(продолжение. Начало в №2-3/2016 и сл.)
Плисса
Моше Цимкинд (1924 г.р.): наше местечко было очень живописным — близко озеро, из которого выходила река, крутом леса, сосновый бор. Плисса считалась набожной, жители строго придерживались еврейских традиций. Их называли плешане. Плисское озеро, Плисса, фамилия нашей родни по линии матери — Плискины. Дедушка был знатоком Торы, учился в Витебске. Семья была сравнительно небольшой — трое детей. Жили скромненько, но дружно. Папу звали Меир-Рувен, маму — Фейгеле, старшую сестру — Ривка, я был средним, а младшего брата — Берл.
Я ходил в польскую школу, а после обеда — в хедер, там обучение было круглогодичным, за исключением трехдневных каникул на Песах. Была организация "Шомер Ьа-Цаир" и "Бейтар". В сентябре 1939 г. мы ждали, немцы придут или Советы? В один прекрасный день увидели передовой отряд на тощих крестьянских лошадях, которые ни в какое сравнение не шли с сытой и холеной польской кавалерией. Потом появились танки, настолько запыленные, что трудно было понять чьи они. По красным звездочкам на шлемах определили, что советские. И обрадовались, немцы для евреев были чем-то очень страшным. В польских газетах много писали об отношении нацистов к еврейскому вопросу. Пресса была на идиш — мы все знали, а в советских газетах ни слова.
Большевики развернули пропаганду. Мы думали, что пришла свобода от польских панов. Родители рассказывали, что в гражданскую войну большевики были голыми и разутыми, а тут танки, трактора с пушками, машины — две недели стекла местечка дрожали от потока техники. Появились товары "первой необходимости" - соль и керосин, очереди за хлебом, но зерна в Западной Белоруссии хватало, просто не успевали печь. Раньше люди пекли сами, а тут муки уже не стало в продаже. Старшему поколению евреев помогало знание русского языка, а среди белорусов грамотных было мало. Мужики-селяне открыто завидовали евреям: те получали оклады, а с них брали неимоверно тяжелые налоги, причем не деньгами, как при панах, а зерном, мясом и т.д., "заработал" НКВД.
22 июня 1941 г. немец напал на Советский Союз, а в клубе Плиссы, где я в оркестре играл на мандолине и скрипке, власти устроили танцы, велели "веселить народ". С каждым днем на пряжение нарастало. Через местечко отступали "красные" из Литвы. Потом появились немцы, которые чувствовали себя спокойно, купались в озере, играли на губных гармошках. "Мы еще ни разу не выстрелили", — говорили они нам. Передовые части против евреев ничего не предпринимали. Чуть позже за евреев взялись, мобилизовали на тяжелые работы, уборку помещений, а белорусов не трогали. Ближе к осени согнали в гетто. Забрали скот, запретили держать даже кошек. Жестоко преследовали за контакты с крестьянами, у которых можно было купить или выменять продукты. Мы держались, как могли, даже в Песах 1942 г. пекли мацу из последних остатков муки, но чувствовали, что конец близок.
1 июня 1942 г. местечко окружили, и евреев выгнали на площадь. Я успел спрятаться на чердаке еврейской школы. Просидел до одиннадцати ночи. Только собрался спускаться — выстрелы. Ночь лунная, могут заметить, но решился. Взял лежавший под рукой кирпич, сунул за пазуху. Если что, думаю, пущу в ход. Когда слазил, кирпич выскользнул из-под рубашки и с грохотом ударился об пол! Ну, думаю, сейчас поймают, а получилось наоборот. Охранник, услышав стук, не понял, в чем дело, и отошел в сторону. Благодаря этому, я проскользнул наружу. Отправился в гетто Глубокое, что в 20 км. от Плиссы. Там была фабрика по переработке шерсти, на которой евреев заставляли вязать носки и рукавицы для солдат. Нас собралась группа молодежи (18 чел.), которая решила бежать. Вечером спрятались на фабрике, а когда стемнело, ушли. Двигались по болотам, держались подальше от хуторов, хотя и голодали. Встретили троих партизан. Всех взять они не могли, потому что шли на задание, а оружия не было. Отобрали тех, кто служил в армии, а остальным сказали: "Идите, куда хотите!" Самых опытных забрали, и мы остались, как стадо без вожака. Все разбрелись, я остался один и подался в Плиссу, где остался одноклассник Костя Иванкович. Золотой человек. Никогда его не забуду. Прятали меня три месяца. Потом похолодало, сняли рожь, в Плиссе стало опасно и пришлось вернуться в Глубокое.
В Глубоком за деньги можно было купить боеприпасы. В 15 км была узловая станция железной дороги Крулевщизна, где оставались довоенные советские склады. Немцы заставляли евреев сносить все в одно место и взрывали — боялись партизан. Евреи под страхом смерти прихватывали с собой патроны, гранаты, запалы и продавали или меняли на еду. Мы с Айзиком Бодневым собрали денег, приобрели теплую одежду, оружие. Когда уходили по главной улице Глубокого, на наше счастье, не встретили ни одного полицейского. Если бы встретили — конец! В лесу собралось пять человек, из которых трое евреев. Два белоруса решили повременить: "У нас жены, дети, нам пока это ни к чему". Я, Бонде и Генихович встретили партизан. Мы были счастливы. Отряд в 50 чел., ручные пулеметы, автоматы, все как полагается, командир — офицер Красной Армии, лейтенант Медведев. Отряд разросся и со временем стал бригадой.
Весной 1944 г. в составе группы из 10 чел. меня послали в рейд по тылам. Снег таял, была распутица и бездорожье, а идти приходилось с полной выкладкой. Но благодаря рейду, я очередной раз избежал гибели. Против основных сил бригады под Полоцком были брошены отборные части СС, два полка, которые окружили партизан. Блокада погубила многих, с большими потерями партизаны отступили. С советскими войсками мы встретились в июле 1944 г. у поселка Островец, и мои лесные скитания закончились. После войны я решил не оставаться в Советском Союзе, уехал в Польшу, а оттуда в Палестину. Но память жила со мной все эти годы, в 1998 г. на месте расстрела евреев Плиссы я поставил памятник на деньги, собранные земляками в Израиле. Пусть помнят, кто среди них жил и как их не стало (Новости недели (Тель-Авив), 11 и 18 марта 1999 г.).
Примечание автора: Плисса (Плiса, Plissa) - деревня в Глубокском районе Витебской области, на берегу оз. Плисса около р. Мнюта, на автодороге Глубокое — Полоцк; впервые упоминается в нач. XVI в., с 1552 г. — местечко, с 1793 г. в составе России, центр волости Дисненского уезда Минской губ., а с 1842 г. — Виленской губ., в 1897 г. — 366 евреев (из 899 всех жителей); в 1921-1939 гг. в составе Польши, в 1931 г. проживало 302 еврея, с 1939 г. в БССР; оккупирована немецкими войсками с июня 1941 г. по июнь 1944 г., 1 июня 1942 г. было расстреляно 419 евреев, всего в Плиссе и районе погибло 1 676 чел. (ГА Витебской области, ф. 2841, оп. 1, д. 1, л. 37; НАРБ, ф. 370, оп. 1, д. 483, л. 15).
Погост-Загородский
Ицхак Южук (1925 г. р.): у меня было трое братьев, старшего звали Борух (1922 г.р.), младшего — Давид (1930 г.р.), сестру — Двойра (1935 г.р.), а мы с Рувимом были близнецами. Папа был единственным в округе жестянщиком, мама — портнихой, дедушка Йона Гольдман возглавлял общество извозчиков. Местечко до войны состояло на три четверти из евреев. В основном это были ремесленники: сапожники, портные, столяры, кузнецы: гнали скипидар из корней сосны, занимались торговлей. Врач был из православных — Суходольский, а аптеку содержал Зельман. Дети учились в двухэтажной каменной Талмуд-Торе, трех хедерах и двух государственных польских школах. Там преподавали Шапиро, Рябчик, Алтер Долгопольский, Питер, Перельмутер и др. В центре местечка стояла большая красивая каменная синагога. Работала еврейская художественная самодеятельность, клубы "Бейтар", "Шомер-Ьа-Цаир" и др. Голова местечка Хацкель Розенберг был владельцем большого озера, в котором выращивали щук, окуней на продажу в Варшаву. Семья Бобровых имела мельницу и лесопильный завод. Шломо Круглый был попечителем еврейской школы, построенной на его средства. Раввином был Шломо-Давид Лерман, а моэлем — Мойше-Мейер. Католики, православные и евреи жили дружно.
С приходом Советов в 1939 г. симпатии жителей разделились. Рабочие, которые "стали в управлении", поддерживали новый строй. Частники и торговцы, у которых конфисковали собственность, конечно, были недовольны. Талмуд-Тору и хедеры закрыли, иврит запретили, детей перевели в школы с русским и белорусским языком обучения. Идиш изучали один раз в неделю, а в 1940 г. отменили вовсе. Осталась одна центральная синагога. Рабочие молилсь в ней по утрам, а потом - все остальные. Была агитация, чтобы синагогу отдали под клуб.
Когда началась война с Германией, возник вопрос об отъезде, но сделать это было нельзя, потому что граница для "западников" была закрыта. Тех, кто пытался уйти, пограничники возвращали. Удалось бежать считанным людям и в их числе моему двоюродному брату Сендеру. Немцы пришли в июле 1941 г. Полицейский участок устроили в доме Дененберга, где при Советах была русская школа, а самого хозяина повесили. Начальником полиции стал обрусевший немец Шварц, которого прислали из Пинска. В полицию пошли местные жители. Я запомнил Солоневича и двух его сыновей, братьев Грушевских, Алешу (фамилию забыл) и других. Старостой стал Яков Самоховец, а его сын Леонид состоял переводчиком в лагере в Ганцевичах, заместителем старосты назначили Сеню Вороновского.
Евреи сразу почувствовали перемену отношения со стороны местных жителей-славян. Евреев собрали на площади около церкви и заставили смотреть, как пороли Мойше Пастернака, который подрался с сыном полицейского Володей Солоневи- чем. Евреев заставляли пилить дрова, убирать дворы, квартиры. Полицейские и члены их семей могли зайти в любой еврейский дом и взять что угодно. Потом издали приказ о сдаче золота и зимней одежды, а через неделю еще один — о сдаче зубных коронок из золота. Вся немецкая пропаганда была направлена против евреев.
В сентябре 1941 г. в местечко прибыл карательный отряд на повозках. Они схватили 130 еврейских мужчин и расстреляли на кладбище. Среди них были руководитель еврейской общины, раввин, резник и мой отец (47 лет). Гетто организовали в конце 1941 г. Когда заболели сыпным тифом Пейсах Прошиц- кий (16 лет) и Мордехай Шифман (25 лет), их расстреляли. Каждую ночь в полицейский участок уводили и насиловали молоденьких девушек. Потом всех мужчин, начиная с 14 лет, вывезли в лагерь Ганцевичи, что в 60 км от Погоста-Загородского. Всего около 350 чел., в число которых попали два моих брата. В Ганцевичах были евреи из м. Ленин.
14 августа 1942 г. лагерь в Ганцевичах подожгли. Узники начали разбегаться. Мне, двум моим родным и двум двоюродным братьям (Израилю и Ашеру Гольдманам) удалось убежать.
Наутро 15 августа всех евреев Погоста выгнали из гетто и заперли в синагоге. После обеда погнали в село к лесопильне и расстреляли недалеко от дороги. Там погибли моя мама Малка, братик Давид 8 лет, сестренка Двойра 6 лет, бабушка Хана 75 лет. Многие были ранены, кругом стоял крик и плач, стоны и просьбы о помощи. Но кто мог помочь? И они умирали. Только троим, раненным и раздетым, удалось выбраться из-под груды мертых тел и уйти в лес. Среди них была моя двоюродная сестра Ривка Гольдман (Есилевская) 35 лет, у которой на руках убили четырехлетнюю дочку. Двумя другими были Юдит Ципперштейн и Фейгель Луцкий, которые сейчас живут в Америке. В 1960 г. Ривка выступала свидетельницей на процессе Эйхмана в Израиле.
На второй день после акции кто-то донес, что в погребе прячутся еще 27 евреев, в основном, молодежь и дети. Их обнаружили и расстреляли в огороде Коли Мишеревича. Еще 20 евреев убежали из гетто и прятались в лесу. Спасшиеся разрозненными группами бродили по окрестностям до наступления холодов. Наша группа состояла из 12 чел. Помню Ениту Боброву, ее дочерей 16 и 25 лет и сына 18 лет. Мы жили в вырытой норе. Однажды рано утром в ноябре 1942 г. нас окружили немцы и убили 7 чел., включая всех Бобровых. Мы перешли в лес у д. Богдановка, где встретили других земляков.
К весне 1943 г. образовался партизанский отряд им. Кагановича. Командиром выбрали Давида Боброва, а комиссаром — Шалома Фельдмана. Отряд насчитывал около 200 бойцов, примкнули евреи из Барановичей. Мы проводили диверсии в тылу немцев. Осенью 1943 г. от тифа умер Бобров, отряд расформировали и влили в бригаду им. Куйбышева. Я с братьями попал в отряд им. Орджоникидзе, который стоял в лесу у д. Липники. Особенно запомнилась "рельсовая война" летом 1944 г. Потом партизаны и Красная армия приблизились к Пинску и освободили его совместными усилиями. Наш отряд расформировали, а молодежь послали под Белосток. Там мы изучали военное дело, нас обмундировали и послали на фронт. Брат Борух попал в Восточную Пруссию и погиб при освобождении Риги зимой 1945 г. Меня отправили на Центральный фронт, который наступал на Варшаву. В январе 1945 г. в Германии под д. Рушендорф ранили, в госпитале был до конца марта, а затем участвовал во взятии Берлина.
В 1948 г. я демобилизовался и жил в Пинске, женился. Моя жена Хана девочкой была в гетто под Смоленском, чудом выжила. Во время войны немцы заселили Погост-Загородский жителями Смоленской области. Евреев в Погосте не осталось, во всех еврейских домах жили чужие люди. Немногие уцелевшие евреи поселились в Пинске. В 1956 г. бывшим польским гражданам предоставили возможность выехать в Польшу. У нас уже было трое детей. Документы получили только в 1958 г. и в 1959 г. были в Израиле. Мы с женой мечтали побывать в родных местах и увековечить память близких. Такая возможность появилась только в 1990 г. Я приехал в Погост-Загородский, чтобы восстановить места захоронений и поставить памятники. Получил разрешение у местных властей, оплатил все строительные работы. В 1996 г. я поставил памятник в лесу у д. Борки, где были окружены и расстреляны мои односельчание. В 1998 г. — перенес останки старого еврейского кладбища к месту расстрела гетто и поставил еще один памятник. Может теперь моя душа успокоится? (Архив автора. Письмо И. Южука из Ришон ле-Циона от 25 ноября 1999 г.).
Примечание автора: Погост-Загородский (Пагост-Загарадск1) — деревня Пинского района Брестской области; впервые упоминается в 1528 г., с 1793 г. в составе России — местечко Пинского уезда Минской губ., евреи проживали с XVII в., в 1897 г. — 593 еврея (из 846 всех жителей), в 1920 г. — 1 020 жителей, включая 128 католиков, 155 православных и 737 иудеев; в 1921-1939 гг. в составе Польши, с 1939 г. в БССР, до советско-германской войны 120 дворов, 1 500 жителей, в августе 1942 г. при уничтожении гетто убито 1 200 евреев.
Смиловичи
Моисей Горелик (1925 г.р.): отец Хаим работал в кожевенной артели, а мать Ривка была домохозяйкой. Было три синагоги, наша семья, как и другие евреи, отмечала праздники. До 1936 г. работала еврейская школа, а потом ее закрыли, распался и еврейский колхоз. Накануне войны обстановка была очень напряженной. В 1939 г. появились беженцы из Польши, и каждая семья брала несколько человек на постой. Принимали и устраивали как могли. 29 июня 1941 г. пришли немцы. Это были передовые армейские части, которые пробыли в Смиловичах только один день, никого не трогали и ушли в сторону Червеня. Потом организовали полицию. Первыми записались Андрей Курейчик, Леонид Артимович, Казик и Леонид Герасимовичи. Начальником стал Казимир Рак. Через три дня арестовали 50 еврейских мужчин, среди которых оказались наши родные Давид Кауфман, Хаим и Моше Плаксы. Их расстреляли возле д. Гудовичи по Могилевскому шоссе.
В д. Дукорщина обнаружили главного архитектора, строившего Минский пассажирский вокзал и его 13-летнего племянника. Крестьянин Писарчик подсказал полицейским, и их арестовали, привели в Смиловичи, допрашивали, били и повесили на телеграфном столбе напротив полицейского участка. На шее у каждого висела табличка — "жиды". За "бдительность" Писарчука наградили парой сапог. Через трое суток тела приказали снять и бросить в яму возле базара. Сделать это поручили Борису Плаксе, Абраму Тейфу и Хаиму Кафману, которых заставили петь "Интернационал".
Гетто в Смиловичах организовали в августе 1941 г. по улицам Зеленая и Гирша Леккерта, прилегавших к еврейскому кладбищу. Потом отняли весь скот. На Рош-Ьа-Шана (14 октября 1941 года) приехали на машинах вооруженные литовцы из Руденска и вместе с местной полицией окружили гетто. Людей сгоняли к подготовленной яме партиями по 50-60 чел. В погроме погибла вся моя семья — отец, мать, сестры Фейга (1924 г.р.), Лея (1929), Майя (1940) и брат Зисул (1932). Майю бросили в яму живой, несмотря на ее страшные крики. Я упал без сознания и был завален другими телами. Ночью очнулся, вылез из ямы и ушел в сторону Минска. Там я надеялся встретить брата мамы Шимша Шапиро, дом которого был на ул. Островского, но никого не застал. Соседи рассказали, что в августе Шимшу и моего двоюродного брата Исаака Розина забрали в концлагерь.
7 ноября 1941 г. в Минске был погром, вместе с другими жильцами дома я спрятался в "малине" (тайном убежище). Потом перебрался на ул. Танковую возле Юбилейной площади. Ежедневно нас водили разгружать вагоны на станцию "Минск-Товарный". В 1942 г. я пытался уйти к партизанам вместе с Фимой Гимпелем и Хаимом Кауфманом. Мы выбрались из гетто и пошли в сторону д. Шацк. Через трое суток бесплодных поисков вернулись в гетто. Вдруг повезло. В доме, где мы проживали была Катя Перчонок, связная, выводившая узников в лес. Мне и Исааку Гринбергу Катя поручила искать оружие, одежду и обувь для партизан, пообещав помощь. После больших трудов мы раздобыли гранату, пистолет и кое-что из одежды. Через два месяца Катя сдержала свое слово и вывела из гетто, указала путь к д. Старое село Минского района. Там стоял партизанский отряд им. Буденного, но нас не приняли. Предлогом послужило то, что в группе были женщины и старики. Главная причина состояла в том, что мы были людьми "еврейской национальности". Все, что оставалось — это жить в лесу неподалеку от расположения партизан. Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы нас не подобрал Шолом Зорин. В Налибокской пуще под Ивенцом был образован еврейский партизанский отряд № 106. При нем была боевая группа, которая охраняла лагерь и выходила на боевые операции, минировала железную дорогу, участвовала в засадах. Мы были молоды, безумно рады, что остались живы, а то, что пережили, сделало нас больше, чем родными. Со мной воевали товарищи, которые сейчас живут в Израиле: Николай Дулец, Абрам Туник, Макс Конюхов и Хиля Гордон (Мигдаль-Ьа-Эмек), Сара Голанд, Берта Геленсон, Аркадий Красинский (Нацрат-Иллит). В Минске остались Леонид Меламед, Михаил Горелик, Абрам Тейф и некоторые другие. У каждого сложилась своя жизнь, но мы не растеряли друг друга (Архив автора. Письмо Моисея Хаимовича Горелика из Нацерет-Элит от 16 июня 1994 г.).
Примечание автора: Смиловичи (Смiловiчы, Smilovichi) - городской поселок (с 1960) Червенского района Минской области на р. Волма; название образовано от фамилии балтийского происхождения (8пи1#а), ассимилированной в славянских языках; в эпоху Речи Посполитой — местечко Минского воеводства; с ХУШ в. — резиденция Верхнего округа группы еврейских кагалов, в 1847 г. здесь проживало 1 053 еврея, в 1897 г. — 2 094 (из 3 133 всех жителей), в 1926 г. — 1 748 евреев; в 1935-1938 гг. — центр района; с июня 1941 г. по 3 июля 1944 г. оккупирован немецкими войсками, которые расстреляли в городе две тысячи жителей.
Сморгонь
Фишел Кустин (1928 г.р.): мы жили по Зареченской улице. Мама умерла в 1939 г. С началом войны брата Якова призвали в Красную армию, а мы с отцом решили бежать, но попали в окружение и вынуждены были вернуться. Сестра ушла к партизанам и, что с ней было потом, я не знаю. Пришли немцы и переселили всех евреев в гетто. Гетто окружили колючей проволокой и пропустили электрический ток. Мы жили в бывшей синагоге, чинили дороги, заготавливали дрова. Я был маленького роста, худенький и слабый, но наравне со взрослыми тянул норму. Помню надсмотрщика по фамилии Шульц, который впадал в бешенство каждый раз, когда входил в гетто. Он ругался, орал, мог остановить любого еврея, избить и даже застрелить. На моих глазах арестовали отца. Я кричал, плакал, а немец-охранник отвечал: "Уходи маленький еврей, иначе застрелю!" Отца я встретил через 5 месяцев в другом лагере.
