David Swartz is a poet who shouts into the Void but who is heard perhaps only by God. The fabulous quality of his poetry is responsible for his being virtually unknown among the American reader as well as worldwide. What he does with the English language transcends Shakespeare and Milton and surpasses anyone who is more modern. A poet of great courage, Swartz disregards generic free verse so popular nowadays and undertakes something nearly impossible: writing religious rhymed poetry in our vehemently secular time. His poetry is a testimony to his fortitude and honesty, for throughout his life he has been fighting on his own against the establishment that practices free verse and enjoys critical acclaim. As a result he is rarely published and often embittered, yet faithful to his Muse.
His poetry is extremely saturated. His rhyme is usually internal rather than occurring at the end of the lines. Extremely original because it is positioned this way and because of the choice of the rhymed words, it permeates the texture of his verses, making them acoustically and semantically hugely accomplished. His imagery is striking, for Swartz has a unique sense of color and form due to his predilection for and sensitivity to the visual arts. At the same time his idiosyncratic, unpredictable, and profound ideation transports the reader to philosophical realms whose remoteness is often startling. His recent poems are "stacked" with each line having all exactly the same length. He does not use artificial commas or hyphens to accomplish this, yet each stack comes out perfect. I know of no other poet who can incorporate a great wealth of rhyme, imagery, and thought into such an extremely strict form. The effort alone seems superhuman indeed, yet Swartz has always been after largely beyond human. His ambition from nearly the outset was to become the greatest poet who has ever walked the Earth, a task that he, in fact anyone, cannot fulfill only because poetry is of its nature many-tongued. However his poetry seems to me the summit of human utterance in his given native English.
I met David almost 20 years ago, in 1997. At first I did not realize the caliber of the poet I encountered. I did not realize the degree of his commitment to poetry as well. Only later I learned that even being a poet eclipsed everything else for him in his life. I was a sophomore at Columbia University who had just begun to translate Russian verse into English. Of course I could only learn from his work, for there was nothing from mine he could receive in turn. I think back then he already knew everything he needed about the arts. However David was never condescending. Instead he respectfully reviewed my renderings, making astute comments and tolerating my linguistic inadequacies. He became to me what Virgil became to Dante in "The Divine Comedy" – a guide, in my case, to the world of poetry. His personality and art appeared to me as a generative blossom, for the more I knew him the more I realized the generosity of his character and the magnitude of his gift. All these years he tactfully and intelligently commented on my renderings, becoming a touchstone for my achievement as a translator. To have a poetic ally of such greatness helped me immensely, catapulting me into an orbit otherwise beyond reach.
David Swartz [D.A. Vid] is 76 at present. He looks like a biblical patriarch with his imposing height and majestic head. He still writes even though less frequently than years past. He climbed the literary Everest, and is so far above other mountain climbers that they cannot really comprehend him. His every line takes him even further away from the rest of us, making him a truly lonely figure. To understand his difficult verse I have to reread it many times and use my English-Russian dictionary nonstop. Still, I feel that I touch only the tip of the iceberg so colossal the poet’s creative output is.
Committing a crime against our species, editors of poetry magazines continue to shun David's work. They are afraid that his verse will disturb and deter their audience, that the reputation of the generic free verse champions will be compromised. The poet is neglected and silenced. This statement of love and admiration for a peerless gentleman of letters is not likely to dramatically change his situation. However making it was an absolute necessity for me both as a translator and a human being. Thus this essay is as inevitable as his inexorable lines that make anyone who engages his work tremble. And if it prompts someone to read the poems enclosed, I will consider my mission fulfilled.
(The entire typescript of SHAKSPER can be found on his Web-site, Biblicalfictions.com.)
Born in Kiev, Ukraine, Yevgeniy Sokolovsky moved to the United States in 1992. He graduated from Columbia University, where he pursued a major in Russian Literature and concentration in Mathematics. Currently he works as an academic librarian at Berkeley College, New Jersey. His translations of Russian poetry have been published in literary periodicals in the United States.
