идти, раз они пришли за нами даже сюда. Голова вперед, уши назад, они слышат мой хрип, звук моей крови. Я большая, мои мощные ноги выше их нижних огней, я молодая, я знала только три снега. Громкий звук. Опять больно, но не так. Что это? Мои длинные ноги гнутся посередине, тянут меня вниз. Лечь в прохладный, родной, беззвучный снег. Лечь, лечь, закрыть глаза, веки, еще теплые веки, прикрыть толстые ресницы, чтобы было, наконец, темно, совсем темно и совсем тихо. Нельзя! Я слышу голоса, их голоса. Близко, громко. Нельзя! Надо встать. Ты? Твоего запаха нет, это хорошо, значит, ты далеко. Длинные ноги разгибаются обратно, лес качается, качается поле, качаются нижние огни. Я опять стою, они опять кричат.
Опять громкий звук, и опять громкий звук. Она уже не стоит. Подальше розовый снег, поближе красный. Из теплого лосиного рта выплыло облачко последнего выдоха. В дальней полицейской машине плачет мальчишка. Он не хотел. Он не знал. Он просил не стрелять.
Осень 2010.
Тобой улыбнулось бытие
Тобой улыбнулось бытие. Расслабилось, забылось, и выдохнуло свой бессмысленный дивный подарок. Бездонная холодная пустыня протянула на звездной ладони тебя. Из черной насмешки анонимного бытия вылупился, выпростался ты и пошел, качаясь от слабости и робости, мне навстречу. Нам повезло: чудесно, невероятно, так, как только и может повезти среди безразличных и случайных притяжений и разрывов. Мы нашлись, где найтись невозможно, где все потеряно и пропало с самого начала…
Дышать бы вместе, да нельзя. Нам не дано синхронности, и ты уйдешь один. Меня ждет великая боль, великая плата за счастье в этом месте, где самое отчаянное 'я люблю' безотносительно небытию, и где боль есть мера всех вещей. Но пока мы оба еще есть, пока мы еще допущены к друг другу, пока твое легчающее тело трепетно, преданно, без устали греет мою тяжелеющую день от дня жизнь, дайте мне, словесной, воспеть немое, пленнице смерти — поклониться не знающему о ней, воя от нежности и корчась от счастья перед живым чудом, перед одуванчиком на льду.
А до тех пор, по ничьей милости, и по ничьему недосмотру, мы будем жить, забытые временно горем, оставленные еще немного, еще чуть-чуть, полежать, слепившись друг с другом, в колыбели над пропастью, на краю. Но ведь и всякая колыбель на краю, и всякий край может однажды стать колыбелью. А потому ты, знаток вечности, ценитель наслаждений, бесстрашно спишь, свесив лапы в пустоту.
Напечатано: в журнале "Семь мскусств" № 5(74) май 2016
Адрес оригинальной публикации: http://7iskusstv.com/2016/Nomer5/Matusevich1.php
