I
Эжен Скриб был более или менее современником А.Дюма и столь же плодовитым автором — вот только писал не романы, а пьесы, и написал их добрых полторы сотни. Пьесы Скриба с удовольствием ставили и во Франции, и за рубежом — например, в России. И так уж получилось, что бóльшая часть его творчества со временем забылась — но одна пьеса и после многих лет пользуется огромным успехом.
И немудрено — ее сюжет закручен, как пружина, реплики персонажей остры, а диалоги, право же, построены как фехтовальные поединки.
Пьеса называется «Стакан воды», ее действие помещено в Англию начала XVIII столетия и происходит при дворе королевы Анны.
Содержание пьесы, разумеется, вертится вокруг любовной истории: юная девушка, Абигейл, и столь же юный офицер, Артур Мэшем, влюблены друг в друга. Однако оказывается, что Мэшем пользуется расположением не только своей возлюбленной, но и двух могущественных дам. Одна из них — герцогиня Мальборо, жена победоносного полководца, сражающегося против Франции. А вторая — сама королева Анна.
И, кажется, нет выхода для влюбленных — но и у них есть свой покровитель, лорд Боллинброк — человек, более чем опытный в придворных интригах.
У него свои политические цели — он хочет добиться мира между Англий и Францией, и для это ему надо добиться, чтобы королева Анна приняла французского посла, маркиза де Торси.
Это непросто — делу мешает герцогиня Мальборо. Могущество герцогини велико: она не только жена главнокомандующего английскими войсками, герцога Мальборо, но и фаворитка королевы Анны, полностью подчинившая себе ее волю.
Лорд Боллинброк справляется с препятствиями — он заставляет герцогиню принять юную Абигайль в штат королевы, которая привязывается к своей новой камеристке, и в результате находит в себе силы сопротивляться влиянию герцогини.
И королева, и герцогиня поглощены своей любовью к Артуру Мэшему, но ни одна из них не знает ни о сопернице, ни о том, что тот влюблен в Абигайль. Королева Анна наконец решается назначить ему свидание — условным знаком послужит просьба к нему подать ей стакан воды.
Но хитроумный лорд Боллинброк уже предупредил герцогиню Мальборо, что в любви к Мэшему она не одинока, есть и другая знатная дама, которой он приглянулся, она уже назначила ему свидание, и знаком станет просьба о стакане воды.
Обнаружив, что соперницей оказалась сама королева, герцогиня в ярости делает одну ошибку за другой. Она готова на все, чтобы расстроить свидание, и устраивает так, что Мэшема застигают в будуаре королевы Анны.
Уже готовый разразиться скандал предотвращается только тем, что Абигайль берет все на себя — это к ней, камеристке королевы, прокрался на свидание пригожий офицер, ее жених.
Репутация государыни спасена, влюбленных тут же соединяют в браке, герцогиня Мальборо теряет свое место, лорд Боллинброк становится министром, мир с Францией теперь обеспечен, а причиной всему этому, как говорит Боллинброк — один стакан воды…
II
В первый раз пьесу поставили 17 ноября 1840 года в театре Комеди Франсэз — а уже в 1842 перевели на русский. И тут же запретили — цензурным постановлением от 23-го ноября 1842 года. Уж что там цензор счел неприличным, сказать не могу, но на русской сцене она не появлялась больше 20 лет, вплоть до 1864 — да и то показала ее в Петербурге гастролирующая французская труппа, естественно, на французском.
Цензурное же постановление о запрете пьесы официально было отменено только в 1872 — и с тех пор ее неоднократно и заново переводили, и ставили на сценах лучших российских театров (в одной из постановок роль королевы Анны играла М.Н. Ермолова), и продолжают ставить и по сей день.
Не обошло пьесу своим вниманием и телевидение.
Телевизионный фильм «Стакан воды»[1] был поставлен на «Мосфильме» в 1979, Ю.Карасиком. Роль королевы Анны сыграла прелестная Н.Белохвостикова, а истинными звездами спектакля оказались К.Лавров (лорд Боллинброк) и А.Демидова (герцогиня Мальборо).
Просто не могу отказать себе в удовольствии привести в качестве иллюстрации одну пятиминутную сцену в их исполнении:
В сценке лорд Боллинброк пытается пристроить юную Абигайль к двору королевы, но терпит неудачу. Обратим, однако, внимание на то, что он представляет свою подопечную как Абигайль Черчилль, родственницу герцогини. Как известно, ее полное имя — Сара Черчилль, герцогиня Мальборо по титулу, дарованному ее супругу. И тогда получается, что юная Абигайль Черчилль родственница не самой герцогини, а ее мужа?
В тексте тут явный прокол. Конечно, это сущая мелочь, но обратить на нее внимание все-таки стоит. Дело в том, что на "Мосфильме" подошли к делу творчески и решили, что авторский текст следует расширить и уточнить.
И добавили к пьесе пролог собственного сочинения.
III
Эжен Скриб на исторической точности своего произведения не настаивал. Он, в частности, не обозначил точного времени, ограничившись, так сказать, общим контуром.
И пьеса у него начинается диалогом маркиза де Торси, французского посланника, пребывающего в Англии с «частным визитом» с его старым другом, лордом Боллинброком, которого он и просит помочь ему увидеться с королевой.
Пролог же, сделанный на «Мосфильме», открывается монологом старого уже лорда Боллинброка, который вот сейчас, в 1743-м году, читает всякого рода публикации 30-летней давности, относящиеся к миру, заключенному между Англией и Францией в Утрехте в 1713-м — и смеется над их напыщенной глупостью, объясняющий те или иные действия государственных деятелей того времени их мудростью и высокими соображениями.
А он-то знает, как все было на самом деле — и дальше действие переносится в Лондон, в редакцию журнала лорда Боллинброка, «Экзаминейер», где его и навещает его старый друг, маркиз де Торси.
Постановщики добавили исполнителю роли маркиза текста, которого Э.Скриб не писал — в частности, бедняга жалуется на слежку со стороны британской Интеллиндженс Сервис — до создания которой еще пара сотен лет — и на то, что «австрийские войска находятся в 140 километрах от Парижа».
Мысль о том, что «метр» (как и его производная, километр) будет введен только после Великой французской революции, его не смущает — ну что же, махнем на это рукой и мы.
Но припомним, что, согласно Прологу, действие пьесы вроде бы происходит в 1713-м году? С другой стороны, "Стакан воды" кончается следующим бравурным финалом:
“Королева (переходя на середину сцены и обращаясь к придворным): Милорды и джентльмены! Серьезные события, о которых известила нас герцогиня, заставляют нас ускорить принятие решений, над которыми мы уже давно размышляли. Мои новые министры, сэр Харлей граф Оксфордский и лорд Болингброк, объявят вам завтра мои намерения. Мы отзываем в Англию герцога Мальборо, в услугах и талантах которого мы отныне больше не нуждаемся… Твердо решившись на заключение почетного мира, мы повелеваем в кратчайший срок открыть в Утрехте переговоры между уполномоченными Франции и Англии…
Болингброк (который стоит на правой стороне сцены между Мешемом и Абигайль. Тихо, к Абигайль): Ну как, Абигайль, разве неправильна моя система? Лорд Мальборо низвергнут, Европа умиротворена…
Мешем (передает ему подписанные королевой бумаги): Болингброк министр…
Болингброк: И все это — благодаря одному стакану воды…
Конец”
То есть, переговоры в Утрехте еще только начинаются, но Боллинброк уже назначен министром? Назначение произошло в 1710, это мы знаем из энциклопедии — но вроде бы одновременно с этим важным событием совершается и нечто далеко не столь важное — брак Абигайль с ее ненаглядным Мэшемом?
Но брак этот — как мы знаем все из той же энциклопедии — был заключен в 1707-м, то есть за три года до создания нового правительства?
В общем, получается некая невнятица, к которой хочется приглядеться. И как только мы начинаем это делать, вдруг обнаруживаются довольно неожиданные вещи.
IV
Для начала приведем еще одну видео-иллюстрацию. Перипетии сюжета «Стакана воды» нас сейчас не интересуют, да и лорда Боллинброка, и герцогиню Мальборо мы уже видели, так что ролик не обязательно смотреть целиком.
Ho первые 5 минут нашей «иллюстрации» покажут нам и королеву, и юного Мэшема, и прелестную малютку Абигайль:
В постановке «Мосфильма» ее играет С.Смирнова — и в ее исполнении Абигайль почти по-детски невинна.
А между тем Абигайль — дочь одной из тетушек герцогини Мальборо, и фамилия ее, разумеется, не Черчилль, а Хилл, и семья ее и в самом деле впала в бедность, и герцогиня устроила свою кузину при дворе не в 1707, а за три года до этого, в 1704 — но наиболее существенно то, что родилась Абигайль Хилл в 1670 году, и, следовательно, в 1707 ей уже 37 лет.
Что для юной простушки, пожалуй, и многовато.
Как насчет ее жениха, бравого капитана Мэшема?
