История сонета – удивительный пример живучести и распространения поэтической формы. Из нескольких стихотворений, написанных группой чиновников короля Сицилии Фридриха Второго (1194-1250), кочевавшей по Италии в начале XIII века, вырос жанр, охвативший многие страны и языки, успешно развивающийся в течение сотен лет в практическом и теоретическом плане в разных стилях – от возвышенного «сладостного» до вульгарно-иронического. Сонет – идеальное средство выражения одномоментного переживания.
Родной язык сонета – итальянский, а вторым стал иврит. Уже около 1300 года современник Данте Иммануэль Римский (Иммануэль Шломо Йекутиэль Ацифрони) (ок. 1265-1335) – поэт, писатель, врач, лингвист, религиозный философ, словом, человек Возрождения, собрал написанные им 38 сонетов в «Тетради», дошедшие до наших дней и многократно издававшиеся, начиная с 1492 г. Опередив Франческо Петрарку (1304-1374), сделавшего сонет достоянием всеевропейской культуры, Иммануэль Римский использовал «законы» формы, ставшие потом классическими. С тех пор ивритский сонет не прекращал своего развития с учётом специфики языка и традиций ивритской литературы.
В начале ХХ века Шауль Черниховский придал новый импульс этому развитию, подчёркивая такие свойства сонета как сжатость, концентрацию мысли, педантичную, но гибкую структуру, приятное для слуха звучание и парадоксальность. Но одновременно возникли и возражения. Так, например, Ури Цви Гринберг и Авраам Шлёнский считали эту форму чужеродной для ивритской поэзии и несвоевременной в свете стоящих перед ивритской литературой задач.
Тем не менее многие ивритские поэты успешно пользовались сонетом (Фихман, Равикович, Амихай, Авидан и др.). Большой вклад в развитие ивритского сонета внесла Лея Гольдберг, написавшая несколько десятков стихотворений в этом жанре, в том числе несколько циклов, лучшим из которых по праву считается «Любовь Терезы дё Мюн» (1952). Кроме того, Гольдберг перевела на иврит сонеты Петрарки и написала несколько теоретических работ по этой теме.
Сама она так определила ситуацию в интервью:
«Откуда у меня тяга к классическим формам, закрытым и точным, да ещё в период мятежа против законов формы и рифмы? Я никогда не считала, что искусство – это вседозволенность. По мне, символ искусства – умение грациозно нести тяжёлую ношу… Я часто пользуюсь сонетом. Это очень трудная и очень лёгкая форма. Быть может, именно потому, что легко в ней сотворить что-нибудь гладкое, но лишённое всякого смысла, она стимулирует поэта наполнить её глубоким содержанием, сказать что-то новое. И при этом быть очень точным: действительно ли каждое слово на своём месте? Нет стихотворения более уязвимого для пустого или лишнего слова, чем сонет. В сонете я чувствую себя наиболее свободной, а вопрос о моде интересует меня меньше всего… И, кроме того, есть у меня ощущение, что именно в период, когда человек опасается разрушения, он стремится опереться на устоявшиеся традиционные формы… Искусство, даже если оно описывает разрушение, должно быть ему преградой».
1.
Воспевание любимого человека в сонетах всегда было делом мужчин. Изумительные сонеты Петрарки вызвали к жизни традицию, сродни поэзии трубадуров, иногда доходившую до «павлиньего» красования своими неистовыми переживаниями. Сонеты Леи Гольдберг – драмы, озвученные влюблённой женщиной. Они полны напряжения, особенно хорошо передаваемого сонетной формой, где тезе первой части (два четверостишья, катрена) противопоставляется драматическая антитеза второй части (обычно, два терцета). Как правило, Гольдберг соблюдает правила рифмовки классического итальянского сонета в первом катрене полностью, а во втором – частично. Это создаёт единство всего цикла и, в то же время, предоставляет автору большую свободу. Ощущение единства цикла не исчезает, даже когда в некоторых сонетах отклонение от классической рифмовки становится значительным (впрочем, никогда сонет не следовал всему набору правил, с которым связано представление об этом жанре).
Критик Э. Шавид, восторженно отзываясь об этом цикле, писал, что Лея Гольдберг выражает в нём своё стремление к классическому миру и его гуманистическим идеалам; что в этом цикле есть ясность, порядок и пропорции, которых не может быть в реальности, но которые и есть цельность реальности… Идеал классической культуры – он же идеал её искусства… Форма этих сонетов стилизована, выстроена и продумана до последнего выражения.
