«О свидетельствах людей по поводу исторических фактов»
Человек по природе доверчив. Люди охотно верят в то, что видят в газетах и по телевизору, слышат в сообщениях очевидцев. Особенно некритично относится человечество к свидетельским показаниям. Речь идет не только о легковерной толпе, готовой поверить сообщениям о любом чуде. И выдающиеся мыслители подчас не свободны от общих предрассудков. Если Мишель Монтень прочитал у Плиния Старшего, что «есть народы, которые <…> выбирают себе в цари собаку», то он без колебаний вставляет этот факт в свои рассуждения и поучения [Монтень, 1980 стр. 393]. Раз факт засвидетельствован, то он не вызывает у Монтеня никакого недоверия, хотя непроверенные слухи и ложные идеи он разоблачает с непревзойденным остроумием.
Оценка правдоподобия тех или иных легенд – не новая задача для историка. Марк Блок рассказывает, что в XVIII веке среди тем, предлагавшихся Парижским университетом на конкурсе философских работ, чаще всего появлялась тема с названием «О свидетельствах людей по поводу исторических фактов» [Блок, 1986 стр. 50].
История строится на документах и свидетельских показаниях. Они могут содержать факты бесспорные. В качестве примера Марк Блок приводит выражение знаменитого французского мыслителя Пьера Бейля (Pierre Bayle, 1647-1706):
«Никогда нельзя будет убедительно возразить против той истины, что Цезарь победил Помпея, и, какие бы принципы ни выдвигались в споре, нельзя будет найти что-либо более несокрушимое, чем фраза „Цезарь и Помпей существовали в действительности, а не являлись плодом фантазии тех, кто описал их жизнь“»[Блок, 1986 стр. 60].
Но если бы история как наука ограничивалась только абсолютно достоверными фактами, вряд ли она была бы кому-нибудь интересна. К счастью, на деле все не так. Историки научились работать с документами и свидетельствами, в достоверности которых нет стопроцентной уверенности.
Оставим пока в стороне документы, которые могут по той или иной причине содержать ложные сведения, поговорим о свидетельских показаниях. Весь опыт истории учит, что нет таких свидетелей, словам которых можно верить всегда и при любых обстоятельствах. В природе нет «абсолютно правдивого свидетеля», есть только правдивые или ложные свидетельства. У любого человека возможны провалы памяти. Точность образов, которые запечатлеваются в мозгу, может нарушиться из-за усталости, волнения или отсутствия внимания. Нельзя исключать и сознательный обман. Иногда он вызван желанием приукрасить себя или своих близких, придать поступкам героический ореол. Возможна и другая цель – затушевать неблаговидные действия, стереть их из своей памяти и памяти потомков. Свидетели лгут, чтобы сделать свой образ красивее. У историков сложился даже специальный термин: «эстетика лжи». Тем не менее, многие очевидцы обманываются вполне искренно.
Что же делать с недостоверными источниками? Оказывается, и их можно успешно использовать в построении величественного здания исторической науки, нужно только внимательно анализировать психологию свидетельства. Именно на этом построен упомянутый выше «критический метод» в историческом исследовании.
Безусловно, анализ свидетельства с учетом психологии персонажей события является делом тонким, граничащим с искусством. Здесь не может быть готовых рецептов и универсальных алгоритмов. Но все же это искусство поддается рациональному анализу, здесь можно выделить некоторые важные умственные приемы, подчиняющиеся законам логики.
Чтобы не быть голословными, рассмотрим применение анализа свидетельской психологии на примере двух легенд, связанных с преследованием академика Андрея Дмитриевича Сахарова в Советском Союзе.
А.Д. Сахаров и Академия наук СССР
Андрея Дмитриевича Сахарова приняли в действительные члены Академии наук СССР в 1953 году, когда ему исполнилось только 32 года. В более раннем возрасте в Академию приняли только математика С.Л. Соболева, тому на момент принятия в 1939 году было всего 30 лет. До этого Сергей Львович успел шесть лет побыть членкорром, в то время как Сахарова приняли сразу в академики.
Со стороны властей СССР это был своего рода аванс и желание видеть во главе атомной физики человека с русской фамилией. Академик В.Л.Гинзбург в интервью для журнала «Вестник» в 1997 году высказался откровенно:
«Как я уже сказал, в 53-м году меня, по предложению Игоря Евгеньевича Тамма, выбрали в членкоры. Он же предлагал избрать в членкоры и Андрея Дмитриевича, но его избрали сразу в академики. Почему? Им нужен был герой - русский. Евреев хватало: Харитон, Зельдович, ваш собеседник. Скажу, чтобы не было недоразумений: я Сахарова нисколько не ревную, не собираюсь бросать на него тень, но, говоря в историческом плане, его очень раздули по военной линии - из националистических соображений. Он - национальный герой, очень, правда, всех потом подведший» [Нузов, 1997].
Новому академику давали рекомендации его старшие товарищи Ю.Б. Харитон и Я.Б. Зельдович, бывшие тогда еще членами-корреспондентами.