Он, оказывается, существенно моложе своей суженой, родился то ли в 1678, то ли в 1679, и зовут его не Артур, а Сэмюэл, и он не офицер гвардии, а грум принца Датского, мужа королевы Анны.
То есть как это — мужа?
Но ведь в пьесе у королевы Анны никакого мужа нет, и бедная молодая и прекрасная женщина мучается в одиночестве, не в силах никому довериться?
Ну, так это все в пьесе — a Эжен Скриб на ее исторической точности не настаивал.
А если брать не вымысел драматурга, а ту реальность, которую он думал отразить, то в 1707 году королеве Анне исполнилось 42 года, и она овдовеет только через год, в 1708, а пока что она еще очень даже замужем — и настолько, что прошла через 17 беременностей.
Большинство из которых закончились выкидышем, а три младенца, которых ей удалось доносить, умерли в младенчестве.
Все это странно, не правда ли? Но наибольший сюрприз нас еще ждет, и преподнесет его нам лорд Боллинброк.
Посмотрите еще раз ролик, и обратите внимание на то, как выглядит там Мэшем. Видите, как он брав, как непроходимо глуп, и как он молод?
Так вот, Мэшем и лорд Боллинброк — ровесники, они оба родились ок. 1678.
И вообще, то лицо, которое в пьесе именуется «лордом Боллинброком, лидером оппозиции», в 1707 не было ни лордом, ни Боллинброком, и уж конечно, никаким не лидером оппозиции.
Виконтом Боллинброком он станет только в 1710, а пока что — вот справка из энциклопедии:
“Генри Сент-Джон, Первый виконт Бо́лингброк (англ. Henry St John, 1st Viscount Bolingbroke; 1 октября 1678 – 12 декабря 1751) — английский политический философ, государственный деятель и писатель. Принадлежал к партии тори. Занимал посты военного министра (1704–1708) и министра иностранных дел (1710-1714) при королеве Анне Стюарт”.
Как мы видим, в 1704, в возрасте 26-и лет, он был назначен на пост военного министра, и был, таким образом, ближайшим сотрудником герцога Мальборо, главнокомандующего войсками Англии на континенте Европы.
Таким образом, у него не было мотива тайно руководить деятельностью Абигайль, направленной на прекращение войны и свержение влияния дома Мальборо?
Может быть, это делал кто-то другой?
И да — оказывается, такое лицо действительно существовало. Более того, оно даже мелькнуло слабой тенью в пьесе Скриба.
Помните финал постановки? Там, в самой последней сцене спектакля, королева Анна объявляет о смещении герцогини Мальборо, об отзыве ее мужа из армии, и о новых назначениях:
“Мои новые министры, сэр Харлей граф Оксфордский и лорд Болингброк, объявят вам завтра мои намерения”.
Вот на этого самого «сэра Харлея графа Оксфордского» нам есть смысл посмотреть повнимательней.
V
Начнем с того, что никакой он не «Харлей» — так он поименован в сборнике пьес Скриба, изданном в 1960, а перевод сделан и того раньше. В те времена за фонетической точностью не гнались, и бедняга, случалось, появлялся в русскоязычных источниках и как «Гарлей».
Однако на самом деле звали его Роберт Харли (Robert Harley), в 1707 году ему было 46 лет, и он не был ни «графом Оксфордским», ни «новым министром».
А был он министром старым, назначенным в 1704-м году на пост государственного секретаря по личной рекомендации и настоянию герцога Мальборо, который перед отъездом на континент хотел укрепить кабинет, созданный с преобладанием вигов, какими-нибудь умеренными тори. Вот Роберт Харли его в этом смысле очень и устроил...
Тут, конечно, возникает вопрос — а кто же это такие, виги и тори?
В примечаниях к пьесе Скриба на этот счет говорится следующее:
“Виги и тори — английские парламентские партии, сформировавшиеся в конце 17-го века, в период Реставрации Стюартов, и положившие начало английской двухпартийной парламентской системе. Виги больше тяготели к буржуазии, а тори — к аристократии. Но после Славной Революции 1688 года, когда установился компромисс между дворянством и буржуазией, различие между партиями в значительной степени сгладилось, и они обе в равной мере были заинтересованы в эксплуатации народных масс”.
Ну, «эксплуатация народных масс» — это ритуал. Дань советским временам, вполне бессмысленная и бесполезная. Но и все остальное тоже звучит как-то неясно.
Поэтому выйдем на некоторое время из «пространства пьесы» и сделаем довольно пространное отступление — кое-что надо объяснить.
VI
Стюарты унаследовали трон Англии после смерти Елизаветы Тюдор, королевы-девственницы. Она не оставила потомства, и королем стал ближайший по крови родственник, Джеймс I[2], сын казненной Елизаветой Марии Стюарт.
Его правление позволило объединить престолы Англии и Шотландии — но во всем прочем Стюарты оказались несчастливой династией.
Сын короля Джеймса, Карл I, ввязался в войну с Парламентом и был казнен. Режим Кромвеля не пережил смерти диктатора, наследник казненного короля, Карл II, был приглашен вернуться — это-то событие и именуется Реставрацией Стюартов — но у веселого короля Карла не оказалось законных детей и престол достался его брату, Джеймсу II (Якову II).
Парламент новому государю не доверял, подозревал в склонности к «старой религии», католицизму, и настоял на том, чтобы обе дочери Джеймса— и старшая, Мария, и младшая, Анна — воспитывались в учении англиканской Церкви.
И когда король и впрямь открыто стал католиком, он был изгнан и сменен на престоле своей дочерью, Марией, и ее мужем, Вильгельмом Оранским, правителем Нидерландов. Это событие вошло в английскую историю под названием Славной Революции 1688 года. Супруги законного потомства тоже не оставили, и после них английский трон перешел ко второй дочери изгнанного Джеймса Второго, принцессе Анне.
Весной 1702-го года она стала Анной I, королевой Англии, Шотландии и Ирландии (Queen of England, Scotland and Ireland) — таков был ее официальный титул.
Через 5 лет, весной 1707 года, титул переменился.
Aктом Парламента две ее короны — английская и шотландская — были соединены в одну, а Англия и Шотландия слились в новое государственное образование, Великобританию.
За те 99 лет, что прошли между весной 1603, когда на престол Англии взошел первый из Стюартов, Джеймс I, и весной 1702, когда королевой стала Анна Стюарт, отношения между Короной и Парламентом изменились самым кардинальным образом.
Джеймс I в Англии был иностранцем, оказавшимся на троне в силу случайных обстоятельств, и просто вынужден был вести себя осторожно, чувств своих новых подданных не задевать.
Его сын, Карл I, повел себя не так осторожно — и потерял голову.
Вернувшийся в Англию из изгнания Карл II при всей своей природной жизнерадостности определенных границ не переходил. А когда его брат и наследник, Джеймс II, их перешел, то оказался свергнут и изгнан.
Сменивший его Вильгельм Оранский правил только с соизволения политического класса Англии — а класс этот осознавал себя и проводил в жизнь свою волю через Парламент и его процедуры, и не случайно слияние Англии и Шотландии в единое государство было осуществлено не указом Короны, а актом Парламента.
Как уже и говорилось выше, произошло это в 1707-м году.
Tеперь мы можем поговорить о вигах и тори с бóльшим знанием дела.
VII
В Англии уже к концу XVII столетия сложилась развитая практика денежных отношений. Английские короли еще со времен Елизаветы Тюдор осознавали, что Корона как институт разорена, ее земельные владения потеряны, и средства следует добывать культивацией коммерции — источником налогов служила именно она.
В итоге сложилось законодательство, всячески защищающее частную собственность, и стоящее на нерушимости контрактов и независимом правосудии. Появились и банковские учреждения, и торговые конгломераты, и страховые компании — все эти денежные интересы в Парламенте были представлены партией вигов. Сейчас считается, что виги были предшественниками английской партии либералов XIX века.
Предшественниками же консерваторов были тори.
Они называли себя «партией джентльменов Англии», и в очень значительной степени такими и были. Тори были партией закона, порядка и традиции, они опирались на людей, располагавших земельной собственностью и твердо стоящих на поддержке высокой англиканской Церкви, с ее традицией и епископатом.
Все симпатии королевы Анны были на их стороне, да, собственно, и герцог Мальборо считал себя умеренным тори, и ссориться с партией не хотел.
Отделила его от партии «джентльменов Англии» только война.
В 1700 бездетным скончался испанский король — и в 1701 Людовик XIV рискнул принять «испанское наследство».
Переход испанских колоний в руки французов бил по морской торговле всех прочих, французские войска в «испанских Нидерландах» (более или менее теперешней Бельгии) ставил под угрозу Голландию, Австрия получала более чем могущественного соперника — но для Англии создавшаяся ситуация выглядела еще тревожней. Ни при каких обстоятельствах ей нельзя было допустить создания державы-гегемона на континенте Европы.
«Война за испанское наследство» началась уже в мае 1702 — в этом и виги, и тори были едины.