Лея Гольдберг
Из книги «Утренняя молния»
Цикл сонетов «Любовь Терезы дю Мён»
Из предисловия Л. Гольдберг к циклу: «Тереза дю Мён – аристократка из Авиньона (Франция), жившая в XVI веке. В 40 лет она влюбилась в молодого итальянца, учителя её детей, и написала ему 41 любовный сонет. Когда юноша уехал, Тереза сожгла свои стихи и ушла в монастырь»
(Тереза дю Мён – литературный персонаж, плод воображения Леи Гольдберг – прим. перев.)
1. То тяжкое проклятье, что несу я
То тяжкое проклятье, что несу я,
Наивный ум любовью назовёт.
О, знал бы ты, какой позор, какую
Вину душа, страдая, сознаёт!
В кудрях нить седины. Зима не ждёт,
И мудрость жизни я в себе взрастила.
Но как смириться сердцу, что хватило
Мне взгляда без тепла – и ум замрёт.
Помилуй мой осенний ясный день,
Мой разум, зрелость. Сжалься надо мною,
Заставь меня забыть безумные мечты.
Покой ночей моих умчался, как олень.
Да, это – стыд, но лишь глаза закрою,
Плоть восстаёт моя и знает только: Ты!
2. Я не хочу ночами видеть сны
Я не хочу ночами видеть сны
Лишь о тебе. Я не хочу дрожать,
Едва откроют дверь. Я не хочу,
Чтоб лишь тобой все были дни полны.
Зачем во взглядах девушек встречать
Издёвку, а на лицах их печать
Победы, торжества, что мне не по плечу?
Такой любовью жить я не хочу.
Ведь прежде, равнодушна и горда,
Была спокойна я и жизни рада,
И в зрелости не видела стыда,
И ночью пот не лил от страха градом…
Но сладостно хоть миг с тобою рядом
Стыдливо ждать мне новых встреч всегда.
3. Когда бы ты меня в пустыню гнал
Когда бы ты меня в пустыню гнал,
Оставил там оплакивать потерю –
На голод, смерть и на добычу зверю,
Как Авраам Агарь туда послал,
Когда бы боль мою ты презирал,
Как над любовницей жестоко издевался,
Не так во мне протест бы поднимался,
Не так бы горько, сухо он звучал.
Но для тебя я только госпожа,
Чьё имя всуе не упоминают,
Лишь можно лицезреть едва дыша.
Стена крепка, не обойдёшь кружа,
И страх стыда мне сделать шаг мешает,
И кулаки бьют по стене дрожа.
4. Ах, гордость!
Ах, гордость! Женщине ль гордиться той,
Чьё сердце было заперто на годы
Для силы духа, красоты природы,
Гордиться слепотой и глухотой?
С каких же пор пороком стали вдруг
Глаза, которые верней всего находят
Тот камень, что к кольцу её подходит,
Жар сердца, нежность чувств и нежность рук?
Не устыжусь, избрала я любя!
Ты мой кумир, меня в тебе пленила,
Очаровала скромность красоты.
Ты – драгоценный камень, блеск светил
Впитавший, и теперь сияешь ты,
Чтоб чист душой стал видящий тебя.
5. Возможно, ты не так красив
Возможно, ты не так красив, как знать!
И взгляд иной – расчётливый, холодный,
Твою красу исследуя подробно,
Сумеет в ней огрехи распознать.
Педант скупой вдруг станет осуждать
Излишества природы столь небрежной,
Что мужество прикрыла детством нежным.
Но не могу красивее сыскать.
С сосной в росе сравним ли можешь быть,
Что ветерок ласкающей рукою
Один лишь может мягкость ощутить,
Иль с пламенем небесным, может быть,
Дарящим нам сиянье голубое?
Нет, не с чем мне красу твою сравнить!
6. Нет, не ослеплена любовью
Нет, не ослеплена любовью и сейчас
Я здраво мыслю, трезво разумею,
И в ярком свете во сто раз яснее
Происходящее вокруг мой видит глаз.
От снов бесплодных возвращенье дня
Меня ведёт к привычному страданью,
К брегам бессмысленности, разочарованья,
К истокам истин, горьких для меня.