Поначалу А.Д. Сахаров полностью оправдывал доверие властей, и его щедро награждали высшими орденами и премиями. Один из немногих, он был трижды Героем Социалистического труда, лауреатом Сталинской и Ленинской премий, кавалером ордена Ленина…
Но потом положение изменилось – из верного защитника социалистического отечества он стал с конца 60-х годов прошлого века одним из лидеров правозащитного движения в Советском Союзе, последовательным и принципиальным критиком политики КПСС. Соответственно радикально поменялось и отношение власти к непокорному академику. Против него была развернута настоящая травля в прессе. В газетах печатались письма-осуждения, подписанные знаменитыми деятелями искусства и литературы, известными всей стране людьми, а также простыми рабочими и колхозниками. Сахарова клеймили как врага народа, агента империализма, поджигателя войны и требовали для отступника самого строгого наказания.
Для нашей темы важно подчеркнуть, что санкционированная властями травля Сахарова в печати началась с осуждающего письма 40 академиков. Оно было опубликовано 29 августа 1973 года в газете «Правда». О стиле письма можно судить по первым фразам:
«В последние годы академик А. Д. Сахаров отошел от активной научной деятельности и выступил с рядом заявлений, порочащих государственный строй, внешнюю и внутреннюю политику Советского Союза. Недавно в интервью, данном им зарубежным корреспондентам в Москве и опубликованном в западной печати, он дошел до того, что выступил против политики Советского Союза на разрядку международной напряженности и закрепление тех позитивных сдвигов, которые произошли во всем мире за последнее время».
Письмо составлено так, что может служить заявлением в прокуратуру: слова о заявлениях «порочащих государственный строй СССР» ‑ это цитата из статьи 70 Уголовного кодекса РСФСР, угрожающей тюремным заключением сроком до семи лет.
Среди подписавших письмо сорока академиков можно найти немало громких имен, например, предыдущего и действующего президентов Академии – А.Н. Несмеянова и М.В. Келдыша, руководителя Сахарова по атомному проекту Ю.Б. Харитона, коллег-физиков Н. Г. Басова, Н. Н. Боголюбова, А. М. Прохорова и других.
Впоследствии только два физика, подписавших это письмо, при первой возможности отказались от своих подписей и принесли Андрею Дмитриевичу извинения. Это Сергей Васильевич Вонсовский и Илья Михайлович Франк.
В защиту Сахарова выступил с открытым письмом только член-корреспондент, впоследствии академик Игорь Ростиславович Шафаревич.
В 1975 году Сахарову была присуждена Нобелевская премия мира. Это событие может служить водоразделом двух эпох и в истории Академии наук СССР. Именно в 1975 году А.П. Александров сменил на посту президента Академии М.В. Келдыша, бывшего президентом в 1961-1975 годах.
Следующий этап правозащитной деятельности Сахарова и очередной виток гонений на него выпадает на годы президенства Анатолия Петровича Александрова (1975-1986). В этот период произошел ввод советских войск в Афганистан, против чего Андрей Дмитриевич решительно протестовал. В декабре 1979 года и январе 1980 года он выступил с рядом заявлений, которые были напечатаны на первых страницах западных газет. Терпение власти лопнуло, и в январе 1980 года упрямый академик был лишен всех правительственных наград, в том числе, и трех золотых звезд Героя. Его также лишили и званий лауреата Сталинской и Ленинской премий. Это было сделано, соответственно, Указом Президиума Верховного Совета и Постановлением Совета министров СССР. Но эти органы законодательной и исполнительной власти не могли лишить Андрея Дмитриевича звания академика, т.е. исключить его из состава Академии наук СССР, куда его приняли в 1953 году. А лишить непримиримого диссидента этого почетнейшего научного звания очень хотелось. Тут-то и начинается наша история.
Легенда первая – с Келдышем
О том, почему советским и партийным властям, в конце концов, не удалось лишить Андрея Дмитириевича Сахарова звания академика, достоверно ничего не известно. Нет документов или прямых свидетельских показаний, показывающих, как это произошло. Обсуждение деликатного вопроса проходило за закрытыми дверями, никаких протоколов не велось, участники этих обсуждений воспоминаний не оставили, так что историкам остается только гадать, что помешало сделать еще один шаг в череде наказаний строптивого правозащитника.
Если достоверной информации о каком-то событии нет, то ее место занимают легенды и слухи. Я хорошо помню одну красивую историю, которую рассказывали на московских кухнях в конце прошлого века. Ее изложил профессор Борис Михайлович Болотовский в докладе, прочитанном на конференции Немецкого общества выпускников Московского университета в Берлине в 2001 году [Болотовский, 2002]:
«В то время президентом Академии был М.В.Келдыш. Он пригласил к себе нескольких авторитетных и уважаемых академиков, в том числе П.Л.Капицу и Н.Н.Семенова, и сказал им примерно следующее: „вы не думайте, что в настоящий момент у руководства имеется намерение исключить А.Д.Сахарова из Академии. Но если, тем не менее, такой вопрос был бы поставлен на общем собрании, как бы вы к этому отнеслись?“ Я уверен, что М.В.Келдыш в данном случае действовал не самостоятельно, а по указанию отдела науки Центрального комитета Коммунистической партии. После вопроса, поставленного М.В.Келдышем, последовало долгое молчание, а потом Н.Н.Семенов сказал: „Но ведь прецедента такого не было“. На это П.Л.Капица возразил: „Почему не было прецедента? Был такой прецедент. Гитлер исключил Альберта Эйнштейна из Берлинской академии наук“».
