(продолжение. Начало в №7/2016)
«У меня больше профессорских мест, чем разумных мыслей»
Фредерик Линдеман, как и Оливер Локер-Лэмпсон, мечтал о постоянной профессорской должности для Эйнштейна в Оксфорде. С этим нужно было торопиться, так как подобных предложений Эйнштейнм получал множество. Редко какой университет мира не хотел бы заполучить в свой штат признанного лидера среди физиков-теоретиков, нобелевского лауреата и автора основополагающих работ новой физики. Не следует забывать, что Эйнштейн был связан обязательством проводить несколько месяцев в году в Институте перспективных исследований в Принстоне, и Абрахам Флекснер, основавший в 1930 году этот институт и бывший его первым директором, тоже горел желанием сделать Альберта постоянным сотрудником.
К удивлению многих, Эйнштейн нередко принимал новые предложения, о чем с восторгом писали газеты, но потом, по зрелому размышлению, брал свое согласие назад. Многие университеты, предлагая Эйнштейну место профессора, так выражали свой протест против волны увольнений еврейских ученых в Германии. Альберт понимал эту подоплеку, и ему трудно было отказать приглашавшим. Об этом он писал в Париж другу Ланжевену 5 мая 1933 года:
«Вы будете теперь думать, что я должен был как испанские, так и французские предложения вежливо отклонить, так как то, что я действительно могу делать, не вяжется с тем, чего от меня ждут. Однако такой отказ при современных обстоятельствах был бы неправильно понят, так как оба приглашения носили, хотя бы отчасти, характер политической манифестации, чей успех поначалу важнее всего» [Einstein, 2004 стр. 237].
Альберт охотно согласился прочитать несколько лекций в Брюсселе, Париже и Оксфорде. Скоро предложений стало так много, что он жаловался в апреле 1933 года другу молодости Соловину: «у меня больше профессорских мест, чем разумных мыслей в голове» [Fölsing, 1995 стр. 752].
Поначалу Эйнштейн принял очень заманчивое приглашение Мадридского университета и собирался с лета 1934 года насовсем перебраться в Испанию. Особенно важно для него было устроить на постоянную должность своего ассистента Вальтера Майера, на помощь которого очень рассчитывал при решении сложных математических проблем.
Вальтер был математиком, специалистом по интегральным уравнениям, дифференциальной геометрии и топологии. Обе докторские диссертации он защитил в Венском университете, где в 1926 году стал приват-доцентом, однако дальнейшему карьерному росту там мешал сильный академический антисемитизм – Майер был австрийским евреем. По рекомендации знаменитого Рихарда фон Мизеса (Richard von Mises, 1883-1953) Вальтер в 1929 году стал личным ассистентом Эйнштейна, вместе они трудились над неподдающейся единой теорией поля. За четыре года Альберт так привык к помощи Майера, что с трудом представлял себе дальнейшую работу без своего ассистента. Кроме того, великий физик чувствовал личную ответственность за его судьбу. Испанцы обещали предоставить должность профессора математики и Майеру, что и склонило Эйнштейна принять предложение Мадрида.
Эйнштейн в Берлине
О гарантиях для сорокапятилетнего доктора Майера Эйнштейн беспокоился еще в 1931 году, вскоре после возвращения из Калифорнии. Там он получил для себя весьма заманчивое предложение занять должность профессора с окладом 35 тысяч долларов в год. В разговоре с чиновником министерства науки и образования Эйнштейн просил для своего ассистента должность экстраординарного профессора в Берлине, угрожая в случае отказа переехать в Пасадену, где доктору Майеру обещали эту должность без каких-либо трудностей [Kirsten, и др., 1979 стр. 139-140].
Теперь возможность поторговаться за место ассистенту предоставил Мадрид.
О возможном переезде ученого в испанскую столицу писала газета «Нью-Йорк Таймс 11 апреля 1933 года: «Испанский министр заявил, что физик согласился занять место профессора» [Айзексон, 2016 стр. 513].
Подобные сообщения, безусловно, нервировали Абрахама Флекснера, который рвался заполучить Эйнштейна к себе в Принстон. Альберт воспользовался этим, чтобы и здесь добиться каких-то гарантий для своего ассистента. В письме Флекснеру в том же апреле физик прозрачно намекает:
«Из газет Вы уже знаете, что я согласился занять место в Мадридском университете. Испанское правительство гарантировало мне право рекомендовать им математика, который станет полным профессором. Его отсутствие может создать мне затруднения для моей собственной работы» [Айзексон, 2016 стр. 513].
Флекснер вынужден был уступить и обещать Вальтеру Майеру пусть не профессорское, но постоянное место в штате Института перспективных исследований. Это и предопределило, в конце концов, окончательное решение Эйнштейна.
