(продолжение. Начало в № 10/2016 и сл.)
3. Жажда бессмертия
Есть мистика, есть вера, есть Господь.
Есть разница меж них и есть единство.
Одним вредит, других спасает плоть.
Неверье – слепота. А чаще – свинство.
Иосиф Бродский
«Нет, весь я не умру! Душа в заветной лире / мой прах переживёт и тленья убежит», – писал Пушкин.
«Но не тем холодным сном могилы / я б хотел навеки так заснуть...», – мечтал Лермонтов.
«Не листай страницы! Воскреси!», – взывал Маяковский к большелобому химику из будущего.
Надежду «убежать тленья» разделяли с поэтами миллиарды людей, живших на Земле до них и после. Не имея «заветной лиры», они искали других путей избавления от ужаса неизбежной смерти. Вся религиозная жизнь человечества вырастает из этого импульса: приобщиться через обожествление к солнцу, луне, камню, океану, Зевсу, Озирису, корове, змее или Богу невидимому и верить, что какая-то частица тебя сохранится за пределами твоей земной жизни, благодаря твоей причастности к объекту обожествления.
С самых первых шагов человечества, различимых в тумане прошлых тысячелетий, мы видим эти неутомимые попытки продлить наше существование если не в бесконечность, то хотя бы за пределы различимого умственным взором. Чтобы описать историю верований разных племён и народов, понадобилась бы энциклопедия в сотни томов. Мифы и саги о богах египетских, индийских, китайских, вавилонских, греческих, варяжских, мексиканских и прочих демонстрируют нам безграничность человеческой фантазии. Всё идёт в дело, всё годится – только бы не остаться лицом к лицу с осознанием собственной смертности!
Строительство пирамид, храмов, монастырей, соборов, мечетей, но также и строительство коммунизма, Третьего рейха, Нового Халифата приобщает человека к тому, чему суждено пережить его. Здесь жажда бессмертия проявляет себя в макромире мировой истории. Но в микрокосме отдельной человеческой души и судьбы тот же порыв проявляется у всех народов, в первую очередь, самым непосредственным образом: заботой о детях, которым суждено продолжить твой род, и бережным сохранением памяти о предках. Потомки и предки – эта невидимая струна, протянутая из бездны прошлого в бездну будущего, позволяет нам мысленно скользить по ней, почти забывая о неизбежности собственной смерти. Спасая своих детей, человек может пойти на верную гибель, а оскорбление, нанесённое памяти предков, постарается смыть кровью обидчика.
Обожествление семейных связей в античном мире замечательно описал французский историк Фюстель де Куланж. «Отец убеждён, что судьба его после смерти будет зависеть от сыновнего ухода за могилой, а сын, со своей стороны, убеждён, что отец по смерти станет богом домашнего огнища и ему надо будет возносить молитвы. Легко понять, сколько взаимного уважения и любви эти верования внедряли в семейство... В семье всё было божественно. Чувство долга, естественная любовь, религиозная идея, всё смешивалось и сливалось воедино... Человек любил тогда свой дом, как ныне он любит свою церковь».1
Заключая свой завет с Ноем, а потом и с Авраамом, Господь не обещает им ни беззаботной жизни в награду, ни райских кущ за порогом смерти, но только одно: «Умножу ваше потомство, как песок морской» (Бытие, 9:7-9; 17:2, 7-8).
«...Так как ты сделал сие дело, и не пожалел сына твоего, единственного твоего, то Я благословляя благословлю тебя и умножая умножу семя твое, как звезды небесные и как песок на берегу моря; и овладеет семя твое городами врагов своих; и благословятся в семени твоем все народы земли за то, что ты послушался гласа Моего» (Бытие, 22: 16-18).
Здесь опять обильное потомство выступает как главная награда за праведность. И наоборот: за то, что Хам согрешил, посмеялся над наготой своего напившегося отца, его потомки обречены стать рабами других народов (Бытие, 9:25-27).
Скептический ум нашего современника вряд ли может поверить, что народ, не имевший письменности во времена Авраама, мог сохранить в устном предании память о всех предках, отделявших его от Ноя (Бытие, глава 10). Не сочинил ли более поздний летописец все эти имена, число которых переваливает за сотню? Но здесь для нас важно другое: сама священность этого длинного списка давала каждому иудею надежду на то, что и его жизнь не начинается рождением и не кончается смертью.