Далее Б.М. Болотовский отмечает неточность Капицы, так как Эйнштейна не исключали из Берлинской (Прусской) академии наук, а он сам вышел из ее состава, и подчеркивает главное:
«Можно сказать, что Альберт Эйнштейн помог Петру Леонидовичу Капице снять вопрос об исключении Андрея Дмитриевича Сахарова из Академии наук. После этого вопрос об исключении А.Д.Сахарова из Академии наук СССР больше не ставился».
На самом деле, неточность допустили оба уважаемых академика, и Капица, и Семенов. Думаю, что если эта легенда верна, то сделали они это сознательно, чтобы добиться главной цели – не допустить исключения Сахарова из академии. Неточность академика Н.Н. Семенова состояла в том, что из Академии наук СССР не раз исключали членов, попавших под колеса сталинских репрессий. Еще в 1931 году на Чрезвычайном Общем собрании АН СССР были лишены звания академиков арестованные Платонов, Тарле, Лихачев и Любавский, проходившие по так называемому «Академическому делу» [Цамутали, 1999 стр. 391-395].
В 1938 году из членов академии исключили списком сразу 21 человека, некоторых из них уже посмертно, после расстрела как врагов народа. Среди исключенных был известный авиаконструктор, член-корреспондент АН СССР Андрей Николаевич Туполев.
Незадолго до смерти Сталина в 1953 году лишили звания академика историка И.М. Майского (настоящая фамилия Ляховецкий). И это далеко не все примеры, показывающие, что «прецедент был». О подробностях выхода Эйнштейна из Прусской академии наук моя статья в журнале «Нева» [Беркович, 2009].
Легенду, озвученную Б.М.Болотовским, мы далее будем называть Легендой № 1, чтобы отличить ее от Легенды № 2, появившейся в 2002 году в книге Петра Александрова – сына президента Академии наук СССР[Александров, 2002].
Легенда вторая – с Александровым
Осторожный академик Анатолий Петрович Александров не оставил воспоминаний, хотя родные много раз просили об этом. О его роли в сохранении за Сахаровым академического звания мы знаем со слов его племянника Евгения Борисовича Александрова, напечатанных в книге [Александров, 2002].
Е.Б. Александров убежден, что именно его дядя защитил Сахарова, не дав поставить на голосование вопрос об исключении. Евгений Борисович приводит рассказ академика о дипломатическом триумфе на собеседовании в политбюро ЦК КПСС. А.П. не называл имён:
«Меня спрашивают, есть ли в уставе Академии процедура лишения звания академика. Я отвечаю – есть, с формулировкой «за действия, порочащие…». Меня спрашивают – так за чем дело стало? Я отвечаю – видите ли, по уставу Академии все персональные вопросы решаются тайным голосованием на общем собрании, и я не уверен, что 2/3 академиков проголосуют за исключение Сахарова. Может получиться громкий политический скандал. Меня спрашивают – а нельзя ли организовать открытое голосование? Ведь трудно поверить, что в этом случае заметное число академиков открыто пошло бы против линии партии. Я отвечаю – можно, но для этого надо изменить устав Академии. Мне говорят - так за чем дело стало? Я отвечаю - видите ли, по уставу Академии любые изменения устава утверждаются тайным голосованием на общем собрании, и я не могу гарантировать, что 2/3 академиков проголосуют за такое изменение. - И тут они от меня отстали!» [Александров, 2002 стр. 241].
В отличие от Легенды № 1, эта версия имеет определенного автора – племянника единственного персонажа легенды – академика Александрова. По смыслу текста ясно, что речь идет о периоде его президентства, т.е. о времени после 1975 года. Автор Легенды № 2 упоминает, что ему известна и история с Капицей и Семеновым, происшедшая при президенте Келдыше, правда, он зачем-то относит ее к заседанию Президиума АН СССР, что сам же называет нереальным:
«Эта история имела хождение в нескольких вариациях и, возможно, имела реальное основание, однако очевидно, что вопросы такого политического значения решались тогда не на собраниях Президиума».
Как мы видели, в изложении Б.М. Болотовского о Президиуме АН СССР речи нет. В остальном Е.Б. Александров считает, что легенда № 1 могла отражать реальный факт.
Итак, мы имеем две версии того, как удалось избежать исключения Сахарова из Академии. Чья заслуга в этом непростом деле была наибольшей? Что остановило готовое на все руководство страны и не позволило поставить на голосование вопрос об исключении? Находчивость академиков Капицы и Семенова или хитрость академика Александрова?
Имеющиеся документы и свидетельства очевидцев не позволяют однозначно, со стопроцентной уверенностью доказать или опровергнуть ни одну из легенд. Все, что нам остается, это сравнить легенды по их правдоподобности.
Оценки правдоподобия
Оценивать правдоподобие той или иной гипотезы можно по различным критериям. Каждый из них позволяет взглянуть на обсуждаемую легенду с новой стороны.
