Ури Мильштейн: О коллапсе Ицхака Рабина накануне Шестидневной войны. Перевод Оntario140

(главы из книги “Путь Рабина и его наследие”, Тель-Авив, 2010)

Перевод Онтарио 14

 

Пролог

В еженедельнике ЦАХАЛа “Бамаханэ”, вышедшем в сентябре 1966 года, в канун праздника Рош hа-шана, было опубликовано интервью с начальником генерального штаба Ицхаком Рабином. Он отделил Египет, Иорданию и Ливан, которые не поддерживали теракты против Израиля, от Сирии, руководство которой всячески способствовало террористической активности против Еврейского государства. Далее Рабин добавил:

“Составляющие элементы ситуации, сложившейся сейчас в отношениях между нами и Сирией, изменились и требуют от нас иных видов действий… Реакция на действия сирийцев – какие бы они не были, в т.ч. пограничные провокации, попытки лишить нас воды (действия сирийцев в районе истоков Иордана) – должна быть как против непосредственных исполнителей терактов, так и против режима, оказывающего им поддержку…  Здесь цель должна быть такая – изменение решений режима и устранение(‘силук’) мотивации для террористических актов. Проблема с Сирией заключается, таким образом, в самом характере нашего столкновения с данным режимом. ”[1]

Декларация Рабина о намерении свергнуть сирийский режим соответствовала арабским обвинениям Израиля в том, что тот является марионеткой США и исполнителем воли “западного империализма” на Ближнем Востоке. В то же самое время ЦРУ действовало против враждебных США режимов и совсем нетрудно было понять из слов Рабина, что Израиль намеревается свергнуть просоветский режим в Дамаске. Американцы предупредили сирийцев. Сирия повысила боеготовность своей армии и занялась укреплением альянса с Египтом. Газета “Аль hа-мишмар” выступила с нападками на Рабина и фракция МАПАМ подняла вопрос в комиссии Кнессета по обороне и внешним сношениям. Премьер-министр Леви Эшколь был вынужден заявить на заседании кабинета, что Государство Израиль не вмешивается во внутренние дела других стран. Через неделю, командующий Северным округом Давид Эльазар (“Дадо”) сказал на празднике  молодежного военного движения НАХАЛь: “Израиль не потерпит сирийских попыток изменения русла Иордана”.   Эта фраза транслировалась в утренних новостях “Коль Исраэль” 21 сентября 1966 года. Газета “Аль hа-мишмар” также после этого набросилась теперь уже на Дадо.

На совещании в генштабе Рабин отреагировал на критику в свой адрес со стороны “Аль hа-мишмар”: “Пусть пишут что хотят, завтра выйдет новый номер газеты… Не хочу говорить про себя, но в словах командующего Северным округом я не вижу никакого криминала. Все это – в рамках декларированной нами же политики. Дадо стал жертвой журналистов не из-за того, что он сказал, а из-за того, что ходит не на те вечеринки… (“биглаль хилуфей месибот”) ”[2]

По мнению Йорама Пери, политического обозревателя “Давар” и очень приближенного к Эшколю человека, премьер собирался снять Рабина с поста начальника генштаба ЦАХАЛ. Т.к.  этот премьер зависел от начальника генштаба, он не претворил в жизнь свое намерение и ограничился “строгим выговором”[3].  Выяснилось, что Рабин на заседании в генштабе исказил истинную картину происходящего в связи со своими и Дадо словами. Вызвано ли это было непониманием или сознательным намерением? Вопрос остается открытым по сей день.

 

 Леви Эшколь

Прощупывания Рабином возможности войны активизировались, в т.ч. и благодаря его предположению, что Египет не способен и не заинтересован в войне против Израиля в обозримом будущем.  18 декабря 1966 года он читал лекцию для офицерского состава, в которой в частности, сказал следующее:

“Египетская концепция гласит, что арабы сначала должны усилиться, набрать силу, правильно самоорганизоваться и т.д., - и только тогда они будут готовы к всеобщему нападению на Израиль. Причины появления этой концепции следующие:

1)    Насер знает, что ему не победить в войне с Израилем;

2)    Насер увяз в Йемене – он держит там немалую часть своей армии и йеменская проблема занимает его также и в связи с межарабскими отношениями;

3)    Насер научен тем, что после посылки в Йемен тысяч солдат и после более чем 4-х лет боевых действий, победы он так и не добился.”[4] 

На заседании генштаба 23 января 1967 года, в котором участвовали Эшколь и его заместитель в министерстве обороны Цви Динштейн, Рабин продолжил свои попытки склонить Высшее военно-политическое руководство (ВВПР) к открытой конфронтации с Сирией:

“Главная проблема между нами и Сирией – их принципиальное стремление стать знаменосцем сопротивления Израилю – с помощью поддержки партизанских акций и изменения русла Иордана. Эти явления характерны для Сирии последних двух лет.  По вопросу о границе – этот режим качественно отличается от остальных наших соседей, но мало чем отличается от предыдущих режимов Сирии последних 15 лет. Ясно, что на нас это влияет больше, чем на них. Как же мы играем с этой ‘золотой жилой’, т.е. ‘возможностью создания пограничных инцидентов’… Господа, сирийцы нас провоцируют. Мы можем на каждую их мину ответить 20-ю нашими и заложить их гораздо дальше от границы. Давайте ответим на их партизанскую войну нашей партизанской войной, в соотношении 10:1…  Не только на словах ответим – они должны понять, что их желание ‘маленькой войны’ обернется для них большой войной… Дадим им это понять ударом, который потребует от них не 1-2 танка, а целые военные соединения…”[5]

 27 февраля 1967 года, состоялось совещании высшего офицерского состава ЦАХАЛ (полковники и выше) в Тель-Авиве, с участием Эшколя. На этом совещании, глава АМАН Аарон Ярив сообщил, что НЕ ожидается войны как минимум до 1970 года. Одной из причин назывался раскол в арабском мире. Другой – нежелание Египта вступать в войну, т.к. египетская армия “увязла в Йемене”.  Рабин согласился с предположениями Ярива и отметил успехи ЦАХАЛ в 1966 году, в частности – активные мероприятия против арабских стран.  Вместе с тем, Рабин, обращаясь к Эшколю и офицерам, подверг критике СТРАТЕГИЮ, “завязанную на обороне и пресечении”, которую правительство навязало армии послеоперации в Самуа.

Затем выступил Эшколь и подверг критике Ярива и Рабина. Яриву он сказал, чтобы тот не делал аксиомы из своих выводов, т.к. ненависть арабов к Израилю их объединяет: “может быть, что вы ошибаетесь в том, что войны не будет”. Рабина Эшколь предостерег от рейдов на территорию Сирии, которые могут привести к войне[6].

 * * *

 7 апреля 1967 года, начальник генштаба Рабин, командующий Северным округом Давид Эльазар и командующий ВВС Моти Xод инициировали воздушное сражение с сирийскими ВВС. Было задействовано большинство боевых самолетов Израиля. Совершен 171 боевой вылет, в ходе которых были сбиты 6 сирийских “МиГов”, а 3 других были повреждены. Сброшено сто шестьдесят три 250-килограммовые бомбы, шесть 400-килограммовых и 45 полутонных бомб на 17 целей.  Во время воздушного сражения израильские самолеты выпустили семьсот 20-мм снарядов и двадцать восемь 38-мм снарядов.  Израильские самолеты совершили полёты над Дамаском. Моти Xод через три дня на заседании генштаба с гордостью поведал, что сирийские ВВС не смогли сделать практически ни одного выстрела, т.к. они так и не смогли со своими МиГ-21 хоть раз оказаться в позиции, которая позволила бы его сделать. По направлению “Миражей” был сделан всего лишь один единственный выстрел.

 Глава АМАН Аарон Ярив сообщил, что сирийцы видят в этих событиях “заговор империалистов”, частью которого является Израиль, “выполняющий приказы империализма”. Сирийцы, по словам Ярива, пришли к выводу, что “Израиль задумал что-то новое”, однако, Сирия“несмотря на поражение, продолжает ‘народно-освободительную борьбу’…”

Рабина охватила эйфория. Он объяснил генералам:

“У нас есть несколько евреев, которые думают, что понимают американцев. Американцы не могут нам сказать: ‘идите и дайте им прикурить’. Но когда мы ‘даем’, они довольны, хоть и не говорят нам об этом.”

Подводя итог обсуждения, Рабин сказал следующее:

“Бой над Дамаском оказал эффект действия, которое мы недостаточно частo применяем. Этот эпизод действует на сирийцев как в военном, так невоенном плане. Подобная уязвимость их столицы имеет огромное значение…  Сирийская неспособность предотвратить этот эпизод должен заставить их задуматься… Но не только их… Я думаю, что мы здесь добавили масла в огонь конфликта между сирийской армией и сирийскими ВВС. Армия сейчас знает – надежды на ВВС у нее нет…   Я думаю, что все это должно повлиять на некоторых евреев, которые должны поверить, что мы можем ударить по Сирии. Кому нужно было доказательство – а таких немало – его получили… 7-я бригада была поднята - и я намеренно не ограничил свободу ее маневра. Я думаю, что сегодня у сирийцев создалось впечатление, что а) это не конец, а ступень, хотя я знаю, что есть несколько евреев, которые не чувствуют счастья от этого; б) хорошо, что сирийцы видят, как мы концентрируем против них войска.”[7]

 В ответ Сирия повысила боеготовность армии, мобилизовала две запасные бригады и передислоцировала на Голаны батальон спецназа, ракетные системы ПВО, противотанковые ракетные установки и дополнительные артиллерийские батареи. Полковник Давид Кармон, и.о. главы АМАН, рапортовал в генштаб 24 апреля, что сирийцы восприняли последние израильские действия как первый шаг во исполнение плана (поддержанного “империализмом”) по “захвату Кунейтры”:

“Сирия находится под воздействием сообщений о наших ‘атакующих намерениях и концентрации 200 танков и 4-х пехотных бригад’… Кстати, я уверен, что эти сообщения для сирийцев исходят от военных атташе. Было некоторое демонстративное движение наших танков средь бела дня – эти атташе там крутились и с удовольствием сообщили куда следует.”[8]

 Авиационное сражение 7 апреля не планировалось заранее, не обсуждалось и не утверждалось заранее на заседании узкого кабинета по безопасности, хотя наземный инцидент был вполне ожидаем - после решения Рабина и Эльазара дать указание крестьянам из поселений вдоль сирийской границы начать обработку спорных земель на нейтральной полосе между Израилем и Сирией. Во время столкновения, сирийцы стреляли по “броне-тракторам” не только из винтовок, но и из пушек. И не только по броне-тракторам, но и по израильским поселениям. [9]

 Во время инцидента, Эшколь, который находился (по причине, совершенно с инцидентом не связанной) на командном пункте ВВС, кивком головы утвердил использование авиации, не поняв всех последствий и всех значений этого шага.  Рабина на месте не было и Рабин не управлял конкретной ситуацией. По мнению Ами Глуска:

“Если можно указать на системный (военный, политический и разведывательный) сбой, втянувший Израиль, против его желания, в войну 5 июня 1967 года, то следует указать именно на события 7 апреля. ЦАХАЛ предпринял действия, которые никто не обсудил в правительстве и никто не одобрил. Ситуация и ее возможные последствия не были проанализированы – ни до, ни после инцидента. АМАН продолжал упорно утверждать, что ничего не поменялось.  Реакция СССР и действия Насера стали сюрпризом и были поняты неправильно.”[10]

 Депутат Кнессета от оппозиции, генерал-лейтенант в отставке Моше Даян, видел происходящее в более реальном свете. Он сказал своему деверю, генералу Эзеру Вейцману: “Вы там с ума посходили, что ли?  Вы же ведете Страну к войне!”[11]  Рабин вовремя не осознал значение инцидента, или не захотел осознать. На заседании генштаба в начале мая он сказал:

“На мой взгляд, наше столкновение с сирийским режимом – это столкновение ‘all out’.  В газетах нельзя об этом писать, но или этот режим изменится в лучшую сторону, или он должен пасть… Наша реакция 7 апреля, с политической т.з. была из ряда вон выходящей.  В общем, все не могут открыто это сказать, но в кулуарах все говорят, что довольны. Я думаю, что русские довольны не меньше других… Надо действовать – нельзя игнорировать политический аспект, если видеть проблему не в нескольких дунамах, но во всем комплексе нашего противостояния с сирийским режимом… Дунамы – это хорошо, но не это является главной проблемой…  Я верю, что внутри Сирии будет какой-то эффект. Они знают правду и эта правда не пройдет бесследно в их внутренних конфликтах, даже если результатов надо будет ждать. Надо дать процессам развиваться[12].  В конце-концов, никто из нас не считает, что надо штурмовать Дамаск. Хотя, надо быть готовыми и к этому тоже, но нам надо быть способными изменить позицию этого режима. Или сам режим.” [13]

 Скоро мы будем отмечать 50-летие “Шестидневной войны”, но сирийский режим так и не пал.  Несмотря на то, что Рабин получил выговор за полгода до этого, он продолжил подстрекать генштаб против политики Эшколя и за подготовку войны, целью которой была смена режима в Дамаске.