Мысль здравую не победить мечтой,
Не всколосится на земле сухой
Под осень нива пышная, я знаю.
Ты проклята, о Ева, вновь и вновь,
Ты древо жизни, где цвела любовь,
Познаньем отравила в кущах рая!
7. Мой тихий друг, часы прошли, как сон
Мой тихий друг, часы прошли, как сон:
Мы рядом, но ни слова не сказать.
Вновь день угас. Душе не осознать,
Как в немоте бессильной сгинул он.
Неужто локон с лунным серебром
Или морщинки возле глаз одни
О дне возвышенном, свободном – полном дне
Расскажут на суде годов потом?
Конечно, не по силам солнце днём
Мне над Гивоном вдруг остановить,
Луна над Айялоном не замрёт,
И дни бегущие я не могу продлить,
Но каждый час, что были мы вдвоём,
Впитался в кровь мою и в ней течёт.
8. Дождь струями натянут на окне
Дождь струями натянут на окне,
Как струны скрипки. Друг, огонь в камине
Зажги, и посидим тихонько при огне.
Он отражения меж нами перекинет.
Тебе подходит фон дождя вполне.
На юность милую смотреть – моя отрада:
Осенний свет и тени листопада –
Жар в сердце, холод мысли душит мне.
Как сладостен обман душе моей:
Слить страсть мою, твою наивность, чтоб
Быть материнства волшебством пленённой.
Тень подозрения не омрачит твой лоб,
Что здесь при свете пляшущих углей
Я час любви украла запрещённой.
9. Из моего, из твоего окна
Из моего, из твоего окна
Один и тот же вид, и тот же сад.
Всё, что твой взор ласкал, чему был рад,
Я целый день любить могу одна.
И за твоим окном, и за моим
Нам песни соловей один поёт,
Но твоё сердце, вздрогнув, вновь уснёт,
А я не сплю, всю ночь внимаю им.
Нам многое обоим полюбилось.
Сосна с утра мне шлёт привет, как друг,
Твой взор храня в росинке на игле.
Но, нет! Окно твоё не озарилось,
Когда в ночи соприкоснулись вдруг
Два наши одиночества во мгле.
Песня на музыку Нурит Гирш в исполнении Иланит на сайте
http://www.youtube.com/watch?v=OsbFy7lnO2Q
10. Ах, как был город наш красив в тот день
Ах, как был город наш красив в тот день,
И лёгкою была гор окружавших тень.
Ты блеском юных глаз их осветил,
И ожила домов старинных сень.
Смягчились крыши башен от того,
Что ты улыбкой их своей дарил,
И переулки города всего
К тебе стремились, так ты их пленил.
Мы позабыли обо всём на свете,
Покой пространства души нам ласкал,
Нам, как деревьям, счастье дал простор.
Оливы седина, миндаль во цвете!
О, как в росе сияли грани скал,
Как заиграли краской камни гор!
11. Слепая птица в сердце, точно в клетке
Слепая птица в сердце, точно в клетке,
И песнь её, как запах роз на ветке,
Но ты, как видно, погнушался мной,
Не пожелал открыть тайник живой.
Как в невод, я ловлю виденья ночи,
Там раковина вещая пророчит,
Но ты, любимый, самый дорогой,
Не пожелал узнать секрет простой.
Смерть с пламенем придёт и благосклонно,
На море снов, как свет, прольёт покой,
И прикоснётся бережно к глазам,
Ко мне внимательное ухо склонит
И будет слушать песнь и шёпот мой,
Пока сокровища я ей не передам.
12. А что останется?
А что останется? Слова, как пепел
От душу мне спалившего огня,
Начертанные в книге. Стыд меня
Томил, но счастья миг был светел.
И кто поверит, что была волна
Сильна, хоть мощь её неповторима,
Когда сотрёт песок неумолимо
Знак нежный, что оставила она?
Любовь моя оставила кораллы,
И рыбаки случайные шутя
Их унесли неведомо куда.
Потухнут под рукой чужою вялой,
И время, как беспечное дитя,
Из них игрушку сделает тогда.
2.
В 1946-48 г.г. Лея Гольдберг написала цикл «Сонетов любви», семь из которых 13-строчные, а последний, как принято, 14-строчный. Двора Брегман [2] назвала их псевдосонетами и «ущербными» за отступление от общепринятой формы (хотя на протяжении всей её книги она рассматривает сонеты разной длины и подчёркивает относительность «нормы»).