Соответствие логике персонажей
В Легенде № 1 два действующих персонажа, не считая задавшего вопрос президента Академии М.В. Келдыша. Вряд ли академики Капица и Семенов хотели исключения Сахарова, даже если они не разделяли его взгляды. Кто из небожителей захочет, чтобы его коллегу изгнали с Олимпа? Сегодня его, а завтра тебя? Петр Леонидович Капица не подписал письма с осуждением Сахарова. Николай Николаевич Семенов хотя и сделал это под сильным нажимом властей, пост руководителя химической обороны страны обязывал его не идти на конфликт со своим начальством, но тоже не хотел такого прецедента. Так что Легенда № 1 вполне соответствует логике персонажей: они не поддерживали исключение Сахарова и, не высказывая этого явно, сделали все, чтобы отбить у властей охоту посягать на священное звание академика.
Единственное, что вызывает сомнение в правильности Легенды № 1, это ее некоторая «литературность». Для сравнения, пусть даже неявного, действий советских властей с поступками Гитлера, нужна была отчаянная смелость. Пошел бы на такой риск многоопытный Петр Леонидович Капица, неизвестно. Запомнив это замечание, перейдем теперь к Легенде № 2.
Анатолий Петрович Александров Сахарова откровенно недолюбливал. Дело тут даже не в личных, человеческих отношениях. Для президента Академии опальный академик стал как кость в горле. Из-за непрекращающейся правозащитной деятельности Сахарова Александров должен был постоянно объясняться в ЦК, отвечать на вопросы зарубежных и советских корреспондентов, объясняться с зарубежными коллегами... Как вспоминал племянник президента,
«Всё это очень нагружало А.П. и поддерживало в нем постоянное раздражение против Сахарова. Он не любил говорить на эту тему, но когда об этом заходила речь, то он не скрывал своего неудовольствия действиями Сахарова и им самим, как личностью. Он считал действия Сахарова общественно опасными, боясь, что они могут спровоцировать новую волну репрессий, направленных на Академию наук и на интеллигенцию в целом» [Александров, 2002 стр. 241].
Искренность правозащитной деятельности Андрея Дмитриевича была для Александрова под большим сомнением, ведь он знал его еще в тот период, когда молодой и энергичный создатель знаменитой «слойки Сахарова» искал способы уничтожить как можно больше мирного населения предполагаемого противника. Трудно было представить, чтобы недавний ястреб вдруг обернулся голубем мира. И обращение к мировой общественности тоже бесило лояльного государственника, каким был директор института имени Курчатова. Е.Б. Александров подтверждает:
«Недоверие А.П. к искренности действий Сахарова усугублялось обращениями последнего за помощью к американским властям, от которых А.П. ничего доброго по отношению к России никогда не ожидал»[Александров, 2002 стр. 241].
И еще один аспект темы надо принять во внимание. Многие академики, которых власти вынудили публично выступить против Сахарова, понимали, что за лояльность коммунистическому режиму они расплачиваются своей репутацией в глазах коллег, отечественных и иностранных. Евгений Александров выразил это так:
«Фронда Сахарова выставила множество академиков в неприглядном виде, когда их вынудили публично отмежевываться от Сахарова, чья правота мало у кого из них вызывала сомнения. „Он ходит героем-мучеником в белых одеждах, а мы все в дерьме“» [Александров, 2002 стр. 241].
Учитывая эти обстоятельства, действия по защите Сахарова, предпринятые Александровым согласно Легенде № 2, выглядят нелогичными. Ему спокойней было бы навсегда избавиться от возмутителя спокойствия в рядах подведомственной академии, а не спасать его. Но и здесь можно найти причину такого поведения президента Академии наук СССР. Еще больше хлопот и обид, связанных с деятельностью Сахарова, его страшил «громкий политический скандал», как выразил опасения своего дяди Евгений Борисович Александров.
Поэтому обе легенды с известными оговорками можно признать соответствующими логике персонажей. Но это не единственный критерий правдоподобия. Посмотрим на эти версии с других сторон.
Соответствие логике поступков героя
Героем обеих легенд я называю, конечно, Андрея Дмитриевича Сахарова. Как бы он отнесся к исключению из Академии, если бы оно все же состоялось? Безусловно, своим званием «академик» он гордился и им дорожил. Поэтому поначалу лишение этого звания было бы для Сахарова болезненным переживанием. И если власти хотели его наказать за своеволие и инакомыслие, то лучшего наказания и не придумаешь. Вот почему Легенда № 1 совершенно естественно сочетается и с логикой персонажей, и с логикой поступков героя.
Примерно то же отношение к членству в Академии было у Сахарова в начале президентства Александрова. Но потом положение изменилось. В ответ на решительное неприятие Андреем Дмитриевичем афганской авантюры власти в 1980 году перешли от угроз к действиям, причем наказания посыпались не только на непокорного академика, но, главным образом, на его жену, Елену Георгиевну Боннэр. Для Сахарова это оказалось самой страшной пыткой. В письме президенту Академии (т.е. А.П. Александрову) от 15 сентября 1985 года он описывает свое положение:
«Я – единственный академик в истории АН СССР и России, чья жена осуждена как уголовная преступница, подвергается массированной и подлой, провокационной публичной клевете, фактически лишена медицинской помощи, лишена связи с матерью, детьми и внуками. Я единственный академик, ответственность за действия которого перелагается на жену. Это мое положение – ложное, оно абсолютно непереносимо для меня» [Сахаров, 1985].