В сентябре-октябре 1941 г. группу детей в вагонах для скота перевезли из Сморгони в концлагерь Жежморы в Литве. Зима еще не настала, но было очень холодно, теплой одежды не было, и мы сильно мерзли. Внутри большой синагоги устроили лагерь, сделали трехэтажные нары из дерева и запихнули сотни людей. Я встретил там не только советских евреев, но и из других стран Европы. Каждый день кто-то умирал, и трупы лежали среди живых. Охрана из немцев и литовцев стреляла по малейшему поводу. На работу гоняли под конвоем, отстающих били прикладами и плетью, если кто-то падал и не мог подняться, убивали. Строили дорогу, дети работали со взрослыми. Мы отмораживали ноги, вместо обуви были деревянные опорки.
Многие болели брюшным тифом, слег и я. Никто нас не лечил, я лежал с температурой +40° С и ждал своей участи. В это время в лагерь привезли новую группу заключенных, среди которых оказался отец. Он так исхудал и был избит, что я еле-еле узнал его. Даже сейчас я плачу, вспоминая эти минуты. Сентябрь 1942 г. был очень жарким, начались разговоры о ликвидации лагеря. Прибыли грузовики, туда посадили в основном молодежь и повезли в Каунас. Там нас разлучили, отца оставили в Каунасе, а меня с группой мальчиков — в концлагерь Кошидары. В бараках было темно, тесно, полно крыс и мышей. Под конвоем нас водили копать торф. Норма была 6 куб. м на человека. Голодные и замученные, мы работали с утра и до вечера. Зимой водили на заготовку леса в 5-6 км от лагеря. Нужно было выполнять норму от 4 до 5 куб. м. Пилили дерево, обрубали ветки, разделывали на короткие чурбаки и складывали в штабеля. Охрана не позволяла ни минуты передохнуть. Кормили плохо, приходилось подбирать остатки картошки на поле, искать ягоды и грибы. Многие умирали от истощения.
В сентябре 1943 г. "власовцы" перепились и начали стрелять в немецкую охрану, убили штабс-фельдфебеля. Он кричал: "Евреи, не бойтесь, вы не виноваты". Часть "власовцев" убежала, лагерь окружили войска СС. Меня и других заставили грузить в машину трупы убитых. В октябре 1943 г. эсэсовцы отобрали маленьких детей, включая годовалых. Матери рыдали, пытались не давать, их били прикладамии, силой вырывали детей, грузили на телеги и увозили на станцию. Что с ними стало, неизвестно. Говорили, что брали кровь. Все плакали. В декабре узников перевели в гефанген-лагерь в Каунасе, где до этого держали военнопленных, которых расстреляли. Их место заняли евреи. Мы жили в огромном каменном доме вместе с польскими, немецкими и французскими евреями. Охрана, женская и мужская, была из СС. Работали на аэродроме, в конюшне и госпитале. Некоторые раненые немцы сочувствовали и подкармливали. Затем перевели в лагерь под г. Козлов-Руда, где копали торф под присмотром вооруженной охраны с собаками. Это был мой пятый по счету лагерь.
Наступило лето 1944 г., приближался фронт, в лесах были партизаны. Охрана была настороже, частыми стали тревоги. В августе прибыло подкрепление. Заключенных построили, и начальник лагеря сказал, что будут отправлять в Германию. В случае, если по дороге нападут партизаны, мы должны лечь на землю, а не бежать в лес, иначе будут стрелять и в нас. Когда повели на станцию, знакомый охранник-власовец сказал, что он тоже собирается бежать и даст сигнал — выстрел в воздух. Колонна двигалась по узкой дороге в лесу. Неподалеку от железнодорожной станции мы услышали выстрел и крик: "разбегайтесь". Кто-то лег, а многие побежали в разные стороны. Я тоже побежал с друзьями, с которыми прошел все лагеря, начиная со Сморгони. Некоторые из них живут в Израиле. Это Наум и Захарий Ароцкеры, Яков Меликовский, Копель Рапопорт, Иосиф Карпель. Брата Якова я встретил после войны, он был много раз ранен, потерял руку, стал инвалидом. Сейчас ему 77 лет и он живет в Израиле. Жена брата тоже была в лагерях недалеко от тех мест, где держали меня с отцом. Судьба нас разбросала, но прошлое и память о Белоруссии объединяет (Письмо Фишела Кустика из Бруклина (США) от 28 апреля 1998 г. Уай Уазкет Агскюе, 0-33/5278).
Примечание автора: Сморгонь (Смаргонь, Smorgon, Smorgonie) - город, центр района Гродненской области, расположен в 260 км от Гродно на железной дороге Минск — Вильнюс. Известен с XV в.; в эпоху Речи Посполитой — местечко Ошмянского повета Виленского воеводства; еврейская община упоминается в пинкасе Литовского Ваада с 1625 г., в 1765 г. — 649 евреев, в 1847 г. — 1 612 евреев, в 1897 г. — 6 743 (из 8 908 всех жителей); в 1921-1939 гг. в составе Польши, в 1931 г. проживало 4 тыс. евреев, с 1939 г. - в БССР; с 25 июня 1941 г. по 5 июля 1944 г. оккупирована немецкими войсками, которые убили в Сморгоне и его районе 3 896 чел., включая 3 280 евреев (НАРБ, ф. 845, оп. 1, д. 63, л. 30; ГАРФ, ф. 7021, оп. 89, д. 15, лл. 2, 23-24, 34).
Столин
Григорий Овсяник: в городе к началу войны вместе с беженцами из Польши скопилось более 12 тыс. евреев. Немцы организовали юденрат, во главе которого поставили еврея из Варшавы Бергера. Население гетто ежемесячно было обязано вносить налог по десять рублей с человека. Деньги прилагались со справкой о количестве еврейского населения на конец каждого месяца. Под угрозой физической расправы в кассу гебитскомиссара заставляли сдавать ценности и золото.
Границы гетто проходили по улицам Полесской (от реки), Костюшко, Рыночной площади, Унии Люблинской и на запад к реке. В центре проходила ул. Набережная. Жизнь евреев была мучительной. Люди умирали от голода, болезней и холода. Продовольствие почти не поступало. Передать какую-то помощь можно было только через выходивших с рабочими колоннами, да и то в таком количестве, чтобы спрятать в карманах. В погребе одного дома гетто сохранилась корова. Ее кормили с рук и очень скудно, поэтому молока она давала мало. Молоко носили старику раввину Перлову, но потом раввина расстреляли. 10 сентября 1942 г. главу юденрата Бергера и его помощников вызвали в гебитскомиссариат и расстреляли. В гетто поняли, что это смертный приговор. На 11 сентября пришелся Судный день (Йом Кипур), одновременно это был крестьянский праздник "Головосек". На расстрел выводили партиями по тысяче человек. Всего набралось восемь партий. Колонны вели с ул. Набережной по ул. Полесской, затем на Рыночную площадь и далее по ул. Пинской к концу города. Колонна делала поворот направо и через поля двигалась к огромному котловану (300 м х 100 м) и глубиной до 10 м. Котлован остался от довоенной поры, когда строили аэродром. С октября 1939 г. по июль 1941 г. его рыли советские заключенные под подземные ангары.
К месту казни евреи шли семьями, держась за руки или обняв друг друга за плечи. Были случаи, когда старики падали на проезжей части и теряли сознание. Патруль, замыкавший шествие, отволакивал их к забору и добивал выстрелом в затылок. Рану на голове прикрывали одеждой или подолом платья. Трупы собирали на телеги и сбрасывали в котлован. На месте расстрела заставляли раздеваться донага, аккуратно складывать одежду — в одно место, обувь — в другое. Потом спускали в котлован, укладывали лицом вниз одного за другим, а солдаты СС ходили по телам и стреляли из автоматов. Были убиты две девушки, с которыми я был очень дружен — Хава Туркенич из Теребежова и Дора Фридман из Столина.
На месте погибли не все. Ночью из ямы вылезали раненые, в том числе маленькие дети. Они прятались в лесу на католическом кладбище по дороге в город, но их там находили и расстреливали. В пятой по счете колонне было много молодежи. Когда их вели перед заходом солнца, то многие бросились врассыпную. Нужно было преодолеть расстояние в два километра в сторону урочища "Затишье". Началась стрельба. Часть убегавших осталась в поле, но многие скрылись. Когда немцы собирали трупы, нашли убитого эсэсовца.
Среди выживших был доктор Ротер из беженцев, которого немцы назначили главным врачом больницы Столина. Во время массовых расстрелов Ротера и его сына не тронули. Перед приходом Красной Армии партизаны вывели врача в лес, но забрать с собой сына он не смог, и немцы его расстреляли. На месте массового расстрела валялись человеческие черепа и кости. Это мародеры искали золото, которое унесли с собой в могилу евреи. Сейчас здесь стоит памятник и растут огромные до тридцати метров сосны. Сегодня в Столине ничего не напоминает о том, что две трети его населения составляли евреи. Урок Катастрофы не должен повториться. Только уважение к людям, независимо от их национальности, позволит дальше жить в этом мире. Благослови Вас Господь Бог (Мезу за, № 7-8,1997 г.).
Примечание автора: Столин (Stolin) - город Брестской области на реке Горынь в 245 км от Бреста; впервые упоминается в XII-XIII вв., с XVI в. — местечко Пинского повета Брестского воеводства, затем местечко Пинского уезда Минской губ.; здесь проходили ярмарки, упоминавшиеся в пинкасе Литовского Ваада; в 1765 г. — 408 евреев, 1847 г. — 777, в 1897 г. — 2 489 евреев (из 3 342 всех жителей); в 1921-1939 годах в составе Польши, в 1931 г. проживало 2 966 евреев, с 1939 г. в БССР; с 12 июля 1941 г. по 7 июля 1944 г. оккупирован немецкими войсками, которые убили в городе и районе 9,3 тыс. чел.
Туров
Хана (Гоберман) Цимбел (1929 г.р.): в семье дедушки Шмоела было 10 детей. Папа Гершун был потомственным кузнецом, оставшись сиротой в 13 лет. Шмоел решил строить сарай, а сосед доказывал, что это не его земля. Спорили до крика. Потом дедушка упал и умер на месте, а через день папина мама родила девочку Рохул. Мать моя Сульке родилась в Житковичах, что в 30 км от Турова, была портнихой. Родители не были очень религиозными, но шабес и праздники соблюдали. Делали это без огласки, собирались у кого-то на дому. Отец всегда прятал талес. Однажды мы шли по улице, отец взял меня за руку и показал большое двухэтажное здание, где раньше была синагога, а потом устроили склад. Помню женщину, которая в четверг обходила еврейские дома и собирала деньги для бедных, чтобы они могли достойно встретить субботу. Все давали, кто сколько мог. Считалось, что у нас самые красивые невесты, и парни из других мест приезжали в Туров жениться. До войны Туров был густонаселенным. Было очень много евреев, предпочитали говорить на идиш. Мои братья учились в еврейской школе, директором был Кантор. Когда в 1938 г. ее закрыли, все были возмущены, но нужно было молчать. До 1939 г. рядом проходила польская граница. Туров был закрытым городом, куда можно было приехать только по пропуску. Помню, как у незнакомых людей без конца проверяли паспорта — искали шпионов. Пограничники на высоких красивых лошадях выезжали в дозор.
Евреи ничего не знали о приближавшейся войне. Эвакуацию не проводили. Железной дороги не было. Был только один катер на реке, на котором родители отправляли детей-призывников. Почти все остались. Немцы появились 15 июля 1941 г., это были передовые армейские части. Евреев не трогали. Затем пришли каратели — чистокровные и жестокие. Заставляли еврейских стариков с большими белыми бородами таскать тяжелые колоды. Отец работал кузнецом в д. Дворец, и наша корова входила в тамошнее стадо. Крестьяне очень хорошо относились к отцу, часто приходили за советом. Но с приходом немцев, в первый же день задержали корову и не отпустили. Рассказывали, что всех евреев погнали в Лельчицы и там убили. У папы убили мать и двух сестер с детьми. Мужья их были на фронте. Погибла вся семья брата: жена, дочка с двумя маленькими детьми. У второго брата погибли все члены семьи, кроме чудом спасшегося мальчика. Дядя случайно нашел его после войны.
Мы удрали голые и босые, шли лесами километров 200 до Ель- ска. Ночью видели наших солдат, они были в панике. В Ельске отходил последний эшелон: открытые платформы с железом. Было безвластие, снимали связь, нас не брали. Все женщины с детьми на руках страшно кричали. Сели чудом, без конца бомбили, шли дожди. Питались тем, что находили в разбитых составах по дороге — кусочки хлеба, остатки консервов. Одна женщина увидела мою раздетую сестричку Полю трех лет, сняла кофточку со своего ребенка и отдала нам. В Сталинградской области нас поселили в домах, откуда выселили поволжских немцев. Нас было 7 семей, там прожили до 1945 г. Когда вернулись в Туров, увидели землю и камни. Немцы перед отходом сожгли город, многие жили в землянках.
После войны в Турове осталось очень мало евреев, не больше 20 семей. На улице на идиш уже не говорили, а только дома. Никаких памятников евреям в Турове не ставили и даже говорить о Катастрофе евреев не разрешали. Наше имущество никто не возвратил. На одном парне мать узнала костюм брата Самуила, который купили перед самой войной, и брат успел его надеть только раз. Мы знали, кто взял наше имущество. Мать пошла к ним и сказала: "Я к вам ничего не имею, была война, но осталось трое детей, они мерзнут. Дайте только одно одеяло и подушку". Они ничего не дали. Через 7 лет в этой семье умирает сын, а потом второй. Остался самый старший Александр, уже женатый. Его мать присылает к нам свою сестру просить прощения. Думала, что мы клянем, и умирают дети. Моя мама сказала, чтобы она не волновалась, что мы никого не клянем. Вещи можно нажить, а кого убили, не вернешь. Александр стал председателем колхоза в д. Запесочье Туровского района и помогал моим родителям.
У меня было три брата и сестра. Старший, Самуил 1923 г.р., был способный, учился на отлично и перед войной закончил 10 классов. На собрании в школе 22 июня 1941 г. он призвал выпускников взять в руки оружие и идти воевать. В Турове в армию его не взяли по возрасту — 17 лет. Самуил добрался до Черкаска и пошел в военкомат, сказал, что ему 18 лет, а паспорт потерял. Его призвали, и он погиб 18 января 1944 г. при освобождении Витебска. Могилу его мы не нашли, в списках горсовета как погибший на фронте он не числится.
Второй брат Илья тоже пошел добровольцем на фронт, когда мы были в эвакуации. Дошел до Берлина, стал профессиональным военным. Сейчас живет в Израиле. Третий, Лева, окончил медицинский институт и работал хирургом в Харькове. Я стала учительницей и 40 лет проработала в школе сначала в Турове, а потом в Гомеле. Сестра Полина закончила институт легкой промышленности и сейчас живет в Бруклине (США).
В августе 1999 г. я была в Белоруссии, посетила Гомель и Туров. Я их очень люблю, там наши могилы (Архив автора. Письмо Ханы Цимбел из Нью-Йорка от 21 октября 1999 г.).
Примечание автора: Туров (Тураў, Turov) - городской поселок в Житковичском районе Гомельской обл., пристань на р. Припять в 27 км от Житковичей; впервые упоминается в 980 году, центр Туровского княжества; в эпоху Речи Посполитой — город Пинского повета Брестского воеводства, позднее — местечко Мозырского уезда Минской губ.; с 1623 г. евреи Турова входили в Пинский кагал; в 1765 г. — 316 евреев, в 1847 г. — 1 414 евреев, в 1897 г. — 2 253 (из 4 290 всех жителей), в 1926 г. — 2 197 евреев, в 1939 г. — 1 528 евреев; с 14 июля 1941 г. по 5 июля 1944 г. оккупирован немецкими войсками, которые убили в Турове и районе 1 792 чел.
Узда
Сима Марголина: 22 июня 1941 г. рано утром родители уехали в Минск за покупками. В полдень по радио передали, что началась война. К вечеру приехали папа и мама, которые рассказали, что в Минске паника, на станции железной дороги с поезда снимали убитых и раненых. Ночью округу сотрясала артиллерийская канонада. 23 июня началась эвакуация райкома партии, отделения госбанка, почты. Вслед за ними уезжали те, у кого была лошадь. Мы двинуться не решались из-за престарелых бабушки и дедушки. Вскоре многие вернулись, потому что немцы перерезали дорогу. Еще через день появились и сами немцы. Пехота шла с полевыми кухнями, за ней велосипедисты и кавалерия. Сильные, пышущие здоровьем, они горланили песни и наигрывали себе на губных гармошках. Войска двигались днем и ночью. Все попрятались. Немцы сразу расстреляли на кладбище коммунистов, не успевших эвакуироваться. Их взяли по доносу местных жителей. Во дворе больницы расстреляли двух раненых красноармейцев. Их вывели во двор в нижнем белье со связанными за спиной руками. Раненые выкрикивали свои имена и фамилии в надежде, что кто-то услышит и передаст родным, а потом: "Да здравствует Сталин! Да здравствует коммунизм!" Создали управу, в которую вошли главный врач больницы д-р Круглик, его жена, тоже врач. Бургомистром стал бывший стахановец и ударник труда мастер сапожной мастерской Брель. Комендантом и начальником полиции назначили Викентия Витковского.
Наша корова подавилась картофелиной. Бока раздуло, стонет. Животное погибало. Дед бросился за помощью к немцам. Мы окаменели от страха и наблюдали. Один из немцев вошел во двор, осмотрел корову, вымыл в ведре руки, ловко залез в горло животному и достал картофелину. Дедушка от радости прослезился. Немец попросил дать ему кастрюлю, вылил туда из своего котелка чечевичного супа с мясом и угостил нас. Немец поинтересовался, евреи ли мы? Мы отказывались. Немец сказал, что евреям "капут" и нужно убегать, если еще не поздно. На третьи сутки немецкого наступления пропал один солдат. Немцы объявили, что если к утру он не вернется в часть, то расстреляют 50 заложников (евреев, белорусов и татар). Родственники собрались у дома культуры на площади и оплакивали несчастных. Но к утру солдат нашелся, он приглядел местную подружку и провел с ней ночь. Заложников отпустили.
Прошел первый месяц оккупации, в конце июля образовали гетто, под которое отвели две улицы — Ленинскую и Пролетарскую. При переселении разрешили взять только самые необходимые вещи. Начиная с 10-летнего возраста, всех обязали носить желтые латы. В конце местечка за мостом через речку Уздянка военнопленные выкопали глубокие рвы. 16 октября 1941 г. Вит- ковский собрал в клубе им. Тельмана по представителю от каждой еврейской семьи и сказал, что назавтра всех отправят в Минск. Приказали надеть лучшую одежду, а все лучшие вещи и драгоценности положить на видное место. Предчувствие было недоброе, хотя Витковскому доверяли, его знали как скромного человека и добропорядочного соседа. Ночью прибежал еврей из Шацка, который рассказал, что накануне евреев тоже пообещали отвезти в Минск, а назавтра уничтожили.
В 5 часов утра гетто окружили гестапо и полицейские. Поползли слухи, что будут убивать только молодых мужчин, их стали прятать. Мой отец (35 лет) и дядя Борис укрылись в сарае внутри поленницы дров. Бабушка Роза спрятала нас и некоторых соседей (15 чел.) в погребе. Дедушка придвинул на крышку кухонный шкаф. Тут же в дом ворвались. По топоту ног над головами определили, что было 5 или 6 человек. Дедушка сказал, что в доме больше никто не живет. Полицейский из местных подтвердил и этим нас спас. Дедушку и бабушку вывели во двор. В кузов машины они не могли взобраться, и их повели к забору. Дедушка шептал молитву, а потом сказал бабушке, что Бога нет. Их убили двумя выстрелами. Во время массовой акции шофер-немец потерял сознание. Его тут же сменил шофер из местных. Не буду называть его фамилию. У него есть дети, внуки и правнуки. Он умер благополучно, в своей постели, и был похоронен с почестями.
После погрома Сашка Жданович похвалялся, сколько он убил евреев. Особенно смаковал подробности гибели молодых девушек, с которыми был хорошо знаком. На рассвете наступила жуткая мертвая тишина. Мы сдвинули кухонный шкаф и по очереди выбрались наверх. Вышли огородами к берегу речки, перешли по мостику и направились к лесу. Решили идти в Минск, до которого было 70 км. Из пятнадцати человек уцелела я одна (Из книги СМ. Марголиной. Остаться жить (Минск, 1997 г.).
Примечание автора: Узда (Uzda) - городской поселок, центр района в Минской области, расположен в 74 км от Минска на р. Уздянка; известен с 1450 г., в эпоху Речи Посполитой — местечко Минского воеводства, затем местечко Игуменского уезда Минской губ.; в 1765 г. — 263 еврея, в 1847 г. — 1 618 евреев, в 1897 г. — 2 068 (из 2 756 всех жителей), в 1926 г. — 1 564, в 1939 г. — 1 143 еврея; с 28 июня 1941 г. по 4 июля 1944 г. оккупирован немецкими войсками, которые убили в Узде и ее районе 5 091 чел., включая 1 740 евреев (ГАРФ, ф. 7021, оп. 87, д. 15, л. 1).