Спор был только о методах: тори предпочитали «экономную войну», с упором на морские операции в колониях, виги полагали такой образ действий опасным — Франция получала шанс громить своих врагов поодиночке.
Английскими войсками в Европе командовал Джон Черчилль. В декабре 1702-го он получил титул Первого герцога Мальборо, а к 1704-му, после ряда крупных успехов, приобрел такой авторитет, что при поддержке вигов смог сформировать правительство по своему выбору.
Главную роль в этом правительстве играл лорд-казначей, Сидней Годольфин. С семейством Мальборо его связывали и дружба, и полное совпадение взглядов, и даже родство — одна из дочерей герцога вышла замуж за его сына.
Годольфин был, что называется, технократ — не было в Англии равного ему специалиста по финансам. В партийном смысле правительство было сбалансировано, но весной 1704 лордов партии тори пришлось подвинуть, и в кабинет были введены Харли, как тонкий знаток парламентских интриг, и 26-летний Генри Сен-Джонс, молодой человек блестящих дарований.
А потом грянул Бленхейм.
VIII
13-го августа 1704-го года, после целой череды хитроумных маневров, герцог Мальборо разбил французскую армию, наступавшую на Вену. Сражение произошло в Баварии, неподалеку от местечка под названием Бленхейм, и победа была настолько полной, что в плен попал командующий войсками противника, маршал Таллар.
Мальборо приобрел славу лучшего полководца Европы.
В Англии просто не знали, как его должным образом наградить — и по предложению королевы Анны Парламент вотировал возведение дворца, построенного за счет казны и предназначенного в подарок герцогу Мальборо. Дворец назвали Бленхейм, в память о великой победе — и он рассматривался не только как будущая резиденция героя, но и как монумент национальной славы.
После великой победы последовали и другие. В мае 1706 герцог Мальборо блестяще выиграл битву c французами у Рамильи — и специальным актом Парламента был награжден правом передачи своего герцогского титула не только по мужской, но и по женской линии, «дабы слава его свершений жила в веках».
K 1707 году могущество дома Мальборо находилось в зените — но именно в этом году в этом могучем монументе появилась первая тоненькая трещинка.
Трещинкой оказался тайный брак Абигайль Хилл и Сэмюэла Мэшема, заключенный в покоях личного врача королевы Анны, с ее благословения и под ее покровительством.
Казалось бы — дело мелкое, сугубо частное, и к государственным делам отношения не имеющее?
Однако тут был нюанс — герцогиню Мальборо об этом не известили, и о происшедшем она узнала стороной и уже post factum. И была оскорблена до глубины души.
Знаем мы это не из пьесы Скриба. Нет, у нас есть источник понадежней — подлинный документ.
IX
В бумагах поместья Бленхейм сохранилось письмо, написанное Сарой Черчилль, герцогиней Мальборо, ее мужу, в Европу. Летом 1707-го года он был очень занят и военными, и дипломатическими заботами — но письмо супруги сохранил, и с течением времени оно осело в семейных архивах.
Так вот, герцогиня пишет, что была просто поражена тем, что Абигайль, ее родственница и протеже, ни слова не сказала ей о таком событии как собственный брак, и добавляет абзац, который хочется процитировать в оригинале:
“I went to her and asked her if it were true; she owned it was, and begged my pardon for having concealed it from me. As much as I had to take ill this reserve in her behavior, I was willing to impute it to bashfulness and want of breeding rather than to anything worse. I embraced her with my usual tenderness, and very heartily wished her joy…”[3]
«Я пошла к ней и спросила ее [Абигайль], правда ли это[брак, заключенный без ведома герцогини]; она признала, что это правда, и попросила у меня прощения за то, что она от меня это скрыла. Как ни неприятно было мне обнаружить такую скрытность в ее поведении, я была готова приписать это скорее грубости и дурному воспитанию, чем чему-то похуже. Я обняла ее со своей обычной нежностью и сердечно пожелала ей всяческих радостей».
Сочетание в одном абзаце утверждения о нехватке воспитания (в оригинале еще грубее, может быть истолковано как «недостаток породы»), сообщения, что это вот непородистое создание леди Мальборо обняла «со своей обычной нежностью», и то, что она даже не замечает тут диссонанса — все это в сумме создает неплохой портрет герцогини, написанный ею самой.
И совершенно понятно, что женщина, столь живо «изображенная на портрете», на объяснении с Абигайль не остановилась, а пошла дальше — она обратилась к королеве, и спросила, почему Ее Величество по доброте своей не известило герцогиню о браке ее кузины?
Королева ответила, что уж раз сто предлагала свежеиспеченной миссис Мэшем поговорить с герцогиней, а та все никак не могла решиться.
Ответ был очевидно неискренним — и отношения между королевой Анной и ее первой статс-дамой, герцогиней Мальборо, натянулись настолько, что королева решила объясниться, и написала герцогине письмо, вроде бы дружественное …
И настолько, что в нем говорилось о том, что «никогда миссис Морли не позабудет свою любимую миссис Фримэн», а уж на мистера Фримэна будет полагаться как на каменную гору.
С этими персонажами — “миссис Фримэн” и “миссис Морли” — мы не знакомы. Что и не удивительно, потому что это кодовые псевдонимы, изобретенные в период тесной дружбы, возникшей еще в 1683 между принцессой Анной и ее фрейлиной, Сарой Черчилль.
Принцессе было в ту пору всего 18 лет, она была застенчива, не отличалась ни умом, ни особо привлекательной внешностью — и вдруг в ее окружении появилась 23-летняя Сара, живая, остроумная и яркая, как пылающая комета…
Они сдружились настолько, что старшая взяла на себя защиту подруги и выручала ее из всех передряг, возникавших в ходе дворцовых интриг времен короля Вильгельма Оранского, а младшая платила ей безусловной преданностью, смешанной с самым искренним восхищением.
И потому-то, желая в личном общении избежать необходимых условностей этикета, они и изобрели себе псевдонимы: принцесса Анна называла себя миссис Морли, Сару Черчилль — миссис Фримэн, ну а уж муж Сары, Джон Черчилль, блистательный красавец и непобедимый генерал, силою вещей стал именоваться мистером Фримэном.
В 1702-ом, взойдя на престол, Анна предложила своей подруге и ее супругу герцогский титул и пособие в 5,000 фунтов в год. Предложение о пособии не прошло в Парламенте, а титул был отклонен самой Сарой Черчилль.
Ее вполне устраивало быть просто графиней Мальборо — достаточных средств для поддержания столь пышного титула у ее мужа не было, а, как говорила сама Сара, «герцог не может быть бедным».
Пять лет спустя, в 1707-м, все было уже по-другому.
Сара и Джон были герцогами, и у них хватало средств на поддержание высшего ранга пэров Англии, и Джон Черчилль, Первый герцог Мальборо, считался национальным героем и славой Великобритании, и был награжден высшим орденом, имевшимся в распоряжении Короны — Орденом Подвязки — и вдруг королева Анна письменно сообщает его жене, что «всегда будет на него полагаться»?
А через какое-то время на раскаленную добела душу герцогини Мальборо упала еще одна капля холодной воды: Абигайль Мэшем сказала ей, что волнения ее напрасны: «королева всегда будет добра к герцогине».
Ну, и уж тут леди Мальборо взорвалась...
X
Джон Черчилль, Первый герцог Мальборо, был не только непобедимым полководцем — современники не без оснований считали его лучшим дипломатом Европы. В 1707-м он взял на себя задачу расстроить планы Людовика XIV — тот попытался подкупить шведского короля, Карла XII, и субсидиями побудить того напасть на Австрию.
Обе стороны Войны за испанское наследство себе союзников везде, где только могли — и казалось, что Швеция может оказаться “гирькой”, которая решит исход великой войны.
Войска короля Карла стояли в то время в Саксонии, и если бы ему пришла в голову фантазия двинуть их на Вену, анти-французской коалиции пришлось бы худо.
С целью предотвратить это в ставку шведской армии Джон Черчилль и выехал.
Человек он был умный, тонкий — и с задачей своей справился просто блестяще.
У него были широкие полномочия — за то, чтобы перекупить Швецию, в Англии не постояли бы за ценой. Но герцог приехал к королю Карлу, огляделся, наговорил шведскому государю множество комплиментов — в частности, сказал ему, что и приехал-то с единственной целью: поглядеть на великого полководца и тем довершить свое военное образование — и уехал, не дав никаких взяток.
Кое-какие детали об этом можно найти в книге Е.В.Тарле о т.н. «Северной», шведско-русской войне — но мы расскажем об одном только эпизоде этой дипломатической миссии, он нам пригодится как иллюстрация.
Главным министром короля Карла был граф Пипер.
В силу каких-то причин граф решил, что герцога Мальборо следует несколько осадить и внушить ему большее почтение и к Швеции, и к ее королю, ну и, конечно, к его первому министру, графу Пиперу. И когда графу доложили о прибытии кареты герцога Мальборо к его резиденции, он не вышел немедленно к нему навстречу, а добрых полчаса заставил герцога дожидаться себя, сидя в карете — граф Пипер якобы был так “занят”, что не смог сразу же уделить внимания своему высокопоставленному гостю.