Опальный академик в последний раз просит помощи у родной академии, не очень веря в успех, поэтому предупреждает, что если его требования не будут выполнены,
«я прошу рассматривать это письмо как заявление о выходе из Академии наук СССР. Я отказываюсь от звания действительного члена АН СССР, которым я при других обстоятельствах мог бы гордиться. Я отказываюсь от всех прав и возможностей, связанных с этим званием, в том числе от зарплаты академика, что существенно, ведь у меня нет никаких сбережений».
Ощущение, что родная Академия предала своего действительного члена, не покидало Сахарова в последние годы президентства Александрова. И вопрос о выходе из Академии вставал перед ним не раз. Рассказывают (это еще одна легенда, но очень правдоподобная), что во время одного из разговоров между Сахаровым и Александровым на угрозу Сахарова выйти из состава АН СССР президент Академии сослался на устав, в котором такая процедура не предусмотрена. Другими словами, даже если Сахаров добровольно уйдет из Академии, он все равно будет считаться академиком [Болотовский, 2016]. Как мы видим, по сравнению со временами президентства Келдыша ситуация изменилась. Теперь если власти поставят вопрос о лишении правозащитника звания академика, то это будет не наказанием, а выполнением его просьбы. В середине 80-х годов изменилась логика поступков героя, и Легенда № 2 перестала ей соответствовать. Поэтому говорить о правдоподобии Легенды № 2 можно только применительно к концу 70-х, началу 80-х годов.
Соответствие логике власти
С точки зрения партийных бонз удаление Сахарова из академии было бы желательно и в период президентства Келдыша, и в период президентства Александрова. По логике ЦК КПСС, человек, поднявший голос против политики партии, не должен носить уважаемое всем миром звание академика. При Келдыше намерения властей четко видны по тому факту, что травля Сахарова началась именно с письма сорока академиков. При Александрове дело дошло до лишения опального академика всех наград и званий. Лишение академического звания, как будто, стояло на очереди. Так что обе легенды, рассматриваемые независимо друг от друга, соответствуют «логике времени». Однако при сравнении двух легенд друг с другом выясняются интересные взаимозависимости.
Сравнительный анализ двух версий
Если мы рассмотрим обе легенды вместе, то заметим, что между ними есть тесная связь. Если Легенда № 1 отражает реальное событие, то власть после него уже не должна возвращаться к тому же вопросу, не должна наступать на те же грабли. Урок исключения Эйнштейна при Гитлере не мог быть быстро забыт.
Поэтому чем правдоподобнее выглядит Легенда № 1, тем менее вероятной кажется версия, исходящая из семьи Александровых. Но верно и обратное. Если в период правления Александрова вопрос об исключении Сахарова все же ставился, то по той же самой причине становится малоправдоподобной Легенда № 1. Поэтому вероятность исключения из Академии является важнейшим фактором в пользу той или иной версии.
Но как оценить опасность исключения Сахарова из академии при президенте Александрове? Если верить вдове Андрея Дмитриевича, эта опасность была невелика, как пишет Е.Б. Александров, «Елена Боннэр заявила, что нет никакой заслуги А.П. в сохранении членства Сахарова в Академии, потому, <…> что никто на это членство не покушался» [Александров, 2002 стр. 241].
Но Евгений Борисович это мнение опровергает, считая опасность вполне реальной, а заслугу своего дяди – бесспорной: «Еще как покушались! И защитил его именно А.П., какие бы легенды по этому поводу ни ходили» [Александров, 2002 стр. 241] (в книге частица «ни» написана с ошибкой, которая при цитировании испавлена).
Для того чтобы разобраться в этом ключевом вопросе, нам нужен независимый свидетель, который подтвердил бы либо мнение Елены Георгиевны, либо мнение Евгения Борисовича. И такой свидетель нашелся – это академик Аркадий Борисович Мигдал, непосредственный участник тех событий, один из тех, кто буквально спас держащего смертельную голодовку в городе Горьком Андрея Дмитриевича Сахарова.
В воспоминаниях, опубликованных в декабре 1990 года в Литературной газете» и напечатанных в сборнике «Он между нами жил…» [Мигдал, 1996], Аркадий Борисович говорит как раз о горьковском периоде жизни Сахарова, т.е. начале 1980 года. Тогда президентом Академии наук СССР был Анатолий Петрович Александров. По словам Мигдала, именно тогда прошел слух, что на очередном собрании Сахарова собираются исключать из Академии [Мигдал, 1996 стр. 436].
Итак, первое подтверждение версии Александровых получено. Уверенности, что Легенда № 1 отражает действительность, становится меньше. Но это только начало. Далее Аркадий Борисович рассказывает о своих действиях:
«Накануне собрания я поехал в Узкое, чтобы выяснить справедливость этих слухов и посоветоваться с находившимся там секретарем одного из отделений Академии» [Мигдал, 1996 стр. 436-437].