По мере расширения человеческих сообществ от семьи к клану, от клана – к роду, от рода – к племени и государству неизбежно должны были возникать конфликты между различными миражами бессмертия. «Я могу уповать на бессмертие, пока я блюду все заветы своего рода» могло придти в мучительное противоречие с требованиями более высокого порядка. Страшное испытание, которому Господь подверг Авраама, потребовав от него принести в жертву его главное упование – сына Исаака, продолжает потрясать наши души и много веков спустя. Рембрандт воспроизвёл его в картине «Жертвоприношение Авраама», Кьеркегор – в книге «Страх и трепет», Бродский – в поэме «Исаак и Авраам».
Многие античные трагедии тоже строятся на коллизии между высоким и высочайшим. Эдип освободил Фивы от Сфинкса, женился на вдове бывшего царя Лая, бережно растит рождённых с нею детей, выполняет всё, что заповедано человеку богами. И вдруг узнаёт, что убитый им в поединке путник на дороге был царём Лаем и мало того: именно он был его отцом. То есть он, Эдип, убил своего отца и женился на своей матери.
Если бы дело Эдипа разбиралось в сегодняшнем суде, его адвокаты стали бы доказывать, что Лая он убил в порядке самообороны, а кровосмешение с матерью совершил по неведенью. Скорее всего, присяжные вынесли бы приговор: невиновен. Но Эдип не может допустить, чтобы священные законы возмездия, выполнение которых приближало его к вечности, оказались нарушены. Он сам выносит себе обвинительный приговор и сам исполняет наказание – ослепляет себя.
В реальной политической и религиозной борьбе в Древней Греции и в Древнем Риме нередко всплывали коллизии, как будто взятые прямо из их трагедий. Первый консул Римской республики Луций Юний Брут приказал казнить двух своих сыновей, когда они выступили на стороне свергнутого царя Тарквиния Гордого (509 до Р.Х.). Плутарх так комментирует это событие: «Поступок Юния Брута невозможно ни восхвалять, ни осуждать. Либо высокая доблесть сделала его душу бесстрастной, либо, напротив, великое страдание довело её до полной бесчувственности. И то, и другое – дело нешуточное... Во всяком случае, римляне считают, что не столько трудов стоило Ромулу основать город Рим, сколько Бруту – учредить и упрочить республиканский способ правления».2
Что вернее приблизит нас к бессмертию: выполнение долга перед родными, перед страной или перед богами?
В наш материалистический век мы склонны ставить долг по выполнению законов государства выше всех других человеческих обязанностей. Но я не думаю, что Дэвиду Качинскому легко было принять роковое решение, когда он догадался, что бомбы по почте рассылает невинным людям его родной брат Тед (Теодор, 1996). Донести ФБР или промолчать? Дилемма достойная греческой трагедии.
Сегодня переселение огромного количества мусульман в страны Западного мира создаёт тысячи болезненных столкновений между их представлениями о священных обязанностях человека и законами демократических стран, построенными на идеях равноправия. Мусульманские юноши и девушки пытаются воспользоваться правами, открывшимися перед ними в новом мире, родители приходят в ужас и отчаяние, идут на крайние меры, чтобы воспрепятствовать им. «Убийства во имя спасения семейной чести» (honorkillings) стали эпидемией в исламских общинах Англии, Америки, Канады. Недавно по каналу InvestigativeDiscovery показали передачу про иммигранта из Ирака, который, уже находясь в Америке, выдал взрослую дочь за старика, оставшегося в Багдаде, а когда она отказалась подчиняться насильственному браку, задавил её на улице автомобилем.
Религиозное чувство человека требует уделять заботе о мёртвых почти столько же времени и сил, сколько заботам о детях. Уже на заре цивилизации существовали народы, которые считали необходимым подкладывать в могилы оружие, продовольствие, посуду, питьё, чтобы усопший на том свете не знал недостатка ни в чём. В раскопках скифских захоронений находят даже скелеты лошадей и повозки. Оплакивание умершего скифского царя требовало, чтобы собравшиеся сбривали себе волосы, полосовали лица ножом, отрезали ухо, протыкали левую руку стрелой. В могилы вождей клали приносимых в жертву наложниц и юношей с оружием, которым предстояло сражатся в войске усопшего в загробном царстве.3
Человеческие жертвоприношения практиковались многими народами. Финикийцы и карфагеняне сжигали намеченные жертвы внутри металлического быка (Молох), для той же цели употреблялась металлическая статуя мексиканского божества, найденная на острове в Мексиканском заливе, внутри неё обнаружили человеческие останки.4 Мёртвые являлись людям в сновидениях, и один вождь придумал своеобразный способ общаться с ними: он заставлял раба заучивать послание наизусть, потом отрезал ему голову и зарывал. Если что-то важное забывал сообщить умершим, вызывал другого раба и отправлял на тот свет голову-постскриптум.5 В 19-ом веке нравы смягчились, и общение с душами умерших стало осуществляться при помощи верчения столов.