Конечно, это было очень невежливо.
Но, наконец, положенное «время государственных забот графа Пипера» истекло, и он вышел из дверей своей резиденции и зашагал навстречу английскому гостю.
Тот вышел из кареты, не снимая шляпы, пошел навстречу графу Пиперу, прошел мимо него, как бы не заметив протянутой ему руки, огляделся по сторонам, сошел с дорожки на газон, расстегнул штаны, с большим удовольствием помочился на траву, потом неторопливо привел в порядок свой туалет, потом оглянулся — и только потом “заметил” графа Пипера, своего любезного хозяина.
Ну, тут уж герцог Мальборо повел себя как ему было и положено по его репутации самого вежливого дипломата Европы — снял шляпу, поклонился, и поприветствовал графа Пипера, мудрого министра великого короля, которого он, герцог Мальборо, поистине счастлив лицезреть.
Переговоры прошли успешно. Как мы уже и говорили, Мальборо не использовал ни пенни из фондов, выделенных ему на взятки — он решил, что Карла XII не следует уговаривать идти на Восток, потому что он и сам рвется туда всеми силами души.
Так что герцог Мальборо ограничился комплиментами. Но шведские министры и генералы, несмотря на разочарование с точки зрения неполученных ими взяток, были с ним очень любезны.
Граф Пипер, в частности, вел себя как шелковый.
Из приведенного примера видно, как искусно Джон Черчилль умел управлять и ситуацией, и людьми. Умные люди в Англии говорили, что он не только легко командовал многотысячными армиями, но управился бы и с правлением целым государством.
Но — прибавляли те же умные люди — справиться с собственной женой он не мог.
XI
Собственно, герцог попытался. Он писал жене, что избранный ею метод решения конфликта — осыпать королеву потоком укоризн — не очень то полезен, и что упреки в непостоянстве — самый верный способ прикончить то, что еще осталось от дружбы.
Но леди Мальборо не останавливалась ни перед чем, если ее вела за собой страсть. Сейчас, в 47 лет, ее вела за собой страстная ненависть — а поскольку, помимо пламенной души и сильной воли, герцогиня была наделена и ясным умом, она быстро поняла, что за упрямством королевы Анны и ее вдруг появившихся политических мнениях стоит вовсе не Абигайль Мэшем.
Очень быстро выяснилось, что у скромной камеристки королевы есть политический руководитель, влиятельнейший министр на посту под названием “Secretary of State for the Northern Department”, сиречь «Государственный секретарь Северного департамента».
Странноватый на теперешний слух термин обозначал должность человека, отвечавшего за сношения с землями, лежащими на север от Англии, парадоксальным образом включая в себя и Шотландию, которая уже слилась с Англией в единое государство.
В обязанности госсекретаря Севера входили не только функции современного министра иностранных дел, имеющего дело с протестантскими государствами северной Европы, но и кое-какие задачи, относящиеся скорее к министерству внутренних дел и полиции, ибо на нем лежала ответственность за поддержание порядка в Шотландии.
И вот оказалось, что Роберт Харли, бывший спикер Парламента, по политической ориентации относившийся к умеренному крылу партии тори, и в данный момент занимавший пост госсекретаря Севера, счелся родством с Абигайль Мэшем, обнаружил, что она доводится ему кузиной со стороны ее отца, и что через нее он может давать советы королеве Анне.
Обнаружилось также, что советы эти идут в духе партийной линии тори, и носят недружественный характер по отношению к целому ряду людей, связанных с кланом Мальборо — например, к брату герцога, адмиралу Джорджу Черчиллю.
Его, правда, критиковали и виги — но в тот момент это было сочтено не столь важным. Посчитали, что все дело в злокозненном влиянии партии тори.
Выяснилось, кстати, что Роберт Харли не одинок, и что ему усердно помогает Генри Сент-Джон, хоть он и был назначен на пост военного министра как раз по настоянию Мальборо.
А поскольку партия тори желала бы снизить военные затраты, герцогиня Мальборо не преминула известить супруга, что речь идет не о ее препирательствах с королевой, а о повороте политики правительства в сторону, препятствующую так называемой "континентальной стратегии” — дальнейшему ведению войны на континенте Европы.
И она добилась своего — клан Мальборо посчитал себя уязвленным.
XII
В начале февраля 1708 года королеве Анне был вручен документ, составленный в самых вежливых выражениях, с нижайшей просьбой: немедленно отрешить от должности госсекретаря Севера, Роберта Харли.
В случае отказа Ее Величества удовлетворить эту просьбу авторы документа сообщали, что они будут не в состоянии нести и дальше свои обязанности, имея такого коллегу, и при всей своей нерушимой преданности особе Ее Величества будут вынуждены подать в отставку.
Под письмом стояли две подписи.
Первая принадлежала графу Годольфину, лорду-казначею, управлявшему налоговой и финансовой системой Великобритании, вторая — герцогу Мальборо, командующему всеми войсками на континенте Европы, «оплаченными английской Короной».
В их число входили не только английские полки, но и воинские контингенты, предоставленные союзниками Англии в обмен на денежные субсидии.
А еще Мальборо командовал войсками, которые оплачивались Соединенными провинциями Нидерландов — никому другому Нидерланды не доверяли — и находился в самых дружественных отношениях с императорским двором Австрии, а также с королевскими дворами Пруссии и Дании.
То есть на нем одном держался весь европейский фронт, направленный против Франции.
Что же касается демарша герцога Мальборо, предпринятого совместно с графом Годольфином, то королеве Анне было прекрасно известно, что сын графа женат на одной из дочерей герцога.
И королева, таким образом, оказывалась перед лицом тяжелейшей дилеммы.
Потому что отказ в просьбе — которую следовало бы назвать ультиматумом — ломал все усилия в войне против Франции, и делал королеву лично ответственной за последствия такого решения.
А согласие означало капитуляцию перед кланом Мальборо, потому что под письмом подразумевалась и третья подпись — Чарльза Спенсера, Третьего графа Сандерленда — который отвечал за отношения Англии со всеми странами южной Европы, и был мужем старшей дочери герцога Мальборо.
Чарльз Спенсер был молод, богат, отличался блестящими дарованиями, считался звездой партии вигов, был за это сильно нелюбим королевой, которая симпатизировала тори — и только потому не подписался под документом, что родственники сочли его подпись излишней провокацией.
Что оставалось делать королеве Анне?
Система правления в Англии того времени еще не сложилась в классическую парламентскую форму — правительство не обязательно формировалось партией большинства, поста премьера еще не существовало, а отдельные министры назначались и смещались по воле монарха.
Вообще же, с 1702-го года, то есть с того времени, как на престол взошла королева Анна, предполагалось, что в правительство будут входить «лучшие сыны отечества, вне зависимости от их партийной принадлежности», а отбором этих лучших сынов как раз и займется монарх, как личность, находящаяся выше суетных партийных споров, и по самой сущности своей — олицетворение национальных интересов.
Автором этой блестящей концепции был Джон Черчилль, в ту пору еще не герцог, а всего лишь граф.
И это именно он внушил новой королеве, что в условиях политического преобладания Парламента ей следует держаться идеи правительства, в котором будут представлены и виги, и тори, и ни в коем случае не давать ни одной из партий полного преобладания.
Сейчас, в феврале 1708, тот же самый Джон Черчилль, Первый герцог Мальборо, требовал от королевы стать игрушкой партии вигов.
XIII
Королева встретила беду как всякая слабая женщина — она зажмурилась. На письмо — не ответила, отставку Годольфина и Мальборо — не приняла, но и Роберта Харли не удалила.
A просто, подождав пару дней, как ни в чем не бывало назначила совместное заседание своих министров.
Уж на что она рассчитывала, сказать трудно — но заседание состоялось, а ни Годольфин, ни Мальборо на него не пришли, и оказалось, что в их отсутствии и говорить как-то уже и незачем.
Королеве Анне пришлось поглядеть в лицо действительности.
Харли оставил свой пост, вместе с ним из правительства ушел и Генри Сент-Джон — и на их освободившиеся посты были назначены лорды, принадлежащие к партии вигов. Их преобладание вскоре оказалось еще и усилено: в октябре 1708 умер Георг, принц Датский — муж королевы.
Он с неба звезд не хватал, но занимал целый ряд почетных должностей, и был другом клана Мальборо — так что клан позаботился, чтобы эти должности оказались заполнены его другими друзьями.
В общем, вырисовывалась полная победа — но супруги Мальборо недооценили своих противников. Потеря властных рычагов отнюдь не заставила их сдаться.
Они перенесли борьбу в другое пространство.
Если нельзя влиять на действия правительства, находясь в его составе, то можно воззвать к общественному мнению.
Но тут обнаружилось, что к процессу «формирования общественного мнения» можно подойти по-разному.