В краткой биографии Рабина, опубликованной в “Jerusalem report”, написано, что фраза в “Бамаханэ” о намерении свергнуть режим в Сирии была не для публикации  и попала в печать случайно[14].   Йешаяху Гавиш, командующий Южным округом, сказал: “Никогда не слышал, чтобы он (Рабин – прим. перев.) говорил нам, что мы (Южный округ – прим. перев.) должны будем ударить по врагу”[15].

 Через несколько недель после этого заседания генштаба, египетская армия пересекла Канал и двинулась к израильской границе. Это стало завершающей стадией обострения, приведшего к “Шестидневной войне”.  Египтяне совершили этот агрессивный акт, противоречивший соглашениям, подписанным по итогам операции “Кадеш”, уступая давлению Москвы “помочь Сирии”.

Давление было вызвано утверждением, что Израиль концентрирует войска на сирийской границе, чтобы претворить в жизнь декларации Рабина о намерениях атаковать союзника Москвы и превратить Сирию из советского сателлита в сателлита Запада.  Израиль официально опроверг это утверждение и все израильские историки, занимавшиеся “Шестидневной войной”, до сих пор это опровергают. Ами Глуска пишет в своей книге, в основе которой лежит его докторат:

“В одном вопросе нет разногласий: искрой, вызвавшей пожар стало ложное сообщение русских в Каир  о ‘концентрации сил’ ЦАХАЛа на сирийской границе и подготовке скорого вторжения. Мотивы русских, пославших это сообщение, не ясны”[16]   Документы, разрешенные недавно к публикации в Израиле, указывают, что сообщение послали в Каир сирийцы, а русские его лишь подтвердили[17].

 Четыре десятилетия Израиль вводил в заблуждение, в основном, самого себя. Странно, что в этом участвовали все исследователи, включая полковника в отставке д-ра Ами Глуску, который имел доступ к секретным документам, и включая профессора Йоси Гольдштейна. На заседании генштаба 24 апреля Рабин сказал:

"Что касается концентрации войск - я признаю, что лично присутствовал на линиях прекращения огня. Там слишком много войск. ЦАХАЛ должен придерживаться стратегии и тактики концентрации сил и удара. Нельзя так просто сидеть два месяца... Да, иногда нет другого выхода... Я говорю о сирийском направлении."[18]

 На основании публичных деклараций, на основании сказанного на секретных форумах и на основании событий 7 апреля, Рабин, вероятно, собирался атаковать Сирию и свергнуть ее правительство, но Эшколь и его министры об этом не знали. Советские депеши были верны. Концентрация войск на Севере и намерения ЦАХАЛ стали известны советской разведке. Советские шпионы действовали в здесь еще до основания Государства - некоторые были обезврежены, но, наверное, не все. Кроме шпионов у русских в Израиле были "агенты влияния", некоторые из них занимали весьма высокие посты...

* * *

 Чересчур активные действия ЦАХАЛа против Иордании (13 ноября 1966 года в Самуа) и Сирии (7 апреля 1967 года) вызвали острую критику Иордании и Сирии в адрес Египта, который не оказал этим странам помощи.  2 мая АМАН сообщал:

“Есть данные о дискуссии в [сирийском] руководстве о … том, как ответить на египетское предложение дислоцировать 1-2 египетские эскадрильи ВВС в Сирии, но которые останутся под египетским командованием. Дискуссия выявила разногласия в сирийском руководстве – ‘гражданские’ были за, военные – против… Естественно, решили отказаться от египетского предложения.  Дополнительные сообщения о разногласиях: младшие офицеры сирийской армии против альянса с Египтом, т.к. Египет не помог 7 апреля и не собирается помогать в будущем…”[19]

 Отсюда Рабин сделал вывод, что координация Египта с Сирией против Израиля не предвидится и, поэтому, войны, которую инициируют арабы, в ближайшем будущем не будет. 

11 мая 1967 года советский резидент в Каире передал египетской разведке информацию о сосредоточении 40 тысяч израильских солдат и сотен танков на сирийском направлении. На следующий день советский посол в Каире передал египетскому министру иностранных дел письмо, в котором содержалось предположение, что Израиль нападет на Сирию 15-22 мая 1967 года.  СССР советовал Египту “принять соответствующие меры”.  Аналогичное послание получил министр обороны Сирии Хафез Асад, во время своего визита в Москву. Русские призвали Египет принять меры для “острастки” Израиля и пообещали военную помощь в случае израильского нападения [20].

 В начале 1968 года, только что назначенный послом в США И.Рабин передал М.Даяну секретный отчет о своей 4-летней деятельности на посту начальника генштаба.  Тогда он находился в эйфории от факта, что он был "начальником генштаба во время Шестидневной войны”. События 7 апреля 1967 года он подытожил так:  “Египтяне пытались успокоить сирийцев тем, что послали делегацию, которая еще и проверила слабые стороны сирийских ВВС.  Более того, видимо, для предотвращения повторения событий 7 апреля, Египет решил 15 мая ввести свои войска на Синай.”[21]

 

 Странности

 В субботу 13 мая, а также 14 мая, египетский начальник генштаба Фарик Мехмед Фаузи провел в Дамаске совещания с главами сирийского государства и армии. Фаузи сообщил, что правительство Египта решило сконцентрировать свои войска на Синае и потребовал от Сирии немедленно прекратить деятельность террористических организаций, чтобы лишить Израиль повода для нападения[22].  Вечером 14 мая, в канун Дня Независимости Израиля, две пехотные дивизии египетской армии пересекли Суэцкий канал с запада на восток. Этот маневр стал сюрпризом для правительства Израиля, для генштаба ЦАХАЛ, для премьера и министра обороны, для начальника генштаба и главы АМАН – все они находились в Иерусалиме на праздновании Дня Независимости.  То, что это стало для них сюрпризом, говорит о том, что ответственные за безопасность Израиля были оторваны от реальности, ведь после инцидентов в Самуа и 7 апреля, стала поступать информация, что Египет взвешивает возможность подобного шага. Но факты противоречили концепции, в плену которой они находились. Генерал Аарон Ярив продолжал утверждать, что из-за Йемена Египет не заинтересован в войне и, если она начнется, то не ранее 1970 года. Поэтому, Ицхак Рабин, понимавший, что в 70-гг он уже не будет начальником генштаба,  продолжал клевать арабов и строить свой мачоистский образ в глазах израильтян, причем все это – как он верил – без какого-либо риска спровоцировать войну.

 Поздно вечером 14 мая Рабин находился на вечеринке в доме семьи Шровер[23] в Иерусалиме. Глава АМАН позвонил туда Рабину и сообщил о повышении боеготовности в египетской армии и о переправе 2-й пехотной и 1-й танковой дивизий египтян на Синай[24] . На следующее утро Эшколь встретился с Рабиным в отеле “Кинг Дэвид”, незадолго до начала армейского парада на университетском стадионе Гиват-Рам. Начальник генштаба сказал Эшколю то, что слышал от Ярива – Египет не собирается воевать[25].  Несмотря на это, Рабин попросил разрешения провести мобилизацию и начать концентрацию сил в Ницане, вокруг Беэр-Шевы и Газы. Эшколь отверг эту просьбу, но Рабин повторил ее во время традиционного конкурса на знание ТАНАХа[26].

Руководство Страны не видело причин для отмены празднований. В тот же день оно собралось на базе Тель-Ноф на традиционном праздничном банкете ВВС. Рабин и Эшколь благодарили ВВС за успех 7 апреля. Во время банкета Ярив продолжал докладывать о массовой переброске войск на Синай. Эшколь и его заместитель в министерстве обороны д-р Цви Динштейн, Рабин, Ядин, Ярив и начальник оперативного отдела генштаба Вейцман провели совещание и большинство согласилось, что ничего страшного не происходит и это не похоже на подготовку к войне. “Возвращаемся на бал”…  И в последующие 24 часа, несмотря на новые данные, свидетельствующие об агрессивных намерениях Египта, никто всерьез не верил в вероятность войны[27].

 Однако, Рабин занервничал. Он процитировал Эшколю отрывок из книги Барбары Уолтерс о японской атаке на Перл-Харбор. Он предостерег от шаблонности мышления[28]... Эшколь начал его успокаивать и ВВПР вернулось на бал[29]. Можно было ожидать, что вместо празднований, начальник генштаба, АМАН и оперативного отдела генштаба направятся в свои канцелярии и вместе с другими офицерами начнут анализировать беспрерывно поступающие разведданные, свидетельствующие о качественном и быстром изменении ситуации. Но Рабин и Вейцман не были профессионалами в западном понимании этого слова[30]. Возможно, они посчитали, что повторяется сценарий 1960 года[31] - египетская демонстрация силы, закончившаяся ничем спустя короткое время. Но и в этом случае - поведение военного руководства было безответственным.

Несколько дней Рабин, по своему собственному выражению, находился в боевом настроении.  По свидетельству Вейцмана, при личном контакте между ними – Рабин уже 15 мая проявлял странности, влиявшие на исполнение им функций начальника генштаба.  Вейцман писал:

“Хотя политическое руководство проявляло нерешительность, источником ее были военные. Да, политическое руководство блуждало в поисках выхода, но генштаб усиливал его нерешительность, т.к. сам в ней находился и не предоставлял ясную картину правительству… С того самого дня, Дня Независимости 1967 года, когда наша жизнь попала под влияние этой напряженности, когда стало известно о вторжении Египта на Синай и о мобилизации – я стал чувствовать, что Рабин теряет самообладание. Это выражалось в изменении принятых уже решений, в выражении тревоги и параличе воли. Рабин создавал вокруг себя атмосферу тревоги, он не мог скрыть свое состояние даже встречаясь с премьер-министром и даже на заседаниях генштаба.”[32]

 Согласно самому Рабину, он рассчитывал, что Египет ограничится переброской логистики на Синай, а он возглавит еще один нокаутирующий удар по Сирии. Этим Рабин надеялся смыть с себя позорное пятно неудач во время Войны за Независимость.  Эшколь, который на посту министра обороны занимался исключительно военными закупками, не понял смысла происходящего и полностью полагался на оторванные от действительности прогнозы Ярива и Рабина.  Он быстро сообразит, что нет ничего опаснее, чем начальник генштаба, собравший богатое портфолио неудач в прошлых войнах.