Надо сказать, что Флекснер в письме от 26 апреля 1933 года предостерегал Эйнштейна от чрезмерной привязанности к ассистенту, приводил примеры, к чему это может привести. Физик тогда не прислушался к этим советам, а зря. Оказалось, что Флекснер был прав. Через три года совместной работы в Принстоне Майер прекратил работу с Эйнштейном и занялся своими собственными исследованиями.
Из мадридского предложения ничего не вышло. Какие-то женские и католические организации Испании начали публично протестовать против назначения Эйнштейна, и тот, в конце концов, отказался от переезда на Пиренейский полуостров [Clark, 1974 стр. 339].
Вопрос с постоянным местом работы и жительства оставался открытым. Предложение Флекснера переехать в Принстон насовсем Эйнштейн не торопился принять. У него были основания скептически относиться к Америке, к атмосфере, царившей в ее научных и учебных заведениях.
В апреле 1932 года Эйнштейн предостерегает лейденского друга Эренфеста, просившего найти ему работу в Америке:
«Должен сказать откровенно, в долгосрочной перспективе я предпочел бы жить в Голландии, а не в Америке. Не принимая в расчет горстку действительно прекрасных ученых, это скучное и пустое общество, способное вскоре заставить тебя содрогнуться» [Айзексон, 2016 стр. 495].
Отношение Эйнштейна к Америке было противоречивым. Ему нравилась страна, которая, как и он сам, высоко ценила свободу и права личности. В то же время истинному европейцу, каким всегда считал себя Альберт, были не по душе излишняя простота нравов, доходившая до грубости, и постоянное стремление к материальной выгоде. Была бы его воля и подходящие условия для работы в Европе, он бы не стремился перебраться через океан.
Друзья во Франции, прежде всего, Поль Ланжевен (Paul Langevin, 1872-1946), попытались добиться от правительства новой ставки профессора математической физики в Коллеж де Франс (Collège de France) в Париже. И это предложение Эйнштейн вначале принял, но, поразмыслив, отказался.
Поль Ланжевен и Альберт Эйнштейн, 1923 г.
В упомянутом письме Ланжевену от 5 мая 1933 года Эйнштейн высказался по поводу приглашения в Париж:
«Меня очень порадовало чудесное отношение ко мне французского правительства и участвовавших в этом коллег. Я не мог официально поблагодарить, так как никакого сообщения о выборе Коллеж де Франс еще не получил.
Трудности, которые я испытываю, прямо противоположны тем, что выпали на долю моих соплеменников, изгнанных из Германии. А именно, я должен всю зиму (5-6 месяцев) работать в исследовательском институте Абрахама Флекснера в Принстоне. Далее, я приглашен ежегодно в течение пяти лет месяц проводить в Крайст-Чёрч коллеже в Оксфорде. Кроме того, Испания предложила, чтобы я преподавал (тоже в должности профессора) в университете Мадрида, и я обещал, что в следующем апреле туда приеду. Я согласился на это еще до того, как получил французское предложение» [Einstein, 2004 стр. 236].
Только сейчас он по-настоящему оценил преимущества своей берлинской работы – профессор Прусской академии наук не должен был читать обязательных лекций студентам, а в Париже, Мадриде и других университетских центрах это стало бы главной обязанностью профессора. В письме Ланжевену от 4 июля 1933 года Эйнштейн именно этим обосновал свой отказ:
«…я не подхожу для того, чтобы читать большое число лекций, которые могли бы быть полезными молодым людям» [Fölsing, 1995 стр. 753].
И чтобы отказ не обидел друга, Альберт рисует свой портрет исследователя:
«Я довольно много работал, правда, большинство снова выбросил, и я еще не знаю, оправдает ли себя то, что я сохранил. Я никакой не знаток, я только искатель. Но то, что я нашел, и то, что себя оправдало, знает каждый нормальный студент, и было бы смешно, если бы я ему это докладывал. Я кажусь себе старым котом, которого впрягли в маленький красивый вагончик, в то время, как он ничего другого не может, как ловить мышей. Или представляю себя цыганом-скрипачом, который не может прочесть ни одной ноты, но должен стать первой скрипкой в симфоническом оркестре» [Fölsing, 1995 стр. 753].
