* * *
Где он оборвется, путь земной?..
Стыдно за пустые разговоры.
Господи, поговори со мной,
Может быть, меня не станет скоро.
Ни тоске не верь, ни куражу,
Это и не откровенье даже.
Просто,
то, что я Тебе скажу,
Может быть, Тебе никто не скажет.
* * *
Спустя дунайской дельты рукава,
С пути сбиваясь, опустив слова,
Из всех привычных ритмов выпадая,
Я изменил фарватера зигзаг.
И отразилась вмиг в моих глазах
Серо-зелёная вода Дуная.
Моë зеленоглазое дитя,
Дунайской дельты рукава спустя
Меня опять одолевают страхи.
И снова — сам себе коварный враг —
Я путаюсь в потёртых рукавах
Печали. Как в смирительной рубахе.
Дунайской дельты рукава спустя
Мне кажется пожизненной статья,
Приговорившая меня к печали.
Моё желтоволосое дитя,
Мне так невыносимо без тебя,
Как будто впрямь в небытие отчалил.
В раю, где облака и камыши,
Снимает вдохновенье барыши.
Но мне не до тебя, Господне лоно.
Спустя дунайской дельты рукава
Всё жду: а вдруг появятся слова,
Чтоб прохрипеть тебе по телефону.
Туннель
Готовясь к жестокой ассирийской осаде, жители Иерусалима пробили туннель в скале, изменив русло ручья Гихон. "...А в день завершения туннеля каменотесы ударяли навстречу друг к другу, кирка против кирки. И потекла вода из источника на расстояние 1200 локтей, и 100 локтей была высота скалы над головами каменотесов".
Надпись на стене туннеля (т.н. "силоамская надпись"), VIII в. до н. э.
В петле ассирийской орды,
Могучим соседом тесним,
Плотнее смыкает ряды
Отчаянный Йерусалим.
С какой не всмотрись стороны,
Чужие хоругви видны.
Мы долгу и Богу верны,
Но как воевать без воды?
В ответ на людскую хулу
Пророк расшифрует свой сон:
Пробейте туннель сквозь скалу,
Пусть русло изменит Гихон.
Народ устаёт от идей,
Но вещие сны не солгут.
Всего лишь две тыщи локтей,
И мы недоступны врагу.
Пока не ослабла рука,
Пока не запятнана цель,
Вгрызайся в породу, кирка,
Тянись через время, туннель.
Довольно бичей и оков,
Замолим чужие грехи,
Я слышу сквозь толщу веков
Биение встречной кирки.
Я помню, что жизнь коротка,
Я знаю, что годы — шрапнель.
Вгрызайся в породу, кирка,
Стремись через время, туннель.
Киннерет
В области верхнего до
начала всего, перед
Временем, перед Светом, в мареве зыбком
Тивериадское море звалось Кинерет,
Что в переводе с иврита звучит, как скрипка.
Именно в этой области — "пó морю, аки пóсуху",
Аки смычком по струнам (трение — не взлечу!),
Ибо я здесь рождённый
и в то же время посланный,
В каждой руке вместо посоха по солнечному лучу.
Знаю, в Твоих пространствах нету иного способа,
Встречный горячий ветер прядь уберёт со лба.
Пó морю, аки пó миру. Пó морю, аки пóсуху,
Если доверит Кинерет. И совпадёт судьба.
В области верхнего до
мне не хватает воздуха,
Как не хватает Слову нездешнего падежа.
Пó морю, аки пóсуху — это по струнам, Господи,
Это звучит Кинерет. Это парит душа.
* * *
Слышите шум? — это снова шаманит зима,
Души, дома и деревья в одной круговерти.
Только хватило б дыхания выдохнуть: "Шма,
Шма, Исраэль!"[1] —
и не страшно встречаться со смертью.
Птица не может взлететь и ложится плашмя,
Тело своё прижимает к спасительной тверди.
Только хватило б дыхания выдохнуть: "Шма,
Шма, Исраэль!" —
и не страшно встречаться со смертью.
Звёздные хлопья опять меня сводят с ума.
Белая мгла роковую окружность очертит.
Только хватило б дыхания выдохнуть: "Шма,
Шма, Исраэль!" —
и не страшно встречаться со смертью.
Знаю и сам, что душа перед Небом грешна,
Всё, что положено, мне по заслугам отмерьте.
Только хватило б дыхания выдохнуть: "Шма,
Шма, Исраэль!" —
и не страшно встречаться со смертью.
Мост Вздохов
Мост Вздохов. Всего несколько шагов из неописуемой роскоши Дворца Дожей в непроглядный мрак средневековой темницы под свинцовой крышей. Если повезёт, успеешь в последний раз увидеть в зарешеченных окнах море, солнце, небо. И вдохнуть. И вздохнуть. Потому — Мост Вздохов. Но это изнутри.
