Я СПОХВАТИЛСЯ
Жизнь зовется жизнью, поскольку есть смерть.
Бессмертие – это не жизнь, это только неумирание.
Я отстрадал за чужие века сполна вспять.
Я пережил наперед боль грядущих эпох. Страдание –
это то, на чем зиждется наше "есмь".
Семь свечей я поставил вчера в заброшенном Храме.
Я спохватился сегодня: что есть Душа
без плотского зрения, обоняния, осязания,
голоса, слуха? Господи! Я так долго кричал в пустоту.
Пустота ожила. Ожила. И в нее, лишившись всего,
я (безумец) поверил... Чист мир духа без плоти.
И пустотелость чиста. По весне теплый дух стоит
над землей, – что распаренное тело. Сходят снега.
Прошлогодние истины адским смрадом исходят.
Стало быть, Иисус, все опять с чистого листа.
Воспроизводить Тебя, грубой рукою касаясь струн
ржавых. Вторично. Вотще! Неумытный Твой самый
Евангелист пред божественной Пустотой сей – пачкун.
И увидишь? Услышишь? Сумеешь ли воспринять, о
Воспрянувший? Тщетные многовековые сии старания...
Я спохватился сегодня: что есть Душа
без плотского зрения, обоняния, осязания,
голоса, слуха? Господи! Так ведь бессмертна она.
Боже, она более чем мертва.
* * *
К чему мне лицемерных жестов их броня?
Я чистым быть хочу перед Тобой, – нагим.
Сдери же плоть проклятую с меня:
боюсь я показаться в ней другим.
Узнаешь ли меня, Господь? Кагал
мой утлый заглушает стон. Прости.
Смертельно, Боже, я устал. Устал...
А сколько предстоит еще идти.
Узришь ли Ты меня меж стольких лиц?
Безмолвен я средь выкриков псалмов.
(А сколько исписал Тебе страниц...)
Пыль. В горле теребит от сих томов,
толпой заученных обрывками бездумно.
Чем многолюдней, тем – безбожней. Шумно...
Опять молчать Ты будешь громко вслух.
Опять внимать Тебе я буду. Глух
не меньше крикунов я этих, Боже.
Мороз Ты по мертвецки бледной коже
моей от их поклонов жарких. Дух
рвется мой к Тебе в слепую ночь.
Но, видишь, он не в силах превозмочь
биение пульса. И по швам не распороть
себя, сколь ни приложишь воли:
бессмертней духа умирающая плоть,
пока она боится боли.
НЕДОСКАЗАННАЯ
Разноголосые "Спаси и Сохрани".
Так было, Боже, искони,
но был ли Ты спасен, спасая?
Поверить как в существование рая
среди кромешной этой темноты?
Во всем я узнаю Твои черты,
но наделил предметы Он молчанием.
Я воскрешу Тебя своим отчаянием,
но ведь отчаяние – предтеча пустоты.
Я руки протянул. Мосты
я перебросил между двух эпох,
огней. В Твоих колоколов сполОх
я вслушиваюсь жадно. Точно перст
один стою. Мне неподъемный крест –
распутье двух дорог. Тот пест
я, что толчет не алебастр – воду.
Не суждено сомкнуться своду
меж двух миров. И первый гвоздь
мне забивает явь. Еще лелеет
надежду сердце... Винограда гроздь
пускает по запястью клейкий сок,
как горек он – полыни той листок,
в пустыне одиноко росшей, – и алеет
последнего заката кровь
как недосказанная та моя к Тебе...
А БОГ МОЛЧИТ
Нездешний завсегдатай богомолен.
Слаб поступью, неисцелимо болен.
Не просто одиночество – инОчество
вне кельи: ни отечества, ни отчества.
Церковной яри скошенный ломоть;
едва удерживающая душу плоть
в оборванном тряпье не по погоде.
Единственен в своем безродном роде;
один из многих, что в бессытном чреве
земли бесследно канут, ни на древе,
ни на брусчатке не оставив метин.
Ничтожностью своею лишь приметен.
Ни очага, ни гавани, ни дома;
залатанная пыльная котома
за дряхлой сгорбленной спиной.
Наполовину отошедший в мир иной.
Тишайший весь... Весь неумиротворение.
Глубоковерный, но без веры в Воскрешение.
Опущен на церковного крыльца гранит:
молитву жгучую, поджав хромую ногу,
чело в ладони обронив, читает Богу.
А Бог молчит...
ВЕЧЕРЯ
Затрапез небесного цвета в полоску уставлен яствами, питиями.
Алчущие, жаждущие Бога разными сюда наитиями
пришли. Однако всем ли ныне до Бога? –
Куколи грязно-белого цвета стопкою у порога
низринуты. Занавески, – что занавес в театре. Свет-
ская вполне вечеря в монастыре. Завет
Новый на подоконнике. Рядом – "Катхопанишад".
Дождевою водой наполнена дубовая кадка-ушат:
искони протекает здесь ольховая дранка.
Путаясь в словах, постоялица-иностранка
спрашивает черноризца в цветастой рубахе
о "липовом, то есть пальмовом, то есть вербовом воскресении".
Черноризец покашливает в некотором смятении,
но ухмыляются интересному, мол, акценту другие монахи,
толковавшие о дороговизне ренты в миру. КранАхи
перекошенные висят на шероховатых стенах,
точнее, их копии. В мифологических гобеленах
запутался оливковый крест.
Некто на древнегреческом прочел анапЕст –
воинственные стопы хромого Тиртея.
Послушнику не пришлась по душе сия затея.
На помощь подоспела молитва о насущном хлебе.
Все уставились в миски. Ложки стучат вразлад.
И только Твой, Иисус, сиротливый взгляд
ищет приюта в искони протекающем небе.
НЕ ВИДЕТЬ БЫ
Я слепец, я вижу все на другой лад.
Ах, не видеть бы мне, как вразлад
рука об руку идут двое.
Ах, не видеть бы в праведном Ное
порождение человеческих бед;
как некто перед тем, как давать обет
проворачивает с совестью сделку;
как аляповатую чтут подделку,
принимая за оригинал;
как слезы иной маргинал
прячет от некого "честных правил";
как отец блудный сына в беде оставил...
не видеть бы... злачные эдемовы те сады,
и не видеть бы, как усердно плоды
пожинал оратай Каин, чтоб угодить Богу;
как усталый бедняк льнет к чертогу;
как до нитки художника обобрав, в недотрогу
расписная играет богемная блядь;
как распоясавшийся шарит тать
металлоискателем по могильной плите.
Низость мыслей того, кто "на высоте"
не знать бы... Ах, не видеть бы:
как благоговеет юнец перед отсидевшим срок;
как выторговывал тот ветеранский значок
одноногий калека у старьевщика-скряги;
как салага спускает державные флаги;
как толпа винопийц кишит у златого киота,
жаждущая причаститься с утра.
И не видеть бы муки раскаявшегося Искариота
и святой лик отрекшегося Петра.
Ананич Татьяна Анатольевна родилась 13 ноября 1985 г. в г. Смоленске. В школьные годы занимала призовые места на региональных поэтических конкурсах. Окончила Всероссийский заочный финансово-экономический институт. В 2012 г. эмигрировала в США. Живет в Лос-Анджелесе. Училась в школе актёрского мастерства им. Стеллы Адлер в Голливуде; принимала участие в различных театральных постановках классических и современных пьес на английском языке. В 2016 г. в нью-йоркском издательстве «Либерти» вышел первый сборник стихотворений «Антиутопия».