Как мы видим, слухи были вполне реальные и заставили Мигдала приложить конкретные усилия, чтобы предотвратить позорное для Академии решение. Очень важным для нашей темы является следующий его шаг:
«Вечером того же дня я приехал к Петру Леонидовичу Капице. Я сказал ему, что никогда не был диссидентом, но если будет поднят вопрос об исключении Андрея Дмитриевича, заявлю на собрании все, что думаю. Среди прочего повторю то, что сказал мне Лев Андреевич Арцимович незадолго до своей смерти: „Если зайдет речь об исключении Сахарова, я выйду на кафедру и попрошу показать мне хотя бы одного из присутствующих в этом зале, кто сделал для страны больше, чем он“. Петр Леоднидович сказал мне: „Начните, а более пожилая часть Вас поддержит…“» [Мигдал, 1996 стр. 437].
Это ценное свидетельство о встрече с одним из персонажей Легенды № 1 и о разговоре с ним по теме этой легенды. Было бы странным, если бы Капица не упомянул и о своих заслугах в деле, в котором он был целиком на стороне Мигдала (и Сахарова). Конечно, теоретически остается шанс, что или Петр Леонидович поскромничал, или Аркадий Борисович решил не раскрывать «тайну», но отсутствие упоминания о состоявшемся ранее раунде борьбы «за академика Сахарова» делает Легенду № 1 еще менее вероятной.
Когда эта заметка была почти готова, неожиданно пришло еще одно подтверждение того, что Легенда № 1, несмотря на ее широкое распространение в обществе, все же маловероятна. На этот раз речь шла о другом персонаже этой легенды – академике Семенове. Мне довелось поговорить с Дмитрием Гольданским, сыном академика Виталия Иосифовича Гольданского и внуком Нобелевского лауреата Николая Николаевича Семенова. На мой вопрос, упоминалось ли когда-нибудь в семье деда его участие в совещании у президента Академии, где обсуждалась проблема Сахарова, Дмитрий дал уверенный и четкий ответ: никогда! В то же время, в семье Гольданского слышали Легенду № 1 в такой интерпретации: Капица сказал фразу об исключении Эйнштейна из немецкой академии на Общем собрании АН СССР [Гольданский, 2016]. Это, конечно, еще менее вероятно, чем выступление на Президиуме Академии. Разнообразие вариантов Легенды № 1 говорит, скорее, о ее «литературном» происхождении, чем об отражении реального факта.
Напротив, Легенда № 2 о заступничестве академика Александрова представляется теперь вполне реалистичной. Главное косвенное подтверждение состоит в том, что вопрос об исключении Сахарова, к чести Академии, так и не ставился. Штрихи к психологическому портрету академика Александрова, добавленные воспоминаниями Аркадия Мигдала, не противоречат «александровской» версии. Да, Александров не очень стремился помочь гонимому Сахарову, считая, как думали и в КГБ, что во всем виновата его жена, Елена Георгиевна Боннэр. Но когда в ноябре 1981 года ситуация вокруг сосланного в Горький академика стала критической из-за продолжавшейся более 15 дней голодовки, Александров поддался уговорам и использовал последний шанс спасти Андрея Дмитриевича. Анатолий Петрович лично пошел к Брежневу и добился выполнение условия Сахарова – отпустить Лизу Алексееву поехать к ее мужу, сыну Елены Георгиевны[Мигдал, 1996 стр. 438].
Надо отметить, что в верхних эшелонах власти Сахарова знали и, было время, хорошо к нему относились. Борис Альтшулер со слов Андрея Дмитриевича описывает эпизод 1962 года, когда Леонид Ильич Брежнев, тогда еще только секретарь ЦК КПСС, после очередного «разноса» у Хрущёва шел за академиком «по очень, очень длинному кремлевскому коридору… и говорил, как он уважает Сахарова – и как ученого, и его общественные позиции» [Альтшулер, 2009].
Тем не менее, нельзя преуменьшать сложности задачи, стоявшей перед Александровым, так как всесильный Андропов, в чьем ведении при Брежневе находился Комитет государственной безопасности, категорически возражал против каких-либо уступок академику-диссиденту. Как часто бывает при недемократических режимах, среди руководителей страны не было полного согласия, различные группировки тайно боролись друг с другом, и президенту Академии нужно было быть большим дипломатом, чтобы добиться своего. Во время одной из встреч с руководителями страны и мог состояться разговор, описанный в Легенде № 2.
Право не верить свидетелю
Если есть два или больше свидетельств об одном и том же событии, то выбору наиболее достоверного помогает анализ психологии. Мы должны рассмотреть и сравнить возможные мотивы правдивости, лживости или заблуждения свидетелей. Понятно, что степень достоверности того или иного свидетельства при этом редко станет стопроцентной (свидетельство правдиво) или нулевой (свидетельство лживо). Чаще мы получим некоторый промежуточный результат. И здесь мы сталкиваемся с ситуацией, очень похожей на ту, которую изучает математическая теория вероятностей. Но возникает законный вопрос: вправе ли мы вообще говорить о вероятности исторического события, которое уже произошло?