 

 Даян и Ярив в 1967 году

 На совещании глав отделов генштаба утром в среду 17 мая 1967 года, Ярив вновь повторил предположения АМАН о том, что египетские войска на Синае предназначены для запугивания Израиля, для провоцирования давления на Израиль со стороны великих держав. Ярив предложил воздержаться от атаки на Сирию и помочь, тем самым, росту престижа египтян в арабском мире. Прогноз Ярива был такой: египтяне создадут на Синае две линии обороны, нанесут силами ВВС удар по стратегическим целям в Израиле и будут готовиться к отражению израильского удара[33].  Все прогнозы и предположения Ярива оказались ошибочными. Однако, в то время, на Рабина они произвели глубокое впечатление. Начальник генштаба попросил у Эшколя разрешение на использование артиллерии, танков и самолетов против Сирии. Видимо, он хотел спровоцировать Египет, т.к. полностью соглашался с Яривом в том, что опасности возникновения войны нет. Эшколь охладил пыл Рабина и приказал предотвратить эскалацию напряженности[34].

 Во второй половине того же дня, Рабин сказал на заседании Комиссии Кнессета по обороне и безопасности, что действия Египта на Синайском полуострове означают следующее:

"Это демонстративный маневр, направленный на предупреждение большой войны. И здесь я еще раз повторяю: маневр, направленный на предупреждение большой израильской атаки против Сирии. Мне трудно поверить в то, что они думают, что мы хотим атаковать Сирию, хотя я не уверен в этом. Атаковать - это значит захватить Дамаск. И ясно, что хоть данный маневр и направлен на будущее, в случае драматического развития событий, как например наша большая атака на Сирию, египтяне предпочли бы ничего не предпринимать. Но силы на Синае оставляют за египтянами право на свободу действий в будущем. Я повторяю еще раз: я все еще уверен, что Египет не заинтересован развязать войну с нами. Все их декларации соответствуют этому. Их цель - предотвращение израильской атаки."[35]

 Выступление Рабина не внесло никакой ясности, но оставило у членов комиссии впечатление, что Рабин находится в смятении…[36]  После выступления Рабина, депутат Моше Даян (РАФИ) подверг резкой критике ЦАХАЛ и правительство.  Он связал эскалацию напряженности с операцией в Самуа, со сбитием сирийских самолетов и с продлением в ноябре 1966 года срока воинской службы в ЦАХАЛ. Как известно, правительство отменило сокращение срока службы для мужчин – теперь вместо 26 месяцев, надо было опять служить 30 месяцев.  Даян сказал, что тот, кто посылает такое количество самолетов на Дамаск, “должен быть готов к тому, что сирийцы отреагируют – со страхом и максимальными оборонительными усилиями. Кто этого не хочет – не использует ВВС на всю мощь и не продлевает срок обязательной службы.”   Даян добавил следующее: “Тот, кто поднимает дым… должен понимать, что на другой стороне подумают, что это - на самом деле - огонь.”  Даян высказал предположение, что Египет “будет бомбить Димону или закроет проливы”.  Даян сказал, что цель Насера – политическая и он потребует вывода сил ООН с Синая для создания международного давления на Израиль, что бы Израиль воздержался от “акций возмездия”.   Даян, в отличие от министра иностранных дел Абы Эвена, полагал, что ООН выполнит требование Насера.  Эшколь встал на защиту Рабина в вопросе о “7 апреля”.  В споре с Эшколем, Даян заявил, что “операция в Самуа” привела к “обрыву прямой связи с Иорданией”.   Депутат от МАФДАЛь Ицхак Рафаэль так же сказал, что “масштаб операции 7 апреля был слишком большой, она ударила по сирийскому престижу”.  Он предположил, что создавшаяся ситуация чревата войной.  Депутат Арье Бен-Элиэзер (ГАХАЛь) усомнился в правильности деклараций, что египетские силы на Синае преследуют исключительно демонстративно-пропагандистские цели.  Депутат Яаков Хазан (МАПАМ) согласился с Даяном, что “акция 7 апреля пересекла красную черту” и выразил Даяну свое восхищение его смелостью сказать об этом открыто.

 Во время заседания комиссии, Рабин получил сообщение о полете двух египетских “МиГов” над Негевом – их целью, вероятно, была аэрофотосъемка. Самолеты пересекли Негев и достигли Димоны. Израильские ВВС не смогли их перехватить.  Сообщение сильно поразило Рабина и он немедленно доложил обо всем Эшколю.  Эшколь понял, что успокаивающие рапорты Рабина ничего не стоят, как, впрочем, и заверения ВВС о полной защищенности израильского неба. Эшколь не на шутку рассердился.  Члены комиссии увидели лица Рабина и Эшколя и удостоверились в существовании напряженности между обоими.  Комиссии не понравилась неуверенность Рабина и Эшколя, особенно на фоне спокойного и уверенного тона, с каким Даян излагал свои соображения. Рабин и Эшколь почувствовали это сами.  Пошел обратный отсчет - до смещения Эшколя с поста министра обороны, назначения Даяна на его место и до т.н. “коллапса Рабина”…

Предполагаю, что никто из просутствовавших не был осведомлен о том, что после 20 апреля 1948 года Рабин страдает “пост-травматическим синдромом”[37]. Если бы они более тщательно изучили его биографию, когда назначали его на разные высокие должности, кризиса мая 1967 года и “шестидневной войны” можно было избежать.

Эшколь резюмировал, не соглашаясь с начальным тезисом Рабина: "Мы должны сейчас избежать войны. Наши действия должны руководствоваться этим."

В коммюнике для прессы было сказано, что переброска египетских войск на Синай представляет опасность для Израиля. В тот же день, в 23:30 была объявлена "готовность второго уровня"("мацав коненут бэт") в ЦАХАЛ[38].

Полковник Исраэль Лиор, секретарь Эшколя по военным вопросам, обратил внимание, что после заседания комиссии Кнессета настроение Рабина резко ухудшилось: "Его поведение стало странным"[39]

 18 мая днем стало известно, что египетский министр иностранных дел Махмуд Риад официально потребовал вывода войск ООН с Синая. Ярив продолжал утверждать, что Египет не стремится к войне. Рабин, начинавший понимать, что Ярив вводит его в заблуждение, обратился к Эшколю с просьбой увеличить темпы мобилизации резервистов. Он сказал, что даже если Египет и не стремится к войне, то к войне ведет сама ситуация. Той же ночью начала функционировать "Яма"("ha-бор") - Центральный командный пункт ВВПР (высшего военно-политического руководства Страны). Генштаб перешел на военное положение[40].

 19 мая, на очередном совещании глав отделов генштаба, Ярив сказал, что АМАН, на основании новых данных, изменил прогноз об атакующих намерениях египетских ВВС. Пораженным такой частой сменой прогнозов АМАН Рабину и другим генералам, Ярив объяснил, что СССР разжигает конфликт с целью увеличения своего присутствия в регионе. Глава АМАН перечислил четыре возможных варианта египетских действий:

 1) Египет будет ждать израильскую реакцию;

2) Египет спровоцирует израильскую реакцию - например, возобновлением диверсий на сирийской, ливанской границах или, м.б., даже на границе с Сектором Газы. Возможно также ожидать возобновления работ по отводу русла Иордана, закрытия прохода в Эйлатский залив или провокации на территории демилитаризованной зоны в Ницане;

3) Египет нападет первым, надеясь использовать "фактор внезапности";

4) Египет начнет "войну на истощение", чтобы Израиль держал мобилизованных резервистов в армии максимально возможное время, которое Египет использует для лучшей подготовки к нападению на Израиль.

Ярив предположил, что при каждом из четырех вариантов возможно то или иное нападение со стороны Сирии[41]. На встрече с Рабиным и Эшколем 28 мая, Ярив признал: "Как глава АМАН я потерпел фиаско. Я не предполагал того, что произойдет на практике. Мир тоже этого не предполагал. Но мы быстро оправились. Мы поняли, что это не тот Насер, которого мы знали. Раньше он избегал войны, но сегодня хочет войны и даже хочет стать ее инициатором." [42]   Через шесть лет, перед войной Судного дня, АМАН потерпел еще одно фиаско, в похожих обстоятельствах: было отдано предпочтение  разведданным о намерениях врага, а не о его возможностях. "Шестидневная война" и ее уроки не были изучены надлежащим образом, соответственно и выводы не были сделаны - эта ошибка стоила нам дорого. 

В субботу 20 мая, Эшколь и Рабин посетили места дислокаций нескольких дивизий на южном направлении. Рабин сказал Эшколю, что если будет война, то "будут упорные бои и потери будут большие". Рабин предложил использовать до конца опцию политического урегулирования. По свидетельству Исраэля Лиора, разговор был чрезвычайно тяжелым. Ранним утром того же дня, в Шарм-аш-Шейхе высадился 75-й десантный батальон египтян, а через А-Тур туда и по земле были направлены военные части. Начались интенсивные контакты о военно-политическом сотрудничестве между Каиром и Багдадом. В Сирии завершилась мобилизация и в ее тылу начались передвижения крупных армейских соединений[43].  После поездки прошло совещание высшего генералитета с Эшколем и членами "узкого кабинета по безопасности".  Рабин сказал присутствующим: "Надо понимать вот что - египтяне собирались реагировать на наше возможное нападение на Сирию. Их реакция - бомбежка Димоны - была бы принята и понята в мире... Не надо продолжать мобилизацию. Вопрoс - стоит ли начать постепенную ДЕмобилизацию? Все это - в связи с ожидаемым политическим маневром. Предполагаю, что Египтяне ничего не будут предпринимать вообще и проблема, таким образом, состоит в том, как долго мы можем держать мобилизованную армию"[44]

  

“Величайший блеф”

 22 мая стало ясно, что Рабин ошибся и ввел в заблуждение участников совещания, прошедшего два дня назад: приехав на встречу с офицерами на Синай, Насер объявил о решении закрыть для израильского судоходства Тиранские проливы около Шарм-аш-Шейха. С т.з. Израиля, это был “казус белли”.  Решение Насера было обнародовано ранним утром следующего дня[45]. 23 мая 1967 года у Рабина началось психическое расстройство и он прекратил исполнять свои служебные обязанности. Известно, что глава оперативного отдела генштаба генерал Вейцман, главный врач ЦАХАЛа полковник д-р Элияhу Гилон и глава канцелярии Рабина подполковник Рафи Эфрат, втроем решили сообщить для СМИ, что Рабин “отравился никотином”[46].   Вступили ли эти трое в сговор, чтобы сфабриковать “легенду”?  В любом случае – эта “легенда” стала на 40 лет основной версией событий тех дней.  В соответствии с правилом “сомневайся во всем”, я предполагаю, что всё, что эти трое плюс сам Рабин писали и говорили на эту тему – существенно отличается от того, что произошло на самом деле.

Однако, эти описания также важны, т.к. их авторы, с целью максимальной достоверности, дали минималистское описание событий, действительно имевших место.  Главный источник – Вейцман.  К нему мы еще вернемся.

Вопреки общему мнению, Рабин не восстановился полностью – ни в “период ожидания”, ни в дни войны, как можно понять из того, какую роль он играл в принятии решений и того, что мне рассказали заместитель Рабина Хаим Бар-Лев и глава оперативного отдела генштаба Эзер Вейцман. Например, Рабин не принимал участия в принятии трех главных стратегических решений войны: об освобождении Иерусалима, выходе на Суэцкий канал и захвате Голанских высот.

Восточный Иерусалим освободили бойцы 55-й парашютной бригады Моты Гура, 10-й танковой бригады Ури Бен-Ари (этой бригаде приказали пройти на гору Скопус и предотвратить ее возможный захват иорданцами) и 10-й территориальной “иерусалимской” бригады Элиэзера Амити. Захват Восточного Иерусалима, Старого Города и Стены Плача был сделан согласно решениям командиров на местах – вопреки довоенному плану генштаба и приказам высшего командования ЦАХАЛ.  Напомню: план генштаба предусматривал пассивную оборону на иорданском направлении. Никто официально не менял этот план и никто официально не поручал Моте, Бен-Ари и Амити освобождать Восточный Иерусалим, Старый Город и Стену Плача от иорданской власти.