Почти все мировые религии включали в своё вероучение подробные путеводители по загробному царству и инструкции верующему, как устроиться в нём с наибольшим комфортом. Но, конечно, чемпионами в поклонении мёртвым явили себя древние египтяне. Не только искусство мумифицирования, статуи покойных, пирамиды и гробницы свидетельствуют о серьёзности, с которой они относились к этой задаче на протяжении трёх тысяч лет своей истории. Огромная литература священных текстов учила человека, как готовиться к встрече с богом Осирисом и чего можно ожидать от других богов, поджидающих мёртвых в загробном царстве.
«Священные тексты заверяли египтянина, что каждая душа могла, подобно Осирису, возродиться к жизни, поистине стать Осирисом... Веря в то, что каждый может разделить благую участь бога, египтянин смотрел на смерть без боязни. Благотворное влияние на круг этих представлений оказал эпизод полного оправдания обвинённого Осириса, ибо в нём таился намёк на возможность такого же оправдания для всех».6
Возможность бессмертия не ставилась под сомнение. Если ты не совершил серьёзных грехов, загробный перевозчик доставит тебя в счастливые сады изобилия. Как и в христианском вероучении, посмертная судьба египтянина ставилась в зависимость от того, как он вёл себя в земной жизни. Список запрещённых деяний включал все десять заповедей, занесённых на священные скрижали Моисеем, но был гораздо длиннее. Душа, представ перед божеством, должна была не каяться, а наоборот, перечислить то, чего она не совершала в телесной оболочке.
«Я не угнетал бедного, не оставлял голодного без пропитания, никого не заставил плакать, никого не убил, не совершал предательства, не совокуплялся в храме, не кощунствовал, не жульничал, не отнимал молоко у младенцев, я чист, чист, чист!».7
Из всех мировых религий, кажется, только иудаизм обходит стороной вопрос о загробной жизни. Во всём Ветхом завете мы не находим слов «бессмертие» или «воскресить, воскрешение», они появляются только в Евангелии. «Рай» – это просто то место, откуда человек был изгнан после самовольного поедания плодов с Древа познания добра и зла, и куда возврата нет. «Ад, преисподня» – это не то место, куда направляют души для наказания, а просто синонимы «небытия».
Возможно, именно отказ откликнуться на порыв человеческой души к бессмертию оставил иудаизм в относительной изоляции, не позволил заложенному в нём зерну монотеизма распространиться среди других народов. Чтобы это произошло, выросшее из иудаизма христианство, а затем и ислам, должны были широко распахнуть пространство своей мифологии и догматики идеям загробного мира, воскрешения, бессмертия и прочим атрибутам языческих верований. Не здесь ли спрятана и загадка живучести антисемитизма? «Вы хотите оставить нас без надежды на жизнь вечную? Так мы вам покажем!»
Как это ни парадоксально, война и особенно гибель в бою представлялись миллионам людей реально достижимой калиточкой в царство, где смерть уже не грозит попавшим туда счастливцам. Легенды и мифы многих народов состязаются в описаниях загробной судьбы, уготованной храбрецам. Воинская слава признавалась если не гарантией бессмертия, то уж точно самым надёжным лоторейным билетиком на выигрыш этого заветного приза.
«Раз в году вождь скифского племени устраивает церемонию. Он заготавливает котёл с вином, и каждый скиф, который в течение года убил врага, получает в награду чашу из этого котла. Те, кому не удалось никого убить, чаши не получают и должны сидеть в стороне, что переживается ими как ужасный позор. Убившие не одного врага, а несколько, получают в награду две чаши».8
Точно так же у индусов каста воинов-кшатриев считала смерть в постели постыдной, почти грехом, и такие же представления были характерны для японских самураев.9
Тацит пишет, что среди германских племён долгое состояние мира воспринималось воинами как бедствие. «Если какое-то племя долго не имело военных столкновений ни с кем, знатные юноши начинали добровольно перебегать под команду тех вождей, которые в тот момент воевали. Мирная жизнь совсем не по душе этой расе, только идя навстречу опасности могут они завоевать славу и привлечь в свою дружину смелых последователей».10
У викингов-норманов умереть от старости, а не в бою, считалось несчастьем, лишающим человека шанса на вечные пиры в загоробном царстве, грозящим судьбой тех несчастных, которые попадали в подземный ад Хель. «Скальды, создававшие хвалебные песни в честь своих властителей, воспевали победы в сражениях, мечи и корабли, богатую добычу, дальние походы, мужество и верность... Неудивительно, что оружие присутствует во всех погребениях знати языческих времён, а раем для погибших воинов называли Валгаллу – чертоги бога войны Одина».11
Крестовые походы 11-15 веков в огромной мере финансировались продажей индульгенций и обещаниями участникам места в раю. «В 1421 году священная война яростно обрушилась на Чехию... Церковь щедро раздавала сокровища вечного спасения, лишь бы только уничтожить дерзких, утверждавших, что Ян Гус и Иероним Пражский были невинны, и принимавших причастие в том виде, как в течение двенадцати веков его принимали все христиане – вином и хлебом».12
В наши дни мир ислама без труда вербует тысячи террористов-смертников, обещая им прямую дорогу в вечную жизнь. Во время Ирано-Иракской войны (1980-е) персидским новобранцам, идущим в бой, вешали на шеи пластиковые ключики от рая. Но и в Америке место на Арлингтонском кладбище сделалось неким символом победы над смертью. А в России в память о павших во Второй мировой войне устраиваются праздничные демонстрации, на которых несут тысячи плакатов с портретами погибших, зачисленных теперь в «бессмертный полк».