На первый взгляд, нелепа сама постановка вопроса о вероятности происшедшего. Гадать можно о будущем. Прошлое не знает вариантов, оно есть данность, в которой нет места другим возможностям. Однако Марк Блок утверждает, что применение понятия вероятности в историческом исследовании не имеет в себе ничего противоречивого:
«Историк, спрашивающий себя о вероятности минувшего события, по существу лишь пытается смелым броском мысли перенестись во время, предшествовавшее этому событию, чтобы оценить его шансы, какими они представлялись накануне его осуществления. Так что вероятность – все равно в будущем» [Блок, 1986 стр. 71-72].
Использовать математические понятия и развитый математический аппарат для исторического материала нужно, конечно, очень осторожно. Построение математических моделей сложных общественных явлений – задача чрезвычайно трудная, человеческие отношения очень неохотно поддаются формализации. Как писал мудрый Марк Блок:
«Мы не можем избавиться от наших трудностей, переложив их на плечи Ферма, Лапласа и Эмиля Бореля. Но так как их наука находится в некотором роде на пределе, не достижимом для нашей логики, мы можем хотя бы просить ее, чтобы она со своих высот помогала нам точнее анализировать наши рассуждения и вернее их направлять» [Блок, 1986 стр. 74].
Историки древности без тени сомнений вставляли в свои хроники любые небылицы, от козней дьявола до кровавых дождей, лишь бы нашелся очевидец, засвидетельствовавший эти происшествия. Никакому критическому анализу эти свидетельства не подвергались.
То, что современные учебники истории очищены от подобной антинаучной ахинеи, огромная заслуга метода рациональной критики, примененного к свидетельским показаниям. Свидетель стал объектом исследования, и мы в состоянии понять, где и почему он говорит неправду. По словам Марка Блока, «мы завоевали право не всегда ему верить, ибо теперь мы знаем лучше, чем прежде, когда и почему ему не следует верить» [Блок, 1986 стр. 78].
История ХХ нередко века творилась за закрытыми дверями. О важных решениях и обстоятельствах, при которых они были приняты, мы узнаем не столько по достоверным документам, протоколам, отчетам, сколько по слухам, легендам, пересказам сообщений очевидцев…
Анализ психологии свидетельств позволяет и тут отделить вымысел от правды, точнее представить себе механизмы истории и отдать должное ее жертвам, злодеям и героям.
Послесловие
С любезной помощью уважаемого Геннадия Горелика, указавшего на публикацию П.Е. Рубинина в журнале «Коммунист» [Рубинин, 1991], удалось найти корни Легенды №1. П.Е.Рубинин - многолетний референт П.Л. Капицы, ближайший к нему человек, хранитель его архива и биограф. Конечно, никакой яркой театральной сцены, якобы ловко разыгранной П.Л. Капицей и Н.Н. Семеновым перед слегка опешившим президентом АН СССР Келдышем, в реальности не было. Эта сцена, описанная Б.М. Болотовским, скорее всего, результат коллективного народного литературного творчества. Не случайно о ней в семье академика Семенова никогда не вспоминали. Не было ничего подобного ни на рабочем совещании у Келдыша, ни на заседании Президиума АН СССР, ни, тем более, на Общем собрании Академии. А было, по рассказу Я.П. Рубинина, вот что:
«Август 1973 года. М. В. Келдыш в своем кабинете в течение полутора часов уговаривает Капицу подписать Коллективное письмо, клеймящее Сахарова позором. В конце разговора, отчаявшись получить подпись Петра Леонидовича, Мстислав Всеволодович спрашивает: „Были ли на вашей памяти случаи исключения академиков из академии? Я что-то о таких случаях ничего не слышал...“ — „Как же,— сказал Капица,— был такой прецедент. В 1933 году Гитлер исключил Эйнштейна из Прусской академии наук...“ На этом разговор в кабинете президента АН СССР закончился. Разговор был с глазу на глаз. Прощаясь, Келдыш настоятельно просил Петра Леонидовича никому об этом разговоре не рассказывать. Когда Петр Леонидович вернулся в тот день в институт, он рассказал мне лишь о том, как его уговаривали подписать письмо против Сахарова. Он был очень возбужден. Я давно не видел его в таком состоянии. Несколько дней спустя он уехал в Финляндию, где проходила очередная встреча Пагуошского движения ученых за мир и разоружение. И в эти же дни в „Правде“ было опубликовано печально знаменитое письмо сорока академиков. Подпись Капицы под этим письмом «блистательно» отсутствовала... В Финляндии на пресс-конференции после окончания Пагуошского совещания кто-то из журналистов вдруг спрашивает Капицу, действительно ли он сказал... И далее почти слово в слово, с некоторыми „художественными“ добавлениями, пересказывает сугубо конфиденциальный разговор в кабинете Келдыша. Петр Леонидович, который умел хранить секреты, был поражен. И, наверное, тут же попытался мысленно представить себе механизм утечки информации из президентского кабинета. По-видимому, Келдышу очень не хотелось браться за исполнение полученного сверху задания, и он с великим удовольствием рассказал о „прецеденте“ своим ближайшим помощникам. А поскольку „новость“ эта была из взрывчатых, она и пошла гулять по Москве...»