Жертвы двух диктатур
Об одном экзотическом приглашении Эйнштейна на работу, поступившем летом 1933 года, рассказал мне Борис Шайн, американский математик, работавший до 1979 года в Саратовском государственном университете [Беркович, и др., 2009]. Речь идет о предложении великому физику стать профессором этого учебного заведения. Приглашение исходило от Гавриила Константиновича Хворостина, влиятельного человека в городе и имевшего, как говорят, высокопоставленного покровителя в Москве. В 30-е годы Хворостин стал ректором (директором) Саратовского университета. Надо сказать, что Саратов не был Эйнштейну совсем незнакомым городом – здесь жил и работал профессор Милош Марич, с 1930 года заведующий университетской кафедрой гистологии, брат Милевы, первой жены Альберта Эйнштейна.
По словам Бориса Шайна, Эйнштейн ответил, что ему никогда не выучить русский язык. Тогда Хворостин придумал хитрый план: создать Академию наук автономной республики немцев Поволжья, сделать Эйнштейна ее президентом с хорошей зарплатой, а жить и работать физик будет в Саратове. Хворостину было, конечно, известно, что Академии наук автономным республикам не положены, они существовали только в союзных республиках, но он надеялся этот вопрос уладить с помощью своего покровителя в ЦК ВКП(б).
Из этого плана ничего не вышло, но сама идея приглашения в СССР ученых евреев из Германии, искавших спасения от преследования нацистов, была не нова. Только в Томском государственном университете им. Куйбышева работали математики из Германии Фриц Нётер (Fritz Noether, 1884-1941), Штефан Бергман (Stefan Bergmann, 1895-1977) и другие. Им удалось за два года осуществить уникальное по тем временам в Сибири издание «Известий НИИ математики и механики» на немецком языке, в котором печатался даже Альберт Эйнштейн [Кликушин, и др., 1992].
Всего из Германии в Советский Союз эмигрировало в тридцатые и сороковые годы двадцатого века около трех тысяч немецких граждан. Большинство из них были коммунисты, спасавшиеся от репрессий гитлеровцев. Среди эмигрантов из Германии немалую часть составляли и евреи.
Судьба большинства из них сложилась трагически. Бежав от одной диктатуры, они пали жертвами другой. Показательна история Фрица Нётера, брата знаменитой Эммы Нётер, создательницы современной алгебры. Потеряв из-за еврейского происхождения должность профессора Технического университета Бреслау, Фриц в 1934 году принял предложение переехать с семьей в Томск. Но уже в 1937 году был арестован. Судебный процесс проходил в Новосибирске. Нётер был признан виновным в том, что, будучи членом террористической шпионской организации, основанной в Советском Союзе немецкими разведывательными службами, он по их заданию с 1934 года занимался шпионажем в пользу гитлеровской Германии и организацией актов саботажа на оборонных предприятиях СССР. В числе обвинений фигурировали и совсем фантастические: Фриц, якобы, должен был помочь немецким подводным лодкам пройти через устье Оби! Никого не озадачило, что Нётер – еврей, считающийся на родине злейшим врагом национал-социализма. Признавая под давлением следствия свою вину в подобных нелепых обвинениях, Фриц надеялся, что суд увидит всю их несуразность. Но этим надеждам не суждено было реализоваться.
Регина и Фриц Нётер, Эмма Нётер, Герберт и Лотта Хайзиг, 1933 г.
Следствие продолжалось почти год: приговор был зачитан 23 октября 1938 года. Основанием для осуждения названы параграфы 6, 7, 8 и 11 знаменитой пятьдесят восьмой статьи Уголовного Кодекса Российской Федерации, находящиеся в главе «Преступления против государства» в разделе «Контрреволюционная деятельность».
Приговор оказался суров: 25 лет заключения с конфискацией имущества. Жена Фрица умерла еще в 1935 году. Оставшихся без родителей сыновей Фрица ‑ Германа и Готфрида Нётер ‑ в марте 1938 года просто выслали из СССР. То, что им невозможно вернуться в Германию, где они вместе с отцом в том же году были лишены немецкого гражданства, никого не волновало. К счастью, у Германа и Готфрида нашлись родственники в Швеции, откуда молодых людей удалось переправить в США. Оба получили хорошее образование и стали в Америке известными учеными. Но то, что судьба сыновей Нётер сложится благополучно, никто тогда не мог знать.
Альберт Эйнштейн, обеспокоенный известием об аресте профессора Нётера, не преминул походатайствовать и о его детях. В 1994 году опубликован русский перевод письма великого физика наркому иностранных дел М.М.Литвинову. Письмо написано в апреле 1938 года, когда подследственный Фриц ждал вынесения приговора:
Господину Народному Комиссару
Литвинову
Москва, СССР
28 апреля 1938 г.
Глубокоуважаемый господин Литвинов!