Когда викинги совершали свои набеги на Европу, их жертвами часто становились безоружные монахи в неукреплённых монастырях. Нападавшие верили, что своим окровавленными мечами они прокладывали себе путь в вожделенную Валгаллу, погибавшие – в то, что непротивление злу насилием, завещанное Христом, гарантирует им оправдание на Страшном суде.
Окрашенный религиозным жаром пацифизм не раз выступал на исторической арене заметной силой. В поздней Римской империи, в африканских провинциях мощное влияние приобрела ересь донатистов. Христианской церкви было нелегко бороться с ней. Наказаний донатисты не боялись, ибо верили, что мученическая смерть – гарантия места в раю. Утром губернатор вывешивал на площади очередной грозный указ, а к полудню у его дворца собиралась толпа донатистов, просивших поскорее казнить их. Аналогичным образом вели себя староверы в России 17-го века, сжигавшие себя в церквях после реформ патриарха Никона. Или буддийские монахи во Вьетнаме, превращавшие себя в бензиновый факел на улицах Сайгона в 1960-е годы.
Мощный след в истории оставили движения, отказавшиеся от применения насилия. В английской революции 17 века секта диггеров объявила землю общим достоянием и пыталась обрабатывать незанятые пустоши невзирая на нападения и поджоги их домов. Баптисты, переплывшие Атлантический океан, сумели создать практически своё государство в государстве – Пенсильванию. Махатма Ганди увлёк своей проповедью ненасильственного сопротивления многомиллионную Индию.
Сегодня порыв к бессмертию тоже принимает множество мирных форм. С трогательным упорством стучат в двери домов «непросветлённых» «Свидетели Иеговы». Мормоны рассылают проповедников по всему свету, а в своей столице в Солт Лэйк Сити устроили гигантский архив, где собирают сведения о всех людях, живших когда-то на земле, чтобы никто не потерялся в День Страшного суда. В России растёт число последователей Николая Фёдорова, звавшего человечество наконец-то заняться единственным – самым важным! – общим делом: воскрешением отцов.
Научно-технические возможности воскрешения и бессмертия тоже не остаются без внимания. Уже ярый безбожник Маяковский мечтал, как в недалёком будущем технический прогресс научит людей возвращать мёртвых к жизни:
...Недоступная для тленов и крошений
рассиявшись высится веками
мастерская человечьих воскрешений.13
Известный физик Валентин Турчин (до эмиграции из СССР – диссидент и соратник академика Сахарова) собирал на своей кафедре в Университете Нью-Йорка учёных разных направлений на семинары для обсуждения научных методов достижения бессмертия.
Возникла также своеобразная индустрия по замораживанию покойников до лучших времён. Называется «гипотермия». Разработана сложнейшая технология постепенного охлаждения тела, с параллельным замещением крови незамерзающими жидкостями. Фирма «Транс-тайм» обещает хранить тела в жидком азоте при температуре -160оС неограниченное время. Расценки – около полумиллиона долларов. Но если это вам не по карману, предлагают заморозить только голову – всего за 200 тысяч.
Мне было лет десять, когда я узнал, что все люди смертны. Это известие совершенно не вязалось с моим внутренним ощущением. «Я? Когда-нибудь тоже умру? Чушь какая-то!» И я придумал себе такую игру: будто все люди смертны, а я – нет. И им всем очень важно скрывать от меня моё бессмертие. Они все находятся в сговоре: моя мать, учителя, милиционеры, доктора. Почему-то моё бессмертие представляет для них огромную опасность. Было бы интересно узнать: как много людей в детстве отказывались поверить в свою смертность?