Евгений Соколовский
ВЕЛИКИЙ ПОЭТ
Дэвид Свортс – поэт вопиющий в Пустыне, но разве только Всевышний слышит его. Поэзия его столь неправдоподобно высока, что он практически неизвестен читателям в Америке и за ее пределами. То, что он творит с английским словом, превосходит даже Шекспира и Мильтона, не говоря уже обо всех, кто был позже. Поэт большой отваги, Свортс отвергает свободное стихосложение, ставшее обычным в английской литературе, и делает нечто почти невозможное в наши сугубо мирские времена: пишет духовную рифмованную поэзию. Творчество Свортсa – есть свидетельство его честности и душевной силы, поскольку всю жизнь он в одиночку боролся с устоявшейся приверженностью к свободному стиху и самовосхвалениями его адептов. Редко публикуемый и часто яростно критикуемый, он остается верен своей Музе.
Его поэзия чрезвычайно насыщенна. Рифмы – чаще внутренние, а не в конце строк. Исключительно своеобразные, в силу своего расположения и сочетающихся слов, они держат ткань стиха, придавая ему смысловую и звуковую завершенность. Поразительна образность стихов, поскольку у Свортсa редкостное чувство формы и цвета, в силу его любви и восприимчивости к живописи. В то же время течение его мысли, глубокой, неожиданной, парадоксальной, способно унести читателя в несколько пугающие своей далёкостью философические сферы. Его последние стихи сложены из строк совершенно одинаковой длины. Он не прибегает к помощи дополнительных запятых или тире, однако столбики строф получаются абсолютно равносторонними. Я не знаю другого поэта, который бы мог уложить в столь строгие формы столь богатый сплав рифмы, образности и мысли. Сама попытка достичь этого кажется превыше человеческих возможностей, впрочем – Свортс и был всегда, в большой степени, выше всех остальных. Его честолюбивой мечтой изначально было стать величайшим поэтом на Земле, что есть задача очевидно не выполнимая ни для него, ни для кого другого, поскольку поэзия по своей природе разно- и многоязыка. Тем не менее, мне его поэзия представляется вершиной человеческого самовыражения на его родном английском.
Я познакомился с Дэвидом почти 20 лет назад, в1997-ом, и поначалу даже не оценил уровень поэта, мне встретившегося. И не осознал степень его посвященности Поэзии. Только позже я понял, что само ощущение себя как поэта затмевало все прочее в его жизни. Я был студентом Колумбийского Университета, только начинающим переводить на английский русские стихи. И конечно, мог только учиться у него, ничего не давая взамен. Теперь я думаю, что он и тогда знал об искусстве все, что ему было нужно. Тем не менее, без какой-либо ложной снисходительности, Дэвид внимательно читал мои переводы, делая тонкие замечания и терпеливо указывая на их лингвистические недостатки. Он стал для меня Вергилием из Дантовской «Божественной Комедии» - проводником, в данном случае, в мир Поэзии. Его личность и его творчество оказали на меня живительное влияние, так как чем более я узнавал его, тем лучше понимал великодушие его натуры и уровень его таланта. Все эти годы он с великим тактом и умом отшлифовывал мои переводческие работы, и, только имея в советчиках поэта такой величины, я смог достичь того уровня переводов, который был бы невозможен без его помощи.
Дэвид Свортс (Д.А. Вид). Ему сейчас 76. Величественным ростом и внушительной головой он напоминает библейского патриарха. Он еще пишет, хотя и реже, чем раньше. Но он уже покорил Эверест и стоит настолько выше остальных покорителей, что они просто не в состоянии его постичь. И с каждой своей строкой он отдаляется от нас все дальше, что делает его действительно одиноким. Мне приходится перечитывать его стихи по несколько раз, не выпуская из рук англо-русского словаря, чтобы проникнуть в них. И все равно, я чувствую, что касаюсь только вершины айсберга, столь бездонно его творчество.
Издатели поэтических журналов совершают преступление перед нам подобными, продолжая чураться работ Дэвида. Они остерегаются взволновать читателя, отпугнуть публику, боятся, что репутация мэтров свободного стихосложения будет поколеблена. Поэта отрицают и замалчивают. Этим свидетельством любви и восхищения пред великим гением пера я вряд ли смогу кардинально изменить существующее положение вещей. Тем не менее, и как переводчик, и как человек, я просто обязан был это написать. Таким образом, эта статья столь же неизбежна, сколь неумолимо строки Поэта потрясут каждого, кто вникнет в них. И если она подвигнет кого-нибудь сделать это, я сочту свою задачу выполненной.
(Перевод А.А. Пушкина, с поправками автора)