Генри Сент-Джон решил, что дело это долгое — и удалился в свое имение, чтобы в сельском уединении заняться трудами по философии.
Роберта Харли предпочел печать.
У него были хорошие связи в среде газетчиков и памфлетистов, и один человечек из этой среды тут очень пригодился.
Был он бывшим коммерсантом, попавшим в настолько безнадежное банкротство, что его неоплатные долги не покрыло бы никакое жалованье — но он охотно брался за любые поручения, и Харли в бытность свою министром его часто использовал.
Например, отправлял с секретной миссией в Шотландию, для сбора неофициальной информации.
Обходился этот агент очень недорого — так, какие-то мелкие выплаты, да защита от кредиторов — а оказался он и полезен, и поворотлив. Агент — звали его Даниэль Дефо — пригодился Харли и после потери поста.
Дефо прекрасно писал всякого рода памфлеты, они хорошо расходились…
Даниэль Дефо
В общем, Харли развил поистине бурную деятельность. Но, скорее всего, прогноз Генри Сент-Джона относительно длительности процесса перемен в общественном мнении оказался бы верным, если бы не одно обстоятельство: противник плохо распорядился своей победой.
Жизнь королевы Анны превратилась в ад.
XIV
Об этом позаботилась герцогиня Мальборо — от души и с полным знанием дела. Королева любила Кенсигтонгский дворец — скромный и непарадный, он служил ей местом отдыха от официальной жизни двора. И естественно, она поселила там же и свою новую фаворитку, Абигайль Мэшем.
Герцогиня устроила по этому поводу дикий скандал.
Те самые служебные апартаменты, что были отведены Абигайль, были в свое время выделены и ей — и герцогиня распорядилась выдрать оттуда все, что только можно было отвинтить или оторвать. Она утверждала, что это ее частная собственность. Дело дошло до того, что у дверей не осталось ручек.
Леди Мальборо чуть ли не ежедневно писала королеве письма, укоряя ее в забвении того хорошего, что герцогиня для нее сделала — но она себя этом не ограничила, а добавила и пару предположений, почерпнутых на стороне.
Роберт Харли был не единственным вельможей, использовавшим писак — такие люди водились и в окружении леди Мальборо.
Один из них написал стишок, в котором прозрачно намекал на то, что королева Анна неспроста так привязалась к своей новой служанке, и что тут замешана не дружеская симпатия, а бурные лесбийские страсти.
Ненависть не рассуждает — и y Сары Черчилль, герцогини Мальборо, не достало ни ума, ни такта воздержаться от замечаний o том, что «служанка пользуется близкой дружбой великой королевы».
И она даже не ограничилась разговорами на эту тему, а выразила свое изумление письменно.
Но пиком этой свары между герцогиней Мальборо и королевой послужил благодарственный молебен по случаю победы при Ауденарде, в современной Бельгии.
100-тысячная армия под командованием лорда Мальборо в июле 1708 года столкнулась со столь же крупной французской армией и нанесла ей тяжелое поражение.
И вот оказалось, что на торжественной церемонии в соборе Святого Павла королева Анна появилась не в тех драгоценностях, которые выбрала для нее герцогиня Мальборо, а в других.
Герцогиня устроила своей государыне публичную сцену. А когда та стала возражать, велела ей помолчать.
Королева была так потрясена, что пожаловалась на леди Мальборо ее мужу.
Великий дипломат, он как-то отвертелся от определенного ответа, и в споре между «обожаемой им королевой» и своей собственной женой сумел остаться нейтральным — что не принесло ему большой пользы.
Маргарет Тэтчер, жившая через два с половиной столетия после описываемых событий, сказала однажды:
“Standing in the middle of the road is very dangerous; you get knocked down by the traffic from both sides” — «стоять посередине дороги очень опасно — вас будет бить [двигающимся транспортом] с обеих сторон»
Так и вышло.
XV
Виги не посчитали герцога Мальборо одним из них — нападки на его брата, адмирала Черчилля, как шли при правительстве с участием тори, так и продолжились.
Случилось это, скорее всего, просто по инерции и по недоразумению — некому оказалось принять какое-то общее решение, потому что лорды-виги передрались между собой.
Они представляли собой «партию войны», война против Франции шла на многих фронтах — и на ее восточных рубежах, и в Италии, и в Испании — и каждый из лордов хотел своей доли власти, добычи и славы.
Но как-то так получалось, что победы случались не часто, и только там, где войсками командовал герцог Мальборо, и тем оставлял остальных в тени — и поэтому, когда в 1709 французский король, Людовик XIV, попросил о мире, его предложение было высокомерно отвергнуто.
Королю предъявили то, что в дипломатии называется «заведомо невыполнимым условием» — от него потребовали силой заставить его собственного внука отказаться от короны Испании.
«Предложение» использовать французские войска против французского принца вызвало такой взрыв негодования во Франции, что там, несмотря на страшное истощение всех ресурсов, удалось еще раз поднять крупную армию, и направить ее на самый угрожаемый участок — во Фландрию, против Мальборо.
11-го сентября 1709 года у деревни Мальплаке он одержал очередную победу — но победа вышла пирровой. Во-первых, она очень дорого ему стоила — потери союзной армии под его командованием вдвое превысили французские — во-вторых, это оказался не нокаут.
Французская армия отошла в полном порядке, сохранив и немалую часть артиллерии, и свои знамена, и боевой дух.
Перпектива продолжения дорогостоящей войны сильно сдвинула настроения в Парламенте, а лорды-виги под давлением не проявили ни воли, ни сплоченности, и начали сдавать своих.
Роберт Харли, великий мастер парламентских интриг, первый удар сосредоточил на наиболее уязвимой цели — и таковой оказался Чарльз Спенсер, Третий граф Сандерлэнд.
Когда ему было предложено подать в отставку в обмен на обещание пожизненной пенсии в 3000 фунтов в год, он гордо ответил, что «раз уж у него не будет возможности служить Англии, то он не желает ее грабить».
На Харли такие сентенции впечатления не производили. Он смотрел на политику как на шахматную партию, и теперь, свалив лорда Сандерлэнда, он нацелился на куда более важную фигуру.
Герцог Мальборо получил письмо от королевы Анны, отправленное из Кенсингтонского дворца и датированное 8-м августа 1710 года[4], в котором говорилось следующее:
«Милорд-казначей, в течение последнего времени показывавший много неловкости на моей службе, и чье поведение было не таким, как прежде, сделало невозможным для меня продолжить позволить ему сохранить белый жезл, почему я этим утром и приказала ему сломать его, о чем вас сейчас и извещаю , чтобы вы получили новости от меня первой, и я уверяю [и обнадеживаю] вас в том, что позабочусь о том, чтобы армия ни в чем не испытала бы недостатка».
Все это, конечно, нуждается в пояснениях.
XVI
Милорд-казначей, не упоминаемый здесь по имени — это Сидней Годольфин, друг и родственник семьи Мальборо. Он уволен и отстранен, о чем в письме и сообщается, но в тексте есть важный неочевидный нюанс — увольнение проведено самым почетным образом. Символом власти лорда казначея служил так называемый «белый жезл» — так вот, жезл этот Годольфину предписано не передать его преемнику, как полагается по обычной процедуре, а сломать.
Таким образом, символически показывается, что служба лорда-казначея у него не отнята — она просто закончена.
Была и еще одна деталь, которая в письмо не попала, но мы знаем о ней из переписки леди Мальборо с мужем: страстно негодуя на увольнение Годольфина, она добавляет, что королева обещала своему бывшему казначею государственную пенсию в 4000 фунтов в год.
К чему же королева все эти сложные фигуры?
А к тому, что у нее уже было столкновение с лордом Мальборо вне контекста ссор с его скандальной женой: королева Анна пожелала однажды дать полковничий чин брату своей ненаглядной Абигайль — и встретила резкое сопротивление со стороны командующего армией.
Дело было не в том, что Мальборо не хотел получить совершенно бесполезного полковника — должность была парадной синекурой, и ее носитель вполне мог оставаться при дворе — а в том, что эту синекуру герцог уже пообещал некоему Мередитy.
Тот был и храбрым офицером, и прекрасным командиром, и когда оказалось, что при сравнении Мередитa c братом Абигайль Мэшем предпочтение отдано придворной пустышке, герцог взорвался.
Он написал королеве, что не в силах командовать армией, не имея должного авторитета — а какой же может быть у него авторитет, если с его представлениями не считаются, и достойнейшие офицеры остаются без заслуженных наград?
Мальборо потребовал удаления всего семейства Абигайль от двора — а в противном случае предлагал свою отставку.
В итоге произошел некий размен: должность досталась все-таки Мередитy, но и миссис Мэшем со всеми ее присными осталась на месте.
Королева Анна хорошо запомнила этот случай, и явно опасалась повторения тогдашней вспышки. Тем более, что причины были: Роберт Харли и Генри Сент-Джон вновь получали министерские посты, и смещенного Годольфина заменил именно Харли.
Однако сейчас, летом 1710 года, герцог Мальборо хлопнуть дверью не захотел.
