После обеденного перерыва босс пригласил Кена Вуденбери в свой кабинет, выразил в нескольких словах соболезнование и предложил уйти домой пораньше. Если, разумеется, он хочет. Да, спасибо, Кен хочет.
Ещё не было и четырёх, а часы пик уже начинались. Застревая на каждом перекрёстке, Кен медленно продвигался в своей Тойоте к туннелю, а затем ещё медленнее через туннель в Нью-Джерси. Это, конечно, было глупостью, думал он, признаться на работе, что у него умер отец. Все бросали на него скорбные взгляды и выражали соболезнование, а он чувствовал себя, можно сказать, обманщиком: ведь никто из них не знал и знать не мог, что отец был для Кена практически посторонним человеком, что, не считая младенческих дней, он не видел его ни разу в жизни. И о смерти его узнал случайно: кому-то из коллег попался на глаза некролог в сегодняшней “Дейли Эко“: “скончался наш многолетний сотрудник, глава отдела новостей Кенет Вуденбери“. Тут все стали спрашивать, не отец ли? Кен растерялся и признался: да, отец.
Девятая дорога тоже была запружена, и когда Кен, наконец, добрался до дому, начинало темнеть. Он не стал въезжать в гараж, запарковал машину перед входом и бегом поднялся на крыльцо. Не снимая пальто, вошёл в комнату, которая много лет была маминой спальней, открыл нижний ящик шифоньера и достал розовую папку.
Два года назад, когда мама умерла, он разбирал её вещи и обнаружил эту папку. Умерла она неожиданно, совсем не старой; просто в один, как говорится, прекрасный день упала в обморок. Раньше такое с ней не случалась, и вообще она была здоровой моложавой женщиной пятидесяти с небольшим лет. Через несколько дней обморок повторился. Кен отвез её в больницу. Исследования обнаружили рак мозга. Неоперабельный. Через четыре месяца её не стало...
И вот, разбирая её вещи (что-то оставить на память, что-то отдать в Армию Спасения, что-то выкинуть) он наткнулся на розовую папку. С любопытством и тайным страхом открыл её, но ничего неожиданного не нашёл: в основном, поздравительные открытки от знакомых и незнакомых людей (в частности, несколько от него, Кена – несмелыми печатными буквами: Happy Birthday Dear Mommy). И на самом дне папки – линялая фотография: женщина и мужчина держат младенца. Взрослые смеются, мальчик испуганно смотрит в сторону. В женщине Кен без труда узнал мать. Но тогда мужчина – его отец? Скорей всего, так. На обороте фотографии он нашёл дату: 10 ноября 85 года. Господи, это же день его рождения! Тогда сюжет понятен: счастливые родители отмечают годовщину своего первенца.
Кен включил на секретере настольную лампу и положил под лампу фотографию и лист из сегодняшней “Дейли Эко“. Под некрологом была помещена довольно большая фотография Кенета Вуденбери-отца. Низко склонившись над секретером, Кен тщательно изучал оба изображения. Пальцы дрожали, сердце колотилось...
Что можно сказать? Какое-то общее сходство... а может и нет, только кажется. И потом “общее сходство“ – субъективное впечатление, дело довольно ненадежное. Криминалисты, слышал он, сравнивают линии – рта, уха, бровей и тому подобное. И вот если применить этот подход, то... Опять ни черта понять нельзя: снимок за тридцать лет изрядно выцвел, потерял резкость. Где тут начинается линия брови?
Кен, наконец, снял пальто и уселся в кресло. Поглаживая себя по груди, постарался успокоиться. Почему он так разволновался, собственно говоря? Ну да, всякому интересно знать, от кого он происходит. Несколько раз он подступал к матери с этими вопросами. Кто мой отец? Где он? Почему он не живёт с нами? И он помнил её ответы, довольно неопределённые, обтекаемые. “Ну, бывает так, что люди не подходят друг другу. Разные взгляды, несовместимые характеры...“ Он был плохой? “Нет, плохим он не был. Человек он был принципиальный, бескомпромиссный...“. Кену тогда было тринадцать лет, и он не чётко знал, что такое бескомпромиссность. Но что ему было очевидно: маме не нравятся эти разговоры, и он перестал досаждать ей расспросами.