 В итоговом докладе о периоде своего командования генштабом, Рабин так писал о начале атак ЦАХАЛа в иерусалимском секторе:

"В 14:05 одна иорданская рота начала движение от Армон ha-нацив по направлению к 'учебной ферме' и через 15 минут командующий округом приказал полковнику Амити, командиру 16-й бригады, захватить Армон hа-нацив. Полковник Амити распорядился начать немедленную контратаку... Группа, принимавшая участие в этом бое, включала в себя спецназ бригады, 8 танков, и две пехотные роты 161-го батальона, которым командовал подполковник Дризин(Ашер Дар). Эта группа в 15:15 атаковала Армон hа-нацив со стороны 'учебной фермы' и полностью его захватила уже в 15:35; После этого, части бригады продолжили наступление..."[47]

Рабин проигнорировал следующий факт: незадолго до 15:00 Наркис уведомил штаб 16-й бригады: "Не атаковать без приказа".  Правительство делало последнюю попытку предотвратить военные действия в Иерусалиме. Из Армон ha-нацив, глава наблюдателей ООН генерал Одд Булл (OddBull) звонил подполковнику Биберману, представителю Израиля в комиссии по перемирию: "Я надеюсь повлиять на иорданцев, чтобы они воздержались от военных действий". Министр обороны Даян полагал, что возможно погасить огонь на иорданской границе. С согласия Даяна, Биберман сообщил Буллу, что Израиль согласен на прекращение огня в Городе. Через офицера оперативного отдела центрального округа Арика Регева[48].  Наркис передал майору Амосу Неэману (офицеру оперативного отдела штаба "иерусалимской" бригады) приказ НЕ атаковать. Согласно отделу истории ЦАХАЛ, Неэман ответил ему, что атака уже началась и у него нет связи со штурмовой группой. Позднее Неэман признается, что он мог связаться с этой группой и остановить атаку, но не сделал этого... Ашер Дар продолжил движение на Армон ha-нацив. Неподчинение приказу, которое совершил майор Амос Неэман, член кибуца Бейт-hа-Шита, участник "революции" подразделений "101" и"890" в 50-е гг, запустило процесс, в результате которого Израиль занял Иудею, Самарию и Иерусалим"[49]

 

 Король Хуссейн и Насер

 Важнейшее военное событие “Шестидневной войны”, как минимум с национальной т.з., начался снизу из-за неверных разведданных и непонимания генштабом, с Рабиным во главе, происходящих событий на данном направлении. Эти факты, может быть, не приведут к тому, что в глазах широкой общественности Рабин потеряет титул “Объединителя Иерусалима”, но поспособствуют справедливой оценке его реальной роли в этом историческом событии и укажут на неудовлетворительное исполнение им своих обязанностей.

 Занятие восточного берега Суэцкого канала также не входило в военные планы. Моше Даян, новоиспеченный министр обороны, приказал НЕ выходить к Каналу – исходя из политико-стратегических соображений. Никто официально не отменял эти планы и приказы.  Захватить Кантару – в северной части Канала – решили майор Дан Шомрон и майор Дани Вульф-Раhав, вопреки конкретному приказу полковника Исраэля Гранита, их непосредственного начальника[50].  Вывод: ЦАХАЛ вышел на Канал не в соответствии с довоенными планами или приказами, отданными во время войны, но по причине потери генштабом власти над войсками…  Чтобы не “открывать ящик Пандоры” и не начинать обсуждение характера управления армией во время “Шестидневной войны”, факты неподчинения приказам получили легитимацию задним числом.  Через 20 лет начальник генштаба, потерявший управление войсками, стал министром обороны, а боевой командир, неподчинившийся приказу, стал начальником генштаба. Началась Первая т.н. “интифада”…  ЦАХАЛ не справился с ней – и это привело к “Осло”.

И занятие Голанских высот не входило в планы войны – Даян был против, т.к. опасался прямого советского вмешательства в войну на стороне Сирии.  Даян поменял свою точку зрения вечером в пятницу, после того, как на него надавили кибуцники и мошавники с севера Страны. Приказ занять Голаны Даян дал непосредственно командующему Северным округa Давиду Эльазару, решив не пользоваться услугами начальника генштаба ЦАХАЛ генерал-лейтенанта И.Рабина[51].  И в этой важнейшей операции Рабин не принимал участие - ни в планировании, ни в управлении.

Согласно одной публикации, Вейцман сказал Рабину в конце 1967 года, когда оба еще служили в генштабе: "Ты прикидываешься Йеhудой Маккаби. Ты - самый большой блеф Государства Израиль”[52].  Публикация блефа о "никотиновом отравлении" проливает ироничный свет на понимание демократии человеком, ставшим впоследствии президентом Страны; проясняет ущерб от мифологизации для безопасности Страны и объясняет как и почему начальник генштаба, находившийся в пост-травматической прострации, высказывавшийся в паническом духе, стал в глазах большей части израильтян "прославленным вождем" и "Мистером Безопасность".

Коллапс Рабина в мае 1967 году - факт довольно известный. Менее известны его причины. Популярная версия гласит, что создавшаяся ситуация привела к стрессу, поэтому, совершенно нормально и объяснимо уставшему человеку взять 2-дневный тайм-аут. В "Служебном блокноте" Рабин назвал это событие "личная авария"("такала ишит"), которую он обсудил с Эшколем. В разговоре он сказал: "Я сожалею об этом случае. Я считаю себя вполне годным к работе. Я не придаю этому случаю особого значения"[53].

Однако, это не была “усталость” или “отравление никотином”. Это был пост-травматический синдром, выразившийся в появлении глубоко панического настроения. Народ должен был об этом знать. И народ должен был знать причину паники Рабина. Вейцман, как уже сказано, писал об обнаруженных у Рабина "проявлениях тревоги" с начала кризиса на Синае. Здесь проявилась безответственность Вейцмана - он должен был инициировать смещение Рабина или, как минимум, его немедленную нейтрализацию, но даже когда зажглись все красные лампочки, Вейцман ждал его полного коллапса. Конечно, Вейцман не понял причину коллапса Рабина, т.к. сам был частью этой причины и, как и Рабин, с 1967 года и до самой смерти пытался ее отрицать.

 *  *  *

 Рабин оказался в шоковом состоянии, т.к. в мае 1967 года рухнули все его стратегические концепции и военные планы. До начала кризиса, Рабин поддерживал прогноз АМАН – “до 1968-70 гг не ожидается прямое арабское нападениe на Израиль”, а опасность военного противостояния ожидается только в 70-е гг “из-за занятости Египта в Йемене и из-за общей политической обстановки в мире, не способствующей военным инициативам на Ближнем Востоке” и из-за “неспособности арабов достичь военного паритета с Израилем до 70-х гг”.   Так написано в официальном прогнозе-отчете АМАН, составленном в начале 1967 года. После одобрения начальником генштаба, этот отчет-прогноз был показан крайне ограниченному кругу лиц.  В свое время я брал интервью у Ярива и он показал мне этот документ. Ярив был очень близким другом Рабина.  Из-за дружбы с Яривом и из-за важности документа, Рабин ознакомился с каждым его словом и отчет стал основой его концепции и концепции правительства Эшколя, согласно которой был разработан “рабочий план ЦАХАЛ” на 1967-8 гг.

Когда возник кризис и выяснилось, что возможность войны с арабским миром весьма вероятна со дня на день, правительство Эшколя, так и не выведшее экономику Страны из глубокого кризиса, было настолько потрясено, что почти перестало функционировать.  Эшколь и его люди – прежде всего Зальман Аран, министр просвещения и культуры – обвиняли Рабина в введении правительства в заблуждение. О документе АМАН узнала оппозиция – РАФИ, в лице Бен-Гуриона, Даяна и Переса, подвергла резкой критике действия правительства в области безопасности. Рабин писал:

“Эшколь находился в подавленном состоянии… правительство – в смятении. Они ожидали от меня, так я чувствовал, не только анализа вариантов возможного развития событий… [но и] чтобы я избавил их от сомнений и сказал им членораздельно какое именно решение они должны принять.”[54] 

Но Рабин не указал на то, что главной причиной “смятения” и нерешительности, охвативших правительство, были он сам и Аарон Ярив.  На этом фоне Эшколь был смещен с поста министра обороны и Даян занял его место.  Рабин поддержал назначение Даяна министром обороны не только потому, что низко оценивал способности Эшколя, но и из желания предотвратить назначение Даяна командующим Южным округом/фронтом (о чем Даян, собственно, просил сам).  Как через шесть лет Дадо опасался, что комдив Шарон "сорвет ему спектакль" и, поэтому, старался его нейтрализовать, так и Рабин опасался возвращения Даяна в ЦАХАЛ на главную роль в предстоящей драме. Рабин также опасался, что Эшколь, возмущенный таким развалом стратегической концепции ЦАХАЛа, назначит Даяна на пост начальника генштаба и, тем самым, еще и сохранит за собой пост министра обороны.  Система дошла до того, что даже намеревалась вообще сместить Эшколя – и с поста премьера тоже, назначив на его место престарелого Бен-Гуриона.

 

 "Период ожидания" - вся Страна объята тревогой и спешно готовится к войне.

 Рабин в этой ненормальной атмосфере 21 мая обратился к Бен-Гуриону в надежде получить от него поддержку – не только как от старейшего отца-основателя Израиля, не только как от человека, назначившего Рабина на эту должность, но и как возможному в скором времени преемнику Эшколя на обоих постах. Однако, Бен-Гурион, глубоко обеспокоенный ситуацией, в которую попало Государство Израиль, прямо обвинил Рабина в ее создании. И, тем самым, Бен-Гурион окончательно Рабина добил:

“Мы оказались в крайне опасной ситуации. Я сильно сомневаюсь в том, что Насер хотел войны. Мы в тяжелом положении. Мы одиноки как никогда ранее… Армия в порядке. Ты тоже в порядке. Но у вас нет вождя… Премьер и его правительство должны взять на себя ответственность за решение – быть войне или не быть.  Не ЦАХАЛ должен решать такие вопросы… Политическое руководство перестало исполнять свои функции. Так себя не ведут в дни кризиса… Вы сделали ошибку [ начав мобилизацию ][55]. Ты сделал ошибку – или тот, кто тебе позволил мобилизовать такое количество запасных. Вы довели Страну до ручки. Ответственность – на вас. Не надо начинать войну. Мы – в изоляции.”

Рабин продолжал: “Я вышел от него очень расстроенным. Теперь я чувствовал, что вся ответственность лежит на мне. Еще много часов, много дней, его слова будут греметь у меня в ушах – ‘Вы довели Страну до ручки. Ответственность – на вас.’ ” [56] 

Бен-Гурион записал в своем дневнике: “Я ему объяснил, что проведенная мобилизация [70.000 резервистов] – это политическая и социальная ошибка. Я указал ему и на другие просчеты. Я сказал, что говорю ему все, что думаю, т.к. он обязан выполнять приказы министра обороны и не должен их критиковать.”[57]

Для такой хрупкой личности большего и не надо было. Бен-Гурион подверг острой критике то, как принимаются решения Высшим военно-политическим руководством (ВВПР) и не верил, что ЦАХАЛ сможет успешно и без помощи извне противостоять одновременно всем арабским армиям вдоль всех границ Государства. История доказала, что Бен-Гурион ошибался в предсказании результата, но совершенно необязательно, что он ошибался в анализе процесса принятия решений и в анализе возможностей ЦАХАЛа эффективно вести войну. Тот, кто полагает, как и автор этих строк, что не ЦАХАЛ победил арабские армии на полях сражений “Шестидневной войны”, но неожиданный коллапс египтян на Синае в первые часы войны, и тот, кто честно проверяет качество ЦАХАЛа в последующих войнах, - может прийти к выводу, что прогноз Бен-Гуриона имел под собой основания. Если ЦАХАЛ действительно не был уж настолько хорош в июне 1967 года, значит нам надо будет пересмотреть миф о “Рабине, прекрасно подготовившем армию к войне”.  Впав в панику после встречи с Бен-Гурионом, Рабин  уже не считал, что хорошо подготовил армию к войне – и тут я полагаю, что мнение Рабина в эту минуту истины было правильным.