Обращаясь к Вам с этим письмом, я выполняю тем самым свой долг человека в попытке спасти драгоценную человеческую жизнь. Речь идет о математике, профессоре Фрице Нетере, который в 1934 г. был назначен профессором Томского университета. 22 ноября 1937 г. он был арестован и препровожден в Новосибирск в связи с обвинением в шпионаже в пользу Германии. Два его сына были 20 марта 1938 г. высланы из России.
Я очень хорошо знаю Фрица Нетера как прекрасного математика и безукоризненного человека, не способного на какое-либо двурушничество. По моему убеждению, выдвинутое против него обвинение не может иметь под собой оснований. Моя просьба состоит в том, чтобы Правительство особенно обстоятельно расследовало его дело, дабы предотвратить несправедливость по отношению к исключительно достойному человеку, который посвятил всю свою жизнь напряженной и успешной работе. Если его невиновность подтвердится, я прошу Вас поспособствовать тому, чтобы и оба его сына смогли вернуться в Россию, чего они хотят более всего. Эти люди заслуживают особого к ним внимания.
С глубоким уважением
профессор А. Эйнштейн [Эйнштейн, 1994]
Как и следовало ожидать, просьба великого физика осталась без внимания.
Фактических доказательств вины Фрица перед советской властью не было и не могло быть. В приговоре есть ссылка на показания самого обвиняемого, сделанные на предварительном следствии, а также протоколы очных ставок с другим обвиняемым, бывшим директором института Львом Александровичем Вишневским. Когда пятьдесят лет спустя Пленум Верховного суда СССР вновь исследовал материалы дела, то было установлено, что все указанные протоколы подделаны. Не было на самом деле ни признания Фрица Нётера, ни показаний против него со стороны Вишневского. Допросы бывших сотрудников Фрица, выступавших в качестве свидетелей, однозначно говорят о лояльности Нётера советской власти, никаких антисоветских высказываний от него никто не слышал. Косвенным подтверждением этого служит и тот факт, что Фриц готовился принять советское гражданство.
Кроме того, и почвы для шпионажа у немецкого профессора не было: в Институте математики и механики Томского университета не велись работы по развитию каких-либо современных систем вооружения. К единственному баллистическому отделу, в котором исследовались какие-то военные задачи, хоть и не связанные ни с каким секретным оружием, Нётер никого отношения не имел. К секретным работам допуска у профессора не было, ни в какие военные тайны его не посвящали.
Говорят, хотя это и не подтверждено имеющимися в распоряжении историков документами, что имя профессора стояло в утвержденном руководителем Имперского управления безопасности Рейнхардом Гейдрихом списке лиц, подлежащих немедленному аресту после захвата Германией территории СССР.
Но арестовать математика, отбывавшего наказание в знаменитом Орловском централе, гитлеровцы не успели – он раньше пал жертвой советской карательной системы. По новому приговору Военной коллегии Верховного суда СССР от 8 сентября 1941 года, вынесенного без всякого дополнительного судебного или досудебного расследования, он был в числе 157 заключённых расстрелян и тайно похоронен в орловском лесу. В глазах руководителей СССР математик, которого гитлеровцы считали предателем Третьего Рейха, принадлежал также к опаснейшим врагам Советского Союза. Так несчастный Фриц Нётер оказался врагом, а точнее, жертвой, двух могущественных диктатур: сталинской и гитлеровской [Беркович, 2009].
Не исключено, что и Эйнштейну грозила подобная судьба, прими он предложение переехать в Саратов.
«Большевики мне больше по вкусу»
Трудности с русским языком были не единственной причиной, по которой Эйнштейн отказался переехать в Советский Союз. Из-за его левых взглядов, пацифистских настроений, неприятия нацизма многие считали его убежденным коммунистом, сторонником Коминтерна. Во время поездки в Америку он не раз сталкивался с протестами против его якобы сталинистских пристрастий. На самом деле, любая диктатура, будь то сталинская или гитлеровская, одинаково были для ученого неприемлемыми, хотя он не ставил между ними знак равенства.
Собираясь в сентябре 1933 года в Америку, Эйнштейн дал интервью газете «Нью-Йорк Ворлд Телеграм» (The New York World Telegram), в котором подчеркнул:
«Я убежденный демократ и именно поэтому я не еду в Россию, хотя получил очень радушное приглашение. Мой визит в Москву наверняка был бы использован советскими правителями в политических целях. Сейчас я такой же противник большевизма, как и фашизма. Я выступаю против любых диктатур»[Einstein, 2004 S. 234].
В том же месяце в другом интервью, опубликованном одновременно в двух газетах – «Таймс оф Лондон» (The Times of London) и в «Нью-Йорк Таймс» (The New York Times) – Эйнштейн признался, что «иногда бывал одурачен организациями, представлявшимися чисто пацифистскими или гуманитарными, а на самом деле занимавшимися не чем иным, как закамуфлированной пропагандой на службе русского деспотизма»[Айзексон, 2016 стр. 523].