Теперь ситуация изменилась, он может расспрашивать кого угодно. Но кого? Мамы нет, родных нет... почти нет. Возможно, жива мамина старшая сестра Кэрол. Помнится, жила она где-то в Калифорнии. Знает ли она что-нибудь? А если и знает, захочет ли рассказывать? Тем более что они мало знакомы, так, виделись когда-то...
Кен пошёл в столовую, достал из бара бутылку виски, налил себе хорошую порцию. В отличие от большинства американцев, лёд в напитки он не клал. “Кто мог его знать? – думал Кен, прихлебывая виски.– Наверное, у него была семья, друзья, знакомые. Вон в некрологе сказано, что он двадцать лет проработал в этой газете. Наверное, там остались люди, хорошо его знающие. Что если попробовать поговорить с ними. А что? Вполне выполнимая идея...“
Он налил второй стакан, потом третий. И чем больше он думал (и пил), тем реальней казался ему замысел.
– Так что вы – сын мистера Вуденбери?
Охранник, толстый негр в синем форменном мундире, вертел в руках водительские права Кена.
– Да, сын. Я хотел поговорить кое с кем в редакции.
– Понятно. Но с кем именно? Я должен здесь, в книге, записать, к кому вы пришли.
Кен замялся:
– Ну, всё равно... Напишите, к главному редактору.
– Не могу. К главному редактору приходят только по предварительной записи. Может, к кому другому?
Кен не мог вспомнить ни одной фамилии.
– Знаете что? Напишите “в отдел новостей“. Так можно?
– Не очень... Полагается конкретно – имя, должность... Да ладно, проходите. Третий этаж. – И понизив голос: – Мистер Вуденбери был хороший человек, его все уважали. Соболезную вам, сэр.
Отдел новостей помещался в огромном зале, разделённом невысокими перегородками на “кубики“ – маленькие комнатенки, в которых сидели сотрудники отдела. На каждом “кубике“ – табличка с именем. Кен осмотрелся. На одной табличке значилось “Кенет Вуденбери, заведующий отделом“. “Кубик“ был пустым. А рядом в “кубике“ у заместителя толпились люди, их головы возвышались над перегородками.
Как быть? Не может же он войти в первую попавшуюся дверь: “Привет, я сын Вуденбери“. Да и на что он может рассчитывать, появившись таким образом? На официальный разговор с выражением соболезнований? Нет, ему нужно совсем другое. Ведь должны здесь быть люди, которые знали его не только по службе. С кем заходил он в бар после работы – выпить пива, поговорить о жизни... Как найти таких людей?
Его мысли прервал вопрос:
– Чем могу вам помочь, сэр?
Женщина средних лет в строгом официальном костюме. На лице – холодная вежливость, подстать её костюму
– Я... я... Хотел бы поговорить. О моём отце, Кенете Вуденбери. Он умер.
Женщина вздрогнула и внимательно взглянула Кену в лицо:
– Сын Кена? Кена Вуденбери? – Она буквально пожирала его глазами. – Давайте зайдём в мой офис.
В офисе она повела себя довольно странно. Не предложив Кену сесть, она схватила телефонную трубку:
– Это я. Зайди ко мне. Немедленно, очень важно!
Через мгновение в офис вбежал седой мужчина высокого роста.
– Этот человек, – она указала на Кена – утверждает, что он сын Кена Вуденбери. Ты его знаешь?
Высокий мужчина несколько секунд рассматривал Кена. Потом спросил с нажимом, как спрашивают “вы уверены в этом?“:
– Сын Кена Вуденбери?
Кен протянул ему свою визитную карточку.
– Ну вижу, вас зовут Кенет Вуденбери-младший. И что? В городе наверное найдётся не один человек с таким именем. А я знал Кена, можно сказать, всю его взрослую жизнь. И семью его прекрасно знаю. У него две дочки и никакого сына. Мы с женой сто раз бывали у них в гостях, на лодке плавали по заливу...
Ну и ситуация! Они явно подозревают какое-то жульничество. Кену стало противно до тошноты:
– Всё это, возможно, правда, но у него был первый брак, давно, тридцать лет назад. Очень недолго длился, года полтора, два от силы.
– Что значит “возможно правда“? – повысила голос женщина. – Вы ставите под сомнение слова уважаемого человека, которого все здесь знают. И все знают о его дружбе с покойным Кеном.