 

 Бен-Гурион

Не только стратегическая концепция ЦАХАЛ рухнула. Оперативные планы и оперативные диспозиции на экстренные случаи оказались ничего не значащими и не относящимися к делу бумажками, как, кстати, и в октябре 1973 года. Те, кто не отрицает коллапс Рабина перед войной, тоже часто говорят, что Рабин подготовил ЦАХАЛ к войне должным образом и обеспечил этим победу. В момент истины – 23 мая 1967 года – Рабин знал, что это не так.  Начальник оперативного отдела и начальник генштаба, он 7 лет планировал действия ЦАХАЛа в будущую войну, в которой враг должен был сконцентрировать силы вокруг Израиля. Когда этот день наступил, Рабин вытащил подготовленные им и Вейцманом планы, и прочитал, что ЦАХАЛ должен уничтожить египетские ВВС (план “Мокед”) и занять Сектор Газы (план “Ацмон” – захват Газы и северной части Синая, чтобы потом обменять их на свободу судоходства в Красном море). Эти планы Рабин разработал еще в 1964 году, в первый год после назначения на высшую должность в ЦАХАЛе.  Когда он достал “Ацмон” из сейфа в мае 1967 года, этот план вызвал нескрываемую усмешку у трех главных генералов южного фронта – Йешаяhу Гавиша, командующего округом, и у комдивов Авраама Яфе и Ариэля Шарона. Они (и не только они) назвали план Рабина “минималистским” и предложили альтернативу – план “Кардом” – военные действия намного более масштабные. Один лишь генерал Таль, который должен был командовать взятием Газы, поддержал Рабина[58]. И, как только Рабин т.с. “отключился”, генштаб выбросил “Ацмон” в корзину и заменил его планом “Кардом”, переименованным в “Нахшоним”[59].

 На совещании в генштабе 22 мая в 19:30, после сообщения о решении Насера закрыть проливы, Рабин сказал присутствующим: "Не сомневаюсь, что если мы немедленно не отреагируем, будет потерян исторический шанс... Насер может опьянеть от самого себя и атаковать Димону"[60]

Сразу же после этого совещания Рабин предпринимает отчаянный шаг - он обращается к Моше Даяну, на тот момент - непримиримому критику израильской стратегии, чтобы получить от него согласие на осуществление этой "реакции" на действия Насера. Даян рассмеялся ему в лицо и объяснил всю глупость плана "из-за лагерей беженцев и гражданского характера объекта". У Даяна также создалось впечатление, что "Ицхак... не только устал - это нормально - но и выглядит растерянным, раздраженным и неуверенным в себе... и очень не стремящимся в бой". Он писал:

"Ицхак сказал, что если бы по Сирии ударили сильнее, то настоящей ситуации бы не сложилось. Я ему возразил: более сильный удар (хоть я и не представляю что еще можно было сделать) продемонстрировал бы еще больше неспособность Сирии к противостоянию с нами, из-за чего, собственно, Насер и вмешался. Но такой удар, который бы ИСПУГАЛ Насера так, что он воздержался бы от вмешательства, невозможно нанести в мирное время (Ицхак тоже не знал, что мне ответить - каким должен был быть такой 'удар')."[61]

 Даян не скрывал своего презрения к Рабину, и начальнику генштаба стало ясно, что он на пути к отставке. Все рушилось.

Когда рухнула его стратегическая концепция и оперативные планы на экстренный случай оказались бесполезными, наступил тяжелый психологический кризис.

В самом его разгаре, Рабин сказал Вейцману: "Серия моих ошибок втянула Израиль в войну". Если бы он говорил на 100% искренне, он должен был добавить: "Все мои разработки оказались бесполезными, я не знаю что мне сейчас делать".

 

Коллапс

 Ранним утром во вторник, 23 мая, в 03:35, Ярив объявил Рабину, что Насер публично заявил о закрытии Тиранских проливов для судов с израильским флагом.  Сообщение застало Рабина, когда он находился уже в тяжелом физическом и психологическом состоянии, близком к коллапсу. Весь этот критический день Рабин находился далеко не в лучшей форме, он не мог излучать уверенность и спокойствие, так необходимые в эти часы. Все в армии и правительстве смотрели на него, но Рабин демонстрировал нерешительность и страх. Все это оказало тяжелое впечатление и страх перед войной у некоторых министров усилился[62].

На заседаниях правительства и генштаба 23 мая, глава АМАН Ярив, некоторые министры и генералы заявили, что если Израиль немедленно не отреагирует на закрытие проливов, то доверие к Стране будет утрачено и с ней просто не будут считаться.  Другими словами, следует немедленно начать войну. Другие министры – такие, как Зальман Аран и Моше-Хаим Шапира – впали в панику от приближающейся войны и стали напрямую обвинять Рабина в возникшей угрозе.

Шапира: “Мы будем одни-одинешеньки в этой войне. Никто нам не даст оружие, если мы будем испытывать его недостачу… Вы хотите нести ответственность за подвергание Израиля опасности?! Я буду сопротивляться этому до тех пор, пока жив!”[63]

Эти крики повергли Рабина в такой шок, что он стал произносить какие-то бессвязные фразы. Чувствовалось, что он теряет связь с происходящим. Т.к. участники совещаний сами были шокированы неожиданно возникшей  сиюминутной угрозой войны, они не обратили внимание на состояние Рабина или решили не обращать внимание, в надежде на то, что оно стабилизируется со временем[64].

 

 

Во второй половине дня (16:30) 23 мая, на следующем совещании в генштабе, Рабин был уже явно плох. Он сказал присутствующим:“Неприятно, конечно, но факт – не так просто начать войну”.[65]  Согласно полковнику Лиору, военному секретарю Эшколя, участвовавшему в совещании, речь Рабина была путанной, слова трудноразличимы[66].

 Лиор писал в своей книге:

“На совещании генералов, где я представлял премьер-министра и министра обороны, не все пошло гладко… Причиной стал начальник генштаба, чьи поведение и слова были довольно странными.  Это выразилось в анализе ситуации, предположениях и выводах.  Я покинул совещание с тяжелым чувством. Генералы были уставшими, но Рабин – больше всех. Я спросил других генералов и они со мной согласились. Я подумал, что причина – усталость, в чем нет ничего необычного. Ицхак Рабин был в те дни самой важной фигурой в армии и политике. Несмотря на то, что было уже 8 часов вечера, я решил немедленно доложить Эшколю о все более усиливающейся усталости Рабина.”[67]

 Книга Лиора вышла в 1987 год и повествование идет от первого лица, но автором ее был Эйтан Хабер, человек очень приближенный к Рабину, в последствии – начальник его канцелярии, назначивший себя главным хранителем “наследия Рабина” для СМИ после убийства своего босса . Значит, можно предположить, что если Хабер такое написал от имени Лиора, согласно его записям, состояние Рабина было тяжелым. Из интервью, которые я провел с самим Лиором, и из того, что мне рассказал его сын, подполковник инженерных войск Ави Лиор, а также из интервью, которые я провел с Эзером Вейцманом, вырисовывается следующая картина: на совещании, в 16:30, Рабин начал бредить, его немедленно перевели в другую комнату. В этой комнате он начал плакать и его тут же отправили домой. Присутствующие пообещали забыть обо всем увиденном. Однако, слухи о коллапсе начальника генштаба стали распространяться по Стране.  

Официальная версия

Вот как сам Рабин описал случившееся с ним:

“Я был очень уставшим, в плохом настроении. В своей жизни я редко когда позволял себе такую слабость – поделиться тревогой, постараться облегчить тяжелый гнет с помощью откровенного разговора с ближним.  Я – человек закрытый. Но сейчас у меня возникла необходимость и позвонил главе оперативного отдела Эзеру Вейцману. Мы часто спорили по разным вопросам, но я всегда верил в его честность и личную порядочность.  Я хотел быть с ним полностью откровенным.  Он пришел.  Я выложил ему все. Сказал, что я чувствую себя обессиленным и подавленным. С одной стороны, я уверен, что сделал все необходимое для усиления ЦАХАЛа во всех областях, с другой – не могу избавиться от мысли, что вместе с политиками я несу ответственность за самую опасную, после 1948 года, ситуацию, в которую попало сейчас Государство Израиль.  Я ему не рассказал о том, что мне сказали Бен-Гурион и Шапира. Не хотел их обвинять в том, что их слова стали причиной моих чувств, хоть и знал, что влияние они оказали большое. Я спросил Эзера: ‘Может быть со мной что-то не так? Может быть мне надо подать в отставку?’ Эзер мне сказал, чтобы я оставил мысли об отставке. Он сказал, что мы справимся и я еще поведу ЦАХАЛ к Великой Победе.

С этим он ушел. Мое настроение не улучшилось. Моя жена вызвала моего личного врача д-ра Гилона.   Он проверил меня и сказал, что у меня истощение сил. Он сделал мне инъекцию успокоительного и я надолго уснул – до полудня следующего дня. К вечеру 24 мая мое состояние улучшилось. Я набрался сил. Теперь я знал, что могу вернуться и встать во главе ЦАХАЛа. Причины, по которым Эзер поспешил сообщить о моем состоянии премьеру и созвать совещание глав отделов генштаба без того, чтобы меня об этом проинформировать, конечно же были связаны с его личной позицией и опасениями за систему и за непрерывность происходящих в ней процессов в том случае, если начальник генштаба не может исполнять свои функции. Я был уверен, что Эзер действовал легкомысленно.”[68]

 Перед выборами в Кнессет в 1992 году Рабин возглавил партию Авода. Противники Рабина собирались использовать его коллапс в 1967 году для подтверждения тезиса, что Рабин не может быть премьером и не может адекватно вести себя в стрессовых ситуациях. Некоторые из них даже напрямую к нему обращались с расспросами. Чтобы разбить указанный тезис, Рабин дал интервью журналисту Ронэлю Фишеру, где, частности, сказал: “Я был в тяжелом кризисе… из-за самообвинений… в том, что я стал причиной возникновения серьезной опасности для Страны, в том, что теперь надо воевать в очень неблагоприятных условиях. В ту минуту я – справедливо или нет – чувствовал, что на мои плечи свалилось абсолютно всё… Я не спал около девяти дней подряд, ничего почти не ел, много курил, ‘обоймами’, очень ослаб.”[69]

 Вот как описал эти события Эзер Вейцман: 

“Случившееся вечером 23 мая и продолжившееся на следующий день - есть вершина кризиса начальника генштаба, которая повлияла и на его состояние и способность управлять операцией [намек на то, что Рабин не полностью вернулся к исполнению своих функций – вопреки “официальной версии” – У.М.].  23 мая, примерно в 20:00 Рабин позвонил мне и слабым голосом попросил срочно приехать к нему домой. Я сразу прибежал к нему. Дверь открыла его жена. Я обнаружил начальника генштаба сидящим в одиночестве в салоне. Все было тихо. Он выглядел разбитым. Мы остались вдвоем. Он сидел на краю дивана, я – рядом.