А снаружи, украшенный затейливой мраморной резьбой и ажурными решётками, изящный кошачий изгиб над узким каналом очень напоминает аристократические носилки.
Где этот уголок земли?
Какая за бортом эпоха?
Куда меня вы занесли,
Носилки времени — Мост Вздохов?
Приподнятая арки бровь,
Кирпичной башни мощь нагая...
Венеция, ты, как любовь,
Бег времени опровергаешь.
Нет, не любовь — венец любви...
Господь, наверное, печатал
Гравюры вечные твои,
Используя фольгу заката.
Побыть принцессой в царстве сна
Иль приобщиться к райским кущам —
Венеция, твоя цена:
Забыть о времени текущем,
Не помнить собственных примет.
(Твой мир — ажурных кружев мрамор.)
Не явлен даже силуэт.
Стократ ценней портрета рама.
И маска. Арлекин. Пьеро.
Описка. Кляксочка. Помарка.
Пух. Голубиное перо
На площади Святого Марка.
И жажду смертных никогда
Не потому ль не утоляла
Зеленоватая вода
Стекающего в Стикс канала.
Пойми, прости, родной Подол,
Ты родина моя и крест мой,
Но здесь мне чёрный лак гондол
Зияет, как рояль отверстый.
Мост Вздохов, уноси во тьму,
Мой век в твоих носилках дремлет.
Теперь я знаю, почему
Иосиф выбрал эту землю[2].
Урий. Бессонная ночь
...Давид прогуливался по кровле царского дома и увидел с кровли купающуюся женщину. А женщина была очень красива... И сказали ему — это Вирсавия, жена Урия... И он спал с нею... И послал сказать: пришлите ко мне Урия... И расспросил его Давид о ходе войны... И вышел Урий из дома царского, а вслед за ним понесли царское кушанье... Но Урий спал у ворот... со всеми слугами, а не пошел в свой дом... И донесли Давиду... И сказал Урий Давиду: рабы господина моего пребывают в поле, а я пошел бы в свой дом есть, пить и спать с женою!.. Поутру Давид написал письмо и послал его с Урием... В письме он написал так: поставьте Урия там, где будет самое сильное сражение, и отступите от него, чтобы он был поражен и умер...
Вторая книга царств. Глава 11
1
Сошла почти на нет вечерняя заря,
Кровав последний блик на золоте чертога,
Я понял с первых слов лукавого царя,
Которого любил и почитал, как Бога.
Царь думал: Урий глух. Царь думал: Урий слеп.
Царь думал: Урий прост, и жизнь его прекрасна.
Я не войду в свой дом. Я не вкушу свой хлеб.
Я больше не возьму жены на ложе страстном.
Да, он герой и царь, провидец и поэт,
Строитель и мудрец. Но ты ведь помнишь, Боже,
Что в жизни для меня страшнее пытки нет,
Чем знать, что кто-нибудь её коснулся кожи.
Пусть мне не пасть в бою.
Пусть мне не быть в раю.
Пусть буду жалкий раб, а не отважный витязь,
Но, если выбирать, — я дам отсечь свою,
Чем на плече её чужую кисть увидеть.
Пусть я курчав, как негр. Пусть я упрям, как бык.
Пусть я зеленоглаз, как распоследний грешник.
Но светят только мне две серо-голубых
Звезды в сплошной ночи её волос кромешных.
Да, слишком часто меч сверкал в моей руке,
И часто разум я терял в бою от гнева,
Но я один плыву по голубой реке —
По жилке на груди её... любимой... левой...
Как сладко на войне мне снился этот дом —
Вот мы опять вдвоём... вот мы уже простились...
Сплю на сырой земле, обласканный царём,
Шпионы из дворца вовсю засуетились.
Нет, будь и впредь, мой царь, по-прежнему велик,
Спасибо за вино и щедрые награды,
Но лучше обойтись без вычурных интриг,
Мне станет смерть в бою действительно отрадой.
Сам выберу свой день. Сам изберу свой путь.
Сам в сече обрету себе врага по росту.
Когда в её глаза я не могу взглянуть,
Зачем мне видеть свет и утренние звёзды.
Примечания
[1] "Шма, Исраэль!" (Слушай, Израиль!) — еврейская молитва. Во времена средневековья евреи произносили её перед мученическойсмертью на кострах инквизиции.
[2] Иосиф Бродский похоронен в Венеции.
Оригинал: http://7iskusstv.com/2016/Nomer12/JKaplan1.php