– Во всяком случае, Кен никогда никому не говорил о другом браке или о сыне, – подвёл итог разговора седой господин.
Через два дня после визита в редакцию “Дейли Эко“ Кен сидел у себя дома. Перед ним на столе лежала розовая папка, фотография и некролог из газеты. Он был в глубокой задумчивости, мысли его кружились вокруг всё тех же вопросов: кто он был, его отец, и почему он их оставил? Его отвлек звонок на мобильном телефоне.
– Это Кенет Вуденбери-младший? – прохрипел в трубке незнакомый мужской голос. – Мы с вами не знакомы. Меня зовут Джо Подгурски, я работаю в “Дейли Эко“. Хорошо знал вашего отца. Кстати, я что-то не видел вас на похоронах...
– Можно спросить, откуда у вас номер моего мобильника?
– Ну, так получилось... Я сижу в соседнем “кубике“ с Сюзан Миллс, так что невольно слышал ваш разговор. А когда заглянул к ней, увидел вашу визитку.
Кен не знал, как реагировать. Наступила неловкая пауза.
– Я, собственно говоря, чего звоню? Для меня вполне нормально, что вы хотели бы больше знать про своего отца. Для меня это понятно, но не для такой стервы, как Сюзан Миллс. Так вот. Я давно с ним знаком, мы были друзьями... одно время. В общем, у меня найдётся, что порассказать.
– Очень хорошо, мистер... э... очень благодарен. Могу я приехать к вам в редакцию?
– Вот это как раз не нужно делать. На виду у всех... Там и уединиться негде.
– В таком случае, может, сходим в бар?
– Замечательная мысль! – оживился хриплый голос. – Куда и когда?
– Да хоть завтра вечером. Идёт? Вы знаете бар “Лист клевера“?
– На 28-й улице? Как же, как же! Там такой сингл молт дают!..
Внешность Джо Подгурски на удивление соответствовала его хриплому голосу, так что Кен узнал его сразу: среднего роста полноватый человек с растрепанной бородой и заспанным лицом, одетый в растянутый свитер и джинсы.
– Если вы любите этот бар, у нас найдётся много общего, – сказал он Кену в качестве приветствия.
В сортах виски он действительно хорошо разбирался. Впрочем, это видно было уже по его внешности. После второго стакана он сказал:
– Давайте поговорим про Кена Вуденбери пока я не очень пьян, а то... Ну, знаете, могу спьяну и лишнего наговорить. Что сказать? Познакомились мы давно, еще до “Дейли Эко“. Мы вместе работали в одной паршивой газетенке на Лонг-Айленде, её уже нет, закрылась. А потом вот оказались оба в “Эко“.
– Случайно?
– Не совсем. Я первый устроился, а потом и его перетянул, ведь мы были в то время друзьями. Только Кен не любил про это вспоминать...
– В каком году это было?
– Если не ошибаюсь, в 90-м, а может в 91-м...
Кен дернулся, чуть не опрокинул стакан:
– Как это возможно!? Мне уже было пять лет, и он ни разу меня не упомянул? Вы, его близкий друг, не знали, что он женат и у него есть сын? Не могу представить...
– Тем не менее, это так. Он жил на Лонг-Айленде один, снимал холостяцкую комнатенку. Мы там не раз выпивали. Ни жены, ни сына там не было.
– Ну, а когда же он женился? В сообщении о его смерти упомянута миссис Маргрет Вуденбери. Когда она появилась?
Подгурски скорбно покачал головой:
– Раз уж я начал, придётся и это рассказать... А нельзя ли еще по одной – вот то, что мы первым номером заказали? Как-то мягче мне показалась...
Пил он не спеша, смакуя каждый глоток.
– Только называется тем же словом – виски. А на самом деле это разные напитки – сингл молт и смесь... Да, так его жена, миссис Маргрет Вуденбери... Она уже в ту пору существовала, только звалась миссис Малгажата Подгурски... Да, да, вы правильно догадались – моя жена. – Он коротко хохотнул, пожал плечами: так случилось, что поделаешь? – Влюбилась, как кошка, такое с ними бывает. Честно в глаза мне призналась и ушла к нему среди бела дня... Я только один вопрос ей задал: когда это началось? Оказывается, когда в Нью-Йорке большая забастовка была, я целыми днями там торчал, репортажи присылал. А они, значит, того... времени не теряли. Он уже в ту пору каким-то начальником был, так что мог гонять меня по заданиям.