Ицхак говорил слабым голосом: ‘Я поставил Государство Израиль в тяжелое положение своими ошибками, сделанными перед этой войной, самой тяжелой в нашей истории. Все будет зависеть от ВВС. ВВС определит результат этой войны. Я считаю, что тот, кто ошибся, должен уйти. Я ошибся. Согласишься ли ты занять вместо меня пост начальника генштаба ЦАХАЛ?’

 Его слова взволновали меня. Я не отвечал несколько минут - услышанное было для меня неожиданным[... - Почему 'неожиданным'? Ведь с начала напряженности с Египтом Вейцман обратил внимание, что 'Рабин теряет самообладание'. Стоявшие во главе армии постоянно оказывались чем-нибудь удивленными... - У.М. ]. Я сказал: 'Ицхак, ты знаешь, что я хочу быть начальником генштаба, но в данных обстоятельствах я не приму этот пост. Если ты сейчас уйдешь - это фактически добавит Насеру несколько дивизий. В армии этого не поймут. Сейчас это будет слишком сильным ударом по моральному состоянию армии. Правительство колеблется и его колебания только усилятся. Если ты уйдешь сейчас, ты разрушишь всю свою жизнь. Соберись! Я обещаю, что помогу тебе всеми силами преодолеть эту войну. Ты станешь победителем, сидящим на Канале и Реке.' [ ... - Сомневаюсь, что Вейцман так сказал, ведь занятие Иудеи и Самарии не входило в довоенные планы ЦАХАЛа - эти территории были заняты вопреки планам и приказам. То же самое и относительно выхода на Суэцкий канал - У.М.]

 Я попросил Ицхака отдохнуть и пообещал прийти утром. Я приказал телефонной службе генштаба и АМАН ничего не сообщать Рабину и все звонки направлять ко мне.

Вернулся домой. Не спал всю ночь. Никому ничего не рассказал. В 7:00 утра снова приехал к Ицхаку. Там уже были адъютант Рабина полковник Эфрат и доктор Гилон.

Ицхак вновь спросил меня не хочу ли я занять пост начальника генштаба. Я сказал, что моя позиция за ночь не изменилась.

Доктор Гилон, Эфрат и я согласились, что наш долг - сообщить Эшколю. Мы решили представить дело как "отравление никотином"...

Вечером я снова пришел к Рабину и сообщил обо всех своих действиях. Он улыбнулся и согласился со мной. Назавтра, 25 мая, Рабин прибыл в генштаб. Я и некоторые его друзья уговорили Рабина поехать с инспекцией частей Южного округа.”[70]

 

 Рабин и Вейцман в 1967 году

 Вейцман приказал директору отдела истории в ЦАХАЛ Аврааму Эйлону(“Ленец”) не документировать свои действия в генштабе 24 мая, что само по себе возмутительно. 19 июня 1969 года Вейцман рассказал о событиях 24 мая 1967 года, когда он приказал ЦАХАЛу начать войну через два дня. Это свидетельство лишь недавно было разрешено к публикации: 

“В отсутствие начальника генштаба ко мне обратились командующий Южным округом и командующий танковыми войсками с вопросом ‘предназначены ли эти приказы к выполнению и не слишком ли мало времени отведено до начала их выполнения’…  Примерно в полдень я доложил премьеру, в присутствии полковника Исраэля Лиора и подполковника Эфрата, об отсутствии начальника генштаба, причине этого отсутствия и об отданных мною приказах… В 17:30 в ‘военной комнате’, в присутствии Эшколя и всех генералов ЦАХАЛа, включая вернувшегося прошлой ночью Бар-Лева, но без Яфе и Шарона, была рассмотрена создавшаяся ситуация и представлены планы действий…  В отсутствие начальника генштаба, я подвел итог совещания и поддержал представленные планы, подчеркнув, что ЦАХАЛ полностью готов начать войну с 26 мая”. [71]

 *  *  *

Теперь, приведу первую версию событий, согласно Лее Рабин, от 1988 года:

“23 мая Насер блокировал проливы и это был шаг, равносильный объявлению войны. Сообщение об этом пришло в 4 часа утра. Ицхак бежал к двери, на ходу одевая брюки. Через несколько секунд он уже был в машине, мчавшейся в генштаб. Вечером того дня Ицхак сломался.

Много сказано и написано об этом кризисе Ицхака, о его причинах и сути. Я уверена, что здесь было стечение различных обстоятельств. У Ицхака было два очень тяжелых разговора: с Бен-Гурионом и министром М.-Х. Шапира.  Оба, по сути дела, сказали ему: 'Как ты смеешь начинать войну против арабских армий с одним-единственным ЦАХАЛом?!'

Ицхак очень уважал Бен-Гуриона. Он надеялся на поддержку, но вышел от Бен-Гуриона чрезвычайно расстроенным и неуверенным: правильно ли было полагать, что ЦАХАЛ способен успешно противостоять врагу в такой войне?

Обуреваемый такими сомнениями, проведя неделю без нормального сна и пищи, уставший и выкуривший огромное количество сигарет, Ицхак вечером прибыл домой. Я сразу поняла, что этот двигатель надо немедленно выключить и заставить его отдохнуть. Я срочно вызвала доктора Гилона, который сделал Ицхаку инъекцию снотворного. После сна, продолжавшегося непрерывно до послеобеденного времени 24 мая, он открыл глаза, сел на кровать и я сразу поняла, что сон сделал свое дело. Сон был ему необходим для уверенности в себе и противостояния сомнениям. На следующее утро он проснулся и пошел на работу. 

О 24-часовом отсутствии начальника генштаба выдвинуто столько предположений, что я предпочитаю их не касаться. Я уверена, что сделала правильный шаг, задержав его дома в тот вечер, когда он сказал мне, что едет штаб Южного округа. Я сказала ему: 'Нет, ты никуда не едешь, тебе необходимо срочно отдохнуть!'" [72]

 Через 9 лет после этого и через два года после убийства Рабина, 1997 году, Леа Рабин опубликовала другую версию, в которой коснулась того, чего не сказала в 1988-ом:

 “В своих мемуарах Ицхак признает, что никогда даже близко не испытывал в жизни такого депрессивного чувства, как в тот день.  Вечером 23 мая он был полностью обессилен – в т.ч. и от частого курения. Слова Бен-Гуриона и Шапиры подрывали его уверенность в себе и не оставляли в покое. “Предположим, он прав?” – думал он вслух о словах Бен-Гуриона, ходя из угла в угол в фойе нашей квартиры. Он ушел из дома в 4 утра и вернулся сейчас, в 6 вечера. Он надеялся найти поддержку у Бен-Гуриона, но вышел от него обуреваемый сомнениями.  ‘Старик’ перечислил ему все ошибки – его, как начальника генштаба, и Эшколя, как министра обороны.  И еще я уверена, что на Ицхака сильно влиял факт кровопролития, которое будет в результате предлагаемой им войны. Он понимал, что столкновение неизбежно, но он ожидал тысячи пoгибших [ на основании рапорта Йеhошафата Ѓаркави - У.М.]. Я знала, что он очень трепетно относился к человеческой жизни и представляю, что он чувствовал.  Все, что я пишу сейчас – мои предположения, т.к. он ничего мне по этому вопросу не говорил. Он был обессилен и находился в подавленном состоянии – это точно. Он оказался один на один с огромной и сложной проблемой.

После того, как я стала свидетельницей его состояния, Ицхак сообщил, что едет в Беэр-Шеву в штаб округа. В то время у начальника генштаба не было служебного вертолета и поездка в Беэр-Шеву занимала 2 часа в один конец. Тут я решила вмешаться: ‘никуда ты не поедешь, тебе надо сейчас выспаться!’

 

 Ицхак и Леа Рабин. США, 1968

 Я хотела вызвать доктора Элияhу Гилона, главного врача ЦАХАЛ, бывшего также личным врачом Ицхака, чтобы он проверил его и меня и выписал бы Ицхаку снотворное. Перед тем, как согласиться с этим моим предложением, Ицхак позвонил Эзеру Вейцману – сегодняшнему Президенту,  который тогда был начальником оперативного отдела генштаба и и.о. заместителя Ицхака, - и попросил его прийти для разговора. Я предполагаю, что он просто хотел излить душу перед человеком, прекрасно разбирающемся в ситуации и услышать его мнение. Они говорили с глазу на глаз. Ицхак не рассказал Вейцману о том, что ему сказали Бен-Гурион и Шапира, но спросил его, думает ли он, Вейцман, что он, Ицхак, несет ответственность за создавшееся тяжелое положение Страны и что ему надо уйти в отставку с поста начальника генштаба.  Вейцман, как Ицхак мне рассказал позже, поддержал его и посоветовал не уходить в отставку.  Ицхак сказал Вейцману, что, несмотря на напряженность, ему надо на несколько часов отключиться, чтобы набраться сил. Он чувствовал, что обязан проинформировать своего заместителя, что проспит дольше обычного для такого напряженного времени. Кто-то должен был держать руль, пока он спит.  Однако, по неведомой мне причине, Вейцман решил распространить слух, что у Ицхака “нервный срыв” и что Ицхак отдал Вейцману “ключи от машины”, т.е. попросил заменить его в должности начальника генштаба.  Я очень сомневаюсь в том, что Ицхак сделал такое предложение Эзеру. Кроме того, Ицхак прекрасно знал, что подобное предложение не имеет смысла, ибо начальник генштаба ЦАХАЛ не имеет права назначать наследников. Зачем Вейцману понадобилось все это? Мы можем только предполагать, но сегодня уже не секрет, что Ицхак, уходя с поста начальника генштаба, НЕ порекомендовал Вейцмана в качестве наилучшей кандидатуры на этот пост.

 Доктор Гилон диагностировал "крайнюю усталость" и сделал Ицхаку инъекцию снотворного. Ицхак проспал до 15:00 24 мая. Утром 25 мая он встал утром, надел мундир и ушел на работу, как обычно. Я не видела никогда никакого "нервного срыва". Я не знаю, как выглядит человек в этом состоянии, но я знаю, что никто не избавляется от нервного срыва за полтора дня. Как жена, я знаю, что разрешить ему продолжать работу без отдыха означало подвергнуть его серьезной опасности. С другой стороны, я была уверена, что длительный глубокий сон восстановит его физические и интеллектуальные силы. Почему не были приняты более решительные меры? Потому, что в них не было необходимости. Не было и речи ни о каком "нервном" или "душевном" срыве. Обсуждалась только "крайняя усталость" и "отравление никотином", связанные с невероятным стрессом. Самое лучшее доказательство всего этого - через несколько дней Ицхак достиг таких военных успехов, каких не было в Израиле ни до, но после.” [73]

 Все эти описания - Вейцмана (1969, 1975), Ицхака Рабина (1979, 1992), Леи Рабин (1988, 1997) и Эйтана Хабера (1987) - составили "официальную версию" коллапса начальника генштаба ЦАХАЛ 23 мая 1967 года. Ее основные положения:

 1) Готовясь к войне, Рабин очень тяжело работал;

2) Правительство Эшколя перестало функционировать;

3) На Рабина свалилась огромная ответственность, т.к. он оказался единственным, кто принимал судьбоносные для Страны решения;

4) Рабин много курил, "сломался" от усталости и никотинового отравления;

5) Через 36 часов он полностью восстановился и повел Израиль к Величайшей Победе;

6) Да, это была "авария", но она свидетельствует о человечности этого человека.

 Этот нарратив оказался настолько убедительным, что даже помог Рабину победить Шамира ("бесчеловечного" и "несгибаемого") в 1992 году. Широкая общественность приняла этот нарратив и Рабин стал премьером. И не только "Авода" приняла этот нарратив, но и "Ликуд", вместе с остальной оппозицией, тоже. При таком консенсусе тема считается закрытой. 

В чем проблема с официальной версией?