Хотенчицы
Михаил Сосенский (1929 г.р.): у нас жило несколько еврейских семей. С приходом немцев, дьякона Степана Лешкевича назначили бургомистром как бывшего офицера царской армии, знавшего немецкий язык. У него была семья, двое детей, сын Даниил и дочь Нина. Лешкевич был начитанным и образованным человеком. В конце июля 1941 г. на нашей мельнице работал человек по имени Захар. Однажды, будучи пьян, он сорвал портрет Гитлера. Немцы его арестовали. Захар отрицал свою вину и решил все свалить на евреев. Он привел немцев на мельницу и указал на моего отца Иосифа и его двоюродного брата Израиля Циммермана. Отец перелопачивал зерно и был без сапог. Один из немцев сказал: "На камунiстычны собранья ты мог лятать, так iздь зараз босы...". Их арестовали, не дав даже переодеться, и повели в местечко. Вдруг появился Лешкевич и вмешался: "Кого вы арестовали? Советы отняли у них мельницу, должны были вот-вот сослать в Сибирь". Ему как бургомистру, поверили, отца и дядю отпустили, а Захара отвели в лес и расстреляли. Еще через некоторое время Лешкевич помог оставшимся еврейским семьям в 1942 г. бежать в лес накануне акции.
После освобождения Белоруссии Лешкевича судили как немецкого пособника в м. Илья. В его защиту выступали евреи из Хотенчиц, которые рассказывали, как он спасал гетто. Во внимание это не приняли и Лешкевича приговорили к расстрелу. Эта история подействовала на всех угнетающе. С другим нашим соседом, Михаилом Филистовичем из Вязыня власти обошлись иначе. До 1939 г. в Вязыни были погромы и поджоги. Сгорел дом моего дедушки Шимона Бермана. Очередной погром был устроен с приходом немцев. Родной брат отца дядя Лазарь, тетя Геня с двумя малютками на руках и бабушка Гита (мать Гени) ушли в Хотенчицы, но когда немцы начали создавать гетто в Хотенчицах, семью Лазаря отправили обратно в Вязынь. Гетто в Вязыни ликвидировали летом 1942 г. После расстрела, когда каратели ушли, из могилы вылез дядя Лазарь и позвал: "Евреи?! Кто еще живой?" Пуля его только царапнула и попала в дочку Этель (3,5 лет), которую он держал на руках. Осталась жива и его жена Геня, которая в момент расстрела взяла на руки младшую Хану (1,5 года). Они уцелели чудом, дети погибли, защитив своими телами родителей. Выкарабкались из рва, но уходить было некуда — светло. Когда прятались в соломе на чердаке сарая, их заметил Михаил Филистович, пришедший поживиться, и стал кричать: "Жиды живые!" Лазаря и Геню сняли с чердака, отвели к общей яме и расстреляли. Филистович хвастался, как евреи стояли на коленях и умоляли их не выдавать. После прихода Красной Армии Филистовича судили и приговорили к 10 годам заключения. Он отбыл 7 лет и подпал под амнистию, освободившись, не вернулся в Вязынь, уехал жить к дочери в Литву (Архив автора. Запись беседы с Михаилом Иосифовичем Со- сенским 4 июля 1996 г. в Иерусалиме).
От автора: Хотечицы — деревня Вилейского района; Вязынь — деревня, центр сельсовета в Вилейском районе Минской области, на левом берегу р. Илия, в 22 км от Вилейки, известна с XV в., после 2-го раздела Речи Посполитой (1793) вошла в состав Вилейского уезда Минской губ.; в 1897 г. — 601 житель, имелись православная церковь, католическая часовня и синагога; в 1918 г. оккупирована немецкими войсками, с 1921 г. вошла в состав Польши, в 1926 г. проживало 137 евреев, с 1939 г. в составе БССР; с июня 1941 г. по июль 1944 г. оккупирована немецкими войсками; в центре Вязыни установлен памятник без указания национальности 108 жителям окрестных сел, погибшим в годы войны.
3. Илья Эренбург о преступлениях нацизма
в Белоруссии
Документ*
Я был в Минске, Ракове, Ивенце, Молодечно, Сморгони и Вильно во время нашего наступления[1]. Приходилось много бывать главным образом в воинских частях, и поэтому в самих городах я бывал мало, да и сама обстановка не всегда отвечала целям моих поисков. В Вильно я был во время второго дня боев за город и мирного Вильно, успокоившегося, не видел. Уехал из города, когда на его западной окраине еще кучки немцев сопротивлялись. Поэтому мое сообщение будет не полным. Первый город, который я проехал, был Борисов. О трагедии Борисова вы знаете, о ней писалось и сообщалось цифрой 10 тысяч человек. Это примерно подтвердилось. Место уничтожения (евреев, — Л.С.) — Разуваевка[2].
Когда я приехал в Минск, то прошло уже 4 часа после того, как первые советские танки вошли в город. Еще дома взрывались на улицах. При мне на улице, где я стоял, упало два дома. Город горел. Как только я столкнулся с первыми жителями, мне сказали, что некоторые евреи остались в живых в Минске в помещении СД. Я пошел туда и в кузнице СД нашел их. Это было несколько человек в очень тяжелом физическом состоянии, которые рассказали, как они уцелели. Гестапо оставляло среди евреев наиболее опытных ремесленников для своего обслуживания. Фактически, евреи находились в тюремном заключении и помещались либо в самом гестапо, либо в лагере при нем. Таких специалистов в Минске оказалось 200 чел., основную массу, по-видимому, немцы убили при отходе. Эти десять человек тоже знали, что их ждет и, заметив первое смятение немцев в Минске, за пять дней до прихода наших спрятались в подземелье, которое они обнаружили под двором СД. Они просидели там пять суток, а когда вышли, то не были уверены, кого увидят наверху. Это были советские танкисты, которые приняли евреев сначала за переодетых немцев — с такой невероятной поспешностью кинулись те к ним, выйдя из-под земли. Солдаты их чуть не убили.
История этих людей очень трагична. Среди них есть австрийский еврей, которого я спросил, что ему известно о том, какие страны обслуживал этот лагерь. По данным, которые у меня были раньше, на территории Советского Союза убивали французских, бельгийских и датских евреев. Удалось установить, что в Минске убивали евреев из Чехословакии, Австрии, Праги, в Вильно — евреев из Голландии. Австриец уцелел благодаря тому, что в тот день, когда его прислали, потребовался механик* Потом он присоединился к минским евреям — нескольким портным, слесарям, часовщикам из Слуцка и Барановичей. Немцы заставляли автослесарей исправлять "душегубки" (газеваген), которые ежедневно совершали рейсы в Большой Тростенец. Этот автослесарь изучил "душегубку" в точности. Ее последняя форма, о которой я писал, называлась ГК-ваген. Кузов моментально опрокидывается быстрым нажатием кнопки и выбрасывает тела удушенных.
Через несколько дней я ездил смотреть, как добивали окруженных немцев, и видел, что к этим евреям обращались иностранные корреспонденты, и был чрезвычайно рад этому, так как нашли живых свидетелей. Сами они — лохмотья людей после всего перенесенного, глубоко разбитые и несчастные. Иностранные корреспонденты, главным образом американцы и англичане, не особенно верили в то, что делалось у нас. После приезда я прочитал одну статью Бреусфорда, где тот писал, что по всей вероятности, сообщения из Польши и России о зверствах немцев сильно преувеличены, но приходится признать, что в них есть истина. С другой стороны, отмечалось, что нацисты вели себя по отношению к англичанам корректно и, что уничтожение происходило не от их жестокости, а в силу их теории о том, что евреи и славяне представляют собой низшую расу. Убивали они их, исполняя свой определенный долг. Другая статья в New York Times говорила, что описание немецких зверств есть ни что иное, как фантазия описывающих их людей. Десять человек, не способные соврать даже своей собственной жене, настолько это были простодушные советские люди. То что они рассказали, было фантастично, и я много опускаю.
Во время облавы на немцев я попал в Большой Тростенец. Там лежали люди из колхозов, которые были убиты немцами. Последних евреев убили, но не успели сжечь, поэтому сотни трупов лежали там, сложенные штабелями, как дрова, и были узнаваемы. Среди них были женщины и дети. Были огромные горы человеческих останков, выкопанные для сожжения. В течение всего последнего времени немцы сжигали закопанных раньше людей. Это была вторичная работа, когда обозначилась мыслимость их отступления. Все производило страшное, фантастическое впечатление. Большое количество черепов, измеряемое тысячами, было свалено в поле. В противоположной стороне лежали аккуратно сложенные, но не сожженные тела. Я писал в Красной звезде, что здесь увидел элемент справедливости, который благословил в своем сердце. Немцы пытались выйти из окружения именно здесь. Это было случайностью, они кинулись на Могилевскую дорогу около Тростенца. Я видел наших бойцов, которые проходили мимо и слышал, что они говорили — там ни один немец в живых не остался. Вслед за картиной страшных преступлений я три часа спустя проехал в знойный день по Могилевскому шоссе и видел расплату. Шоссе было завалено немецкими трупами, нельзя было дышать. Вот что я могу рассказать о Минске и Большом Тростенце.
После этого я поехал в сторону Лиды и был в двух городах — Ракове и Ивенце. Раков совершенно сожжен. Настоятель католического собора ксендз Ганусевич, с которым я долго беседовал, рассказал об убийстве евреев. Рассказал в деталях. Верно. У него болел зуб и он сидел у еврея-дантиста, когда велись переговоры. Дантист думал, что его будут убивать. Немцы торговались, чтобы его высылку задержали до тех пор, пока он не запломбирует зуб. Немцы, которые кокетничали с населением, спрашивали сколько времени для этого потребуется. Бели полчаса, то можно, а если два часа, то нельзя — они торопятся. Евреев собрали в синагоге и сожгли. Ганусевич видел, как еврейские женщины пытались из огня выбрасывать своих детей и как этих детей немцы убивали. В Ивенце был палач, которого звали "Немец", он лично убивал. Ему это доставляло удовольствие. Оп был садист. Убивал по-разному. Главным образом, выстраивал и пробовал, сколько можно прострелить за один раз. Я был в танковом корпусе за Ивенцом. Вечером к генералу, командовавшему корпусом, пришла представительница партизанского отряда, молоденькая девушка. Было темно, мы сидели под деревом во дворе. Лица ее видно не было. Ужинали. Она сообщила, что партизаны уже приготовили мост для танков, и те могут без промедления двигаться на Запад. Налибокскую пущу у Ивенца партизаны очистили от немцев и дорога танкам открыта. По выговору я определил ее национальность. Ее оставили ужинать. Девушка оказалась студенткой Минского университета[3] и сказала, что их (евреев — Л.С.) довольно много, не назвав цифры. Она сказала, что много восточников-евреев сражаются в отрядах Западной Белоруссии[4]. Разговор был деловой, девушка спешила, и я не мог расспросить ее подробно о судьбе других евреев. Это была первая отрадная встреча. Потом, прощаясь с пей в хате, я разглядел ее, я увидел хорошенькую молодую девушку-еврейку с револьвером, воюющую. И это было большим утешением и большой опорой.
Дальше я поехал по направлению к Вильно. Все города между Минском и Вильно были уничтожены. Жителей немного, по все-таки мне удалось разыскать их. Они рассказывали об одном и том же. О судьбе евреев, об их гибели, отметив, что некоторые ушли в лес Хочу остановиться на одном обстоятельстве, па том различии, которое имелось среди евреев западных и восточных районов Белоруссии. Там больше партизан и это объясняется главным образом тем, что евреев в Западной Белоруссии сразу не убивали. В Западной Белоруссии и Литве уничтожение евреев растянулось па два-три года. Люди могли организовать сопротивление, побеги, уходили. У них было время оглядеться. Наших (в восточной Белоруссии — Л.С.) евреев убивали врасплох, не давая опомниться, а там было положение другое. Но все это ничтожная цифра, потому что уйти было чрезвычайно трудно. Чтобы стать партизаном, нужно было достать оружие. Самое трудное, это первый немец, у которого берешь автомат. Если нет первого немца, у тебя нет оружия, и ты попадешь к немцам в руки. Солдат получает винтовку, а партизан в тех районах должен был достать свою винтовку сам. Это было чрезвычайно трудно и, за редким исключением, удавалось только крепкой физически молодежи.
В Сморгони сказалась изумительная национальная политика немцев. В царское время Сморгонь была довольно большим городом. Там была кожевенная промышленность, делалась обувь, баранки для Петербурга. Тогда в городе проживало 40 тыс. чел. Во время польского периода[5] в Сморгони было восемь тысяч населения, среди которых половину составляли евреи, как и почти во всех других городах Западной Белоруссии. Другая часть населения делилась пополам на католиков и православных. Белорусов и поляков там различить трудно. Человек сам о себе заявлял, православный он или католик. Когда он католик, то думает, что он поляк, а если православный, то белорус или украинец. Евреев убили в Сморгони довольно быстро. Осталось четыре тысячи человек. Сморгонь объявили польским городом, язык официальный - польский. На белорусов накинулись. Потом Сморгонь объявили белорусским городом и начали бить поляков, запрещали польский язык, уничтожая последних. Прошло некоторое время и Сморгонь присоединили к Литве, хотя литовцев там не было ни одного человека. Несколько фашистов, прибывших из Каунаса, начали проводить литовизацию и уничтожать белорусов и поляков одинаково на равных началах. Это очень показательная политика натравливания одной части населения на другую. Если в Вильно литовские фашисты убивали поляков, то в Каунасе эстонские фашисты убивали литовцев. Это была очень сложная диаграмма различных характеристик национальных карательных отрядов и убийств, которые совершались.
* Из доклада Ильи Эренбурга на заседании Еврейского Антифашистского Комитета в Москве 26 июля 1944 г. См.: ГАРФ, ф. 8114, оп. 1, д. 1053, л. 63-75.
Настоящий документ был выявлен в 1998 г. в фонде Еврейского Антифашистского Комитета (ЕАК), находящегося на хранении в Москве в государственном архиве Российской Федерации. ЕАК был создан в самый трагический период в истории советского еврейства — годы второй мировой войны и Катастрофы европейского еврейства. Деятельность Комитета вышла за пределы, предусмотренные властями при его образовании. Он не только информировал международную общественность о политике немецкого геноцида в отношении евреев, собирал средства для нужд обороны, но и стал единственным в Советском Союзе центральным еврейским органом, неразрывно связанным с судьбой советских евреев. После ликвидации Комитета в ноябре 1948 г., вся его документация была изъята и десятки лет находилась в архиве Министерства государственной безопастности (МГБ, позднее КГБ — Л.С.), а затем была передана на закрытое хранение в ГАРФ. Возможность познакомиться с этими материалами появилась у историков только после 1990 года[6].
Автор документа, Илья Эренбург (1891-1967 гг.), был одним из самых популярных писателей и публицистов в стране, пользовавшимся признанием в высших эшелонах власти. Он являлся членом президиума Еврейского Антифашистского Комитета и был хорошо осведомлен о политике Гитлера в отношении евреев. В 1936-1939 гг. Эренбург работал военным корреспондентом в Испании, написал антифашистский роман "Падение Парижа" (1940 г.). В период советско-германской войны он работал в Красной Звезде[7] печатался в Правде, Известиях, фронтовых и армейских газетах, часто выезжал на фронт. Публицистические выступления Эренбурга были наделены большим пафосом и пользовались широкой известностью. В них писатель разоблачал нацизм, отстаивал достижения европейской цивилизации и культуры, общечеловеческие ценности. В годы войны были изданы ряд сборников статей и репортажей Ильи Эренбурга на эту тему[8].
Именно Илье Эренбургу принадлежала идея издания сборника документальных свидетельств о Катастрофе евреев в СССР — "Черной книги"[9]. В 1942-1944 гг., посещая в качестве военного корреспондента районы, освобожденные от нацистской оккупации, Эренбург начал собирать материалы об уничтожении евреев, часть из которых использовал в газетных публикациях. Человек, тщательно экономивший свое время, он подолгу и внимательно слушал рассказы тех, кто пережил геноцид. С особой симпатией он относился к евреям, боровшимся с врагом с оружием в руках — партизанам и подпольщикам гетто. Неудивительно, что еврейские бойцы именно ему открывали свою душу. В 1944 г., когда победа над Германией становилась все более реальной, а Красная Армия почти ежедневно продвигалась на Запад, общественное признание Эренбурга достигло вершины. 1 мая 1944 г. он был награжден высшей наградой Советского Союза — орденом Ленина. Евреи видели в Эренбурге выдающегося представителя своего народа и обращались к нему, несмотря на то, что возможность писателя практически помочь им была очень ограничена[10].
3 июля 1944 г. Эренбург был среди первых очевидцев последствий массовых убийств в Тростенце. Его доклад на заседании Еврейского Антифашистского Комитета от 26 июля 1944 г. в Москве произвел неизгладимое впечатление на присутствовавших. К тому времени уже появились первые сообщения об этом лагере в иностранной печати. Еврейская газета в Нью-Йорке Aufbau в конце июля 1944 г. приводила рассказ о лагере Тростенец Бурштейна, который попал туда после ликвидации гетто в Барановичах[11]. В Советском Союзе в течение продолжительного времени эта и подобная ей информация по понятным причинам была недоступна.
Тростенецкий лагерь смерти был организован нацистами в сентябре 1941 г. в 10 км от Минска для массового уничтожения гражданского населения и советских военнопленных. Его территория была обнесена забором с колючей проволокой. По углам были установлены деревянные вышки, на которых" круглосуточно дежурила охрана с прожекторами. Около брамы (ворот) находилось караульное помещение. Осужденные доставлялись из лагерей, тюрем и гетто Минска и других городов Белоруссии. Их держали в нескольких длинных бараках, в которых были устроены нары из неструганых толстых досок в три яруса. Подстилок и матрацев не было. Массовые расстрелы проводились в урочищах Благовщина (с сентября 1941 г. по октябрь 1943 г. убито 150 тыс. чел.). Затем нацисты прекратили экзекуции и перенесли их в урочище Шашковка около д. Малый Тростенец (с октября 1943 г. по июнь 1944 г. там было убито более 50 тыс. чел.). Всего по официальным данным здесь погибло 206 тыс. 500 чел. Лагерь смерти Тростенец по количеству жертв стоит на четвертом месте в оккупированной немецкими войсками Европе после Освенцима (4 млн. чел.), Майданека (1 млн. 380 тыс. чел.) и Треблинки (около 800 тыс. чел.)[12]. В 1995 г. историко-мемориальный фонд "Тростенец" в Минске сделал заявление о том, что после изучения архивных данных можно говорить, что количество погибших в Тростенце составило 546 тыс. чел.[13]
В Тростенце убивали как евреев, так и неевреев. Установить точное количество жертв по их национальной принадлежности пока не представляется возможным, но можно утверждать, что здесь были убиты десятки тысяч евреев из Белоруссии, Германии и других стран Европы. Транспорты с евреями из Австрии, Голландии, Германии, Венгрии, Польши, Франции и Чехословакии для отправки сюда формировались в Берлине, Ганновере, Дортмунде, Мюнстере, Дюссельдорфе, Кельне, Франкфурте-на-Майне, Касселе, Штутгарте, Нюрнберге, Мюнхене, Вене, Бреслау, Праге и Брно. По договоренности с шефом германской полиции, службы безопасности и СД, один охранник приходился на 12 чел.[14] В Минск только с сентября 1941 г. по октябрь 1942 г. было доставлено более 35 тыс. евреев из Третьего рейха. В обращении минчан к Сталину в августе 1944 г. говорилось о 40 тыс. иностранных евреев, погибших в гетто Минска и его окрестностях. По последним данным, в БССР нацисты уничтожили не менее 55 тыс. евреев из семи стран Европы[15].
На территории Минского гетто было устроено изолированное зондергетто для так называемых "гамбургских евреев". Нацисты внушали, что они являются авангардом немецкой колонизации на Востоке[16]. На заседании начальников главных отделов генерального комиссариата Белоруссии 29 января 1942 г. давалась характеристика местным и иностранным евреям. О евреях из Советского Союза говорилось, что они натуры упрямые и работают с неохотой. Евреи, привезенные из Европы, "проявляют старание в работе и надеются, что после победоносного окончания войны их возвратят в старую империю". На совещании давались рекомендации поддерживать эти иллюзии, чтобы добиваться повышения их производительности труда[17].