Он опять натруженно хохотнул и допил свой стакан:
– Хотите верьте, хотите нет, но я её не виню. Она в то время была очень молодой, романтичной, а он красавец-мачо, такой видный, безапелляционный... У девочки голова пошла кругом. Он, надо сказать, всю жизнь женщинам нравился. И пользовался этим. Для карьеры тоже. Та же Сюзан Миллс – она ведь очень влиятельный человек, жена сенатора, в Белом доме бывает. В него влюбилась, как только в редакцию пришла, но... от сенаторов не уходят. Сюзанн у нас заместитель главного редактора. Вот она и продвигала его ...
– Но сам-то он как журналист... чего-то стоит?
Погурски вздохнул, подумал, снова вздохнул.
– Видите ли, в газете работа бывает разной. Журналисты – это те, которые пишут, но есть еще администраторы, которые ими руководят. Они чаще всего писать не умеют, а только командовать. Кен делал карьеру по административной линии, ведь писал он... не так, чтобы очень... За всё время – ни одного приличного материала, припомнить нечего, зато командовать – это сколько угодно. Если бы не умер, скоро бы замом главного стал, а там глядишь... –
Подгурски оборвал рассказ на полуслове, встряхнул головой, словно проснулся. – Говорил себе по дороге сюда: Джо, не наболтай лишнего. А вот не удержался.
– Но ведь такова правда, – попытался успокоить его Кен.
– Правда? А всегда ли нужно говорить правду? Не уверен, а я ведь журналист – так сказать, профессионал в области правды...
Несколько дней после разговора с Подгурским Кен ходил, как во сне. Он всё путал, отвечал невпопад, и казалось, не замечал происходящего вокруг. “Что с ним?“ – спрашивали сотрудники друг друга и сходились на том, что Кен, видимо, тяжело переживает смерть отца.
Мысли его, действительно, были заняты отцом. И даже не столько отцом, сколько матерью. Что же на самом деле произошло между ними? Они несомненно были официально женаты, не случайно же у них троих одна и та же фамилия. По всем документам от самого рождения он Кенет Вуденбери-младший. Значит, был и старший, и он, Кен, не бастард, не ублюдок. Но тогда как получилось, что Подгурски никогда не слышал о них с мамой? Куда исчез этот “старший“ из их жизни? Самые лучшие, самые трогательные воспоминания были связаны с мамой. Она растила его одна, перебиваясь на учительскую зарплату. Хорошо еще, от её родителей она унаследовала дом в Нью-Джерси. Кен помнил, как мама клала его голову себе на колени, и перебирая легкими пальцами его вихры, говорила: “Ты мой мальчик, ты моё счастье... Я выращу тебя, ты будешь взрослым мужчиной, добрым, благородным, образованным...“ Кому это она говорила? Только ли ему, семилетнему мальчику?
Однажды среди дня его мысли прервал вызов к боссу.
– Закрой дверь за собой и садись, – сказал босс и кивнул в сторону свободного стула. – Тут мне звонили из “Дейли Эко“, про тебя расспрашивали. Работает у вас такой-то? Что он собой представляет? Ну я наврал им, что ты приличный парень, не жулик (шучу! шучу!). В общем, она просила тебя позвонить. Её зовут (он взглянул в записку) Сюзан Миллс. А говорит дамочка так, как будто она по меньшей мере министр внутренней безопасности. На, держи её номер.
Стоит ли звонить этой Сюзан Миллс? Подгурски, помнится, говорил о ней без особой симпатии, называл её стервой. И еще он говорил, что она заместитель главного редактора, давно знала отца и была в него влюблена. Впрочем, это, видимо, его пунктик – успех отца у женщин.
После некоторых колебаний, Кен всё-таки решил позвонить. И был приятно удивлен, услыхав приветливый голос:
– Вуденбери-младший? Как хорошо, что вы позвонили. А я боялась, что вы обиделись и знать меня не хотите. Я должна извиниться за приём, который оказали вам в моём “кубике“. Мне очень стыдно, право. Но поймите, как я была растеряна: приходит незнакомец и говорит, что он сын нашего хорошего друга, которого мы знаем чуть ли не всю жизнь. И который никогда не упоминал никакого сына... Я, наверное, не меньше вас хочу знать, как всё это могло получиться.