XVII
Есть английская пословица: “Still waters run deep” — что в буквальном переводе значит: «Спокойные воды текут глубоко», но, наверное, могут быть переведены и попроще: «Чужая душа потемки».
При взгляде со стороны и с дистанции в три столетия кажется, что после потери влияния при дворе, и при новом министре, Харли, с которым герцог Мальборо имел давние счеты, следовало бы уйти самому, не дожидаясь худшего — но он остался на королевской службе.
Может быть, надеялся отыграться? Может быть, поддался просьбам лордов-вигов, которые умоляли его остаться?
Может быть, просто не захотел отдать огромную власть и влияние, и держался за них до последнего?
На континенте Европы престиж герцога был по-прежнему велик. Иностранные государи обращались с ним не как с подданным их союзницы, королевы Анны, а скорее как с почти равным, «кузеном и родственником», непобедимым полководцем и лучшим генералом из всех, которыми располагали союзники.
Впридачу ко всему этому и новыйглавный министр, Роберт Харли, всячески подчеркивал свое расположение к герцогу Мальборо, и не предпринимал никаких явных попыток к тому, чтобы уменьшить его власть.
На самом деле кое-какие контакты с Францией уже начались, и целью их было установление формальных переговоров о мире. если понадобится — отдельно от союзников.
Но покамест Мальборо был полезен для Харли на том месте, на котором он и был — на посту главнокомандующего в Европе.
Переговоры могли и не начаться, и выборы в Парламент могли пойти в пользу вигов, и герцог был очень хорош и в качестве возможного оружия против Франции, и в качестве «пугала», которое сделало бы французов посговорчивей.
Ну, а когда придет подходящий момент, герцога можно будет и убрать. У Роберта Харли и против Мальборо имелось хорошее оружие — с недавнего времени в его окружении появился новый сотрудник.
Он оказался очень примечательным человеком.
XVIII
Любая столица — место, где крутятся серьезные деньги, принимаются важные политические решения, и производятся назначения на всякого рода должности, которые хотелось бы получить.
Естественным следствием из вышесказанного является то, что прихожие людей сановных и влиятельных, способных весомым словом повлиять на тот или иной проект, или на то или иное назначения, наполняют толпы просителей.
Конечно, среди них много провинциалов — и вот человек, нас в данный момент интересующий, как раз таким провинциалом и был.
Он был более чем хорошо образован — Тринити-Колледж в Дублине присвоил ему степень доктора богословия — но образование приобретал отрывочно и с большими разрывами по времени. Скажем, бакалавром он стал в 19 лет — с формулировкой “by special grace” — «по особой милости».
Характеристика была очень нелестной — в современных терминах это означало бы заядлого троечника, которому, так и быть, натянули проходной балл.
Следующую степень — магистра — он получил только в 25, а докторскую диссертацию защитил и вовсе в 35, когда уже успел посвятить себя Церкви.
Сделано это было не от хорошей жизни.
Семья его никаких средств не имела, первоначальное образование оплатил дядя, а дальше нужно было искать себе занятие — и оно нашлось в виде места секретаря отставного дипломата, Уильяма Темпла. Попытка найти государственную службу, предпринятая после смерти патрона, окончилась полной неудачей — ну, и в итоге оказалась избрана религии.
Отсюда, собственно, и поездка в Лондон — предполагалось похлопотать о проекте, который мог оказаться полезным для англиканской Церкви в Ирландии — но Годольфин ничего не сделал, и в окружении герцогини Мальборо нашим провинциалом тоже не заинтересовались.
Литераторов там особо не ценили — а доктор богословия, прибывший в Лондон из ирландской глуши, уже успел снискать себе кое-какую известность в литературных кругах, и надеялся было предложить свое перо в распоряжение партии вигов. Ну, там на него не обратили внимания.
Ho партия тори отнеслась к провинциалу совсем по-другому.
XIX
Роберт Харли сам литературным даром не обладал, но очень ценил литературу, охотно общался с пестрой публикой, зарабатывавшей пером, и уже в силу этого отнесся к что-там пишущему доктору богословия довольно тепло.
К тому же вскоре ему представился случай посмотреть на своего нового знакомого другими глазами.
Вельможам случалось благодетельствовать простолюдинам не только патронажем, но и просто денежными подарками.
Скажем, Генри Сент-Джон на представлении в театре пьесы “Катон”[5], подозвал к себе актера, игравшего роль Катона, вручил ему 50 золотых гиней «за защиту свободы от происков диктатора» — и актер рассыпался в благодарностях, ибо для него это была очень значительная сумма[6].
Так вот, однажды Роберт Харли, лорд-казначей в правительстве Ее Величества, королевы Анны, протянул кошелек с 50 гинеями нашему провинциалу — и тот так на него посмотрел, что Харли положил кошелек обратно в карман и извинился.
Генри Сент-Джон оценил доктора куда лучше — поговорив с ним пару раз, он пришел в такой восторг, что решил называть его не по официально принятому обычаю, включавшему ученую степень и фамилию, а по имени, просто Джонатаном.
Уже будучи несколько знакомы с нашим провинциалом, мы можем предположить, что и он, в свою очередь, стал обращаться к государственному секретарю правительства Ее Величества, Генри Сент-Джону, столь же неофициально.
Доктор Джонатан Свифт был гордым человеком.
XX
Клуб “Brothers”/«Братья», объединивший литераторов с высоко образованными политиками, ценившими и острое слово, и высокий интеллект, был основан Генри Сент-Джоном в 1711 году, но в сокращенном составе функционировал уже и в 1710.
Сам Генри Сент-Джон, Роберт Харли и доктор Джонатан Свифт собирались вместе и совершенно неофициально, как бы по-братски, обсуждали всякого рода предметы, в том числе и политические.
Вина подавались самые тонкие, еда была восхитительной — в таких случаях в качестве повара привлекали главного кулинара королевы, а она умела хорошо поесть — и беседа плавно переходила от философских споров к вопросам литературного стиля.
Атаки прессы и на политику вигов, и на герцога Мальборо, проходили по-прежнему, но заботу о них Генри Сент-Джон предоставил доктору Свифту — тот стал чем-то вроде министра пропаганды для партии тори.
Одно дело было опубликовать в газете “Экзаминейтер" отчет о расходах, связанных с ведением войны и с высоким жалованьем, которое выплачивалось главнокомандующему «войск, оплаченных британской Короной», лорду Мальборо — и совершенно другое взять, да и сравнить их с тратами Рима античных времен на организацию триумфов своих полководцев.
Тут нужно было жалящее, желчное остроумие доктора Свифта.
Джонатан Свифт
С самым серьезным и педантичным видом он подсчитывал и стоимость возведения триумфальной арки, и победной колесницы полководца, и памятных медалей (выбитых из меди, ценой в пол-пенса каждая)[7].
Не позабыл он ни быка, приносимого в жертву, ни лаврового венка, оцененного в два пенса — а уж колесница была оценена и вовсе щедро, в 100 фунтов, как современная доктору Свифту лондонская карета хорошего качества — и в итоге выходил тщательно подведенный баланс в 994 фунта, 11 шиллингов и 10 пенсов.
А потом мимоходом говорилось о том, что расходы на строительство поместья Бленхейм, предназначенного для герцога Мальборо, составили 200 тысяч фунтов — и эффект получался убийственный.
Что и говорить — дела герцога шли нехорошо.
Когда в декабре 1710 он, как обычно, оставил армию и вернулся на зиму в Англию, его уже не встречали торжественным боем колоколов.
Удивительное дело — уже зная и о королевской немилости, и о том, что государственную пенсию, обещанную Годольфину, платить и не думают[8], он тем не менее обратился с просьбой: сделать его должность главнокомандующего армией пожизненной. В просьбе было высокомерно отказано.
А в январе 1711 года герцогиня Мальборо была уволена и как “Mistress of the Robes”, и как “Groom of the Stool” — то есть отрешена от двух самых высших придворных должностей, которые только можно было иметь при особе монарха[9].
Королева больше не хотела ее видеть.
XXI
Джон Черчилль зимой, с 1677 на 1678 год[10], женился на 17-летней Саре Дженнингс по большой любви. Ни у него, ни у нее не было своих средств, но он отверг куда более выгодные партии, предлагаемые его родителями, и ухаживал за своей избранницей больше двух лет — невеста знала, что ее вздыхатель известнейший сердцеед, и сомневалась в искренности его чувств.
Сейчас, в 1711 году, после 34-х лет брака, Джон Черчилль, Первый герцог Мальборо, любил свою жену столь же горячо, как и в молодости — и он испросил аудиенции, и на коленях молил королеву Анну оставить герцогине Мальборо символ ее прежней должности — золотой ключ, теоретически отпиравший двери в покои королевы.
В сущности, он просил, чтобы отставка леди Мальборо была обставлена так же, отставка Годольфина — белый жезл, символ его должности, был не отнят, а сломан.
В этом было отказано.