Об отношениях Петра Леонидовича и Андрея Дмитриевича Геннадий Горелик пишет в своей книге о Сахарове:
«Внутри Академии наук наибольшую поддержку Сахарову оказывал Петр Капица – ярко выраженный научный индивидуалист с сильным общественным чувством. Началось это с выступления Сахарова против Лысенко в Академии наук в 1964 году. Тогда Капица утихомирил сидящего рядом с ним в президиуме партначальника, объяснив ему, что выступающий – „отец нашей водородной бомбы». После появления „Размышлений…“ Капица пытался сделать идеи Сахарова предметом открытого обсуждения. И, наконец, старался вытащить его из Горьковской ссылки и спасти от смерти в первой бессрочной голодовке. 4 декабря 1981 года, на двенадцатый день голодовки за выезд Лизы Алексеевой, 87-летний Капица послал очень короткое письмо Брежневу: „Я уже очень старый человек, и жизнь научила меня, что великодушные поступки никогда не забываются. Сберегите Сахарова. Да, у него большие недостатки и трудный характер, но он великий ученый нашей страны. С уважением. П. Л. Капица“. 8 декабря выезд разрешили» [Горелик, 2004].
Таким образом, в основе Легенды № 1 лежит реальный факт, правда, немного отличающийся от красивой истории, ходившей в народе. Так что исключение Сахарова из Академии предотвратили оба персонажа наших легенд. В 1973 году, в относительно вегетарианские времена до афганской авантюры, сыграло роль остроумное, хотя и неверное по существу замечание Капицы в разговоре с Келдышем. А после вторжения в Афганистан, когда власти пошли на жесткие меры против своих идеологических противников, удалась хитрая дипломатическая увертка Александрова на Политбюро в 1980 году.
Оба академика приняли участие и в спасении А.Д. Сахарова в 1981 году, когда речь шла уже о его неминуемой смерти от бессрочной голодовки в Горьком. Петр Леонидович Капица написал письмо Брежневу с просьбой спасти Сахарова, потому что любил и ценил Андрея Дмитриевича. Анатолий Петрович Александров лично пошел с той же просьбой к Брежневу, несмотря на то, что недолюбливал создателя советской водородной бомбы. В критической ситуации важны не эмоции и чувства, а важен результат: Сахаров был спасен, его условия приняты, голодовка прекращена. Не зря сказано, что судить каждого будут не по намерениям, а «по плодам дел его» (Иеремия 17:10).
Литература:
Александров, П.А. 2002. Академик А.П.Александров. Прямая речь. М.: Наука, 2002.
Альтшулер, Борис. 2009. Андрей Сахаров как физик во всех сферах своей деятельности. Заметки по еврейской истории, №162009 г.
Беркович, Евгений. 2009. Прецедент. Альберт Эйнштейн и Томас Манн в начале диктатуры. Нева 2009 г.
Блок, Марк. 1986. Апология истории. М.: Наука, 1986.
Болотовский, Борис. 2002. Государство, наука, ученые. Доклад, прочитанный на конференции DAMU (Немецкого общества выпускников Московского университета), Берлин, 2001 г. Физика. Издательский дом "Первое сентября", № 14 2002 г.
Болотовский, Борис Михайлович. 2016. Частное сообщение по электронной почте от 22 мая 2016 года автору: Личный архив автора, 2016.
Гольданский, Дмитрий. 2016. Электронное письмо автору от 13.06.2016.: Личный архив автора, 2016.
Горелик, Геннадий. 2004. Андрей Сахаров. Наука и свобода. М. : Вагриус, 2004.
Мигдал, А.Б. 1996. К портрету Андрея Сахарова. Сборник. Он между нами жил... Воспоминания о Сахарове, С. 434-441. М.: Практика, 1996.
Монтень, Мишель. 1980. Опыты. Книги первая и вторая. М.: Наука, 1980.
Нузов, Владимир. 1997. ИДЕЯ #2 (Интервью с академиком В.Гинзбургом). Вестник, 14(168) 1997 г.
Рубинин, П.Е. 1991. К истории одного письма П. Л. Капицы. Коммунист, № 7, с. 51-68. 1991.
Сахаров, Андрей Дмитриевич. 1985. Письмо президенту АН СССР 15 октября 1985. Сахаровский центр, Москва, 1985 г.
Цамутали, А.Н. 1999. «Академическое дело»// В.П. Орлов (гл. ред.) Репрессированные геологи. М.-СПб.: МПР РФ, ВСЕГЕИ, РосГео 1999.
Благодарность.
Автор выражает искреннюю признательность Борису Альтшулеру, Борису Болотовскому, Юлию Бруку, Геннадию Горелику, Александру Мелихову, Фаине Петровой и Борису Тененбауму за плодотворное обсуждение статьи.
Напечаттано: в журнале "Семь искусств" № 6(75) июнь 2016
Адрес оригинальной публикации: http://7iskusstv.com/2016/Nomer6/Berkovich1.php
