בס''ד
А. Воронелю
Среди ранних Диалогов Платона есть один очень необычный, стоящий особняком: "Алкиона". Сократ со своим другом Херефонтом, прогуливаясь по берегу моря, слышат звук, тревожный, но, заметьте, приятный на слух. Херефонт поражен, кому принадлежит этот голос? Ведь рыбы безгласны. В ответ Сократ рассказывает приятелю (а может быть ученику) миф: Алкиона была дочерью царя Эола. Удачно выйдя замуж, она посмела быть столь счастливой в браке, и так любила мужа, что вызвала гнев богов, и они превратили ее в зимородка, а мужа в чайку. Пока ничего занимательного, как всем известно, боги завистливы, и человеческое счастье не одобряют.
Но дальше, Сократ говорит следующее: "По гнездам этих птиц Космос устанавливает так называемые "дни Алкион", образующие рубеж между зимним холодом и погожей порою, и сегодня, скорее всего, один из таких пограничных дней. Разве ты не видишь, как сейчас безоблачно небо, а море спокойно и безмятежно и напоминает, если можно так сказать, зеркало".
Без комментаторов понять что-либо в этом рассказе трудно, и А. Ф. Лосев и А. А. Тахо-Годи, разъясняют, что согласно древним авторам, Алкиона делает гнезда на берегу моря, и они уничтожаются волнами. Поэтому Зевс из жалости предписал ветрам спокойствие в течение семи дней до зимнего солнцестояния и семи после него, чтобы Алкиона высидела птенцов. Это тихое время именуется алкионовыми днями.
Миф замечательно поэтичен, но не только. В наказание за счастье, Алкиону помещают на границу между бурными, непогожими и спокойными днями. И птенцов она высиживает на узкой полоске, отделяющей воду от суши. На самом деле, Алкиону учат жить, учат пограничности жизни.
А. Воронель, как-то заметил, что человеческая жизнь возможна в очень узком зазоре физических параметров — слегка перегрей, переохлади или придави наше физическое тело, и ему одна дорога — на кладбище. "Температура 36.6ºС, при которой успешно функционирует организм человека, находится в узком ( ±5º, меньше 2% в абсолютных единицах) зазоре между недопустимо смертельным переохлаждением и столь же недопустимым перегревом. Однажды, присутствуя на биологической конференции, я обратил внимание, что оптимальные условия для жизни биологических организмов всегда оказываются в опасной близости к температуре разложения ДНК (т.е. ядер) их клеток, поддерживая их в состоянии, близком к критическому. По-видимому, в ходе эволюции интенсивная жизнь (и необходимая для творчества эволюции изменчивость) сложных организмов вообще оказалось возможной лишь на самом краю гибели, в окрестности критической точки, с которой она только и могла бы начаться" (А. Воронель "Жизнь на краю").
Сократ теории эволюции не знал, понятия о ДНК и критической точке не имел, но из его дальнейшей речи получается, что тревожная жизнь Алкионы на узкой полоске суши, жизнь во имя гнезд, которые через неделю смоют волны, не наказание, но — дар божий. Быть может, этот короткий диалог — самый протоевропейский, самый западный, из дошедших до нас текстов Платона. Демаркационная линия, разделяющая восточное и западное мировоззрения очень петлиста и размыта. Непросто указать пальцем на какой-нибудь текст, и сказать: вот здесь определенно западом пахнет. Но миф, возводящий тревогу и беспокойство в подарок богов, несомненно — европейский. Востоку больше по душе бесплодие покоя.
***
Ничем не обусловленные беспокойство, озабоченность, тревога делают человека человеком. Сытое животное, когда ему ничто не угрожает — беззаботно. Кришнамурти призывал любоваться безмятежностью развалившейся в пыли пышной собаки. Она не озабочена завтрашним днем, экологической и ядерной катастрофами; ее не кусают блохи, и ей хорошо (мы отчасти оттого так любим наших собак и кошечек, что, завидуя, охотно принимаем их несуетность за мудрость). Сократу, Декарту и Канту умилиться посапыванием сытой суки не удалось бы.
В этом смысле, евреи, конечно, народ западной цивилизации. Яаков, вырвав семью из лап Лавана, просил у Вс-вышнего немного покоя. Ответом была катастрофа, приключившаяся с Иосифом. Не положен праведнику на Земле покой. Евреи, наверное, самый беспокойный народ на земле, и потому самый творческий.
Творческие люди слишком часто загоняют себя в критическое, пограничное, полугибельное состояние, лишь в котором жизнь и есть жизнь, то есть творчество. Неизбежная ненависть мещанина, пошляка к творцу и понятна и оправдана, им неуютно жить на краю; врата ада — не лучшее место для пикника с булочками и кофе.
***
Миф об Алкионе поразителен концентрацией и гармонией, слитностью мысли и чувства. Век Просвещения эту гармонию разрушил. В научной статье нелепы проявления чувства, в стихах немыслимы логические выкладки. Мы разучились думать как герои диалогов Платона. Миф всегда больше того, кто его пересказывает; современный поэт и настоящий ученый, напротив, крупнее своих произведений. Но мерой того, что мы делаем (или не делаем), и сегодня остается мера мифа. Ибо она же — мера смысла.
Оригинал: http://7iskusstv.com/2016/Nomer8/Bormashenko1.php