Тема не закрыта. Даже согласно опубликованной версии Вейцмана (а перед опубликованной версией он распространял другую), проблемы с исполнением Рабиным своих обязанностей начались не через неделю после возникновения напряженности, а в самом ее начале (т.е. - в День Независимости 1967 года – прим. перев.).  Поэтому, “усталость”  здесь является не очень подходящим объяснением.  Ицхак и Леа Рабин пытались подорвать доверие к Эзеру Вейцману, намекая, что его версия – месть. Еще до начала “Шестидневной войны”, Зальман Аран, министр просвещения и культуры в правительстве Эшколя, сказал на совещании министров от МАПАЙ: “Для начальника генштаба этот кризис тоже невыносим. Он тоже создал впечатление у нас, что сомневается, сможет ли он противостоять всему этому… ситуация такая: начальник генштаба должен быть ‘как сталь’, но он НЕ ‘как сталь’ ” [74]

Зерах Веhрптиг, министр по делам религий, сказал в интервью: “Обычно я боюсь генералов, которые не боятся. Но у меня создалось впечатление, что Рабин уж слишком боится. Начальник генштаба продемонстрировал свой страх – и это стало причиной нашей слабости” [75]

В то же самое время, д-р Яаков Герцог, гендиректор канцелярии Эшколя, записал в своем дневнике, что Пинхас Сапир, министр финансов, рассказал ему со слов доктора Гилона, врача Рабина, что давно знал о том, что Рабин не сможет функционировать, если будет кризиссa [76]. Возможно, д-р Гилон знал то же самое, что и полковник Лиор: начальник генштаба иногда имел обыкновение исчезать куда-нибудь (один раз даже заграницу) и Эшколь не знал где он[77]. Может быть, что у Рабина и тут возникла некая проблема и д-р Гилон был в курсе дела. Я обратился к доктору Гилону с рядом вопросов, но он мне ответил лишь следующее: “Свои воспоминания о Шестидневной войне я предам гласности через 20 лет”.  Я ему сказал: “Но вам будет тогда 100 лет!” Он мне ответил, улыбаясь: “Опубликую, когда мне будет 100 лет”.  Более он мне не сказал ничего[78].  Эти “ответы” Элияhу Гилона показывают, что ему есть что скрывать и что “официальная версия”,  к созданию которой он имеет непосредственное отношение, - есть ни что иное, как “легенда прикрытия”

 

 Даян и Рабин

 Официальная версия имеет следующие слабые места:

 1)    “Усталость”.  Объяснение коллапса Рабина усталостью – несерьезно, т.к. признаки коллапса проявились с начала кризиса – хотя в первую неделю кризиса Рабин считал, что Египет производит всего лишь  демонстрацию силы и только, поэтому в эту неделю ЦАХАЛ не предпринимал ничего необычного.  Возможно Рабин чувствовал усталость, но не от переработки, а от нервного истощения.

2))    “Лечение, проведенное доктором Гилоном”.  Д-р Гилон, конечно, главврач всего ЦАХАЛа, но он не психиатр, а гастро-энтеролог, узко специализирующийся на заболеваниях печени. Вряд ли он бы решился на какие-то инъекции в создавшейся ситуации.

3) “Возвращение в норму через 36 часов”.  Леа Рабин была права, когда писала, что нервное расстройство не проходит за полтора дня.  В своем исследовании Том Сегев определяет, что у Рабина случилось “нервное расстройство”[79]  Из публикаций Государственного архива ясно, что на вышеупомянутом совещании в генштабе у Рабина обнаружились серьезные когнитивные сбои. Значит, он не восстановился за 36 часов и не вернулся к исполнению своих функций 25 мая.

4) Леа Рабин в своей второй версии отметила, что решительных мер для лечения ее мужа принято не было, т.к. в этом не было необходимости, ибо речь НЕ шла о “нервном расстройстве”.  Но если все же речь идет о нервном и когнитивном расстройстве, о чем Леа намекает, когда пишет, что Рабин должен был после глубоко сна “восстановить интеллектуальные силы”, то это значит, что Рабина лечили более решительными мерами, чем снотворным. Можно предположить, что д-р Гилон сообщил об этом Сапиру, о чем намекает в своем дневнике Герцог. Своей фразой Леа Рабин, вероятно, стремилась сохранить нaциональный дискурс вокруг имени своего мужа, когда правда всплывет.

5) В кинохронике “Шестидневной войны” Рабин (особенно это видно во время его визита к Стене плача) выглядит как зомби.  Он позволил присутствовавшим обнимать себя и обращаться самым фамильярным образом, он не поправлял съехавшую набок фуражку и т.д.   IMHO, это косвенно подтверждает факт коллапса такой силы, что его отголоски проявлялись и через две недели.

6) В Архиве ЦАХАЛа, в открытой его части, между 23 и 27 мая нет документов о совещании, которое вел Рабин, но есть документы о четырех оперативных совещаниях - и все их вел Вейцман[80]

* * *

Привожу свидетельство, полученное мною недавно от работника одного из госпиталей в центре Страны – свидетель IMHO надежный, но пожелавший не разглашать свое имя:

“Меня отправили из отделения в приемный покой для усиления там медицинской группы..  Раздался звонок, извещающий нас, что вскорости к нам прибудет VIP и нам следует заняться им - с соблюдением строжайших норм секретности. К черному входу подъехала машина с занавешенными окнами. Из нее вышла Леа Рабин, которая вела Ицхака. Его когнитивное состояние было полностью затуманенным. Мы положили его в боковой комнате, специальной для таких случаев, и провели предварительный осмотр. Он рыдал без остановки. Леа стояла в стороне и смотрела на него с укоризной. Мы поместили его в отделение, где его лечили электричеством. Им занимались двое из нашей группы. Руководство взяло с нас клятву никому и никогда не рассказывать об увиденном. Рабин находился у нас три дня и после этого был переведен в военный госпиталь в центре страны.”

 Я спросил своего собеседника, возможно такое, чтобы Рабин между процедурами выходил бы из больницы, чтобы не давать повод для слухов своим исчезновением. Ответ был: “ни в коем случае, - он не мог”. 

Я беседовал с главной медсестрой и начальником приемного покоя того госпиталя. Оба не помнят такого случая. Вне всякого сомнения, если бы нечто подобное было бы в действительности, они бы помнили, даже если бы это происходило не в их смены. Поэтому, мне ничего не остается, как только предоставить результаты моих интервью на суд читателя.

 

 Рабин и Моти Ход на пресс-конференции в "Бейт-Соколов" 7 июня 1967 года.

 Я провел интервью с медработником того военного госпиталя. Он сказал, что Рабин провел у них несколько дней и прошел курс лечения электричеством. Этот медработник был членом группы, ответственной за это лечение.

 Бени Коhен рассказал:

“Мой отец, Йеhошуа Коhен, был секретарем центрального округа Комитета за солдат (Ваад ле-маан ха-хаяль). Он ведал всеми финансами филиала Комитета в Иерусалиме. Главным спонсором была Гита Шеровер. В те дни она позвонила отцу и попросила организовать тайную перевозку Ицхака Рабина из госпиталя на ее виллу в квартале Тальбийе. После войны я вернулся домой. Мы говорили о прошедших боях. Отец упомянул 'коллапс Рабина' и сказал, что реабилитацию Рабин проходил на вилле семьи Шеровер.”

На мой соответствующий вопрос, Бени Коhен ответил, что готов засвидетельствовать все это в любом суде.

Одна из служанок на вилле Шероверов заявила, что Рабин находился там насколько дней в “Период ожидания”.  Можно предположить следующее: если бы состояние здоровья позволило бы Рабину быть в генштабе в Кирие, он был бы там, а не на вилле Шероверов в Иерусалиме.

Согласно Исраэлю Лиору, три дня после коллапса Рабина в генштабе, никто в системе безопасности Страны не знал о его местонахождении – Леа Рабин полностью его изолировала. Лиор увидел Рабина только на четвертый день после коллапса и о результатах встречи немедленно доложил Эшколю. Все это подтверждается отсутствием документов в архиве ЦАХАЛа о совещаниях с участием Рабина в генштабе в те дни. По этой причине Бар-Лев был назначен в те дни  заместителем начальника генштаба и стал фактически исполняющим обязанности начальника генштаба ЦАХАЛ, и по этой же причине в те дни обсуждался вопрос о назначении Даяна на пост начальника генштаба вместо Рабина.  Даян предпочитал пост командующего Южным округом. В конце-концов, Эшколь был смещен с поста министра обороны и Даян занял его место[82]

Подполковник, служивший в то время в “Яме”(“Бор”, ХАМАЛь – “центральный командный пункт генштаба”), по понятным причинам желающий остаться анонимным, рассказал мне следующее::

“С начала кризиса и до определенного момента, Рабин находился много времени в ХАМАЛе. После чего он исчез и ходили слухе о его психическом коллапсе. Сначала и.о. начальника генштаба был Вейцман, но вскоре всем начал управлять Бар-Лев. С этого момента и до конца войны Бар-Лев постоянно был в ХАМАЛе и оттуда руководил ходом военных действий. Рабин появлялся там лишь изредка, он был очень пассивен и молчалив.”

 В 2009 году я водил группу ученых по местам боев в Иерусалиме. Там был профессор психологии, специализирующийся на лечении “боевого шока”.  В присутствии всей группы он выразил свое несогласие со сделанными мною диагнозами и использованными медицинскими терминами – и я думаю, что он был прав – однако, профессор добавил, что состояние Рабина было куда серьезнее, чем то, что мне известно.

* * *

 Если действительно то, что “прославленный полководец, начальник генштаба Победы в Шестидневной Войне”, был госпитализирован 23 мая 1967 года в психиатрическом отделении и его лечили электричеством или другими средствами (о чем упомянул вышеупомянутый психолог), то следует в корне изменить взгляд не только на биографию Рабина, но и на нашу общую биографию, в которой образ Рабина занимает почетное место. Но кроме вопросов к “Мифу Рабина”, всё вышесказанное поднимает следующие проблемы:

 1)  Если Рабин НЕ вернулся к исполнению своих обязанностей через 36 часов, то совершенные им, якобы, действия, принятые решения, участие в совещаниях и подписанные документы, - сфабрикованы с целью сокрытия правды. В Государственном Архиве Израиля, в “Книге документов” записано, что в четверг, 25 мая, “Рабин пришел в себя и в 9:00 утра прибыл в канцелярию министра обороны в Тель-Авиве. Через полчаса он встретился с Эшколем для разговора с глазу на глаз”.    Встречу описала Ямима Розенталь, главный редактор “Официальной книги документов Рабина”.  После этого, Розенталь описывает поездку Рабина, Эшколя, Алона и Бар-Лева в Южный округ. После поездки, Рабин участвовал в совещаниях с Эшколем, в которых говорил, что “точка взрыва приближается” и предложил просить президента Джонсона сделать заявление, что США будут рассматривать любое нападение на Израиль как нападение на США. Он пояснил, что если Джонсон сделает такое заявление, то нельзя будет начать войну, но в противном случае – надо будет действовать и добавил: “ЦАХАЛ сделает это лучшим образом. Это одна из самых тяжелых ситуаций, в которую мы когда-либо попадали. ”[83]

 2)  Если документы были действительно сфабрикованы во всем, что касается Рабина, то получается система – и возможно эта же система использовалась по другим поводам тоже. На основании таких документов публиковались исследования,  люди получали научные звания и были созданы мифы, ставшие в основу национальной памяти. На основе этих документов принимались судьбоносные для Страны решения.

 3)  Если документы НЕ были подделаны, то получается, что Рабина привозили из лечебницы для участия в важнейших для Страны совещаний и потом отвозили обратно.