Получив «повеление о возвращении символа должности», герцогиня Мальборо швырнула ключ на пол, и ушла, предоставив придворному штату разбираться с формальностями.
Почему ее муж не последовал ее примеру, остается загадкой и по сей день.
Герцогиня была отрешена от своих придворных обязанностей в феврале 1711 — и тем не менее лорд Мальборо не ушел в отставку, и даже в июле 1711 все еще шли некие переговоры между ним и Харли.
Почему Роберт Харли затягивал кардинальное решение вопроса, сказать трудно.
Некоторые биографы Мальборо утверждают, что эта игра кошки с мышкой велась из чистого злорадства — но, скорее всего, это не так.
Доктор Свифт, хорошо знавший Харли, говорил, что тот никогда не делал ничего, что не давало бы ему какую-то пользу — так что, возможно, хитроумный министр придерживал Мальборо как козырь в тайных переговорах с французами.
Уже с весны 1711 велось парламентское расследование расходов на военные нужды, и на Мальборо уже был собран немалый материал — но пока никаких действий против него не предпринималось.
Тема была уж очень чувствительной — дело ведь было не просто в наведении порядка в финансовых отчетах, а в личности, от которой собирались потребовать отчета. Герцог был лучшим полководцем всей коалиции, ведущей войну против Франции.
Тронуть его означало задеть интересы союзников.
XXII
В самом конце ноября 1711-го года доктор Свифт опубликовал в Лондоне основательный трактат под длинным названием “On the Conduct of the Allies and of the Late Ministry in Beginning and Carrying on the Present War” — «О поведении союзников и бывшего [ныне уволенного] министерства в начале и в ходе теперешней войны».
Текст написан мастерски, веской и тяжелой прозой, и построен гармонично и соразмерно, как собор: после предисловия, состоящего из четырех параграфов, следует главная часть, поделенная на пять секций.
Все было сделано так, чтобы создать у читателя впечатление глубокой компетентности и полной беспристрастности.
В том, что касается компетентности, все было в порядке — доктору Свифту помогал Генри Сент-Джон. А он, как бывший военный министр, и как действующий министр иностранных дел Англии, был в курсе всех деталей и в отношении хода военных действий, и в отношении методов, которыми они велись.
А вот в отношении беспристрастности дело обстояло совершенно не так, и в ход был пущен ловкий прием, который правильнее всего было бы назвать «смещением фокуса».
Главными союзниками Англии в ее войне были две державы: Австрийская Империя и Нидерланды. Наибольшее количество проблем Великому Альянсу (так именовалась анти-французская коалиция) доставляли австрийцы.
Их войска, как правило, были хуже качеством, им не хватало ни денег, ни снабжения, они поневоле должны были действовать не только на главном фронте, но и в Италии, и иной раз в Венгрии, против собственных подданных, и их все время надо было вытаскивать из беды.
В конце концов, великая победа, одержанная Мальборо у Бленхейма, была достигнута в процессе спасения Вены от удара французских армий.
Таким образом, процесс критики союзников по справедливости следовало бы начать с Австрии — но доктор Свифт знает свою аудиторию. Английским налогоплательщикам нет дела до далекой Империи Габсбургов — зато им есть дело до голландцев, как в просторечии назывались подданные Объединенных Провинций Нидерландов.
Вот с ними они были знакомы очень хорошо — и не очень-то любили.
И как конкурентов в торговле, и как соперников в далеких заокеанских колониях, и как людей, которым Вильгельм Оранский, предшественник королевы Анны, частенько отдавал предпочтение перед своими английскими подданными.
Потому-то доктор Свифт в своем трактате на них и напустился.
К тому же, как истинный мастер, он использовал «голландский мотив» и для еще одной цели — для нападения на английских сторонников партии войны, вигов.
Свифт, не называя никаких имен, говорил о денежных интересах людей, стремящихся все длить и длить военные действия, про то, что они только и норовят высасывать деньги налогоплательщиков — а когда их не хватает, пробегают к займам, возлагая бремя и на будущие поколения.
И среди них не только англичане, но и иностранцы, и даже евреи.
И опять ему не нужно называть никаких имен — читатели знают их и сами.
Сэр Соломон де Медина — богатый купец из Амстердама, возведенный в нарушение всех традиций Вильгельмом Оранским в рыцарское достоинство за великие заслуги перед английской Короной — в ходе расследования финансовых отчетов армии оказался приперт к стенке, и дал показания, что в течение 10 лет выплачивал герцогу Мальборо по 7 тысяч фунтов в год, персонально и вне системы обычных расчетов за поставки.
Расследование не было завершено, герцог сообщил, что такого рода платежи — обычная практика, и полученные деньги уходят на оплату разведовательных сведений — но слова были сказаны, и отпечаток этих слов в памяти публики остался.
Может быть, ключем всего объемистого труда доктора Свифта послужила следующая фраза, в которой он как бы определяет существующее положение дел.
Приведем ее в оригинале:
“... the ruin of the public interest; and the Advancement of Private, increase the Wealth and Grandeur of a particular Family, to enrich Usurers and Stock-jobbers, cultivate the pernicious Designs of a Faction by destroying the Landed-interest”.
«… разрушение общественных интересов; продвижение [интересов] частных, возрастание богатства и величия одной отдельной семьи, обогащение ростовщиков и махинаторов акциями, тайные планы отдельной группы, направленные на подрыв земельных интересов»[11].
Как и полагалось в тогдашнем стиле, существительные писались с заглавной буквы: «Богатство», «Величие», «Семья», «Ростовщики», «тайные Планы» — и было ясно как день, что под «Семьей» имелись в виду Сара и Джон Черчилли, положившие начало дому герцогов Мальборо.
Трактат имел огромный успех — допечатку пришлось сделать уже через несколько дней, a всего разошлось 11 тысяч копий, по тем временам тираж просто неслыханный.
Меньше чем через месяц Джон Черчилль, Первый герцог Мальборо, был смещен со всех своих постов.
XXIII
Письмо, которым королева Анна извещала лорда Мальборо о своем решении, не сохранилось — герцог бросил его в огонь — но ответ сохранился.
В нем, в частности, говорилось, что герцог Мальборо желает своей королеве, чтобы у нее никогда не было недостатка в слугах, столь же верных, как он.
В Париже по приказу короля Людовика XIV отслужили благодарственный молебен.
Что касается Лондона, то по городу ходили самые дикие слухи.
Утверждалось, что лорд Мальборо готовит военный переворот — а в качестве доказательства ссылались на то, что лорд Годольфин живет теперь в его доме.
То, что Годольфин очень болен и оставлен королевой Анной без средств, во внимание не принималось.
Члены правительства тем временем получили награды. В английском есть формула присвоения человеку титула — считается, что он создан [created] монархом в новом качестве — и вот, в мае 1712 Роберт Харли был создан как Первый граф Оксфорд, и награжден Орденом Подвязки, самой высокой наградой, какой только Корона могла украсить подданного.
А в августе и Генри Сент-Джон был создан, как Первый виконт Боллинброк — чем был оскорблен до глубины души.
Пэры Англии ранжировались в зависимости от важности носимых ими титулов, что даже и подчеркивалось количеством белых полос, украшенных золотым шитьем, на их мантиях: герцогам полагалось четыре полосы, маркизам — три с половиной, графам — три, виконтам — две с половиной, а баронам — только две.
И получалось, что новосозданный виконт Боллинброк будет носить мантию не столь нарядную по сравнению с мантией новосозданного графа Оксфорда — да и Орденом Подвязки его тоже обошли.
Он обвинил в этом Роберта Харли — отношения между партнерами сильно накалились.
В сентябре 1712 лорд Годольфин умер.
Герцогу Мальборо был предъявлено требование: выплатить в казну 30 тысяч фунтов, удержанных им в свое время на секретные цели из расчета одной сороковой от общего бюджета снабжения войск.
Он протестовал, предъявив документ, из которого следовало, что сделано это было с разрешения Короны.
Протест проигнорировали.
В конце 1712 года герцог Мальборо покинул Англию. Королева заметила, что герцог поступил правильно.
В 1712-ом она создала 12 новых пэров. В их число входили и муж, и брат Абигайль Мэшем — их обоих сделали баронами.
Против всего лишь двух лент на мантиях они не протестовали.
XXIV
В пьесе Э.Скриба «Стакан воды», с разбора которой мы начали наше повествование, Боллинброк говорит Абигайль, что «не надо пренебрегать маленькими величинами, потому что через них мы приходим к большим», и дальше следует такая сцена:
“Болингброк: ... знаете ли вы, как лично я, Генри Сент-Джон, которого до двадцати шести лет все считали пустым фатом, вертопрахом и лентяем, стал государственным человеком, членом парламента и министром?
Абигайль. Право, не знаю.
Болингброк. Так вот, друг мой, я стал министром потому, что умел хорошо танцевать сарабанду, и перестал им быть потому, что схватил насморк.
Абигайль. Неужели?!”
