Лагеря наши располагались сразу за рекой Цна, в Пригородном сосновом лесу, километрах в пяти от центральной площади имени Ленина города Тамбова. И потому каждый год из лагерей бежали пионеры.
Бежали на восток, в сторону города – на волю, к родным домам - от обид, одиночества, скуки и просто из удали, которая уже рвала «рубаху» в молоденьких душах.
Мало кто понимал – почему мы бежим. В лагерях хорошо кормили – четыре раза, считая полдники.
Нас развлекали - по субботам показывали в клубе свежее кино. За смену позволяли одно «свидание» - с родителями.
Была и трудовая «повинность»: вывозили в совхозы собирать, к примеру, кукурузные початки. Или вот, скажем, я, под присмотром воспитателя, в один из «сроков», рыл метровой глубины ямы под новые лагерные столбы. Норма – три ямы на один пионерский галстук. Я вырыл пять ям – не за добавку к ужину. Просто из трудового куража. Из охватившего азарта. Развели нас пионерские «вертухаи» на «соревнование»!
Но все эти развлечения не заменяли свободы!
Однажды, сидя, свесив ноги, на заборе, спиной к распаренному, истекающему смолой сосновому бору и лицом к полю, на которое присаживалось солнце, я спросил своего лагерного приятеля по фамилии Толстов – «Может, рванем домой?»
«А смысл?» - рассудительно отозвался он. Я вновь уставился в поле. Туда же смотрел и Толстов. У него была почти писательская фамилия и, наверное, потому я сказал ему, сам удивляясь своим словам: «Если бы ты был писателем, ты бы как описал этот закат?»
Толстов совершенно не удивился, но глубоко задумался.
Пока он думал, глядя в поле и на большое закатное солнце, я решил: «Завтра сорвусь один! ». Слишком близко была свобода – она начиналась прямо от забора, на котором мы сидели.
Она начиналась уже под подошвами наших сандалий, болтавшихся над этой свободой.
Было нам тогда с Толстовым по восемь лет…
Теперь, «спускаясь с холма», я говорю спасибо «советской пионерии» за то, что целый год своей жизни, если посчитать все летние "срокА" - довелось провести в её лагерях!..