Часть евреев из Европы, направленных в Белоруссию, уничтожали сразу по прибытию к месту назначения. Другим временно откладывали эту участь, чтобы использовать их труд. Дж. Мозер вспоминал, что в мае 1942 г. его в числе группы евреев из Австрии повезли из Вены в Минск. До Волковыска они ехали в пассажирском вагоне, а потом их пересадили в вагоны для скота. На вокзале в Минске их встретили СС и полиция. Для перевозки больных и тех, кто потерял рассудок за время пути, престарелых и немощных были приготовлены большие серые грузовые машины, в которые людей бросали без разбора. Из числа прибывших 80 чел. отправили в Малый Тростенец и разместили в лагере из прогнивших амбаров и конюшен. Когда привозили новых людей, то потерявших работоспособность забирали в другие "местечки" или в "больницу". Так обозначали место в 4-5 км от Малого Тростенца по Могилевскому шоссе, где их убивали[18]. 21 июня 1943 г. рейхсфюрер СС Гиммлер издал приказ о ликвидации всех оставшихся гетто на территории Остланд. Трудоспособных предписывалось переводить в концлагеря под управлением СС, а не гражданской администрации, которой до этого подчинялись гетто. 1 сентября 1943 г. в зондергетто прибыл шеф Минского гетто Риббе и отобрал 250 здоровых мужчин, которых вывезли на машинах и расстреляли, 14 сентября 1943 г. наступила очередь женщин, стариков, детей и больных[19].
Одно из первых свидетельств о Тростенце было сделано 7 июля 1944 г. четырьмя людьми, которые рассказали о ликвидации там 300 заложников из Минска в сентябре 1943 г.[20] 19 июля 1944 г. старший лейтенант госбезопасности Краснов допросил в качестве свидетеля жителя д. Большой Тростенец Петра Головача, который видел, как немцы утрамбовывали трупы расстрелянных людей в ямах гусеничным трактором, а затем снова накладывали тела доверху[21]. В докладе Ильи Эренбурга упоминаются специальные автомобили ("газенваген"), предназначенные для удушения людей газом. В июле 1944 г. бывший полицейский 11-го батальона СС Шлык показал на допросе, что в октябре — ноябре 1943 г. в Минском гетто использовались специальные автомобили для ликвидации узников, которые местные полицейские между собой называли "душегубки". В каждую машину вталкивали от 30 до 50 чел., которых отравляли выхлопными газами во время следования. В декабре 1943 г. из Минской тюрьмы в рай он Тростенца доставляли заключенных, которые хоронили трупы ранее убитых[22]. Это же подтверждает и унтершарфюрер СС Франц Гесс, член зондеркоманды, действовавшей в Вилейке и Минске. По его словам, в конце июля 1942 г. в Минске было уничтожено 18 тыс. евреев. Четыре душегубки работали круглосуточно, делая по 5-6 рейсов в оба конца. Кроме них, было задействовано от 20 до 30 крытых брезентом грузовых автомобилей, которые транспортировали узников[23].
Эренбург рассказывает, что нацисты в Тростенце сжигали трупы убитых людей, чтобы скрыть следы своих преступлений. Решение об этом было принято высшим руководством Рейха в июне 1942 г. Кампания получила кодовое название "операции 1005". На территории Советского Союза первые такие работы начались в конце сентября 1943 г. в Бабьем Яру под Киевом. В Белоруссии для осуществления этой операции было отведено 7 недель. В Тростенце аналогичные действия нацисты предпринимали, начиная с 27 октября 1943 г. Они сопровождались большими мерами предосторожности после того, как группа евреев, сжигавших трупы под Киевом, бежала. Один из них выступил по радио в Москве и рассказал об этом. В Малом Тростенце комендант лагеря получил подкрепление из 60 чел. немецкой военной полиции и 30 белорусских полицейских. Все ямы в урочище Благовщина были откопаны. Среди 34 могильников были очень крупные, размером 50мх5мх5м, в которых были погребены в среднем по 4 900 трупов. Можно представить себе темп этих работ, когда нужно было сложить 24 костра по 200 тел в каждом. Трупы поливали смолой и перекладывали дровами. В среднем, каждый такой костер горел два дня. После сожжения пепел убирали. Для подвозки дров были мобилизованы крестьяне ряда волостей. 5 000 кубометров дров доставили из урочищ Любавщина и Даниловщина, 2 000 кубометров — из бора Апчак и др[24]. Однажды по ошибке вместе с возчиками послали еврея из Австрии, который исчез. В Благовщину для вскрытия могил и сожжения трупов сначала привезли 100 белорусских евреев из Минского гетто. Но те отказались подчиниться (в документе буквально: "взбунтовались" — Л.С.) и были отравлены в душегубках. На смену прислали заключенных из Минской тюрьмы. Это были люди, вину которых или еще не доказали, или она оставалась несущественной. По мнению нацистов, это оставляло последним надежду, что их жизнь вне опасности, и они будут сохранять спокойствие. После окончания работ обещали освобождение. Тем не менее, на них надели кандалы, а на ночь запирали в бункере недалеко от вскрытых могил, приковывая друг к другу дополнительно общей цепью. Когда задание было выполнено, комендант Тростенца лично благодарил каждую партию, узникам выдавали мыло, полотенца и говорили, что везут в баню. На самом деле, роль "траспортного средства" отводилась душегубке[25].
В октябре 1943 г. в урочище Шашковка построили кремационную яму-печь, где сжигали тела расстрелянных и отравленных газом людей. От магистрали Минск — Могилев к печи была выстроена шоссейная ветка. К печи был специальный спуск для автомашин. Дальше лежали рельсы, на которых были укреплены листы из железа с отверстиями. Часто в огонь бросали тех, кто еще оставался живым. Отдельные группы людей подрывали гранатами. Сведения об устройстве кремационной печи в Тростенце приводились в сообщении ЧГК СССР по Минску и его окрестностям. У входа в печь были обнаружены бочка и черпак с остатками смолы, масса мелких перегоревших человеческих костей. Тут же были разбросаны личные вещи убитых. При немецком отступлении в июне-июле 1944 г. в хлеве и штабелях из бревен в Тростенце было сожжено еще 6,5 тыс. чел.[26]
Почти пятьдесят лет после окончания второй мировой войны умалчивалось, что в Тростенце убивали евреев. Стандартный обелиск у магистрали Москва — Минск свидетельствовал только о массовой гибели там советских граждан. Это место было в числе обязательных мероприятий, проводимых к каждой годовщине победы над Германией. Сюда приводили тысячи школьников и студентов, рабочих и служащих, но никогда не вспоминали о евреях. В д. Большой Тростенец был установлен памятник жертвам фашистского террора, а в Малом Тростенце — памятный знак, на которых упоминались только анонимные советские граждане, погибшие в 1941-1944 гг. Атрибуты убийства — носилки для переноски трупов, бочка для смолы, сгоревшие кости и пепел, фотоматериалы ЧГК СССР — до сих пор демонстрируются в Белорусском государственном музее истории Великой Отечественной войны без упоминания о евреях.
После посещения Минска Эренбург побывал в Борисове, Рако- ве, Ивенце, Сморгони и везде интересовался судьбой евреев. Финал был известен, но писателя интересовали подробности. Где организовали гетто, как вели себя узники? Кто им помогал и почему, а кто предавал и мучил? Как изменились отношения бывших соседей, евреев и неевреев, с приходом немцев? Кто персонально осуществлял политику геноцида и т.д. Это были далеко не праздные вопросы. В наши дни, спустя годы, стало возможным уточнить некоторые подробности. В Борисове (71 км от Минска) евреи жили, начиная с XVI в. Борисовский кагал в ХУП в. был одним из важнейших в Великом княжестве Литовском (ВКЛ). Евреи торговали хлебом и лесом с Ригой по Двине и с Южной Россией по Днепру. Борисовские евреи славились изготовлением праздничных печений и лакомств. В 1897 г. евреи составляли 7 722 чел. В период оккупации Белоруссии польскими войсками в 1920 г. Борисов был в числе мест, где прошли наиболее жестокие еврейские погромы. В 1926 г. евреи составляли 8 355 чел., а в 1939 г. — 10 011 чел. или 20,4 % от общего населения города. Борисов был занят немецкими войсками 2 июля 1941 г.
Первые карательные акции были проведены в конце августа и в октябре 1941 г. по улицам Красноаремейской и Слободка, где нацисты расстреляли около 7 тыс. евреев[27]. По данным Александра Розенблюма, ликвидация Борисовского гетто началась 20 октября 1941 г., а не 9 ноября, как утверждают другие источники. В Борисове 20-21 октября было расстреляно 7 245 евреев, но учитывая последующие акции, количеств жертв достигло около 9 тыс. чел. Активное участие принимали оберштурмфюрер СС Краффе, зондерфюрер Айхе, бургомистр Борисова Станислав Станкевич и местные жители — начальник городской полиции Петр Ковалевский, шеф службы безопасности Давид Эгоф, полицейские Клим Будник, Михаил Морозевич, Петр Логвин, Михаил Грин- кевич, Константин Пипин и др. Сегодня в Борисове активно действует культурно-просветительское общество "Свет меноры", которое изучает историю и опыт Холокоста. В 1990 г. на углу бывших улиц Свободы и Загородной (ныне Лопатина и Рубена Ибаррури) его усилиями был установлен памятный знак. Это мореный валун с надписью: "Здесь с 27 августа по 20 октября 1941 г. находились ворота гетто, предсмертного обиталища 9 тыс. мучеников — жертв геноцида"[28].
В Ракове (38 км от Минска) евреи жили в эпоху Речи Посполитой с первой четверти ХУП в. Они были откупщиками таможен, питейного, соляного и других сборов, арендаторами различных угодий, искусными ремесленниками. Гончарные изделия и изразцы из Ракова были известны далеко за пределами Белоруссии. В 1897 г. евреи составляли здесь 2 168 чел. или 59,5 % от общего количества населения города. До начала войны в Ракове проживало 928 евреев. По свидетельству братьев Михаила и Гирша Раяк, полиция была организована в первый день после прихода немцев. Сразу начались грабежи еврейского имущества. 26 сентября 1941 г. гебитскомиссар Гендель заставил принести на площадь Ракова Тору, развести огонь и жечь ее, а еврейских девушек плясать и петь "Ьа-Тикву". 4 февраля 1942 г. евреев загнали в Холодную синагогу, забрали ценности, раздели, издевались и били. Потом облили здание бензином и бросили гранаты[29]. Дора Ивейвехман вспоминала, что в воздухе и спустя месяц пахло паленым человеческим мясом. Всего с августа 1941 г. по февраль 1942 г. в Ракове было убито 1 050 чел.[30]
В Ивенце (56 км от Минска) евреи поселились в 1598 г. Как и в других городах Белоруссии, они занимались здесь ремеслами, посреднической деятельностью и откупными промыслами. В 1897 г. евреи насчитывали 2 670 чел. или 50,2 % от общего количества жителей. Ивенец был занят немецкими войсками уже 25 июня 1941 г. Евреев выгоняли на тяжелые и унизительные принудительные работы: дробить камни вручную, выкапывать и закапывать ямы, убирать руками нечистоты и испражнения. Из 2 150 чел., погибших за три года оккупации в Ивенце и его районе, евреев было 2 тыс. чел., поляков и белорусов — 50 чел. и советских военнопленных — 100 чел. Среди евреев большинство жертв составили женщины и дети: 1 ООО женщин, 600 детей и 400 мужчин. Расстрелянные были похоронены в братских могилах в окрестностях Ивенца, в "сосеннике" (молодой лес — Л.С.) под названием Пищуги, в полукилометре от д. Кардуна[31].
Сморгонь (107 км от Минска) в эпоху Речи Посполитой была местечком Виленского воеводства Ошмянского повета. Евреи жили тут с XVI в. и в 1897 г. насчитывали 6 743 чел. или 75,7 %. После советско-польской войны 1920 г. Сморгонь вошла в состав Польши и находилась там до 1939 г. Перед нападением Германии на Советский Союз еврейское население составляло здесь около четырех тысяч человек[32]. С приходом немцев шефом районной полиции стал обер-лейтенант Вольтман, а начальником районной управы — Перповский. В октябре 1941 г. гетто устроили по улице Чистая в помещениях бывшей синагоги, еврейской школы и прилегавших к ним домах. Его окружили дощатым забором и рядом колючей проволоки, по которой пропустили электрический ток. В гетто согнали евреев Сморгони и близлежащих деревень (3 280 чел.). Заключенных заставляли убирать мусор, чинить дороги, заготавливать дрова, морили голодом, били. Медицинской помощи не оказывали, заболевших тифом и дизентерией, расстреливали. Однако акции массового уничтожения в Сморгони нацисты не проводили. В декабре 1941 г. узников вывезли в Ошмяны, а потом в сторону Вильно[33]. В родной город после войны вернулись единицы[34].
Выступление Ильи Эренбурга в июле 1944 г. стало еще одним свидетельством политики геноцида на оккупированной территории Советского Союза. Некогда многочисленные и цветущие еврейские общины Минска, Борисова, Ракова, Ивенца, Сморгони и других мест навсегда прекратили свое существование. Что касается самого писателя, то после окончания войны власти по-прежнему нуждались в его услугах и авторитете. В конце 1945 года его посылают в Германию обозревателем на Нюренбергский процесс главных немецких военных преступников. В большинстве своих репортажей Эренбург затрагивал тему уничтожения евреев. Он считал, что антисемитизм является международным языком фашизма. Публикации этих выступлений в Советском Союзе делали его в глазах евреев защитником от национальной дискриминации. Отношения Эренбурга с ЕАК в 1945-1948 гг. испортились на том основании, что, по мнению писателя, советские евреи меньше всего нуждались в антифашистской пропаганде, а главная задача Комитета должна была заключаться в "борьбе против антисемитизма у нас в стране"[35]. Пережитое им, нашло отражение в романе "Буря" (1947 г.), удостоенном Сталинской премии. С 1950 г. Эренбург был избран вице-прези- дентом Всемирного Совета Мира, неоднократно становился депутатом Верховного Совета СССР, был награжден многими орденами и медалями, труды его переводились на многие языки мира[36].
Сама личность Ильи Эренбурга была очень противоречивой, она продолжает привлекать внимание исследователей и не имеет однозначной оценки[37].
Глава варварами 2 февраля 1942 г.
На открытие памятника в сентябре 1968 г. съехались родные, близкие и друзья погибших. Состоялся траурный митинг[64]. В 1970-1980х гг. память погибших несколько раз тревожили местные антисемиты. Они ломали ограду, портили деревья, оскверняли памятник. Акты ванадлизма остались без ответа. Жалобы в Москву и газету "Правда" не помогали. Оттуда приходили стандартные отписки о том, что разобраться в случившемся обязаны местные власти. К концу восьмидесятых годов еврейская община Червеня почти исчезла. По Всесоюзной переписи 1989 г. из общего количества населения района 41 603 чел. евреи насчитывали всего 88 чел., включая 9 чел., проживавших в сельской местности[65].
История еврейского Червеня (Игумена) неотъемлема от других городов и местечек Белоруссии. В послевоенные годы о ней никто не вспоминал[66]. Главные действующие лица, отмеченные в документе — Василий Иванович Козлов и Иван Евтеевич Поляков — сделали видную карьеру. Пройдя все ступени комсомольской, партийной и советской иерархической лестницы, они достигли вершины и долгое время возглавляли Президиум Верховного Совета Белорусской ССР. Их именами и сегодня названы предприятия, улицы, другие общественные места республики. Новое прочтение истории остается делом нелегким, потребует от исследователей больших усилий и продолжительного времени.
2. Речица
Из истории города
Первое летописное упоминание о городе относится к 1214 г., когда князь Мстислав Новгородский присоединил его к своему княжеству. К тому времени Речица была уже значительным поселением, входившим в состав Киевской земли, и являлась торговым пунктом на пути "из варяг в греки"[67]. Происхождение названия города точно не установлено. Скорее всего, оно связано с расположением на берегу реки. Во всяком случае, в Белоруссии насчитывается около тридцати населенных пунктов с одноименным названием. Во второй половине ХП в. Речица входила в состав Волынского княжества, затем городом завладели Черниговские князья. Позже под городом, и не раз, были перекопские татары, которые разоряли окрестные селения. С 1392 по 1430 гг. Речицей владел князь Великого княжества Литовского Ви- товт, построивший в городе свой замок. Это было три линии укреплений с центром в пятибашенной крепости, окруженной рвом и связанные с другими частями города двумя мостами. Торговая площадь, культовые сооружения размещались между крепостью и второй линией обороны[68].
В 1561 город получил Магдебургское право, после заключения Люблинской унии в 1569 г. и образования союзного с Литвой государства Речи Посполитой, Речица осталась в Великом княжестве Литовском. Она являлась главным городом одноименного повета в составе Минского воеводства[69]. В состав Российской империи Речица вошла после второго раздела Речи Посполитой в 1793 г.[70] В последующие годы ее административная принадлежность менялась. В 1796 г. Речица была староством, а потом уездным городом Черниговского наместничества. Годом позже — присоединена к Минской губернии, а в 1802 г. была возведена в статус уездного города. Во время Отечественной войны 1812 г. здесь был главный склад и временная резиденция Минского губернатора. После присоединения к России граница отодвинулась на запад, и Речица утратила свое стратегическое значение[71]. Вместе с тем, водный транспорт сохранял в Речице свое значение в начале XX в., действовали грузовая и пароходная пристани по маршруту Могилев — Киев. Пристани имели еще 19 городов Белоруссии, тогда как реки других городов не были уже судоходными. В 1886 г. проложили рельсовое полотно и открыли вокзал Полесской железной дороги "Лунинец — Гомель". Путь от Речицы до Гомеля в 60 км на поезде занимал два часа. Значительная часть населения была занята лесосплавом, имелось 2 винокурни, несколько мельниц, земская больница, лечебница, почта, уездная управа, казначейство, тюремный замок, добровольное пожарное общество, реальное училище, приходские школы и частные учебные заведения. Представление о росте населения и его занятиях дают следующие таблицы:
Таблица 1
Население Речицы в 1863-1913 гг.
1863 4 500 чел.
1885 7 ООО чел.
1897 9 300 чел.
1913 13 ООО чел.
Захар Шыбека. Гарады Беларусi 60-я гады XIX пачатак стагоддзяу (Мiнск, 1997), с. 220.
Таблица 2
Распределение населения Речицы
по основным видам деятельности в 1897 г» в процентах.
промышленность 22,8
строительство 4,3
траспорт и связь 9,8
сельское и лесное хозяйство 16,7
торговля 21,0
управление 4,4
свободные профессии 4,4
прислуга 9,8
рантье 2,9
другие 3,9
Первая всеобщая перепись населения Российской империи 1897 г. Табл. XXI.
Евреи в Речице
Одно из первых упоминаний о евреях связано с пребыванием казацких отрядов. Согласно записке дьяка Григория — Купанова, в Речице произошло "избиение евреев полчищами Богдана Хмельницкого"[72]. В 1765 г. в Речице насчитывалось 133 еврея, а во всем повете значительно больше — 4 125 чел. Еврейское население постоянно увеличивалось, и его роль в развитии города быстро росла. Без участия евреев нельзя было решить ни одного важного хозяйственного вопроса, что накладывало отпечаток и на общественную жизнь. По окладным книгам 1800 г. в Речице насчитывалось 34 купцов-христиан и 14 купцов-иудеев, если мещане-христиане составляли 573 чел., то мещане-иудеи — 1 254 чел. По ревизии 1847 г., Речицкое "еврейское общество" состояло из 2 080 душ[73]. Благоприятные природные условия — мягкий климат южной Белоруссии, хвойные и лиственные леса, дубовые рощи, судоходные и рыбные реки, заливные луга, богатые черноземы, удобные транспортные пути к Украине, Польше и русским губерниям империи как нельзя лучше сказались на развитии края. В еврейских общинах существовал давно сформировавшийся уклад жизни. Евреи демонстрировали свою лояльность, соблюдали законы и платили налоги. По переписи 1897 г., в Речицком уезде насчитывалось 221 тыс. жителей, среди которых евреи составляли 28 531 чел., в том числе в самой Речице — 5 334 еврея или 57 % всех ее жителей.
Синагог в Речице было несколько. Первая стояла на углу ул. Александровской (ныне Калинина) и ул. Сапожницкой (ныне Пролетарская). Вторая синагога вместе с иешивой принадлежала хасидам Шалома Дов-Бер Шнеерсона. Здание ее сохранилось до наших дней на четной стороне ул. Ленина (бывшая Преображенская) напротив городского исполкома. Третья синагога была на перекрестке улиц Успенской (ныне Советская) и Пролетарской. Четвертая синагога ("Высокая") располагалась между улицами Советская и Набережная. Пятая ("Роговая") — на перекрестке улиц Андреевская (ныне Луначарского) и Ленина. Шестая синагога стояла сразу за Роговой по Андреевской улице. Седьмая — на углу ул. Владимирской (ныне Урицкого) и ул. Преображенской. Это была "Купеческая" синагога, красивая, в два этажа. Потом ее разрушили и построили одноэтажное невзрачное здание городской прокуратуры. Кроме синагог действовали два частных еврейских (мужское и женское) училища и талмуд-тора[74].