Ну, сарабанда — испанский танец. Насчет насморка нам ничего не известно. Неизвестно нам также и то, откуда именно Э.Скриб черпал свое вдохновение — но вот подлинный документ, письмо, написанное лордом Боллинброком его другу, доктору Свифту:
“Earl of Oxford was removed on Tuesday; the Queen died on Sunday! What a world is this and how does a fortune banter us!
«Граф Оксфорд был удален во вторник; королева умерла в воскресенье! Что за мир, и как удача [судьба] дразнит нас!»
Письмо датировано 3-м августа 1714-го года, и суть его состоит в том, что лорду Боллинброку удалось все-таки (с активной помощью Абигайль Мэшем) восстановить королеву Анну против Харли, и та отрешила его от должности — но через четыре дня внезапно скончалась, и триумф Боллинброка окончился, не успев и случиться.
Политическая сцена в Лондоне поменялась буквально в один день.
В частности, окончательно решился вопрос престолонаследия.
В свое время Парламент принял закон, по которому престол Великобритании должен был передаваться ближайшему родственнику королевской династии — в данном случае, Стюартов — только при условии его протестантского вероисповедания.
Таковым оказался Георг, курфюрст Ганновера, но было известно, что сама королева Анна склонялась к передаче престола своему сводному брату, Джеймсу, сыну от второго брака ее изгнанного из Англии отца, короля Иакова II.
Консерваторы-тори склонялись именно к нему, прогрессисты-виги стояли за Георга — но случилось так, что первыми у тела умершей королевы оказались лорды-виги.
Бумажный пакет, с которым она никогда не расставалась, и который, вероятно, и содержал ее завещание, был сожжен невскрытым — с чего и началось новое царствование.
Роберт Харли угодил под следствие, был арестован, и два года провел в Тауэре.
Лорд Мальборо вернулся домой из своего добровольного изгнания и был встречен восторженной толпой. Новый король к нему благоволил, и все обвинения оказались сразу забыты.
Лорд Боллинброк, напротив, оказался под подозрением, получил предупреждение об аресте, и бежал во Францию.
Есть версия, согласно которой предупреждение пришло от Мальборо, а тревога была фальшивой, и устроена с единственной целью — вынудить Боллинброка к бегству и тем погубить в глазах нового монарха — но, скорее всего, это неправда.
У герцога Мальборо просто не было времени на устройство такой хитрой западни, да к тому же, он мог вспугнуть Боллинброка, но контролировать его поведение во Франции он уж никак не мог.
А Боллинброк там присоединился к двору «Джеймса III», и стал изгнанником и в самом деле.
Прощение он получил только в 1723, а в 1725 ему вернули и его поместья, но без права заниматься политической деятельностью.
Остаток жизни он провел в занятиях литературой и философией.
Лорд Мальборо умер в 1722. Его жена пережила его на 22 года, и скончалась только в 1744, пережив не только мужа, но и всех своих детей.
Герцогский титул перешел к Генриэтта Годольфин, дочери Сары и Джона Черчиллей, и жене наследника Сиднея Годольфина — она и стала Второй герцогиней Мальборо.
Она умерла в возрасте 52 лет, и титул Третьего герцога Мальборо перешел к ее племяннику, сыну ее сестры от брака с Чарльзом Спенсером, лордом Сандерлэндом.
Так он в семье Спенсеров и остался — вместе с фамильным именем Черчилль.
Внук Седьмого герцога Мальборо, сэр Уинстон Черчилль, часто так и подписывался аббревиатурой: “WSC” — “WInston Spencer Churchill”.
За добрых три сотни лет, прошедших со времен королевы Анны, изменилось очень многое. Забылись имена всемогущих министров. Кто такой Роберт Харли, граф Оксфорд, помнят только специалисты, занимающиеся историей поздних Стюартов.
Зато имя Даниэля Дефо — мелкого человечка, безнадежного банкрота, которого Харли использовал для разного рода поручений — сейчас известно едва ли не каждому. А если не его самого, то уж имя созданного им персонажа, Робинзона Крузо, стало просто нарицательным.
И никому, в общем-то, нет дела до того, что Дефо написал гимн несгибаемой воле, труду, и дару великой предприимчивости, вытаскивающей человека из самых, казалось бы, безнадежных обстоятельств — а вовсе не книжку для подростков.
Еще более жестоко судьба обошлась с доктором Свифтом.
В 1710 он познакомился с Робертом Харли и с Генри Сент-Джоном, в 1711, как по мановению волшебной палочки, из бедного священника стал негласным членом правительства, и мог бы претендовать на крупные церковные должности — но в 1714 все рухнуло в один день, и он оказался не у дел, лорды-виги не питали к нему особого расположения.
Доктор Свифт получил назначение на пост декана собора Св.Патрика в Дублине.
В принципе, это был крупнейший англиканский центр, и должность могла бы рассматриваться как вторая по значению в церковной иерархии Ирландии — но для доктора Свифта убийственным обстоятельством было то, что он должен был покинуть и Лондон, и даже Англию.
Для него, если говорить в российских терминах 19-го века, это было равносильно переезду из Петербурга в Симбирск — огромное разочарование и потеря.
В Дублине он и прожил до конца своих дней. Скончался в 80 лет — но еще за четыре года до кончины был признан недееспособным.
Доктор Свифт сошел с ума.
Он оставил после себя обширное литературное наследство. Гениальный писатель и глубокий мизантроп, Свифт знал себе цену, и знал, что интеллектуально он много выше окружающих, и, вообще, он не слишком любил человечество.
В письме к приятелю[12] Свифт однажды написал:
«Я всегда ненавидел все нации, профессии и всякого рода сообщества; вся моя любовь обращена к отдельным людям: я ненавижу, например, породу законников, но люблю адвоката имярек и судью имярек; …
Но прежде всего я ненавижу и презираю животное, именуемое человеком, хотя от всего сердца люблю Джона, Питера, Томаса и т. д.».
Пожалуй, можно усомниться в том, что декан собора Св.Патрика так уж сильно любил отдельных людей — из его переписки этого не видно.
Однако, горчайшие его метафоры — и Гулливер, связанный лилипутами, и мерзкие йеху (животные, имеющие внешность людей) — с течением времени оказались поняты буквально.
А «Путешествия Гулливера», переведенные едва ли не все языки мира, сильно упрощенные и адаптированные — попали в золотой список детской литературы.
И Свифт в своем роде повторил Даниэля Дефо — обрел бессмертие, оказавшись превратно понятым? Пожалуй, такая мысль его бы позабавила.
Доктор Свифт вообще был склонен к глубокому сарказму.
Примечания
[1] Фильм можно посмотреть на youtube: первая серия, вторая серия; там же — телеспектакль Малого театра 1957 г. с легендарной Е. Гоголевой в роли герцогини (прим. ред.)
[2] В русской традиции имя Джеймс в отношении королей читается как Иаков, или еще проще — Яков.
[3] “Account of the Conduct of the dowager-Duchess of Marlborough”, page 183. John and Sarah, Duke and Duchess of Marlborough, 1660-1744, based on unpublished letters at Blenheim Palace, Stuart Johnson Reid, Charles Richard, John Spencer Churchill Marlborough, New York, Charles Scribner’s Sons, 1914. (Facsimile edition)
[4] Оригинал: “The year of Malplaquet”, page 304. John and Sarah, Duke and Duchess of Marlborough, 1660-1744; Based on Unpublished Letters and Documents at Blenheim Palace, Stuart Johnson Reid, Charles Richard John Spencer Churchill Marlborough, New York, Charles Scribner’s Sons, 597-599 Fifth Avenue, 1914, (Facsimile edition).
[5] Постановка пьесы “Катон”, написанной Джозефом Аддисоном, пришлась на 1713 год, но случай достаточно показателен и для 1710.
[6] “In 2015, the relative value of £1,000 0s 0d from 1710 ranges from £118,000.00 to £22,190,000.00.” Таким образом, по самому скромному подсчету, 50 тогдашних фунтов были бы эквивалентны 6,000 теперешних, или, в пересчете на доллары — примерно $10,000.
[7] Marlborough, by George Saintsbury, London, Longmans, Green and Co., 1885, page 177.
[8] Лорд Годольфин после увольнения оказался без средств и концы с концами сводил только благодаря дружбе с леди Мальборо.
[9] “Mistress of the Robes” — распорядитель нарядов и драгоценностей монарха. “Groom of the Stool” — лицо, ответственное за обеспечением всех физиологических функций монарха, вплоть до ночного горшка. В силу того, что монархом была женщина, королева Анна, обе должности по необходимости занимались женщинами. В данном случае, одной и той же дамой, леди Мальборо.
[10] Брак был заключен тайно, и его точная дата осталась неизвестной.
[11] Цитата приведена по книге “Marlborough” by J.R.Jones, где на страницах 220-222 приведен также подробный разбор памфлета Свифта «О поведении союзников».
[12] Письмо Александру Поупу, от 19 сентября 1725 года.
Оригинал: http://7iskusstv.com/2016/Nomer12/Tenenbaum1.php