И далее еще откровенней: «Я никогда не одобрял коммунизм, не одобряю его и сейчас». Ученый подчеркнул, что он против любой власти, «порабощающей личность с помощью террора и насилия, проявляются ли они под флагом фашизма или коммунизма» [Айзексон, 2016 стр. 523].
Однако отношение Эйнштейна к большевистской диктатуре вовсе не было столь же последовательным и бескомпромиссным, как к диктатуре Гитлера. Свои симпатии к идеям равенства и отсутствия эксплуатации Эйнштейн никогда не скрывал. Он был членом пацифистской организации «Союз нового отечества» (Bundneues Vaterland), которая после Первой мировой войны ставила перед собой задачу улучшения немецко-российских отношений. Осенью 1919 года три члена Союза – Альберт Эйнштейн, лауреат нобелевской премии мира Альфред Фрид (Alfred Hermann Fried, 1864-1921) и граф Гарри Кесслер(Harry Graf Kessler, 1868-1937) – выступили с протестом против экономической блокады Советской России, объявленной странами Антанты в октябре 1919 года.
В январе 1920 года Альберт пишет Максу Борну:
«Я должен тебе вообще-то признаться, что большевики мне больше по вкусу, чем их смешные теории. Было бы чертовски интересно на эти вещи посмотреть разок вблизи. Во всяком случае, движущая сила их лозунгов велика, так как военная машина Антанты, которая перемолола немецкие армии, растаяла в России как снег на мартовском солнце. У них в руководстве сидят толковые люди. Я читал недавно одну брошюру Радека – полное уважение, он свое дело понимает!» [Einstein-Born, 1969 стр. 43-44].
Борн так прокомментировал письмо своего старшего товарища:
«Политические взгляды Эйнштейна в этом письме особенно красноречивы. Он тогда, как и многие, верил, что большевистская революция принесет истинное освобождение от пороков нашего времени: милитаризма, бюрократического насилия, плутократии, и он надеялся на улучшение состояния коммунистами – как бы ни были смешны их теории… Во всяком случае, его надежда на русскую революцию покоилась больше на ненависти к господствовавшим на Западе властям, чем на рациональном рассмотрении правильности коммунистических идей» [Einstein-Born, 1969 стр. 46-47].
По своему общественному темпераменту Эйнштейн не отказывался от самых диковинных предложений войти в некий комитет, возглавить какое-нибудь общество или подписать петицию против чего-то или в защиту кого-то. Для него было важно помочь слабым, преследуемым и угнетенным, поддержать борьбу с насилием, нарушением прав человека, разжиганием новой войны. Так он оказался членом, а то и почетным председателем нескольких десятков обществ, комитетов, советов…
С 1918 года Эйнштейн входил в Наблюдательный совет «Международного союза молодежи», основанного Леонардом Нельсоном (Leonard Nelson, 1882-1927).
Без колебаний великий физик присоединился к Международному комитету рабочей помощи (Межрабпом) голодающим в России, созданному по призыву Ленина от второго августа 1921 года [Ленин, 1960a стр. 250]. Деятельность Межрабпома координировалась Коминтерном. Секретарем Комитета рабочей помощи был коммунист Вилли Мюнценберг(Willi Münzenberg, 1889-1940), известный в Берлине издатель, глава отдела пропаганды Коминтерна. Эйнштейн поддерживал с Мюнценбергом близкие отношения вплоть до своего окончательного отъезда из Германии.
Многие историки называют Мюнценберга самым эффективным пропагандистом первой половины ХХ века, гением дезинформации. Вилли был знаком с Лениным еще по Швейцарии и пользовался его безграничным доверием. В 1920 году Мюнценберг становится членом Коминтерна, фактически ответстсвенным за ведение коммунистической пропаганды на Западе. Несмотря на голод в России, Мюнценбергу выделялись огромные средства на создание благоприятного для Советов политического климата в Европе. Чтобы заинтересовать либералов идеями большевизма, он создавал многочисленные организации, которые чаще всего маскировались под благотворительные фонды. В «сети» Мюнценберга попало множество европейских интеллектуалов, которых Ленин называл «полезными идиотами» [Gross, 1991]. Не избежал подобной участи и великий физик. В июне 1923 года Эйнштейн вошел в состав Центрального комитета «Общества друзей новой России», основанного Вилли Мюнценбергом. Журнал этого Общества «Новая Россия» (Das neue Russland), выходивший в Берлине на немецком языке, регулярно высылался физику на дом [Goenner, 2005 стр. 303]. К этому обществу принадлежали также писатели Томас Манн и Альфред Дёблин (Alfred Döblin, 1878-1957).