Есть ли у нас достаточно оснований обвинять такого знатока теории и практики сонета, как Лея Гольдберг, в создании «ущербных» произведений? Не стоит ли попытаться понять, что имела в виду поэтесса, отступая от правил?
Сонет удостоился столь долгой жизни благодаря своей гармоничности (соразмерности частей, способов рифмовки и т.д.). Но, может быть, 14 строк не единственный вариант гармонии? Что будет, если сократить вторую часть сонета (два терцета) с шести строк до пяти?
Прежде всего, усилится напряжение этой части сонета, т. к. антитезу надо сжать в пять строк. А как будет обстоять дело с соотношением двух частей сонета? В норме это (3+3):(4+4) = 6:8 – два терцета к двум катренам, а в случае 13-строчного сонета это 5:8 – соотношение, очень близкое к «золотому сечению», пропорции, описывающей гармонию спиральных частей галактик, расположение листьев на деревьях, спиралей ДНК в клетках и, как наглядно показал Леонардо да Винчи, строение человеческого тела («витрувианский человек»). Соотношение, известное со времён Эвклида, – одна из важнейших констант математики. Правда, утверждения, переполняющие Интернет, о том, что и в искусстве (скульптуре, архитектуре, музыке и поэзии) творцы сознательно воссоздавали эту природную гармонию, «сильно преувеличены» [4]. Но подсознательно ощущение красоты этой пропорции могло подтолкнуть Лею Гольдберг к созданию 13-строчного сонета. (Кстати, именно женскому телу чаще свойственно соотношение 5:8 [5]).
Цикл «Сонеты любви» можно рассматривать как один большой сонет, где первые семь (теза) посвящены любви – вначале безоблачной наивной, а затем – с примесью печали; последний, 14-строчный – антитеза – пророчество о крахе любви, создаёт благодаря отличию по форме ещё больший эффект. Д. Брегман усмотрела здесь иронию Леи Гольдберг [2, 120]. Иронию над чем? Над формой сонета или над любовью, которая «осмеяна и так прекрасна» (Л.Г. «Первая любовь») ?! Не ирония, а драма.
Гольдберг изобрела для 13-строчной формы сонета лого «любовь»: сумма числовых значений букв этого слова на иврите равна 13 (наподобие лого «золото», принятого для 14-строчных сонетов по той же причине).
Лея Гольдберг ещё раз обратилась к укороченной форме сонета в 1955 г., написав два стихотворения «Песни любви» На иврите «шир» – и стих, и песня; древние справедливо полагали, что если не поётся – не поэзия).
Лея Гольдберг
Из книги «О цветении»
Цикл «Сонеты любви»[1]
1. Благословенной был ты мне землёй
Благословенной был ты мне землёй,
Куда нога ступает не колеблясь
И где цветов богатство, скромность стебля
Взрастают без забот в среде родной.
За горе и безумства ты, родной,
Мне стал прощеньем, смыслом и наградой,
И, как к ручью, припасть была я рада,
Колени преклонив перед тобой.
Меня омыл взгляд добрый скромный твой
Вселенной светом, словно щедрым ливнем.
Так листья освещаются росой.
Безоблачные дали ты открыл мне
И высь небес крылатых надо мной.
2. Цвели в молчанье нашем, чувств полны
Цвели в молчанье нашем, чувств полны,
Слова, что я в груди своей сжимала.
Восторг и муку близость тел рождала –
Подземный гул из самой глубины.
И в ямочке лица, в морщинке малой
Звучала исповедь, несла улыбка весть,
И телу моему твоё, как песнь,
В ночи немой, как музыка, звучало.
Как были чутки мы! Насколько слух острей,
Когда стихает буря! Нам казалось,
Что внятен каждый звук и смысл речей.
Боясь, что скоро станет всё ясней,
Замкнув уста, с тобою мы расстались.
3. Сегодня твоё детство без причины
Сегодня твоё детство без причины
Как будто вижу вновь перед собою
И продолженье чувствую его я.
Оно мне – ствол, любовь моя – вершина.
Лишь образ матери твоей мелькает
В шуршащем шёлке старого покроя,
В тумане исчезает и порою
Загадку нежной грусти оставляет.