Речица была одноэтажным деревянным городом. Кирпичными были дома только у людей состоятельных. По ул. Казарменной (потом Кооперативной, а ныне Конева) стояли каменные здания, принадлежавшие Бейле Шкловской, Фрейде Агранович, Абраму Шейндлину. По ул. Преображенской — дома
Хаи Шкловской (ныне ул. Ленина, д. 38), с высоким фундаментом в полтора этажа — дом Лейбы Лифшица (не сохранился). В двухэтажном каменном здании с балконом после революции 1917 г. разместили исполком Речицкого городского Совета (ул. Ленина, д. 47). Жили в Речице интересные люди. Большим доверием пользовался раввин Тышлер. У раввина Рейнина была красавица дочь Маня. Закончив гимназию, она уехала продолжать образование в Париж, где выиграла приз на конкурсе красоты. По слухам, за ней ухаживал предводитель дворянского собрания Речицы. В женской гимназии — русскую словестность преподавала крещеная еврейка Палу. Ее муж обращался к супруге не иначе, как со словами "моя жидовка". В конце концов Палу не выдержала и отравилась. До 1905 г. в Речице жил Наум Бецалель Френкель, который после погромов уехал в Палестину со своей женой Гниссой Гинзбург и сыновьями. В Яффо у него был книжный магазин. В 1914 г., как выходцев из России, турки изгнали семью, которая укрылась в Египте[75].
Годы революции и советского строительства
Революционные события начала XX в. отразились на судьбе Речицы также, как и по всей стране. В октябре 1905 г. крестьяне близлежащих деревень "учинили" в городе погром[76]. События 1917 г. вовлекли евреев Речицы в общероссийскую гражданскую войну. Политика военного коммунизма пагубно отразилось на демографии города и района. Люди уходили туда, где было безопаснее и легче выжить. К 1920 г. население Речицы уменьшилось с 17 594 чел. до 12 363 чел. В годы гражданской войны некоторые уезды Гомельской области потеряли до 20 %, а Речицкий — до 30 % жителей. В 1921-1923 гг. население городов восстанавливало свою численность: в Гомеле — на 24 %, а в Речице — на 21 %[77]. Еврейское население Речицы пополнилось за счет тех, кто спешил перебраться из окрестных деревень, опасаясь погромов. Примером может служить местечко Холмечь Речицкого района, куда в декабре 1920 г. нагрянула банда Галака. Накануне в лесу был убит Зуся Марголин, возвращавшийся на санях из Гомеля. Ограбив наиболее состоятельных жителей, бандиты ушли, а назавтра в Холмечь свезли 11 изуродованных трупов евреев из близлежащих сел. После этого многие потянулись в Речицу, где было спокойнее. Там стоял красноармейский полк, который в 1919 г. участвовал в подавлении Стрекопытовского мятежа в Гомеле. Евреи Речицы защищали советскую власть. В память об этом установили памятник погибшим в боях, на котором обозначены еврейские фамилии. Летом 1920 г. евреи пострадали от легионеров Пилсудского. Поляки грабили, насиловали, обрезали старикам-верующим бороды штыками, заставляли выезжать в Польшу. В д. Волчья гора, в семи километрах от Речицы, есть братская могила погибших в боях с польскими войсками. Рядом — памятник, где перечислены многие еврейские фамилии.
После этого были кратковременный НЭП с последующей изощренной ликвидацией всех его результатов. Сионистские организации обвинили в буржуазном национализме, шовинизме, хотя многие важнейшие пункты их программ не противоречили принципам советского государства. Сионистские клубы, библиотеки, школы закрывались, производились аресты и высылки[78]. Начиная с середины 1920-х гг. синагоги закрылй и приспособили под клуб общества кустарей, сапожную мастерскую, жилые помещения, школу медицинских сестер и даже кожно- венерологический диспансер. Несмотря на это, верующие продолжали соблюдать традиции. Миньянов в Речице было несколько. Власти относились к ним с неприязнью, облагали налогами, старались запретить. Наиболее крупные миньяны существовали в домах Хаима Гуменика, Мойше Ольбинского и др. Последний молитвенный дом содержал Григорий Овецкий.
Евреи, принявшие постулаты социализма, могли продвигаться по служебной лестнице[79]. В предвоенное десятилетие еврейское население Речицы почти не менялось. В 1926 г. оно насчитывало 7 386 евреев[80], а накануне второй мировой войны — 7 237 или 24 % от общего количества речичан[81]. Положение евреев оставалось стабильным. Они были обустроены, пользовались авторитетом, занимали соответствующее социальное положение. Евреи были на партийной, комсомольской, профсоюзной и административной работе. Первым председателем Речицкого Совета был еврей Крупецкий, первыми комсомольцами — Софья Финкельберг, Натан Варгавтик, Григорий Рогинский, Иосиф Ресин. Управляющим Речицким отделением Госбанка был Шнееров, секретарем горкома комсомола — Лельчук, директором Речицкой МТС — Глезина.
До 1939 г. в Речице работала еврейская общеобразовательная школа на идиш. Директором ее был Мойше Проховник, завучем — Иосиф Вялый, преподавателями — Гинда Глуховская, Маша (Меира) Каганович, Мария Ольбинская, Григорий Маршак, Ривка Нодельман, Песя Стругач и др. После преобразования школы в белорусскую директором стал Цимберг, его супруга Рива Финкельберг заведовала в Речицком отделе народного образования дошкольными учреждениями. Накануне войны их направили в Брест для организации советской системы обучения в Западной Белоруссии. Вместе с другими евреи страдали от необоснованных репрессий ОГПУ-НКВД. В Национальном архиве Республики Беларусь в материалах Бюро ЦК КП(б)Б упоминается "Докладная записка наркома внутренних дел БССР Лаврентия Цанавы по делу бывшего руководства Речицкого района от 22 февраля 1940 г."[82].
Начало войны
На второй день, 23 июня 1941 г., над Речицей летели самолеты с большими черными крестами на крыльях бомбить Гомель. Речица расположена в глубинке Белоруссии и первые недели войны продолжала еще вести привычную размеренную жизнь. Правда, были сформированы истребительный батальон, затем народное ополчение, готовился Речицкий партизанский отряд[83]. Население находилось под воздействием официальной успокаивающей пропаганды и не подозревало о размерах катастрофы. Далеко не все собирались в эвакуацию. В течение июля-августа 1941 г. в Речице было три так называемых "паники", когда распространялся слух, что немцы прорвали фронт и вот-вот войдут в город. Люди срывались с мест, укладывали вещи, брали детей и покидали Речицу. Шли пешком, ехали на телегах и автомобилях, по железной дороге, плыли на баржах вниз по Днепру. Потом, когда слухи не подтверждались, дойдя до Пари- чей, Гомеля или Лоева, многие возвращались.
Эвакуацией руководил Лельчук. Председатель исполкома Речицкого Совета депутатов Василий Кострома, член райсовета Добрушкин, председатель горкома союза работников просвещения Сара Рабинович ходили по домам, уговаривали выезжать, торопили, мотивируюя тем, что немцы в первую очередь расстреливают евреев. Слова геноцид тогда не знали, но говорили, что евреев убивают всех подряд. Существовала и другая точка зрения. По Тюремной улице (ныне не существует) жил Гуревич. Как бывший нэпман, советскую власть он не любил, работал служащим, был человеком грамотным, рассудительным, и к нему прислушивались. На вопрос, стоит ли оставаться в оккупации, Гуревич отвечал, что немцы люди цивилизованные и бояться их нечего. В империалистическую и гражданскую войны немцы поддерживали порядок, защищали мирное население от погромов, а если что-то брали, то за плату. "Кто грабил и убивал?", — спрашивал Гуревич и отвечал: "Бандиты, булаховцы, националисты".
Но многие уезжали. Семья Кагановичей (отец, мать, старшая дочь с двумя детьми в возрасте 1 год и 8 месяцев, младшая дочь с пятимесячным ребенком) покинула Речицу 2 июля 1941 г. На открытой барже они 12 суток плыли до Днепропетровска. Там ожидали вагоны из-под угля, чтобы ехать дальше в сторону Куйбышева. Внезапно налетели немецкие бомбардировщики. Взрывной волной баржу перевернуло, Кагановичи чудом уцелели. В Днепропетровске жили их родственники. У одной из дочерей был документ, что муж в армии, и на этом основании военный комендант выдал временный аттестат и разрешение на дальнейшую эвакуацию. Свой путь они продолжили в вагонах для цемента. Через 10 дней доехали до Курганской области, где в одном из районов удалось найти место счетовода.
Это была единственная еврейская семья в колхозе "Октябрь". Татьяну Каганович избрали секретарем комсомольской организации, она собирала средства в Фонд обороны. Относились к ним прекрасно. Хозяйка дома, где они жили, говорила, что их путали, что едут евреи, и сделала вывод: "А ведь вы лучше нас!"[84].
Годы оккупации
Речицу оккупировали 23 августа 1941 г. Отдельные партизанские отряды и группы не успели приступить к своей деятельности. В Буда-Кошелевском, Добрушском, Журавичском и Уваровичском районах они отошли вместе с частями Красной Армии. В середине сентября 1941 г. был рассеян Речицкий партизанский отряд. Многие погибли в боях с карателями, некоторые не выдержали трудных испытаний и вышли за линию фронта. Территорию Гомельской области (15 800 кв. км) расчленили. Речицкий и еще четыре района (Гомельский, Добрушский, Тереховский и Лоевский) присоединили к рейхскомиссариату Украина. Остальные 10 районов подчинялись администрации тыла группы армий "Центр". Вся власть была сосредоточена в руках военного коменданта. Инструкции и приказы содержали неприкрытые угрозы. За враждебное отношение к немецкой армии, укрывательство красноармейцев, партизан и оказание им помощи была обещана смертная казнь. При обнаружении партизан предписывалось брать заложников из местных жителей. Через 24 часа, если партизан не выдадут, заложников предписывалось повесить и взять новых, но в два раза больше[85].
В Речице были организованы гестапо, СД, русская полиция безопасности, местная гражданская полиция, тайная полевая полиция (ГФП), полевая жандармерия, шуцполиция (охранная полиция), вахткомпания (караульная команда при военной комендатуре) и отряд войск СС[86]. Прежде всего, репрессиям подвергли представителей партийно-советского актива и членов их семей. В суточном рапорте по гарнизону Речица от 25 сентября 1941 г. сообщалось, что патруль № 1 расстрелял учителя и учительницу, которые были известны как коммунисты и хранили у себя оружие. Патруль № 2 расстрелял трех человек, которые поддерживали связь с партизанами[87]. Оккупанты расправлялись с мирным населением Речицы без какого то бы ни было повода. Примером может служить эпизод, рассказанный автору одной из местных жительниц, Лилией Ильиничной Козловской. Ее брат, Лева Атаманчук, в сентябре 1941 г. ловил рыбу на Днепре. В это время в городском парке, расположенном на возвышенности, находился немецкий солдат, который пытался заигрывать с белорусской девушкой. Увидев рыбака на воде, солдат предложил оценить его способности как стрелка. Он вскинул винтовку, прицелился и выстрелил. Пятнадцатилетний Лева упал замертво на дно челнока[88].
Вскоре гитлеровцы перешли к антиеврейским акциям. Они приказали нашить спереди и сзади желтые шестиконечные звезды и прекратить отношения с неевреями. В обзоре трофейных документов, направленных 9 мая 1942 г. начальнику Особого управления ЦК ВКП(б) Малинину, сообщалось, что "остатки еврейского населения" нацисты предписывали администрации оккупированных областей "сгонять" в особые кварталы или гетто, которые должны подвергаться многократным повторным обыскам. В приказе № 8 по кавалерийской бригаде СС от 28 сентября 1941 г. в отношении евреев-специалистов делалось временное исключение: "Само собой понятно, что ремесленников можно сохранить". В приказе по 221 дивизии охраны немецкого тыла от 21 сентября 1941 г. повторялось, что "еврейские кварталы следует прочесывать чаще"[89].
В ноябре 1941 г. бывшему меламеду Маленковичу приказали составить списки оставшихся евреев. Гетто устроили в фабричном районе по ул. Фрунзе за городской тюрьмой в двухэтажном помещении. Часть домов — не менее 785 семей — огородили колючей проволокой и охраняли. В октябре-ноябре 1941 г. в Гомельской области была создана сеть гетто (15 тыс. узников). В Гомеле существовало четыре гетто, в Жлобине — два, в Рогачеве, Брагине, Хойниках, Речице и некоторых других местах — по одному[90]. Узников содержали в невыносимых условиях, отбирали ценности, заставляли выполнять тяжелые физические работы[91].
Нацисты не скрывали своих намерений, но просто убивать им казалось мало. Рабочий-ударник Речицкой фабрики "Десять лет Октября" Юдка Левикович Смиловицкий (родной брат Мотеля, деда Леонида Смиловицкого) очень любил лошадей. Немцы приказали запрячь его в сани вместо лошади и заставляли его жену Хаю Хацкелевну погонять мужа кнутом. Когда та отказалась, Юдку застрелили на глазах у семьи. Саму Хаю отправили в Речицкую тюрьму. Назавтра их пятилетний Левушка пытался передать матери узелок с продуктами через забор и был застрелен конвоиром с вышки. Васю Ароновну Смиловицкую 1872 г.р. (прабабушка Леонида Смиловицкого) столкнули в погреб дома по улице Комсомольской и в течение нескольких дней наблюдали, как она умирала[92]. Хану Шпилевскую привязали к мотоциклу и заставили бежать вслед. Когда женщина выбилась из сил и упала, ее еще некоторое время волокли по земле под гогот солдат и полицейских, а затем застрелили[93].
В конце ноября 1941 г. в Речицу прибыл новый комендант, который заявил, что не станет принимать у своего коллеги город, пока "останутся в живых жиды и коммунисты". 25 ноября 1941 г. после полудня к воротам гетто подгьехало семь крытых грузовых автомобилей. В каждый сажали по 30-35 чел. и увозили в сторону военных лагерей, где был противотанковый ров (ныне район костнотуберкулезного санатория — Л.С.). Людей выгружали и загоняли в ров группами по 15-20 чел., выстраи вали в шеренгу и открывали огонь из автоматов. К четырем часам дня каратели завершили свою "работу"[94]. По свидетельству очевидцев, стрелявшие были в "пьяном виде". В момент расстрела восьмилетний Борис Смиловицкий кричал: "Бандиты, фашисты, вы проливаете нашу кровь, но все равно Красная Армия победит и отомстит за нас!"[95].
По мнению Льва Смиловицкого, кричал скорее всего не восьмилетний Борис, что трудно было ожидать от ребенка в таком возрасте, а его двоюродный брат Зиновий Смиловицкий 15-ти лет. Зяма, не без основания, слыл боевым пареньком, задирой, любил играть в "казаки-разбойники", был патриотом. И остался он в Речице не по своей воле. Именно он был способен посылать проклятия. Так погибло более трех тысяч речицких евреев. Примерно в одно с ними время ушли из жизни 4 тыс. евреев в Гомеле, 3 500 евреев в Рогачеве, 1 200 — в Жлобине и т.д.[96]
Речица находилась под немецкой оккупацией с 23 августа 1941 г. по 18 ноября 1943 г. За это время в городе были разрушены и сожжены спичечная фабрика "X лет Октября", лесозавод им. Кирова, дубильно-экстрактовый завод им. Ворошилова, метизный завод "Интернационал" и фанерная фабрика, городская электростанция и хлебопекарня. В развалинах остались лежать шесть школ, четыре детских дома, центральная городская библиотека, три клуба, городская больница и железнодорожная станция[97]. Исчезли целые кварталы домов по улицам Пролетарская, Кладбищенская (ныне Авиационная). Заводы и фабрики, школы можно отстроить заново, затратив время, силы и деньги. Но как вернуть погибших? По переписи 1939 г., в городе проживало 29 796 жителей, включая 7 237 евреев[98]. За три года оккупации в ходе военных действий, бомбардировок, артиллерийских обстрелов, акций по уничтожению мирных жителей погибло 4 395 чел. — 4 190 горожан и 205 военнопленных[99]. Свыше трех четвертей жертв Речицы (3 500 из 4 190 чел.) составили евреи. И среди них тринадцать Смиловицких — один взрослый мужчина, два старика, пять женщин и пятеро детей в возрасте от 4 до 12 лет. Речицкая комиссия содействия ЧГК СССР сумела установить всего 819 фамилий жертв, а 3 576 чел. оказались неопознанными[100]. Безымянными остались и те, кто пропал без вести на фронтах Великой Отечественной войны. Отношение у властей к таким случаям долгое время было негативным на том основании, что это не исключало плен, добровольный переход на сторону противника с последующим сотрудничеством с оккупантами. На восстановление правды потребовались десятилетия. Спустя много лет, стало известно о гибели гвардии рядового Янкеля Эльевича Смиловицкого (1922-1944 гг.), призванного Гомельским горвоенкоматом[101]. В списках евреев Борисова и Борисовского района, погибших в годы войны, указаны Смиловицкие Рая и Мордух[102].
Освобождение Речицы и восстановление города
Немецкая оккупация сказалась на отношении к евреям. В августе 1945 г. Мария Рубинчик (Мера Грайфер) ехала в Речицу из эвакуации в Курганской области по вызову Наркомата просвещения БССР. На вокзале в Минске она пыталась устроиться с детьми в комнате "матери и ребенка", но получила отказ. Ей заявили, что еврейские девицы были "первыми проститутками" при немцах, что все евреи — это трусы, которые раньше других "драпанули" на Восток, что с врагом они не боролись и шли на убой, как "овцы" Рубинчик-Грайфер вынуждена была провести ночь на холодном полу под лестницей. В результате, ее девятимесячная дочь Галина заболела воспалением легких.
В послевоенные годы в Речицу вернулись не только евреи из эвакуации, демобилизованные из Красной Армии и партизанских отрядов. Сюда переселились евреи из окрестных деревень и местечек, соседних районных центров, где количество еврейских семей в связи с геноцидом сократилось до минимума: Лоева, Горваля, Буда-Кошелева, Дворец, Василевичей, Хойников, Озаричей, Наровли и других мест. В 1946 г. по инициативе Хаима Гуменика родственники расстрелянных перезахоронили останки жертв на еврейском кладбище города. На скромные средства, собранные людьми, поставили простенький кирпичный памятник с магендовидом. Разрешения у властей не спрашивали, потому что помощи не ждали, да и шаг этот, всего год спустя после окончания войны, казался естественным. Надпись на памятнике гласила:
"Здесь похоронены мирные люди, убитые гитлеровцами 25 ноября 1941 г.
Родными они преданы земле и Богу. Кровь людская напрасно не должна пролиться".
Евреи приняли активное участие в восстановлении хозяйства города и района, заняли некоторые руководящие хозяйственные должности. Исаак Маскалик, работавший до войны секретарем Речицкого райкома партии, стал председателем артели "Красный мебельщик", а потом директором городской мебельной фабрики. Еще один бывший секретарь райкома партии, Чернявский, был избран председателем артели инвалидов, Михаил Лифшиц — артели "Рассвет", Лев Бабин возглавил отдел культуры Речицкого райисполкома. Директором швейной фабрики стал Маликин, промышленного комбината — Фридлянд, веревочной фабрики — Зеличонок; директором и главным инженером строительного управления — Лапидус и Клайман. Евреи показали себя умелыми организаторами сельского хозяйства, что в условиях советской власти было непросто. Абрам Спицеров руководил пригородным совхозом, Семен Левин — был директором совхоза "Борщевка".
Евреи составили большую группу учителей Речицы, работавших в послевоенные годы в десяти средних школах, двух школах-интернатах, педагогическом и медицинском училищах, сельскохозяйственном техникуме. Это Раиса Хавина, Любовь Брагинская, Любовь Левит, Любовь Овштейн, Любовь Басина, Евгения Каган, Леонид Колем, Нина Зильбер, Александра Лифшиц, Римма Хазановская, Раиса Иоффе, Раиса Эренбург, Раиса Долинская, Бронислав Спевак, Татьяна Брагинская (Бойцова), Михаил Гектин, Эсфир Балтэ, Майя Каплан, Светлана Каплан, Нина Каплан, Раиса Каплан, Сима Вольфсон, Нина Дубова, Сарра Левина, Зинаида Рогинская, Клара Карасик, Софья Майдель, Паша Модина, Белла Горовая, Белла Рябкина, Белла Урецкая, Белла Шифрина, Мария Рубинчик, Мария Бескина, Мария Ольбинская, Мария Болотина, Мария Кофман, Абрам Кофман, Илья Крупецкий, Владимир Рябкин, Роман Гуревич, Римма Фрейдина, Софья Фрадлина, Софья Портная, Софья Овштейн, Софья Плоткина, Борис Плоткин, Евгения Белкина, Анна Портная, Бася Шапиро, Сарра Вайнер, Циля Сапожникова, Евгения Вассерштром, Михаил Бисс, Михаил Вассерштром, Михаил Бухман, Борис Бухман, Фаина Бухман, Исаак Бухман, Наум Бухман, Наум Милявский, Наум Комиссаров, Наум Майлис, Давид Иоффе, Аркадий Боксинер, Броня Курцер, Броня Лившиц, Броня Пинская, Анна Ваксман, Фаина Кобринская. Директором школы-интерната № 1 работал заслуженный учитель БССР Петр Голод. Директором СШ № 3 Речицы — Николай Юдашкин (ныне проживает в Израиле в г. Кацрин), директором СШ № 4 — Давид Песин (ныне проживает в США в г. Сан-Франциско); завучем в Речицкой школе для детей с физическими недостатками — Яков Грайфер; завучем в СШ № 6 — Наум Житомирский и др.