Вилли Мюнценберг
Еще одно общество, в руководство которого пригласили Эйнштейна, было создано по инициативе российского Народного комиссариата просвещения. Учредительное собрание общества «Культура и техника» состоялось в Доме ученых в Москве 8 марта 1924 года. Сам великий физик на собрании не присутствовал, но прислал приветствие, в котором описал задачи вновь создаваемого общества. С советской стороны его возглавил торгпред России в Берлине Борис Спиридонович Стомоняков(1882-1940), впоследствии заместитель наркома иностранных дел СССР. Эйнштейн был избран почетным председателем общества, под эгидой ученого, но без его непосредственного участия прошла в Москве 8-15 января 1929 года «Неделя германской техники», устроенная обществом «Культура и техника».
Общество активно развивалось, в 1926 году оно насчитывало 56 членов (из них 6 — коллективных), а в 1932 году — уже 176 членов, представителей научно-технической интеллигенции двух стран. С приходом нацистов к власти деятельность общества «Культура и техника» стала приходить в упадок, и в 1937 году Общество было ликвидировано [Райхцаум, 2007].
К участию в перечисленных организациях можно добавить почетное президентство с 1922 года в «Доме отдыха выздоравливающих ученых и художников в Бад Эмсе», почетное членство с 1926 года в Профсоюзе немецких работников умственного труда и с 1927 года членство в Попечительном совете «Фонда Вальтера Ратенау» [Goenner, 2005 стр. 301]. В том же году Эйнштейн вместе с французским писателем-коммунистом Анри Барбюсом (Henri Barbusse, 1873-1935) становятся почетными президентами «Лиги против империализма и за национальную независимость». К этой же лиге принадлежал ганноверский философ и публицист, приват-доцент (экстраординарный профессор) Высшей технической школы (Технического университета) Теодор Лессинг (Theodor Lessing, 1872-1933), прославившийся пророческим предвидением прихода Гитлера к власти во время президентских выборов в Германии в 1925 году. Нам еще предстоит встретиться с Теодором Лессингом на этих страницах.
Осенью 1923 года в берлинских изданиях появились сообщения, что создатель теории относительности несколько дней провел в Москве и Петрограде. Об этом сообщали, например, газеты «Дойче Альгемайне Цайтунг» (Deutsche Allgemeine Zeitung) 15 сентября 1923 года или «Фоссише Цайтунг» (Vossische Zeitung) № 359 [Fölsing, 1995 стр. 620]. На самом деле, Эйнштейн ни тогда, ни потом в СССР не приезжал ни на день. За коммунистическим экспериментом он предпочитал наблюдать и высказывать свои симпатии, находясь от границ Советского Союза на безопасном расстоянии. Макс Борн подчеркивает:
«Тема русской революции возникает в его последующих письмах довольно часто. Однако когда Эйнштейн должен был покинуть Германию, он поехал в Америку, а не в Россию. Насколько мне известно, Россию он никогда не посещал» [Einstein-Born, 1969 стр. 47].
В 1930 году в СССР состоялось несколько показательных процессов против «вредителей» и других «врагов народа». Наиболее известно «дело» так называемой Промпартии. Но был еще один судебный процесс – против «организаторов голода». Ведь надо было найти виноватых в том, что в результате сталинской коллективизации миллионы советских людей голодали, многие умирали от голода.
Об этом процессе писал А.И. Солженицын во втором томе своего исследования «Двести лет вместе»:
«Кто помнит, в сентябре 1930, молниеносный расстрел сорока восьми специалистов-пищевиков – „организаторов голода“ (то есть вместо Сталина), „вредителей“ в мясном, рыбном, консервном, овощном делах? Среди этих несчастных и евреев не менее десяти» [Соженицын, 2002 стр. 276].
Как всегда, компанию в прессе начала газета «Правда» ‑ 22 сентября она вышла с броским заголовком:
«"Раскрыта контрреволюционная организация вредителей рабочего снабжения", — огромными буквами и затем несколько мельче, но все еще крупным шрифтом: "ОГПУ раскрыта контрреволюционная, шпионская и вредительская организация в снабжении населения важнейшими продуктами питания (мясо, рыба, консервы, овощи), имевшая целью создать в стране голод и вызвать недовольство среди широких рабочих масс и этим содействовать свержению диктатуры пролетариата. Вредительством были охвачены: "Союзмясо", "Союзрыба", "Союзплодоовощ" и соответствующие звенья аппарата Наркомторга» [Чернавин, 1999 стр. 64].