 4)  Стоявшие у руля Армии и Государства знали правду в мае 1967 года. Почему Эшколь незамедлительно не снял Рабина с должности и не назначил не его место Бар-Лева, ограничившись поспешным назначением Бар-Лева заместителем начальника генштаба и фактическим и.о. начальника генштаба?  Бар-Лев сказал мне так: "Ицхак не был 'на коне' всю войну и практически не исполнял своих обязанностей"[84].  Ответ напрашивается такой: вожди МАПАЙ - Эшколь, Голда, Сапир, Галили и Алон - не захотели признать, что назначили начальником генштаба не вполне здорового человека. Галили и Алон также опасались, что причина увольнения Рабина повредит "мифу о ПАЛЬМАХе" и намерению бывших пальмахников взять под свой контроль политическую и другие системы Государства Израиль. И действительно, четыре начальника генштаба после Рабина были пальмахниками: Бар-Лев, Дадо, Гур и Рафуль. Все четверо несут прямую ответственность за неудовлетворительный для Израиля результат "Войны на истощение", "Войны Судного Дня" и "Первой ливанской войны". Косвенно - за неудовлетворительный для Израиля результат двух "интифад" и противостояния с "Хизбаллой" в Южном Ливане. Это и есть, господа, настоящее "наследие Рабина".

 

 Рабин на Канале (1967)

 5)  Посол Израиля в США (на момент написания этих строк)  Михаэль Орен, опубликовал в 2002 году на английском книгу о “Шестидневной войне”, переведенную и опубликованную на иврите через два года. Орен исследовал войну в иерусалимском правоориентированном институте “Мерказ Шалем” и в его распоряжение были предоставлены помошники и немалый бюджет. Книга и ее автор удостоились престижных призов в США – “Почетный Историк” по версии “Атлантика”, “Историк года” по версии “LA Times”, “Лучшая еврейская книга”.  Книга была бестселлером в Америке.  В ивритской версии, из 537 страниц Орен посвятил “коллапсу Рабина” пол-страницы, несмотря на то, что эпизод оказал большое влияние на предмет исследования, заявленный автором. Написанное Ореном основывалось на свидетельстве самого Рабина[85].  Орен не только принизил значение эпизода, но повторил сфабрикованную военную биографию Рабина. Он написал так: “Во всем, что касается боевых действий, Рабин использовал свой богатый опыт. Он участвовал в нескольких тяжелейших сражениях Войны за Независимость, командовал бригадой в ПАЛМАХе в боях в Иерусалиме и окрестностях”[86]. Поэтому, не надо удивляться, что наша дипломатия сейчас находится в известном плачевном положении. 

Даже если некоторые факты, опубликованные в этой книггe вообще, и в этих главах, в частности, верны, возникает вопрос: как осмелились руководители Государства назначить Рабина послом в США и министром в правительстве Голды Меир, выбрать его премьером в 1974 году? Получается, что приоритетом их были не польза для Страны и Народа Израиля, а польза для себя и партии. Эти приоритеты неизбежно привели их к созданию "мифа о Рабине" - мифа о "прославленном военачальнике" и "мистере Безопасность". Но миф этот является одним из самых лживых мифов в истории Страны, в создании которого принимали участие политики, генералы, журналисты и исследователи, некоторые из которых стали ректорами университетов и посланниками в Вашингтоне. Биография Рабина - пример охватившего нас безумия, которое, если израильтяне ничего не поменяют, приведет к новой Катастрофе.

 

Примечания

[1]]  - “Бамаханэ”, 18 сентября 1966

[2]  - גנזך המדינה, יצחק רבין מבחר תעודות, 2005, עמ. 416

[3]  -  Pery Y, Between Battles and Ballots, Cambridge 1983, p. 160

[4]  - גנזך מדינה, מבחר תעודות, עמ. 424

[5]  - ארכיון צה"ל, 1970/117/206, דיון מטכ"ל 23 בינואר 1967

[6]  - גלוסקא, אשכול תן פקודה, עמ. 187; גנזך המדינה, מבחר תעודות, עמ. 434-431 

[7]  -  ארכיון צה"ל, 1970/117/206 דיון המטה הכללי 10 באפריל 1967

[8]  -  גנזך המדינה, מבחר תעודות, עמ. 436

[9]  - ארכיון צה"ל, 1970/117/206 דיווח אלוף פיקוד הצפון דוד אלעזר לחברי המטה הכללי בישיבת מטכ"ל ב-10 באפריל 1967

[10]  -  גלוסקא, עמ. 191-190

[11]  -  ויצמן, "לך שמיים לך ארץ", עמ. 284

[12]  -  и они таки да развились в крупномасштабную войну, перед началом которой Бен-Гурион обвинил Рабина в создании ситуации, угоражающей самому существованию Израиля (У.М.)

[13]  - ארכיון צה"ל, מבחר תעודות, עמ. 436

[14]  -  согласно правилам в “Бамаханэ”, интервью с Рабиным было записано на пленку и потом сделана полная транскрипция, которую после редакции послали в бюро Рабина и пресс-службу ЦАХАЛ. Это был длинный процесс разрешений и утверждений, в котором участвовали множество офицеров, в т.ч. шеф  “Бамаханэ” полковник Мордехай Бар-Он, глава всего инструктажа в армии (“кцин хинух роши”)

[15]  -  הורוויץ, עמ. 62

[16]  - גלוסקא, עמ. 204

[17]  - ארכיון צה"ל, 1968/83/48

[18]  - גנזך המדינה, מבחר תעודות, עמ. 439

[19]  - ארכיון צה"ל, 1970/117/205 דיון מטכ"ל ב-2 במאי 1967

[20]  - ארכיון צה"ל, 1968/83/48, גולדשטיין, עמ. 537  

[21]  -  ארכיון צה"ל, 1968/83/48

[22]  -  א.צ., 1968/83/48, רבין, "פנקס שירות", עמ. 134

[23]  -  ул. Дубнов дом 1, Тальбийе, Иерусалим

[24]  - א"צ, 1968/83/48, נקדימון, "לקראת שעת האפס", עמ. 15

[25]  -  נקדימון, "לקראת שעת האפס", עמ.15

[26]  -  גולדשטיין, עמ. 539

[27]  - ויצמן, עמ. 257-255

[28]  - хотя, в Перл-Харборе проблема была не с шаблонностью мышления, а с шаблонностью передачи информации

[29]  - גולדשטיין, עמ. 539

[30]  - аналогично показали себя их преемники в 1973 году

[31]  - т.н. готовность "Ротем" в ЦАХАЛ в феврале 1960 года, когда стало известно из зарубежных источников о переходе египетских войск на Синай. Напряжение спало через 3 недели, после решения Бен-Гуриона ехать в США

[32]  -  ויצמן, עמ. 258

[33]  - מ"ת, עמ. 443

[34]  - מ"ת, עמ. 444

[35]  - מ"ת, עמ. 445-444 - обратите внимание на сумбур в словах Рабина

[36]  - из интервью с тогдашним председателем комиссии депутатом Давидом hа-Коэном

[37]  - Ури Мильштейн в книге "Рабин. Рождение мифа" рассказывает, как 20 апреля 1948 г. Рабин бежал с поля боя, оставив своих солдат под огнем - прим. перев.

[38]  - ראיון עם דוד הכהן; מ"ת, עמ. 445-444; גלוסקא, עמ. 226-225

[39]  - ראיון עם ישראל ליאור

[40]  - מ"ת, עמ. 446, א"צ, 1968/83/48

[41]  - מ"ת, עמ. 447

[42]  - א"צ, 2008/45/24, קד"ם רמטכ"ל, בלילה, בכתב-יד

[43]  - מ"ת, עמ. 450-449

[44]  - א"צ, 2008/45/24, קד"ם רמטכ"ל – רוגל, 20 במאי 1967

[45]  - א"צ, 1968/83/48

[46]  - מ"ת, עמ. 462

[47]  - א"צ, 1968/83/48

[48]  - после войны Регев командовал бригадой "Иорданская долина" и погиб в ходе одной из антитеррористических операций, вместе с Гади Менла, 26 июля 1968 года

[49]  - ספרי "ההיסטוריה של הצנחנים כרך ב' – איחוד ירושלים", שלגי, 1985, עמ. 962-961; סדרת ראיונות עם עמוס נאמן; ראיונות עם אשר דר, עם יוסי לנגוצקי ועם אהרון קמרה  ;  אברהם איילון (לנץ), "הגזרה הירדנית במלחמת ששת הימים", מחלקת היסטוריה, צה"ל

[50]  - ראיון עם דני וולף-רהב

[51]  - ברטוב," דדו", עמ' 138

[52]   - צוות עיתונאים בכיר, "היורש", הוצאת פלג, 1975. אי-זיהוי המחבר\ים הוא מגרעת, אך לרוב הדברים שפורסמו בספר יש אישור ממקורות אמינים אחרים. לכן, גם עובדה זו נראית אמינה לכאורה. בשיחותיו עם המחבר, התבטא ויצמן על רבין בסגנון דומה  

[53]  - רבין, "פנקס שירות", עמ. 161

[54]  - רבין, "פנקס שירות", עמ. 151-148

[55]  - между строк читается намек на  готовность “Ротем”, в которой Бен-Гурион вел себя иначе и напряженность с Египтом тогда спала.

[56]  -  רבין, "פנקס שירות", עמ. 150

[57]  -  בר-זוהר,  "בן-גוריון", (3 כרכים), ביוגרפיה מדינית, הוצאת עם עובד 1975 , עמ. 1589 מ.

[58]  -  серия интервью автора с Шароном, Гавишем, Талем и Яфе

[59]  - גלוסקא, עמ. 265-260

[60]  - א"צ. 2008/45/24, רוגל קד"ם ברמטכ"ל

[61]  - דיין,"אבני דרך" , עמ. 339

[62]  - גלוסקא, עמ. 268

[63]  - מיכאל אורן, "שישה ימים של מלחמה", דביר, 2004, עמ. 121

[64]  - интервью автора с Эзером Вейцманом и Исраэлем Лиором

[65]  - א"צ , 2008/45/24, קד"ם ברמטכ"ל שעה 16:30

[66]  -  מ"ת, עמ. 461-460

[67]  -  איתן הבר, היום תפרוץ מלחמה, עידנים – ידיעות אחרונות, 1987 - זכרונותיו של תת-אלוף ישראל ליאור, עמ. 173

[68]  - רבין, "פנקס שירות", עמ. 159

[69]  -  см. газета “Хадашот” 22 мая 1992.  Я тогда еще не опубликовал свое первое исследование о Рабине, хотя уже полностью его закончил. Перед интервью Ронэль Фишер попросил у меня множество материалов о Рабине, но в итоге он их не использовал. После этого, у нас был тяжелый разговор – Фишер сказал, что условием Рабина было 'неупоминание Мильштейна и его материалов'. Чтобы интервью не досталось другой газете, Фишер согласился на условия Рабина.

[70] -  ויצמן, עמ. 260-258

[71]  -  א"צ, 2008/45/24

[72]  - רבין, "כל הזמן אשתו", עמ. 112

[73]  -  רבין, "הולכת בדרכו", עמ. 120-118

[74]  -  גלוסקא, עמ. 522

[75]  -  גלוסקא, עמ. 522

[76]  -  שגב, 1967, עמ. 292

[77]  -  ראיון עם ישראל ליאור

[78]  -  ראיון עם אליהו גילון

[79]  - שגב, 1967, עמ. 363

[80]  -  א"צ, 2008/45/24

[81]  -   ראיון עם בני כהן

[82]  - ראיון עם ישראל ליאור

[83]  - מ"ת, עמ. 464-463

[84]  - ראיון עם חיים בר-לב

[85]  -  אורן, עמ. 121

[86]  - אורן, עמ. 76

 

Оригинал: http://www.berkovich-zametki.com/2016/Zametki/Nomer8_9/Ontario1.php