Речичане запомнили тех, кто приложил свои силы в сфере культуры. Это заведующие отделом культуры в городском исполкоме Речицы Лев Бабин и Григорий Гомон, директор городского краеведческого музея Ирина Шафир, директор Речицкого городского дома культуры и руководитель хорового коллектива Анис Финкельберг, руководитель драматического коллектива Моисей Бланкман, руководитель городского струнного оркестра Лев Кофман, заведующий клубом на Речицкой мебельной фабрике Роман Левин. В Речицкой городской музыкальной школе преподавали Мая Дубова (скрипка), Марлен Лифшиц (баян), Вера Азарова, Броня Зубрицкая (Бабушкина), Эмилия Шафран (фортепиано); самодеятельным поэтом был Борис Грубман. Большой известностью пользовался композитор Левик Френкель-Майзлик. Часовой мастер по специальности, он все свободное время посвящал созданию песен. Их у него было около 40. Затем он возглавил клуб в пригородном совхозе "X лет Октября", создал самодеятельный коллектив, который выступал с гастролями в Гомеле, Минске и Ленинграде. Выехав в Израиль в начале 1990-х гг., он не оставил своего творчества и написал 12 песен на русском языке и иврите. С гордостью в Речице говорят о своих земляках: художнике Исааке Захаровиче Копеляне и его брате Ефиме (Хаиме) Захаровиче Копеляне (1912-1975 гг.), народном артисте СССР, актере Большого драматического театра в Ленинграде, где с 1943 г. он сыграл около 50 ролей. Еще более известен Копелян стал, снимаясь в кино (с 1932 г.). В Речице считают, что евреи Этуши, дом которых находится на углу ул. Карла Маркса (бывшая Михайловская) и ул. Калинина — это родственники народного артиста СССР Владимира Абрамовича Этуша, актера театра им. Вахтангова (с 1945 г.), профессора, ректора театрального училища им. Щукина в Москве. Рассказывают, что народный артист России Валентин Иосифович Гафт тоже из Речицы, а его родственники Гафты, проживали по ул. Ленина, д. 30. На ул. Набережной жили родители Леонида Менделевича Левина, одного из ведущих архитекторов современной Беларуси, одного из авторов мемориального комплекса "Хатынь" (Ленинская премия 1970 г.), академика, президента Белорусского Объединения еврейских организаций и общин (с 1993 г.).
Заслуженным уважением в Речице пользовались евреи-врачи: главный врач Речицкой районной больницы и одновременно заведующий хирургическим отделением Петр Ратнев, хирурги Эмма Игнатенко, Борис Миркин, Зинаида Чечик, терапевты Сара Кобринская, Софья Горелик, Гита Кобринская, Михаил Балтэ, инфекционист Анна Славина, детские врачи Римма Забродина и Галина Зельдович, Шмидов, глазной врач Зинаида Латух, гинеколог Полина Соболева, стоматолог Борис Грубман, венеролог Марина Щербова, медицинская сестра Софья Езерская, зубные техники Рая Голод, Михаил Чечик, Игорь Рубин, Михаил Бараночник, Исаак Бабицкий и др.
Государственный антисемитизм
С каждым годом еврейский облик Речицы все больше таял. Уцелевшие испытывали пристрастное отношение государства. Особенно страдали те, кто имел родственников за границей. Директора Речицкой вечерней школы Иду Каплан уволили после того, как она получила посылку из Америки. С той же мотивировкой отстранили от работы директора Речицкого землеустроительного (потом ветеринарно-животноводческого) техникума Сагинор.
Не обошло Речицу и "дело врачей". 13 января 1953 г. у городского сквера Речицы на автобусной остановке собралась толпа. Здоровенный мужчина с красным лицом благим матом кричал на всю Советскую улицу: "Бей жидов! Они в Кремле бардак устроли!" Речичанин Яков Файншмид в 1953 г. закончил Минский медицинский институт с отличием и имел направление в ординатуру. Вместо этого его призвали в армию.
Все речицкие евреи в течение января, февраля и марта 1953 г. были "тише воды и ниже травы". Когда же 6 апреля появилась Информация ТАСС о реабилитации арестованных врачей, то с плеч точно свалилась гора. Евреи, хотя и шепотом, поздравляли друг друга, учителя-еврейки целовались. Смерть Сталина многие восприняли как личное горе, плакали. Арест Берии был неожиданным, но с резюме: "Как веревочке ни виться, а конец будет!" Доклад Хрущева на XX съезде КПСС ошеломил, сведения о культе личности не укладывались в голове. Но постепенно всплывали в памяти образы "врагов народа" — Соломон Михоэлс, Перец Маркиш, Давид Гофштейн, Давид Бергельсон... Большие люди и маленькие люди — студентка Лида Гирина, сапожник Феликс Мисюн, оставивший после себя 8 сирот. Это стучало в голове: "Значит, правда! Правда!"
Удивительные судьбы, связанные с образованием государства Израиль, прошли через город. С 1956 по 1980 гг. в Речице жили супруги Фальчук. Хацкель Фальчук успел к тому времени совершить настоящую одиссею. Из Пинска в 1929 г. он уехал в Аргентину, спасаясь от преследований польских властей из-за симпатий к СССР. В Буэнос-Айресе стал активистом еврейской общины, участвовал в выпуске газеты на идиш, с началом второй мировой войны вступил в еврейский добровольческий корпус в составе Британских вооруженных сил. Недалеко от границы с Бельгией танк Хацкеля подбили, а сам он был ранен. Хацкеля эвакуировали в Англию, где он в течение года проходил лечение в госпитале. В 1948 г. он прибыл в Палестину, участвовал в войне за независимость и вступил в киббуц "Маале Ьа-Хамеша". В то время многие евреи в Израиле верили, что в Советском Союзе наступило братство и равенство. С таким чувством в 1956 г. Хацкель приехал в Пинск искать оставшихся родных, но вернуться обратно не смог. Действительность разочаровала его, по свидетельству его жены, он говорил: "Чтобы перестать верить в коммунизм, нужно было приехать в СССР". Супруги перебрались в Речицу, где Фальчук с трудом устроился в ремонтную контору. Через некоторое время их посетил корреспондент (еврей) газеты Советская Белоруссия, который расспрашивал о Палестине. И вскоре появилась статья, в которой от имени Хацкеля критиковались порядки в Израиле, описывалась тяжелая жизнь репатриантов, расизм и национализм. На возмущенные протесты Фальчуков никто не отреагировал[103].
Почувствовав безвыходность, многие евреи стали скрывать национальность. С еврейскими именами и фамилиями было труднее жить, поступить на учебу, устроиться на работу, продвинуться по службе. Симе Урецкой и Рае Грайфер отказали в приеме на высшие педагогические курсы при педагогическом институте им. Герцена в Ленинграде. Сусанне Грайфер — в Минский педагогический институт им. Горького на литературно-музыкальный факультет, Иосифу Овецкому — на исторический факультет Гомельского педагогического института, Алле Френкель — на историко-английский факультет Гомельского государственного университета. Свою национальность в Речице изменили Тамара Г., Яша X., Лева С., Света Б., Мила В., Миша Д., Клара П., Гриша Р., Борис В. И такие примеры, к сожалению, можно приводить долго. Перемена пятой графы в анкетных данных часто срабатывала. Люди получали престижную работу, становились, как "все". Однако в душе испытывали постоянный дискомфорт. Время от времени можно было услышать: "Ты хороший человек (работник, специалист), хоть и еврей". Речицкий горком партии отклонил кандидатуру Марии Рубинчик на присвоение звания "Заслуженный учитель БССР". Директору школы объяснили, что необходимо в первую очередь выдвигать национальные белорусские кадры. И это, несмотря на то, что Рубинчик, мать пятерых дочерей, была награждена медалями "За доблестный труд в Великой Отечественной войне", многочисленными почетными грамотами и дипломами, благодарностями Министра народного просвещения БССР, что за 50 лет работы в школе у нее училось пол-Речицы. В центре города на почетном стенде кавалеров ордена Ленина отказались поместить портрет Марии Менделевны Ольбинской и т.д. Еще труднее стало после отъезда первых речицких семей в Израиль. Особенно это сказывалось на детях: "Не играй с ним — он еврей". В школьной столовой: "А ну, освободи место! Твое место в Израиле". И в коридоре, и во дворе: "Израиль идет!" Что было ответить еврейской маме, когда ее ребенок спрашивал: "Почему меня называют агрессором?"
Отсутствие национальной жизни
Из семи, сохранившихся после войны синагог, ни одну не вернули. В течение 1960-1980 гг. их здания были снесены, а последняя, в которой располагался Речицкий городской кожно-венерологический диспансер, сгорела в 1985 году. Религиозная жизнь еще некоторое время теплилась в миньянах, число которых постепенно сократилось с четырех до одного. Службу проводили при закрытых ставнях. Мацу выпекала Эстер-Фрада по ул. Калинина, но делала это тайком. Хоронили с соблюдением еврейской традиции теперь немногих: шойхета Гершла Пинского, бывшего меламеда Израиля Чечика, извозчика Мотеля Смиловицкого, повитуху Лею Файншмид, печника Арона Вайнера, заготовителя леса Захара Копеляна, Хаима Гуменика, чету Хасиных. Последнее собрание иудейской группы в Речице состоялось во время еврейских праздников осенью 1986 г. Все это ускоряло ассимиляцию. Еврейская молодежь, не видя перед собой перспектив в родном городе, разъезжалась.
В 1964 г. под Речицей нашли залежи нефти, промышленная разработка которой началась с 1970 г. Ее запасы были невелики, но для бедной природными ископаемыми Белоруссии это стало событием. Появились новые современные крупные предприятия. Выстроили мебельный комбинат, завод древесно-стружечных плит. Бывший полукустарный гвоздильный заводик превратился в метизный завод общесоюзного значения, был преобразован завод "Дубитель", открыто предприятие по производству масла и сухого молока. Из кустарной веревочной артели, основанной до войны Пиней (Пинхусом) Гореводским, выросла современная ткацкая фабрика. Завод "Ритм" стал известен своей радиоэлектроникой. Кроме них, работали кирпичный и керамический заводы, предприятие железобетонных изделий, фабрика "Термопласт".
Внутренний, самобытный мир Речицы, давший трещину еще в 1940-е и 1950-е гг., быстро разрушался. Облик Речицы становился другим, как внутренне, так и внешне. Появились новые кварталы, уродовавшие стандартной архитектурой прелесть прежнего города. Речичане метко назвали их "каменками". В угоду им вырубались многолетние фруктовые сады так называемого "частного сектора", перекраивались исторически сложившиеся улицы. Набережную Днепра, затратив большие средства, одели в бетон, но река от этого не стала глубже и чище. Наоборот, рыбы в ней водилось все меньше, а отбросов и мусора становилось больше. В апреле 1986 г. разразилась Чернобыльская катастрофа, и Речица оказалась в зоне радиоактивного неблагополучия. Правда, ее положение было не столь бедственным, как соседних Ветки, Хойников или Братина, но разве от общей беды можно отгородиться? Живописные окрестности, воды рек Ведрич и Днепр, продукты сельского хозяйства стали небезопасными. Люди уезжали уже целыми семьями и не только евреи. По переписи 1989 г. из 69 366 чел., проживавших в городе, евреи едва насчитывали 1 904 чел. или 2,7 %. В Речицком же сельском районе — только единицы — 36 евреев из 53 302 чел. К началу девяностых годов "перестройка" М.С. Горбачева окончательно расшатала устои государственного социализма. Все достижения прежних лет были объявлены ошибочными. Как водится в подобных случаях, начали искать виновных. И евреи, в который уже раз, почувствовали на себе косой глаз окружающих. Эти и другие причины заставили евреев покидать Речицу.
Ветер перемен
В ноябре 1989 г. в городе был организован клуб еврейской культуры "Ами" (народ мой). Его душой и первым председателем правления стал Лев Константинович Рутман. Членами правления были избраны Наум Ладин, Левик Френкель-Майзлик, Сара Левина, Р.Ф. Рабинович, Г.Е. Френкель, З.А. Маленкович, Б.С. Глик- сман. Активное участие в работе приняли Р.Г. Хазановская, И.А. Бекер, С.М. Сердюк, А.Е. Шкоп, А.Ю. Спевак, Ц.Г. Гинзбург, Л.М. Рапопорт и др. Сначала заседания клуба проходили на квартире Рутмана, а потом в помещении, предоставленном во Дворце культуры и техники "Нефтяник". В 1993 году Речицкий городской исполком зарегистрировал Клуб "Ами" как еврейскую общественную организацию, а в апреле 1994 г. это сделал и Гомельский облисполком, предоставив ему право юридического лица, печать и счет в отделении Белпромстройбанка. Тогда же, в 1994 г., была проведена большая работа по сбору средств для увековечения памяти трех тысяч евреев. Деньги собирали не только в Речице, но и в Израиле. Активное участие приняли предприятия города и района — РПТО "Красный Октябрь" (директор М.Н. Смирнов) и опытно-промышленный гидролизный завод (директор А.Н. Турок). Памятник возводил кооператив "Беларусь" (председатель Б.М. Трейбух). Надпись на монументе из черного гранита была лаконичной: "3000! За что?"
Общество "Ами" в наши дни занимается культурной и просветительной деятельностью, его члены изучают иврит и идиш, проводят встречи, посвященные памятным датам еврейской истории и иудейского календаря, помогают отбирать детей для программы "НААЛЕ-16", ведут запись в сохнутовские детские лагеря; еврейская ветеранская организация насчитывает 59 чел. Много делается для благотворительных целей: организована патронажная служба, помогают неимущим, больным и наиболее нуждающимся (бесплатные обеды, продуктовые и вещевые посылки). Какое будущее ожидает евреев Речицы? Количество еврейского населения за последние 100 лет разительно изменилось (см. таблицу 3).
Сегодня в Речице еще проживают 450 евреев, не менее 300 из которых являются пенсионерами. К сожалению, самый заметный след остался на местном кладбище, да в памяти соседей-старожилов. Память мертвых время от времени тревожат антисемиты. В ночь с 15 на 16 февраля 1999 г. на еврейском кладбище в Речице повредили 24 памятника. Обелиск жертвам нацистского геноцида был расколот на части. За 6 лет это был пятый случай вандализма, два из которых были на православных кладбищах, но больше всего страдают еврейские могилы[104]. Еврейской Речицы фактически не стало, послевоенное восстановление города вытеснило тех, кто в течение столетий составлял ее гордость и славу, умножал успехи, передавал накопленную мудрость новым поколениям. В этом отношении речичане повторили судьбу земляков других местечек Белоруссии, навсегда утративших еврейский след.
3. Увековечение памяти жертв геноцида
После войны состояние большинства кладбищ и мест массовых захоронений евреев было удручающим. Они оказались заброшенными, могилы поросли травой и обвалились, ограда отсутствовала, памятные плиты похищались и использовались для хозяйственных нужд. В Поставах с еврейских могил брали песок на строительство. В Михалишках на месте захоронения протоптали дорогу, по которой ходили местные жители, здесь же паслись козы и куры. Сельсовет распорядился выкопать силосную яму / грунт из которой ссыпали прямо на могилы. Еврейское кладбище м. Свирь было расположено в лесу под старыми хвойными деревьями на берегу озера. Более половины могил раскопали, чтобы подсыпать дорогу, а то, что осталось, граничило с рыбхозом (рыбное хозяйство). Рыбаки повалили несколько надгробий и раскладывали на них огонь, когда готовили обед. В Видзах еврейское кладбище сохранилось лучше, потому что оказалось в открытом поле — в отдалении от построенной части местечка. В Лынтупах кладбище снесли, и только возле братской могилы, где были расстреляны сотни евреев, оставили два надгробия. На месте еврейского кладбища в Сиротино устроили свиноферму, но когда приезжие родственники стали жаловаться в инстанции, там построили элеватор и зернохранилище[105]. В Лядах плитами старого еврейского кладбища вымостили дорогу к скотному двору. Уничтожили еврейское кладбище в Сморгони, а надгробные плиты использовали для строительства дошкольного детского учреждения "Солнышко"[106]. В Столине одно еврейское кладбище (по ул. Домбровского, ныне ул. Горынской) снесли, на его месте устроили контору и склады городского общепита (отдела общественного питания — Л.С.), а территорию второго кладбища распахали[107]. В Ляховичах, там, где были семейные гробницы и каменные мацейвы, построили автодром и жилой дом. Еще дальше пошли в Гродно, где еврейское кладбище распахали, а надгробия с него использовали для фундамента памятника Ленину[108].
В Слуцке в 1943 г. нацисты открыли публичный дом для солдат, прибываших на отдых из-под Сталинграда. Для фундамента здания использовали плиты с надгробий еврейского кладбища, а строителями сделали узников гетто, тела которых потом бросили в котлован стройки. После войны в здании разместили отделы городского Совета Слуцка. Депутаты знали эту историю, но изменить ничего не захотели, ссылаясь на отсутствие жилья, потом туда переехало одно из дошкольных учреждений[109]. В 1946 г. в Гродненской области оставалось 36 еврейских и 90 христианских кладбищ. Если за местами захоронений римско-католической веры наблюдали приходы верующих и комитет при костеле, то до иудейских кладбищ никому дела не было. Уполномоченный Совета по делам религиозных культов по Гродненской области Чиж сообщал, что еврейские кладбища находятся под угрозой исчезновения, и просил Министерство коммунального хозяйства БССР взять их под наблюдение и отпустить средства для исправления положения, но реакции чиновников на это обращение не последовало[110].
В Белоруссии сохранились кварталы или здания, превращенные в гетто. Таковыми были улицы Островского, Немига и Освобождения в Минске. В Пружанах — квартал вокруг бывшей синагоги, в Речице — здание бывшей еврейской школы. Когда город набирался сил, бывшие гетто сносили вместе с могилами жертв Катастрофы, а на их месте разбивали парк или строили стадион. Еврейские захоронения не были отмечены. Долго безымянными оставались места массовых убийств в лагерях смерти Озаричи в Гомельской области, на Бронной горе и в Колдычево Брестской области, в Малом Тростенце под Минском, в Витебске и Гомеле, Волковыске, Калинковичах и многих других местах. Реальной стала угроза существованию захоронения в Коссово Брестской области, которое хотели превратить в песчаный карьер, Жабинке, Олыпанах (Столинский район). В Новоельне (Дятловский район) на месте братской могилы устроили склад. Такое же положение существовало в Мозыре, Снове (Несвижский район), Столине, Пинске и Жировичах (Слонимский район), Ишкольди (Барановичский район).
В тех случаях, когда местная администрация соглашалась установить стандартные памятники, слово "евреи" заменяли на абстрактное "мирные жители" или "советские граждане". Когда евреи проявляли инициативу увековечения памяти своих родных (Наровля, Червень, Шарковщизна, Дятлово), власти отказывались установить над ними государственную опеку и предпринимали энергичные попытки заставить отказаться от слов "еврей" и "гетто", надписей на идиш, не говоря уже об иврите. Памятники с надписями на идиш были очень немногочисленными: Минск, Бобруйск, Речица, Узляны Пуховичского района. Отношение властей к проведению траурных еврейских мероприятий в День поминовения было противоречивым. С одной стороны, они осуждали варварство нацистов, с другой, были озабочены, что это вызовет у евреев отклик. Упоминание о гибели людей из-за своего еврейства могло спровоцировать неожиданные действия.
Евреи поминали своих родных и близких в День победы (9 мая) или начала советско-германской войны (22 июня). В синагогу, на еврейские кладбища, к местам массовых захоронений собирались родные и соседи. Люди приходили открыто, с детьми и женами. Бывшие военные и партизаны надевали награды. Внешний вид собравшихся и траурная церемония свидетельствовали о решимости отстаивать свои права. В Мозыре в 1944-1946 гг. верующие обращались к родным и друзьям в США с просьбой пожертвовать им 7 тыс. руб. на обустройство кладбища. Охотно сдавали деньги в Минске, Калинковичах, Глуске, Наровле, Петрикове, Житковичах, Быхове и Чаусах, Дриссе, Рогачеве, Жлобине и Пинске[111]. Традицией стали встречи 8-9 мая в Желудке, Щучине и Орли Брестской области. Еще оставались старики, пережившие войну, в расцвете сил были люди средних лет, родились дети послевоенного поколения. Сначала они собирались из разных мест Белоруссии, а потом и других городов страны — Одессы, Харькова, Ташкента, Львова, Кишинева, Москвы, Горького, Липецка, Калининграда. Многие собирали для этих поездок деньги на билеты в течение года. Организаторами выступили две щучинские семьи: Анна и Наум Шифмановичи, Ася и Василий Федоровы[112].
В Минске инициативу увековечения взяла на себя группа верующих. В начале 1946 г. они просили горисполком установить памятник на могиле расстрелянных 2 марта 1942 г. узников Минского гетто, полагая, что их обращение законно и найдет понимание. Однако горисполком отклонил эту инициативу под предлогом, что в указанном месте были расстреляны как верующие, так и неверующие евреи, русские, белорусы, украинцы и цыгане. Несмотря на это, в августе 1946 г. на братской могиле "Яма" в Минске был установлен несанкционированный памятник жертвам геноцида в виде короткой гранитной стелы черного цвета с надписью одновременно на русском и идиш: "Светлая память на вечные времена пяти тысячам евреев, погибших от рук лютых врагов человечества немецко-фашистских злодеев".