Но интонации её заметны
Сквозь голос мой, когда тебе желаю
«Спокойной ночи!» или в просьбе тщетной.
И в голосе моём, я замечаю,
Любовь её стыдливо проступает.
4. Погас над морем тусклый свет зари
Погас над морем тусклый свет зари,
Поднялся мутный месяц, жар сулящий,
И где-то там, на судне уходящем
Уже зажглись на мачтах фонари.
Какой тяжёлый вечер! Но постой!
Уходит наше судно от причала,
А мы на берегу стоим в печали,
Как дети, за перилами с тобой.
И сердцу тоже хочется отплыть,
С волной в скорлупке лёгенькой бродить,
Сияя, по морям и океанам.
Мы опечалены, но как сладка нам
Печаль, коль есть её с кем разделить.
5. Всего один лишь день прошёл
Всего один лишь день прошёл, окрест
Всё изменилось – цвет, ландшафт, погода.
Для нас привычна смена вех в природе,
Но с дрожью увидали красный лист.
Чужая речь нам слышалась с высот,
Где каждый миг лазурь свой смысл меняла:
Издёвку ли, надежду ль означала,
Намёк на радость, путь на эшафот?
Как мы с тобой посмели выйти в море,
Когда встают из бездны волн стада,
Предательски весёлых, чтобы вскоре
Облобызать нам ноги, но вода
Сотрёт наш след и память навсегда.
6. Печально птица что-то нам пророчит
Печально птица что-то нам пророчит,
От гнёта тишины тяжёл простор,
И слух и мысли наполняет хор
Воспоминаний о дожде и ночи.
Мы видим вновь всё то, что до сих пор
Нас волновало, шаг свой замедляем,
Вчерашний запах в платье ощущаем,
Забвенья страх нам застилает взор.
А перед нами роща, как скелет,
Деревья многие в ней повалила буря.
Сквозь бурелом сияет яркий свет.
Осенний ветер бродит там понуро,
Как юноша, когда любимой нет.
7. Внезапно мрак полнеба заволок
Внезапно мрак полнеба заволок.
Средь лета ливень! Вечер наступает,
И мутным светом город освещает
Строй фонарей в дожде наискосок.
Останься, не спеши приблизить срок
Прощанья, дай надежде в сердце место!
Благословен тот час, когда мы вместе
Вдыхали летний дождь наискосок.
Нет никого вокруг нас. День ушёл,
И цепь огней сквозь тёплый пар мигает.
Их ветер, нежно дышащий, ласкает.
Сегодня влюблена я, сердце тает.
Сегодня я с тобой. Как хорошо…
8. День встанет между нами, как стена
(сонет в 14 строк)
День встанет между нами, как стена,
Когда вся горечь чувств, что подавили,
Обида, что словами не излили,
Иль рана, что была нанесена,
Иль взгляд презрительный (в нём всё – вина),
Сны безысходные, что нас томили,
Чужие люди те, что мы любили, –
Всё будет тёрн, репейник, белена.
Настанет день. Чужая и чужой,
Надежд лишённые, обмануты судьбой,
В глаза друг другу посмотреть не смея,
К тому, что было близко нам с тобой,
И к дню, что впереди, маня, синеет,
Рванёмся… и столкнёмся с пустотой.
Библиография:
1. Собрание сочинений Леи Гольдберг, 1986 לאה גולדברג "כתבים",.
2. Двора Брегман «Золотая цепь, ивритский сонет во всех его поколениях», 2000 דבורה ברגמן "שרשרת זהב – הסונט העברי לדורותיו"
3. Сонеты «любви» и «золота» Леи Гольдберг, ред. и пред. О. Яглин, "שירי אהב''ה וזה''ב , הסונטות של לאה גולדברג"
4. Марио Ливио «φ-число Бога. Золотое сечение – формула мироздания».
5. https://mail.google.com/mail/u/0/?tab=mm#inbox/15381a1300dc5ace
Примечание
[1] Сумма числовых значений букв, составляющих слово «любовь» (אהבה), на иврите равна 13, что равно числу строк в сонете этого типа. Для 14-строчного сонета подходит слово «золото» (זהב) – вольный перевод примечания Л. Гольдберг.
Оригинал: http://www.berkovich-zametki.com/2016/Zametki/Nomer7/Goman1.php