Встретились они после работы в помещении газеты, Сюзен Миллс завела его в комнату для совещаний, пустую в тот час. Они расположились в уголке на жестких деревянных стульях.
– Я хочу начать вот с чего, – Кен достал из кармана пиджака старую фотографию из маминой розовой папки. – Кого вы здесь знаете?
Сюзан поспешно вытащила из сумки очки и водрузила их на нос. Несколько секунд напряжённо разглядывала.
– Ну, это он, Кен, никаких сомнений. Совсем молодой. Но знаете, он с возрастом даже не очень изменился. А этот мальчик, как я догадываюсь... – Она дружески потрепала его по колену. – А вот женщину я не знаю, первый раз вижу. Это ваша мама? Красивая женщина.
Они долго еще разговаривали, сидя в углу на неудобных стульях. Странное дело: эта женщина, о которой так плохо говорил Подгурски, у него, Кена, вызывала симпатию, ей хотелось верить, когда она говорила об отце “благородный, великодушный человек, каких мало встречаешь в жизни“.
– Вот вам пример, подлинная история. Пару лет назад освободилась в редакции должность заместителя главного редактора. Кен был в числе реальных претендентов. Ну, и я тоже... Он сделал всё, чтобы продвинуть меня, можете поверить? Из дружбы, не хотел конкурировать. Они старые друзья с моим мужем. И со мной тоже, разумеется. Мы семьями дружили. Маргрет, его жена, прелестный человек. И две замечательные девочки, старшая школу кончает в этом году.
Кен не удержался и спросил, хорошим ли журналистом был отец.
– Видите ли, можно считать журналистом всякого, кто пишет репортажи в газете... Кен Вуденбери – это совсем другой уровень журналистики. Здесь обсуждаются такие категории, как общественная мораль, общественное мнение, социальная справедливость... О самых сложных проблемах он мог писать просто и вместе с тем выразительно. У него был свой стиль, а это лучшее, что можно сказать о пишущем человеке.
Когда прощались, она сказала:
– Может, вам стоило бы познакомиться с дочками Кена, они же вам... полусёстры, или как это называется?... – И вдруг просияла застенчивой улыбкой: – А вы чем-то на него похожи...
И обняла его.
И опять Кен ходил на работе, как сомнамбула, наталкиваясь на столы и сотрудников. Он думал о семье отца: стоит ли с ними знакомиться. Его сильно смущало то, что для них он скорей всего будет родственником второго сорта, если и сыном, то не совсем правильным. Такой статус был бы унизителен. Да и с практической точки зрения: вряд ли они что-то знают о его маме и о первом браке отца, а разузнать об этом – всё же его главная цель.
Дома долгими вечерами он сидел один, в пятидесятый или сотый раз перебирая содержимое маминой розовой папки. Он уже помнил наизусть все эти письма и поздравительные открытки, все эти дипломы и похвальные листы, и всё чаще останавливался на поздравлении с Рождеством от тёти Кэрол. Ничего особенного, стандартная открытка, продаётся в любом супермаркете, но в ней был обратный адрес...
С тётей Кэрол у мамы были довольно прохладные отношения, и он даже догадывался из-за чего. Из разговоров мамы с Кэрол по телефону он понял, что тётя была недовольна той суммой, которую мама выплатила ей как сонаследнице за дом. Но эту сумму, настаивала мама, определил суд, кстати сказать, по иску Кэрол к маме. Тётя что-то возражала, Кен не понял, что именно, но отношения между сёстрами стали, мягко говоря, сдержанными, и Кэрол даже не приехала на мамины похороны.
Пусть всё это так, но тетя Кэрол на сегодня была единственным человеком, который мог (и то не наверняка) знать что-то о мамином замужестве и о том, как и почему брак распался. Номера тетиного телефона у него не был, а вот адрес... Он в пятидесятый или сотый раз застывал с открыткой в руке. Написать вежливую записку: нужно кое-что спросить, не могли бы вы, тётя, позвонить мне? Чего он, собственно говоря, боится? Ну, не захочет – не ответит, и всё.