В строительстве памятника приняли активное участие начальник Управления коммунального хозяйства Минска Наум Борисович Гунин, начальник Треста благоустройства и озеленения Минска Иосиф Янкелевич Нисенбаум, заведующий мастерскими при тресте благоустройства и озеленения Матвей Павлович Фалькович и директор похоронного бюро Минска Алексей Терентьевич Голыптейн. Текст на идиш написал Хаим Мальтинский, а всеми работами руководил старший мастер похоронного бюро Мордух Абрамович Спришен. При открытии состоялся митинг, читали Каддиш, и была проведена заупокойная служба. Памятник в Минске стал одним из первых на территории Советского Союза, на котором вместо общепринятого абстрактного "советским гражданам, павшим от рук немецко-фашистских захватчиков" по-русски, была сделана надпись на языке идиш, где прямо указывалось, что жертвами геноцида были именно евреи. Через несколько лет инициаторы этой акции понесли строгое наказание. В 1952 г. Гунин, Нисенбаум, Фалькович, Голыптейн, Мальтинский и Спришен были арестованы по обвинению в космополитизме и провели под следствием 11 месяцев. В основу их обвинительного заключения были положены несанкционированные изготовление и установка обелиска на Яме. Все они получили по 10 лет исправительно-трудовых лагерей и были отправлены для отбывания наказания в Печорский угольный бассейн в г. Воркута[113].
В Сиротино Витебской области инициатором возведения памятника стал Рувим Лейзерович Массарский. С приходом немцев, он ушел в партизанский отряд. О его подвигах в Шумилинском районе ходили легенды, а когда республику освободили, Массарский стал директором артели "Коопшвейник" и задумал установить памятник с надписью на русском языке и иврите с указанием даты и места гибели. На памятнике планировалось поместить имена Шмуэля Самеса, Романа, Владимира, Григория, Боруха и Рухамы Массарских, Сони Рудельсон, Нахмана Просмушкина, Абрама и Маши Румекович, Залмана Бера Канделя с семьей, членов семьи Бейленсон и Смоткиных — всего более 30 чел. Однако потом на плите была сделана только лаконичная надпись: "Вечная память родным, погибшим от рук фашистских палачей 18 ноября 1941 г." До настоящего времени этот памятник не сохранился. Вначале исчезла часть надписи с текстом на иврите, а в 1991 г. при ремонте шоссе его разрушили трактором. Овраг, в котором расстреливали евреев, засыпали, вместо братской могилы — дорога. Недалеко в стороне — стандартный обелиск, установленный сельсоветом. На нем стандартная надпись о "советских гражданах" без фамилий и даты[114].
В Витебской области в м. Баево памятник 46 евреям поставил на свои средства Илья Глезин, которого во время расстрела 8 апреля 1942 г. мать прикрыла своим телом. Ночью он выбрался из ямы и прятался у знакомых, а потом ушел в лес. В м. Шумилино памятник поставили у торфопредприятия "Дебеев мох", где была проведена акция. Роль могильного камня играла обычная деревянная тумбочка, выкрашенная в красный цвет. Только спустя годы, отец и сын, Исаак и Давид Голынкины, поставили скромный бетонный монумент с надписью по-русски, идентичной сиротинской: "Вечная память родным, погибшим от рук фашистских палачей, 19 ноября 1941 г." В Браславе силами еврейской общины в 1946 г. сделали скромный гранитный памятник на месте расстрела 2 тыс. евреев, на котором было написано посвящение на идиш и русском языке, вокруг братской могилы посажены деревья[115]. В Дуниловичах память погибших земляков увековечил Хаим Рудерман. Демобилизовавшись из армии, он несколько лет работал начальником районного отделения Союза потребительской кооперации. На свои средства Рудерман зацементировал надгробие и сделал ограду. Через несколько лет кладоискатели разрыли захоронение. Хаим снова все привел в порядок и перевез туда останки своего двадцатилетнего брата Лейбы, погибшего в 1944 г. под Минском[116]. Самодельный памятник был установлен в 1947 г. в Борисове на северной окраине города вблизи аэродромного поля на краю оврага, ставшего местом расстрела евреев. Местная администрация продиктовала его устроителям стандартную надпись без упоминания евреев[117]. Моше Цимкинд из Плиссы не раз обращался в партийные и советские инстанции с просьбой установить памятник в честь 410 евреев гетто, но каждый раз получал отписки и отказы. В Лиде с конца сороковых до начала восьмидесятых годов на месте расстрела евреев стоял скромный обелиск с табличкой о том, что там покоились советские люди, погибшие от рук фашистов. В 1987 г. Рубин Кинкулькин предложил поставить новый памятник. Собрали деньги, большую часть внес Борис Голубович. Его отец Меир, бывший партизан, завещал сыну довести дело до конца во что бы то ни стало, в 1990 г. проект был завершен[118]. В ряде случаев евреи обращались за помощью в Москву. В 1947 г. Л.И. Миротин побывал в м. Смоляны Кохановского района Витебской области.
Место массового расстрела евреев (апрель 1942 г.) было заброшенным. От братской могилы, где покоилось более 800 узников, остался небольшой бугорок, на котором был выгон для скота. Миротин на фронте потерял ногу, в гетто погибли все его родные — отец, мать, сестра, брат, жена и ребенок. Сначала он пытался организовать пять еврейских семей, возвратившихся в Смоляны из эвакуации, но отклика не нашел. Евреи отказались, сославшись на то, что их инициатива будет неправильно истолкована. Миротин обратился в сельсовет, где ему отказали под предлогом отсутствия средств, хотя дома и имущество казненных евреев после освобождения местечка были проданы сельсоветом. Тогда он стал писать в Верховный Совет СССР и лично Л.М. Кагановичу, но письма пересылались для исполнения в Белоруссию. Председатель Смолянского сельского Совета депутат Верховного Совета БССР Тихонович, которого побаивались ("делал, что хотел" — так в документе, Л.С.), вызвал оставшихся местных евреев и предложил им собрать на памятник деньги по 300-500 руб. После этого Миротин решил, что последний, кто способен ему помочь — это Илья Эренбург. В письме от 19 апреля Миротин спрашивал: "Чем наши родители, матери, жены и дети хуже других, и почему мы не можем отдать им последние почести?" В письме от 22 июня 1948 г. к писателю говорилось, что памятник в Смолянах для него вопрос жизни и смерти: "Возможно тогда моя душа успокоится". Только после вмешательства Эренбурга секретарь Витебского обкома КП(б)Б В. Кудряев в сентябре 1948 г. лично распорядился огородить могилу в Смолянах деревянным забором и привести ее в "надлежащий порядок"[119].
Подобную политику проводили в России и на Украине. В Полтавской, Одесской, Черниговской и других областях отказывались устанавливать памятники погибшим. Несмотря на это, люди действовали по своему усмотрению. В Тернополе по инициативе раввина Х.А. Клайнера, приехавшего в октябре 1946 г., еврейское население собрало средства для благоустройства могилы. Был воздвигнут памятник с надписью на идиш и русском языке: "Вечная память и слава евреям, павшим от рук немецких фашистов"[120]. На траурном митинге присутствовали председатель горсовета Кондратенко и секретарь горкома партии Зинченко, которые выступили с речами. Этот случай был расценен, как опасный прецедент и стал предметом рассмотрения на бюро Тернопольского областного комитета партии, вынесшего строгие партийные взыскания коммунистам, участвовавшим в траурной церемонии. Некоторые синагоги и общины приглашали канторов для организации концертов, посвященных памяти жертв нацизма. В Одессе в феврале 1950 г. МГБ сфабриковало дело о существовании "Еврейского национального союза".
Была арестована инициативная группа, собиравшая деньги на памятник жертвам Катастрофы. Элю Эппеля (1900 г.р.), Лейба Ставищера (1904 г.р.), Иосифа Почтаря (1884 г.р.) и Бенциона Аптекаря (1900 г.р.) обвинили в организации нелегальной связи с посольством Израиля в Москве. Прокуратура требовала 25 лет заключения, суд приговорил "виновных" к срокам заключения от 2 до 15 лет[121].
Евреи обвиняли власти в дискриминации. В Мозыре, добиваясь возврата синагоги, евреи спрашивали, почему русским можно иметь свою церковь в центре города, а евреев отправляют молиться на окраину?[122]. В Орше ссылались на то, что даже небольшая по своей численности община евангельских христиан-баптистов имела свою церковь, а евреям не разрешали синагогу[123]. В Гомеле протестовали против отказа возвратить синагогу по ул. Интернациональная, тогда как "славянам вернули церкви, национализированные еще в 1930 г." Городской исполком Гомеля на это ответил, что церкви возвращали в годы войны немцы, а не советская власть. "Тем более справедливой является наша просьба", — настаивали верующие[124]. В Могилеве, Полоцке, Воло- жине, Микашевичах заявляли: "Наш народ больше других перенес от гитлеровских захватчиков, а нам не позволяют помолиться за погибших!"[125] В 1953 г. евреи Пинска прямо и откровенно говорили, что собирались, собираются и будут собираться на свой страх и риск. Они возмущались — почему православные и католики молятся, а "бедным евреям" запрещают, и добавляли, что они потеряли во время войны своих детей и близких, а теперь не могут даже поставить свечи за погибших[126].
В ряде случаев инициатива ухода за могилами исходила от евреев и белорусов, которые объединяли свои усилия. Фаина Бабицкая (Вайнер) из Речицы Гомельской области разыскала в Кисловодске могилу своего брата Бориса, умершего от ран в госпитале в 1944 г. Извещение о его гибели семья получила, когда находилась в эвакуации в г. Березники на Урале. В Кисловодске Фаина познакомилась с Ниной Двадненко, отец которой, старший лейтенант Иван Двадненко, погиб при освобождении Речицы в октябре 1943 г. и был посмертно удостоен звания Героя Советского Союза. Женщины договорились ухаживать за могилами близких, каждая в своем городе — Фаина за местом захоронения Ивана Двадненко в Речице, а Нина — на кладбище в Кисловодске за могилой Бориса[127].
Спустя годы, еврейские кладбища остались одним из последних свидетельств присутствия евреев в Белоруссии. Сюда переселились те, кто некогда составлял ее славу, участвовал в развитии экономики, защищал от врагов, многое сделал не только для еврейской, но и для белорусской культуры и науки, но никогда не претендовал на роль хозяина. Запрет обустраивать кладбища был особенно жесток еще и потому, что почти все бывшие местечки стали местом массовых расстрелов. Подавляющее большинство общин не смогло оправиться от такого удара. С их исчезновением некому было позаботиться о могилах. В последующий период работа по сохранению памяти жертв геноцида в Белоруссии несколько активизировалась. Однако в большинстве случаев, памятные знаки, стелы, обелиски и очень редко мемориальные комплексы возводились по инициативе местного населения или были приурочены к памятным датам советско-германской войны[128]. В 1954 г. были установлены обелиски в Домачево и Тома- шевке в память 3 200 евреев, расстрелянных летом 1941-1942 гг. В 1956 г. — в д. Лыщицы (756) и Жабинка (360). В 1957 г. — в Бресте (34 тыс. чел.)[129]. В 1958 г. — надмогильная плита в д. Камелишки Островецкого района (350), стела в д. Ягеловщина Ошмянского района (573), в Любче Новогрудского района (375). В 1959 г.
— обелиск в Желудке Щучинского района (2 тыс.). В 1960 г. — обелиск в Свисловичах (1 536). В 1961 г. — обелиски в Радуне (1 137), Малых Воробьевичах (635). В 1963 г. — обелиск в Новогрудке (4 тыс.). В 1964 году — обелиски в Вороново (1 834), д. Котьки Дятловского района (2 500), д. Старая Голынка Зельвинского района (386); в д. Колдычево Барановичского района была установлена скульптура (22 тыс. чел., включая евреев) и надгробная плита на десятом километре шоссе Ганцевичи — Хатыничи (4 тыс. евреев). В 1965 г. — стела в Гродно в память 18 тыс. евреев и советских военнопленных, расстрелянных и замученных в 1941-1943 гг., в Щучине — обелиск (2 060 евреев), обелиск в д. Брашевичи Дрогичинского района (82 чел.) и г. Береза (4 500 евреев и др.). В 1966 г. — обелиски в Волковыске (более 4 тыс. евреев), в Мире (1 600 чел.), Турец (463 чел.), д. Яремичи Кореличского районв (97 чел.), д. Скрыдлево Новогрудского района (18 тыс., включая 6 тыс. евреев и военнопленных). В 1967 г.
— стела в д. Ягеловщина Ошмянского района (573), г.п. Козловщина Дятловского района (770), обелиски — в Лиде (5 670), стела в Слониме (22 800), д. Василишки Щучинского района (2 159), в Дрогичине (3 816) и д. Хомск Дрогичинского района (3 тыс.). В 1972 г. — в Барановичах[130], в 1974-1975 гг. установили обелиск в д. Петровичи Жабинковского района (30), но нет мемориальных знаков в Ивановском районе в д. Рудск (2 тыс. евреев), д. Мотоль (1 500), д. Осовница (1 400), д. Первомайск (2 500)[131]. В 1979 г. — стела в Слониме (2 тыс.). В 1987 г. поставили монумент на кладбище Плоска в Бресте (5 тыс. евреев), в 1990 г. — стела в д. Стоневичи Ивьевского района (2 524), в 1993 г. — стела в Березовском районе в урочище Бронная Гора (50 тыс. евреев и др.)[132]. В то же время не указывалась национальная принадленость жертв, все они были обозначены как "советские граждане".
На памятниках и мемориальных знаках говорилось только о погибших "советских гражданах" без указания их национальности.
Начиная с 1991 г., когда Белоруссия провозгласила государственную независимость, появились новые возможности. Впервые после долгого перерыва на еврейских захоронениях появились магендовиды, надписи на идиш и иврите с указанием национальности жертв. В октябре 1993 г. белорусские и еврейские общественные деятели выступили с совместным обращением увековечить память жертв геноцида и героев Сопротивления, осудить тех, кто убивал людей по этническому признаку. Были поставлены памятники в местах массового уничтожения евреев в Минске, Бресте, Гомеле, Могилеве, Пинске, Полоцке и Жировичах.
В 1995 г. Лев Солитерман из Минска наткнулся в лесу, недалеко от поселка Крыжовка у станции железной дороги Минск — Молодечно, на сосну, к которой была прикреплена металлическая табличка, изготовленная кустарно. На ней значилось, что в этом месте в 1944 г. были расстреляны евреи из Заславля. Во время вскрытия могилы было обнаружено 40 скелетов. Факт расстрела подтвердила местная жительница Бронислава Потребко, которая случайно оказалась свидетелем событий. На месте расстрела евреев Заславля был установлен обелиск. В 1995-1999 гг. еврейские кладбища обновили в Воложине, Пуховичах, Рубежевичах и Ивенце В порядок были приведены братские могилы и памятники в Смолевичах, Житковичах, Ленино, Могилеве, Калинковичах, Озаричах, Островце, в Городокском, Лахвенском, Лунинецком районах и других местах[133].
Несмотря на это, еврейские кладбища в Белоруссии продолжают оставаться объектом надругательства и вандализма. Причин этому несколько. Экономическое и политическое положение в Белоруссии остается нестабильным, что сказывается на евреях. Радикальные и консервативные объединения и группы ("Правый реванш", "Белорусская партия свободы", "Белый Легион", "Славянский Собор — Белая Русь", "Славянские соколы", белорусская региональная организация "Русского национального единства", "Народное движение Беларуси"), пока немногочисленные по своему составу, рассматривают еврейский фактор как важный инструмент, которым можно воспользоваться в нужный момент. Открытое выражение неприязни сменили оценки негативного влияния евреев на политическую ситуацию в Белоруссии[134]. В республике можно приобрести "Протоколы советских мудрецов" и "Красную Кабалу", оформить подписку на антиеврейскую прессу из России: журналы Молодая гвардия, Наш Современник, газеты Завтра, Русский порядок, Русский вестник, Русь державная, Славянский набат и др. В общественных местах были отмечены антисемитские надписи, лозунги и свастики, страдают еврейские кладбища и синагоги. В 1991 г. в Борисове за одну ночь было разбито 70 памятников, в 1994 г. в Гомеле — 94, в Ново-Белице — 8; в 1996 г. в Минске осквернили братскую могилу пяти тысяч жертв нацистского расстрела. В 1998 г. в Гомеле на Новозыб- ковском кладбище — 14 могил, в Борисове — 8, Осовцах — 94, в Березино — 46. В феврале 1999 г. — 27 могил в Речице. Виновных не нашли. Под угрозой уничтожения остается кладбище в Могилеве, где с еврейских могил похищают гранитные плиты, шлифуют и устанавливают на местах христианских захоронений. То же самое происходит с кладбищами в Витебске, Друе и Диене, Мяделе и Шарковщизне[135].
Антиеврейские выпады в прессе, на государственном телевидении и радио, непринятие должных мер по розыску й наказанию виновных за вандализм на еврейских кладбищах, как и экологическое неблагополучие, заставляют евреев покидать родные места. В 1996 г. эмиграция в Израиль из Белоруссии составила 4 397 чел., 1997 г. — 3 369 чел., 1999 г. — 2 692 чел., а всего с 1989 по 1999 гг. — 65 846 чел. В дополнение к этому, естественная убыль еврейского населения составляет около 1 300 чел. в год[136]. Останется ли Белоруссия без евреев? Или на каком-то этапе этот процесс будет остановлен? Если да, то кем и когда? Так или иначе, опыт совместного проживания в течение многих столетий неизменно обогащал оба народа. Необходимо, чтобы все заинтересованные стороны вовремя сделали нужные выводы.
(продолжение следует)
Примечания
[1] Из подземелья рядом со зданием, где помещалось СД Минска выбрались десять евреев: 3 кузнеца, 3 автослесаря, вопроводчик, токарь, сапожник и портной. Среди спасшихся был австриец Эрнст Шлезингер из Вены и автослесарь Нехемия Циллерман из Варшавы. См.: ГАРФ, ф. 8114, оп. 1, д. 961, л. 337; Yad Vashem Archives, М-35/210а.
[2] Разуваевка (от слова "разуть", снять обувь, в значении ограбить, окраина Борисова, неблагополучное место — Л. С.) — расположена на левом берегу реки Березина. До революции этот район имел название "Солдатская слобода", перед войной здесь кончался город, а ныне проходит улица Красноармейская, которая прилегает к еврейскому кладбищу.
[3] Правильно: Белорусский государственный университет им. В.И. Ленина.
[4] Восточники — жители восточной части БССР, которая в 1921- 1939 гг. по условиям Рижского мирного договора с Польшей находилась в составе Советского Союза.
[5] Имеются в виду 1920-1939 гг., когда западная часть Белоруссии входила в состав Польского государства.
[6] Sh. Redlich. War, Holocaust and Stalinizm. A Documentary History of the Jewish Anti-Fascist Committee in the USSR, Harwood Academic Publishers, 1995.
[7] Красная звезда — газета, орган Министерства обороны СССР, выходит с 1924 г. в Москве 6 раз в неделю массовым тиражом, расчитана на средний и старший командный состав; в годы войны с Германией имела 70 военных корреспондентов, рассказывала о положении на фронте, обобщала боевой опыт Советской Армии, писала о вооружении и тактике противника.
[8] В годы войны с Германией были выпущены в свет следующие сборники публицистических выступлений И. Эренбурга: "Убей!", "Они ответят", "Василиск" (1941 г.), "Ожесточение", "Вперед" (1942 г.), "В Фашистском зверинце", "Путь к Германии" (1944 г.). В 1942-1944 гг. вышло из печати три тома его статей и очерков под общим названием "Война", а также лирические сборники "Стихи о войне", "Свобода"; поэмы (1943 г.).
[9] О судьбе Черной книги см.: М. Аltshuler, S Yzkas, “Were there two Blak Books about the Holocaust in the Soviet Union?” Jews and Jewish Topics in the Soviet Union and Eastern Europe, № 1 (17), 1992, рр. 37-56.
[10] Советские евреи пишут Илье Эренбургу, 1943-1966 гг. Под ред. М. Альтшулера, И. Арада, Ш. Краковского (Иерусалим, 1993).
[11] Aufbau (New York), July 21, 1944.
[12] Национальный архив Республики Беларусь (НАРБ), ф. 845, оп. 1, д. 62, лл. 1-48; Л. Барабанова, Трасцянецкiя мiнi-былi (Мiнск, 1994), с. 7-8; Б. Млынский. Страницы жизни времен Катастрофы (Санкт- Петербург — Хадера, 1998), с. 40-41.
[13] А. Ванькевiч, "Ахвяраў была значна больш", Народная газета (Мiнск), 14 лiстапада 1995 г.
[14] Нюрнбергский процесс. Сборник материалов в 3-х томах (Москва, 1966), т. III, с. 249-250.
[15] Э. Iофе, "Колькi ж яўрэяў загiнула на беларускай зямлi ў 1941- 1944 гг.?", Беларускi гiстарычны часопiс (Мiнск), № 4, 1997 г., с. 50-51.
[16] Из сообщения начальника полиции безопасности и СД о депортации евреев рейха в Ригу и Минск. Берлин, 15 января 1942 г. Y. Arad, „German and Soviet Jewsin the Ghettos of Minsk and Riga: Togekther in Anguish and Wedge Between Them“. The Holocaust and Jewish History. The International conference, January 4-7, 1999 (Yad Vashem, Jerusalem).