Известный экономист и общественный деятель Борис Давыдович Бруцкус (1874-1938), высланный из Советской России в 1922 году, попытался поднять голоса протеста западных интеллектуалов[1]. Письмо против «красного террора» подписали Арнольд Цвейг и Альберт Эйнштейн. Ромэн Ролланписьмо не подписал.
В абсурдном обвинении сорока восьми специалистов народного хозяйства в организации голода создатель теории относительности увидел «либо отчаяние загнанного в угол режима, либо массовый психоз, либо смесь и того и другого… Очень печально, что развитие СССР, на которое мы смотрели с надеждой, ведет к таким ужасным вещам» [Fölsing, 1995 стр. 727].
Однако подпись Эйнштейна под письмом протеста продержалась недолго. В его круге общения было немало советских людей и немецких коммунистов, которые по своей инициативе или по заданию соответствующих органов, оправдывали действия Сталина. И ученый, независимый от чужого мнения и уверенный в себе в вопросах физики, в области политики легко поверил их доводам.
Об уверенности физика в правоте своих научных построений красноречиво говорит такой эпизод. В 1921 году, будучи в первой поездке по США, Эйнштейн столкнулся с неприятным известием: во время одного торжественного приема в честь автора теории относительности по залу прошел слух, что физик Дейтон Миллер(Dayton Clarence Miller, 1866-1941) из Кливленда повторил опыт Майкельсона-Морлии установил существование эфира, что опровергало теорию Эйнштейна. Ни секунды не сомневаясь в правильности своего открытия, Эйнштейн сказал фразу, которую потом, через десять лет, выбьют в камне над камином в институте математики и физики в Принстоне: «Господь изощрен, но не злонамерен». Эксперимент Мюллера впоследствии был признан ошибочным.
В отношении к сталинской диктатуре такой твердости Эйнштейн не показал. Уже через год после суда над «организаторами голода» оценка Эйнштейна этого процесса радикально изменилась. Теперь он поверил в законность и оправданность сталинских чисток и уполномочил своего друга профессора высшей математики Ленинградского университета Германа Мюнинца (Hermann Mueninz, 1884–1956) опубликовать в журнале «Новая Россия» опровержение своего первоначального мнения. В заметке приводились слова Эйнштейна:
«После долгих колебаний я поставил в тот раз мою подпись, так как доверял компетентности и честности тех людей, которые обратились ко мне, и, кроме того, потому что считал психологически невозможным, чтобы люди, которые несли полную ответственность за функционирование важной технической установки, намеренно вредили тем целям, которым должны были служить. Сегодня я глубоко сожалею, что я поставил тогда свою подпись, так как я больше не верю в правильность моих давешних взглядов. Тогда мне не приходило в голову, что при особом положении Советского Союза там может быть что-то, что не вписывается в привычный для меня порядок вещей» [Grundmann, 2004 стр. 411].
Далее следовало замечание профессора Мюнинца о том, что Эйнштейн, будучи членом «Общества друзей новой России», внимательно следит за успешным ходом социалистического строительства в Советском Союзе. «Западная Европа, - заявил Эйнштейн – будет вам скоро завидовать» [Grundmann, 2004 стр. 411].
Кто именно переубедил Эйнштейна и заставил поверить сталинской пропаганде, сказать трудно. Возможно, это был Дмитрий Марьянов, русский журналист, приписанный к советскому посольству в Берлине, ставший в 1930 году мужем младшей приемной дочери Эйнштейна Марго. Не исключено, что влияние на великого физика оказал Вилли Мюнценбер, с которым Альберт поддерживал тесные отношения.
Свое новое мнение о сталинских чистках Эйнштейн не изменил и в последующие годы. Когда Большой террор в 1937 году набрал гигантские обороты, он писал другу Максу Борну из Принстона:
«Множатся признаки того, что русские процессы представляют собой никакое не мошенничество, на самом деле речь идет о заговоре, в глазах которого Сталин – тупой реакционер, который предал идею революции. Правда, нам в это трудно поверить, но лучшие знатоки России придерживаются такого же мнения. Вначале я был твердо убежден, что тут речь идет о лжи и махинациях при обычных властных интригах диктатора, но это было заблуждение» [Einstein-Born, 1969 стр. 179].
Вот как далеко завели великого физика «лучшие знатоки России» - до оправдания сталинского Большого террора!
В том же письме Максу Борну Эйнштейн рассказывает про свою жизнь в Принстоне и как бы мимоходом упоминает о смерти жены: «прекрасно обжился, живу как медведь в берлоге и чувствую себя больше дома, чем за всю свою переменчивую жизнь. Это чувство медвежьего одиночества только возросло после смерти подруги, которая связывала меня со многими людьми» [Einstein-Born, 1969 стр. 177-178].