Но она позвонила, причем скорее, чем можно было ожидать – на третий день после отправления письма.
– Что у тебя там? Я понимаю: раз ты вдруг тётю вспомнил... Что случилось?
– Да ничего, тётя Кэрол, со мною ничего не случилось, А вы слышали, мой отец умер?
– Кого ты имеешь в виду? Кена Вуденбери? Чего это вдруг? Ведь он совсем не старый. Заболел, что ли?
– Не знаю, я с ним даже не знаком. Когда я маму спрашивал про него, она отвечала нехотя, уклончиво. Я понял, что она не хочет о нём говорить и перестал спрашивать. Наверное, он её здорово обидел?
– Он её? – Кэрол засмеялась недобрым смехом. – Как бы не наоборот...
– Что вы имеете в виду?
Она вдруг замолчала. Дышит в трубку и молчит.
– Тётя Кэрол? Вы здесь? Вы меня слышите?
– Слышу, слышу. Только не знаю, должна ли я тебе рассказывать... Хотя, если я не расскажу, от кого ты узнаешь? Так и останешься в неведении. В общем, познакомились они, когда она еще в колледже училась, а он какую-то статью писал для газеты о проблемах образования. И влюбился. Женщина она была красивая – это я не как сестра, а объективно. А она... Она уже несколько лет любила другого – профессора литературы из их колледжа. Человека яркого, интеллектуального, утончённого, можно сказать. Но... он был женат, двое детей... Никакой надежды, она это понимала. И вышла за Кена, когда он сделал ей предложение в третий раз. В общем, они поженились и стали жить в том самом доме, где ты сейчас находишься. Свадьбы у них не было, а только регистрация в мэрии, я при этом присутствовала. А дом между прочим достался ей по наследству от наших родителей, так что там и моя доля есть. Я и по-хорошему, и через суд требовала, а мне ничтожную часть присудили. Это несправедливо, мне причитается по крайней мере...
– Тётя, тётя! Так что с Вуденбери случилось?
– Да ничего с ним не случилось. Он к ней в дом вселился, живут они, живут, он работает разъездным корреспондентом, так что дома почти не бывает. А дальше этот самый профессор литературы ей заявляет, что любит её безумно, что из трусости прозевал своё счастье, но готов сделать, что угодно только бы с ней жить. И что он разводится с женой. Что делать? Ведь она замужем, а любит профессора. Господи, как она мучилась! То порвёт с ним окончательно и на звонки не отвечает, то опять сойдётся... Тут ты родился, она должна была год в колледже пропустить. В общем, продолжалось это года два. Кен ничего не замечал. Приедет домой, ночь-другую переночует, и снова в дорогу. И не удивительно: человек он был, надо признать, чёрствый, самовлюбленный, и мало обращал внимание на других. Неизвестно, сколько бы это длилось, но вот однажды вечером, когда оба они были дома, а ты уже спал, в дом вломилась жена профессора и закатила жуткий скандал. Она ругала маму непристойными словами, кричала, что ни за что не отпустит своего мужа, и что ребенка, которого мама от него родила, он своим не признаёт. Пусть этого ублюдка она сама растит со своим рогатым ослом – так она назвала Кена. Ну, Кен понятно, устроил жене допрос, и она во всём созналась, в том числе, что мальчика, то есть тебя, она родила от профессора. При всём уме и образованности, врать она не умела. Тем же вечером Кен собрал вещички и был таков. И то – какому мужчине понравится быть рогатым ослом? Вот история маминого брака и твоего появления на свет. Я понимаю, что ты ошарашен, но...
– А его имени... этого профессора... вы не помните?
– Нет, не помню. Она его называла... кажется, Фред. Или Фрэнк? Не помню. И фамилия какая-то немецкая. Или еврейская. Той же весной он перевёлся в университет на Среднем Западе, и с тех пор о нём ни слуха, ни духа. Что ты – искать его будешь? На кой он тебе нужен? В наше время это не имеет никакого значения. Семьдесят процентов негров вообще никогда не знали отца. Живи себе и не думай об этом. Имей только в виду, что за дом ты мне должен деньги. Я того решения суда не признаю, оно несправедливое. Мне причитается по крайней мере...
Кен не дослушал и положил трубку.
Оригинал: http://7iskusstv.com/2016/Nomer11/Matlin1.php