[17] Трагедия евреев Беларуси в годы немецкой оккупации, 1941- 1944 гг. Сборник документов и материалов. Изд. 2-е. Под ред. Р. Черноглазовой (Минск, 1997), с. 144.
[18] J. Moser, Die Judenverfolgung in Osterreich, 1938-1945 (Wien, 1966), s. 35-36.
[19] Zu Deportationsstellen von Hamburg nach Minsk. Wegweiser (Hamburg, 1995), ss. 40-43, 49-52.
[20] Зверства немецко-фашистских захватчиков. Документы. Вып. 14, Воениздат (Москва, 1945), с. 17-18.
[21] Преступления немецко-фашистских захватчиков в Белоруссии, 1941-1944 гг. Госиздат БССР (Минск, 1963), с. 187.
[22] Yad Vashem Archives (YVA), ТR-10/1072.
[23] Судебный процесс по делу о злодеяниях, совершенных немецко-фашистскими захватчиками в Белорусской ССР, Госиздат БССР (Минск, 1947), с. 179-187.
[24] Преступления немецко-фашистских захватчиков... Ук. соч., с. 187.
[25] Ya’cov Tzur, „The Maly Trostinrtz Death Camp“, Yalkut Moreshet, 59 April 1995. Mordechai Anilevich Study and Research Center (Tel Aviv), рр. 49-51.
[26] Нюрнбергский процесс над главными немецкими военными преступникам, Госюриздат (Москва, 1959), т. IV, с. 89-91.
[27] НАРБ, ф. 861, оп. 1, д. 8, лл. 66-69.
[28] А. Розенблюм. Вечный укор (Борисов, 1990).
[29] ГАРФ, ф. 8114, оп. 1, д. 964, лл. 245-251, 261-262; УУА, М-35/25.
[30] ГАРФ, ф. 7021, оп. 89, д. 14, лл. 20-об., 48-54.
[31] YVA, М-33/1159.
[32] Smorgon, District Vilna, Memorial Book (Tel Aviv, 1995), Hebrew.,
[33] НАРБ, ф. 845, оп. 1, д. 63, л. 30.
[34] YVA, 033/5278.
[35] А. Вайсберг, "Еврейский Антифашистский Комитет и М.А. Суслов", Звенья, Исторический альманах (Москва, 1991). Вып. 1, с. 550.
[36] In the United States the Memoriales of Ilya Ehrenburg were published in four volumes: “ People and Life, 1891-1921, Knopf (New York,1962); “Memoris: 1921-1941”, Word(Cleveland, 1964); “The War. 1941-1945”, Word (Cleweland, 1964); and “Post-War Yeares: Word (Cleweland, 1967). Beginning in 1990, a new Collected Works in eight volumes began to appear. As of this writing, hte first four volumes have been published under the editorial direction of Irina Ehrenburg and Boris Frezinsky.
[37] Joshua Rubenstein. Tangled Loyalties. The Life and Times of Ilya Ehrenburg. Basic Books. A Division of Narper Collins Publishers (New York, 1996.
[38] Национальный Архив Республики Беларусь (НАРБ), ф. 4, оп. 32, д. 101, лл. 195-196.
[39] В 1944 г. В.И. Фундатор вместе с И.И. Фридляндер и рядом других своих коллег был выдвинут на соискание Сталинской премии по теме: "Новый агрегат для модифицирования и разливки легких сплавов (электрические и газовые тигли)". Однако это предложение было отклонено Комитетом по Сталинским премиям в области науки и изобретательства при СНК СССР (Архив автора. Письмо директора Российского государственного архива экономики Е.А. Тюриной от 18 июля 1996 г.).
[40] Борис Левшин. Советская наука в годы Великой Отечественной войны (Москва, 1983), с. 172; Советский тыл в период коренного перелома в Великой Отечественной войне: 1942-1943 гг. Под ред. А.В. Митрофанова (Москва, 1989), с. 75.
[41] Хаинц Гудериан. Воспоминания солдата (Москва, 1954), с. 268.
[42] Николай Вознесенский. Военная экономика СССР в период Отечественной войны (Москва, 1948), с. 82
[43] Над танком в интернациональном коллективе работали конструкторы: Израиль Борисович Грановский, Крейна Марковна Богуславская, Юрий Григорьевич Перелыптейн, Блюма Моисеевна Петрушанская, Гирш Исаакович Ромалис, Лев Яковлевич Тарнаруцкий, заводские технологи Исай Соломонович Махлин, Соломон Хаимович Немировский, Исаак Михайлович Штильбус и др. См. в кн.: Л. Мининберг. "Советские евреи в науке и промышленности СССР в период второй мировой войны" (Москва, 1995), с. 73-74.
[44] Над танком в интернациональном коллективе работали конструкторы: Израиль Борисович Грановский, Крейна Марковна Богуславская, Юрий Григорьевич Перелыптейн, Блюма Моисеевна Петрушанская, Гирш Исаакович Ромалис, Лев Яковлевич Тарнаруцкий, заводские технологи Исай Соломонович Махлин, Соломон Хаимович Немировский, Исаак Михайлович Штильбус и др. См. в кн.: Л. Мининберг. "Советские евреи в науке и промышленности СССР в период второй мировой войны" (Москва, 1995), с. 73-74.
[45] Советский тыл в Великой Отечественной войне. Трудовой подвиг народа. Под ред. П.Н. Поспелова. Кн. 2. (Москва, 1974), с. 109-111.
[46] Советский тыл в первый период Великой Отечественной войны. Под ред. Г.А. Куманева (Москва, 1988), с. 344.
[47] Элеонора Гранина. Ученые — фронту, 1941-1945 гг. (Москва, 1989), с. 113.
[48] Всего за годы войны в СССР было произведено 102 800 танков всех конструкций и самоходных артиллерийских установок, из которых 48 тыс. двигателей выпустил Челябинский Кировский завод (директор Исаак Моисеевич Зальцман); 12 тыс. танков — Горьковский завод "Красное Сормово" (директор Хаим Эммануилович Рубинчик); 35 тыс. танков Т-34 завод им. Коминтерна, № 183 (гл. инженер Лазарь Исаакович Кордунер). Евреи возглавляли такие предприятия, выпускавшие танки и танковые агрегаты, как Сталинградский тракторный завод (гл. инженер и некоторое время директор Яков Израилевич Фефер); Кировский завод в Ленинграде (директор Моисей Абрамович Длугач); филиал завода № 37 им. Серго Орджоникидзе (директор Макс Яковлевич Зеликсон); завод им. Молотова (директор Борис Яковлевич Гольдпггейн); завод № 174 (директор до октября 1942 г. Ефим Моисеевич Кацнельсон); завод № 255 (директор Мордух Аронович Мороз) и др. (Л. Мининберг. Ук соч., с. 292, 303).
[49] Червень (до 18.09.1923 Игумен) — районный центр в 62 км от Минска, основан в ХП в. В XV в. известен как церковное местечко, которое принадлежало виленским епископам, после второго раздела Речи По- сп о ли той (1793) вошел в состав Российской империи и получил статус уездного города, начиная с XIX в., еврейское население в Червене преобладало, советская власть была установлена здесь в сентябре 1917 г., к началу второй мировой войны население города превысило 6 тыс. чел.
[50] Еврейская Энциклопедия Брокгауза и Ефрона (СПБ, 1916), т. 8, с. 20; Архив автора. Письмо Бориса Менделевича Гарбера из Кирьят-Ата (Израиль) от 15 января 1999 г.
[51] Where once we walked. By Garry Mokotoff and Sallyann. A Guide to the Jewish Communities Destroyed in the Holocaust, Amdue Sack (NJ,1991), р. 38.
[52] Distribution of the Jewish population of the USSR, 1939. Edited by Mordechai Altshuler (Jerusalem, 1993), p. 38.
[53] До настоящего времени сведения о гетто Червень отсутствовали в специальной исторической и научной литературе, посвященной Холо- косту. Их нет в Еncyclopedia of the Holocaust (Vol. 1-4, Tel Aviv-London-New York, 1990). Нет никаких упоминаний о нем и в сборниках документов и материалов "Нямецка-фашысцкi генацыд на Беларусi" и "Трагедия евреев Беларуси в годы немецкой оккупации 1941-1944 гг.", изданных в Минске (1995 г.). Материал о гетто Червень был выявлен автором в Иерусалиме: Yad Vashem, the Central Archives for the Disaster and the Heroism (files М-33/435; 0-53/24). Оригиналы документов находятся в государственном архиве Российской Федерации в Москве, ф. 7021, оп. 87, д. 17.
[54] Из свидетельских показаний ЧГК СССР Ольги Лаврентьевой, (1907 г.р.) и Ольги Ивенец, 1891 г.р. (YVA, М-33/435, р. 24; 0-53/24, р. 673).
[55] Из свидетельских показаний ЧГК СССР Александра Короткого, 1920 г.р. (YVA, 0-53/24, р. 67).
[56] Из свидетельских показаний ЧГК СССР Зинаиды Станкевич, 1912 г.р. (Там же, 0-53/24, р. 668).
[57] Червень и Червенский район были освобождены 2 июля 1944 г. частями 110-й и 348-й стрелковыми дивизиями действующей армии при участии партизанских отрядов им. Буденного, им. Жукова и им. Калинина. Среди партизан этих отрядов евреи составляли от 10 % до 15 % личного состава.
[58] YVA, М-33/435, рр 2-8.
[59] Ирина Жезмер, "Ученый, борец, еврей", "Шалом" (Москва), издание Ваад России для Сибири и Урала, № 5, 1995, с. 3.
[60] Архив автора. Письмо Цодика Рытова из Натании (Израиль) от 4 августа 1998 г.
[61] ГАРФ, ф. 6991, оп. 3, д. 257, лл. 194-196, 231, 238, 311-312.
[62] Архив автора. Письма Цодика Рытова из Натании (Израиль) от 17 сентября и 3 декабря 1998 г.; письмо Рахели Шейниной из Кфар-Сабы (Израиль) от 21 ноября 1999 г.
[63] Ирина Жезмер, Ук. соч.
[64] В Белорусской Советской Энциклопедии (Минск, 1974), т. 4, с. 260 вместо 1 февраля 1942 г. ошибочно указывается дата расстрела в Червене 2 февраля 1943 г.
[65] Список погибших в Червене евреев с 1990 г. находится на хранении в Институте Яд Вашем под № 9537.
[66] Исключение составляет упоминание имени уроженца Червеня Героя Советского Союза Семена Гуревича. См.: М.М. Пянкарт. Чэрвень. Гiсторыка-эканамiчны нарыс (Мiнск, 1977), с. 39.
[67] Ю.А. Егоров. Градостроительство в Белоруссии (Москва, 1954), с. 283; Очерки по археологии Белоруссии. Часть 2 (Минск, 1972).
[68] Збор помiнкаў гисторыi i культуры Беларусi. Гомельская вобласть (Мiнск, 1985), с. 313.
[69] Белорусская ССР. Гомельская область (Минск, 1968), с. 12-14.
Таблица 3
Количество еврейского населения в г. Речице, 1897-1997 гг.
[70] Беларуская савецкая энцыклапедыя ў 12 тамах. Том IX (Мiнск, 1973), с. 278.
[71] Б.И. Умецкий. Речица. Краткий историко-экономический очерк (Минск, 1963), с. 8.
[72] Акты Виленской Центральной Археографической комиссии, кн. 3633 (бумаги Бершадского).
[73] Ф.А. Брокгауз, И.А. Ефрон. Еврейская энциклопедия (СПБ), т. 13, с. 755.
[74] Ф.А. Брокгауз, И.А. Ефрон. Энциклопедический словарь (СПБ, 1899), 54-й полутом, с. 488-489.
[75] Френкель и четверо его сыновей были художниками, "с 1929 по 1932 гг. они изготавливали мебель, в 1936 г. их изделия были удостоены золотой медали Международной ремесленно-промышленной выставки в Каире, а мастера стали официальными поставщиками короля Египта Фаруха, с 1935 г. занимались мультипликацией, создали первый звуковой мультфильм на арабском языке, в 1936-1964 гг. выпустили 30 мультфильмов; после войны за Независомость Израиля 1948 г. Наум Френкель подвергся преследованиям со стороны египетских властей, уехал во Францию, где прожил до 1964 г. — Мишпоха, № 5, 1999 г., с. 113.
[76] Подробнее см.: L. Smilovitsky, „Pogrom in Rechitsa, Oktober 1905“, Shvut, № 5(21), 1997, рр. 65-80.
[77] Бюллетень Гомельского губернского статистического бюро, Изд. ЦСУ РСФСР, № 1 (Москва, 1923), с. 13-15.
[78] J. Miller, Soviet Theory on the Jews“. In: The Jews in the Soviet Russia since 1917. Edited by Leonel Kochan. Third Edition, Oxford University Press of Kentucky, (London — New York, 1978), р. 46-64.
[79] Ivan S. Lubachko, Belorussia under Soviet Rule: 1917-1957, University Press of Kentucky (1972), р. 37, 67-70, 77-78.
[80] Where once we walked. A guide to the Jewish communities, destroyed in the Holokaust. Edited by Gary Mokotoff and Sallyann Amdur Sack, (New Jersey,1991), р. 283.
[81] Distribution of the Jewish population of the USSR, 1939. Edited by Mordechai Altshuler,The Hebrew University of Jerusalem. Center for Research and Dokumentation of East-European Jewry, (Jerusalem, 1993), р. 40.
[82] НАРБ, ф. 4, оп. 36, д. 926, л. 73.
[83] И.П. Кожар, Е.И. Барыкин. "Незабываемые дни партизанской борьбы на Гомелыцине". Б кн.: Непокоренная Белоруссия. Воспоминания и статьи о всенародном партизанском движении в Белоруссии в годы Великой Отечественной войны, 1941-1945 гг. (Москва, 1963), с. 119-140; "Скрытая правда войны: 1941 год". Неизвестные документы. Сост. К.П. Кнышевский и др. (Москва, 1992).
[84] Архив автора. Письмо Татьяны Каганович из Иерусалима от 26 января 1999 г.
[85] НАРБ, ф. 4, оп. 3, д. 1225, л. 45.
[86] Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 7021, оп. 85, д. 217, л. 14.
[87] Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ), ф. 69, оп. 1, д. 818, л. 142.
[88] Архив автора. Письмо Л.И. Козловской из Минска от 12 мая 1993 г.
[89] РЦХИДНИ, ф. 69, оп. 1, д. 818, л. 142.
[90] ГАРФ, ф. 7021, оп. 85, д. 413, л. 15; Нацистская политика геноцида и "выжженной земли" в Белоруссии: 1941-1944 гг. Сборник документов и материалов (Минск, 1984).
[91] Yad Vashem Archives (YVA9, Jerusalem, collection М-33/476, р. 18.
[92] Архив автора. Письмо Ф.Л. Заенчик из Москвы от 7 июня 1994 г.
[93] YVA, М-33/476, р. 19.
[94] Преступления немецко-фашистских оккупантов в Белоруссии, 1941- 1944 гг. Документы и материалы (Минск, 1963), с. 270-271.
[95] YVA, М-33/476, р. 19.
[96] Там же, М-33/481, р. 6.
[97] ГАРФ, ф. 7021, оп. 85, д. 217, л. 14.
[98]Distribution of the Jewish population of the USSR, 1939, р. 40.
[99] YVA, М-33/476, р. 2.
[100] Ibid, р. 9.
[101] Центральный архив Министерства обороны России, оп. 977520, д. 104, л. 155.
[102] А. Розенблюм. Память на крови (Петах-Тиква, 1998), с. 110.
[103] Семья Фальчуков выехала в Израиль в 1980 г. Архив автора. Письмо Татьяны Юделевны Каганович из Иерусалима от 26 января 1999 г.
[104] В 1998 г. было повреждено 30 еврейских надгробий; причиненный ущерб возместили местные власти Речицы. См.: Авив, 2/1999.
[105] Евреи Беларуси. История и культура. Сборник статей, № 1 (Минск, 1997), с. 135.
[106] "Яурэйскiя могила на Беларуси, Мишпоха, № 2, 1996, с. 121-122.
[107] Мезуза, № 7-8,1997, с. 10.
[108] Краткая еврейская энциклопедия (Иерусалим, 1988), т. 4, с. 338.
[109] Мишпоха, № 3, 1997 г., с. 37.
[110] Белорусский государственный архив (БГА), ф. 952, оп. 1, д. 5, л. 319.
[111] Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 6991, оп. 3,д. 335, л. 44.
[112] Еврейский камертон, 16 сентября 1999 г.
[113] "Черный обелиск", Мезуза, № 1, 1997, с. 5.
[114] Архив автора.
[115] Yad Vashem Archives (YVA), collektion Р-21/6-7.
[116] Вскоре старший Рудерман уехал сначала в Польшу, а потом в США, Мишпоха, № 3, 1997 г., с. 40, 76.
[117] Только в 1995 г. на нем появилось изображение меноры.
[118] Начиная с 1956 г., на месте расстрела устроили карьер, откуда брали строительный песок. Могила обнажилась, и на поверхности стали видны останки погибших, которые никто не убирал. Памятник жертвам геноцида в Плиссе был поставлен в августе 1998 г. на личные сбережения Моше Цимкинда, эмигрировавшего в 1980 г. в Израиль. См.: Еврейский камертон, 11 марта, 19 мая 1999 г.
[119] YVA, Р-21/38-40.
[120] Центральный государственный архив общественных объединений Украины, ф. 1, оп. 23, д. 4556, л. 130.
[121] Хадашот (Киев), № 6, март 1995 г.
[122] БГА, ф. 952, оп. 1, д. 2, л. 309.
[123] YVA, М-46/31, р. 52.
[124] БГА, ф. 952, оп. 1, д. 9, л. 160.
[125] ГАРФ, ф. 6991, оп. 3, д. 257, л. 312.
[126] Там же, д. 277, л. 250.
[127] Архив автора. Из письма Фаины Наумовны Бабицкой (Вайнер) 23 мая 1989 г.
[128] М. Ботвинник. "Памятники геноцида на Гродненщине". См.: Еврейская культура и ее взаимодействие с белорусской и другими культурами. Материалы научной конференции, май 1994 г. В кн.:Беларусiка-Albaruthenicа (Минск 1995), с. 136-147.
[129] В Бресте обелиск был установлен на южной окраине города, форт "Дубинка", в 1983 и 1987 гг. его реконструировали; в 1992 г. по ул. Куйбышева, д. 126 была установлена стела. См.: НАРБ, ф. 750, оп. 1, д. 2131, лл. 9-10.
[130] В Барановичах в 1972 г. был построен мемориальный комплекс на западной окраине города в урочище Гай в память трех тысяч евреев, депортированных сюда из Чехословакии. В то же время нет памятников жертвам геноцида на еврейском кладбище Барановичей в память 3 719 евреев, расстрелянных 22 сентября 1941 г., а также по ул. Котельной и Зеленый мост, где было расстреляно с 17 декабря 1942 г. по январь 1943 г. 7 тыс. евреев; при пересечении железной дороги Лида — Лунинец и Брест — Минск — в честь 3 400 евреев, расстрелянных 4 марта 1942 г. См.: Национальный архив Республики Беларусь (НАРБ), ф. 861, оп. 1, д. 6, лл. 19-21; ф. 845, оп. 1, д. 6, лл. 21-22.
[131] Свод памятников истории и культуры БССР. Гродненская область (Минск, 1986), с. 265; Там же, Брестская область (Минск, 1985), с. 163, 173; НАРБ, ф. 845, оп. 1, д. 13, л. 23; ф. 861, оп. 1, д. 7, лл. 7, 8, 38, 43, 67; д. 11,л. 45.
[132] НАРБ, ф. 845, оп. 1, д. 5, л. 11; д. 6, лл. 53, 57, 60, 67; д. 8, лл. 52-53.
[133] Авив (Минск), № 1, 1994, № 5, 1999 г.; Ахдут-Единство (Гомель), № 4, 1995; Полацк1 веснЫ (Полоцк), 6 мая 1994 т.; Алия (Минск), № 4, 1995 г.; Авив, № 3 и 4, 1996 г.; № 2, 1998 г.; Международная еврейская газета (Москва), № 13-15, 1996 г. В 1996-1997 гг. состоялись III съезд республиканской организации ветеранов войны (свыше 1 500 чл.) и V съезд евреев — бывших узников гетто и нацистских концлагерей. В мае 1997 г. президент Республики Беларусь А. Лукашенко впервые посетил мемориал "Яму" в Минске, где сделал заявление, что "евреи больше не будут изгоями на этой земле". См.: Авив, №№ 3, 5, 1997 г.
[134] Славянский набат (Минск), 30 октября — 5 ноября 1997 г., № 25; газета Церковное слово (Минск) выступает с серией публикаций "От иудея убиенный" под рубрикой "История гонений на православие".
[135] Мишпоха (Витебск), № 2, 1996, с. 122-124; Авив, № 6, 1998 г., № 1, 1999 г.
[136] The Jews of the Soviet Union in Transition. Hebrev Universiti of Jerusalem, No 18, 1997, p. 157; Central Bureau of Israel. Updated to 1.01.2000.
Оригинал: http://www.berkovich-zametki.com/2016/Zametki/Nomer11_12/Smilovicky1.php