Макс Борн, словно пытаясь оправдать друга, замечает:
«Довольно удивительно, как Эйнштейн в коротком описании своей медвежьей жизни, в которой он себя чувствует дома, вскользь извещает о смерти жены. При всей доброте, отзывчивости и любви к людям был он независим от своего окружения и от близких людей» [Einstein-Born, 1969 стр. 180].
Макс Борн
Такого же мнения была Фрида, жена Густава Баки (Gustav Peter Bucky, 1880-1963), американского врача и изобретателя, работавшего в Берлине. Он был лечащим врачом дочерей Эйнштейнов Ильзу и Марго, кроме того, вместе с Альбертом работал над созданием автоматического фотоаппарата. Фрида познакомилась с семьей Эйнштейнов в Капуте, где те проводили летние месяцы. По ее словам, «своего рода тонкая воздушная прослойка отделяла Эйнштейна от самых близких друзей и даже от членов его семьи – прослойка, за которой он в полете своего воображение создал собственный малый мир» [Брайен, 2000 стр. 372-373].
Находясь в этом «собственном малом мире», ученый прекрасно разбирался в сложнейших физических процессах, но иногда ошибался в оценке человеческих отношений и социальных явлений.
(продолжение следует)
Литература
Clark, Ronald W. 1974. Albert Einstein. Eine Biographie. Esslingen: Bechtle Verlag, 1974.
Einstein, Albert. 2004. Über den Frieden. Weltordnung oder Weltuntergang? Hrsg. von Otto Nathan und Heinz Norden. Neu Isenburg: Abraham Melzer Verlag, 2004.
Einstein-Born, Albert Einstein – Hedwig und Max Born. 1969. Briefwechsel 1916-1955. München: Nymphenburger Verlagshandlung, 1969.
Fölsing, Albrecht. 1995. Albert Einstein. Eine Biographie. Ulm: Suhrkamp,, 1995.
Goenner, Hubert. 2005. Einstein in Berlin. München: Verlag C. H. Beck, 2005.
Gross, Babette. 1991. Willi Münzenberg: Eine politische Biographie. Leipzig: Forum Verkag, 1991.
Grundmann, Siegfried. 2004. Einsteins Akte. Wissenschaft und Politik – Einsteins Berliner Zeit. Berlin, Heidelberg, New York: Springer-Verlag, 2004.
Kirsten, Christe und Treder, Hans-Jürgen. 1979. Albert Einstein in Berlin_ 1913. Berlin: Akademie-Verlag, 1979.
Айзексон, Уолтер. 2016. Альберт Эйнштейн. Его жизнь и его Вселенная. М.: Издательство Аст, 2016.
Беркович, Евгений und Шайн, Борис. 2009. Одиссея Фрица Нётера. Послесловие. Заметки по еврейской истории, № 11(114). 2009.
Беркович, Евгений. 2009. Одиссея одной династии. Еврейская Старина. 2009.
Брайен, Дэнис. 2000. Альберт Эйнштейн. Минск: Попурри, 2000.
Кликушин, М.В. und Красильников, С.А. 1992. Анатомия одной идеологической кампании 1936 г.: «Лузинщина» в Сибири.Советская история: проблемы и уроки. Новосибирск: s.n., 1992.
Ленин, В.И. 1960a. Обращение Председателя Совета Народных Комиссаров РСФСР В. И. Ленина к международному пролетариату. Документы внешней политики СССР. Том 4. М.: Госполитздат, 1960a.
Райхцаум, Александр. 2007. Как Германия и СССР дружили «культурой и техникой». Московская немецкая газета, 16 сентября. 2007.
Соженицын, А.И. 2002. Двести лет вместе, часть II. М.: Русский путь, 2002.
Чернавин, В. В. 1999. Записки "вредителя". Владимир и Татьяна Чернавины. Записки "вредителя" ; Побег из ГУЛАГа. СПб.:Канон, 1999.
Эйнштейн, Альберт. 1994. Письмо Альберта Эйнштейна М.М.Литвинову в защиту проф. Ф.Нетера. 28 апреля 1938. Публ. и пред. В.Я.Френкеля. Пер. Л.В.Славгородской и В.Я.Френкеля. Звезда, 1994, №12, с.187-193. 1994.
Примечание
[1] В книге [Goenner, 2005 стр. 304] вместо Бориса Бруцкуса ошибочно указан его брат Юлий, литовский министр, историк и публицист.
Оригинал: http://7iskusstv.com/2016/Nomer8/Berkovich1.php