Зато страх смерти, терзающий человека, лишённого благодати веры, живёт в сердцах неодолимо. Лучше всех описал его Лев Толстой. Однажды, в 1869 году, он приехал по делам в город Арзамас, и ночью в гостинице на него напал неодолимый страх, описание которого он включил в «Записки сумасшедшего»:
«Я всегда с собою, и я-то и мучителен себе. Я, вот он, я весь тут. Ни пензенское, никакое имение ничего не прибавит и не убавит мне. А я-то, я-то надоел себе, несносен, мучителен себе... Что я тоскую, чего боюсь? — Меня, - неслышно отвечал голос смерти. – Я тут. — Мороз подрал меня по коже... Всю ночь я страдал невыносимо... Я живу, жил, я должен жить, и вдруг смерть, уничтожение всего. Зачем же жизнь? Умереть? Убить себя сейчас же? Боюсь. Жить, стало быть? Зачем? Чтоб умереть. Я не выходил из этого круга, я оставался один, сам с собой».14
Похожими переживаниями делится Пушкин:
Надеждой сладостной младенчески дыша,
Когда бы верил я, что некогда душа,
От тленья убежав, уносит мысли вечны,
И память, и любовь в пучины бесконечны, –
Клянусь! давно бы я оставил этот мир...
Но тщетно предаюсь обманчивой мечте;
Мой ум упорствует, надежду презирает...
Ничтожество меня за гробом ожидает...
Как, ничего? Ни мысль, ни первая любовь?
Мне страшно... И на жизнь гляжу печален вновь.15
В той или иной форме сладостная надежда убежать от тленья живёт в сердце каждого человека. Видимо, осознание этой истины подтолкнуло римского императора Константина в начале 4-го века объявить христианство государственной религией. Многие были готовы согласиться с тем, что вера в одного Бога больше соответствует структуре абсолютной монархии, чем пёстрый пантеон языческих богов.
Увы, религиозного единообразия достигнуть не удалось. Не прошло и столетия, как число христианских ересей перевалило за сотню. Кровавые вероисповедальные смуты начали раздирать христианский мир. Они ослабили его настолько, что он оказался неспособен противостоять вторжению гуннов, германцев, вандалов в веках 5-6, потом ислама в веках 7-9, а потом и викингов-норманов в веках 9-11.
Далее начинается распространение двух ответвлений иудейского монотеизма – христианства и ислама – по трём континентам: Европе, Азии. Африке. Оба ответвления даровали обращённым надежду на загробную жизнь, оба шли навстречу языческим традициям многобожия, разрешая поклонение различным святым, апостолам, мученикам, матери Христа, дочерям Аллаха, родственникам пророка Мухаммеда. Но единства и мира не смогла достигнуть ни та, ни другая ветвь. Внутренние раздоры уносили не меньше жизней христиан и мусульман, чем их долгие войны друг с другом.
Примечательна религиозная трансформация Индии. В неё не раз вторгались и мусульманские, и христианские завоеватели, и те, и другие оставили заметные следы в её истории. Но большинство населения сохраняло верность традициям Вед. Думается, это в значительной мере связано с тем, что индуизм утоляет жажду бессмертия верой в бесконечную цепь реинкарнаций каждой души.
Также поучительной кажется судьба Китая и Вьетнама. Ни конфуцианство, ни буддизм не обещали человеческой душе вечную жизнь. Именно этот вакуум смог неожиданно заполнить коммунизм, который в 20-ом веке превратился в своеобразную религию для миллионов людей. Раз наука доказала, что коммунизм – это светлое будущее всего человечества, значит, сражаясь за него, ты приобщаешься вечности – кто может поспорить с этим?
Сегодня снова усиливается противостояние христианства и ислама. В своё время оно усугублялось тем, что это были миры, находившиеся на разных ступенях цивилизации: кочевники-мусульмане нападали на земледельцев-христиан. Сегодня христианские народы завершили или завершают переход в индустриальную стадию и становятся объектами вражды и нападений мусульман, застрявших на земледельческой стадии.
Попытки контрнаступления христиан, их вторжения в Афганистан, Ирак, Ливию не приносят ощутимых результатов, но вызывают тени далёкого прошлого и дают мусульманским проповедникам возможность клеймить нападающих термином «крестоносцы». Видимо, ощущение нарастающей опасности извне привело к беспрецедентному событию: встрече папы римского Франциска и московского патриарха Кирилла (февраль, 2016). Первая попытка воссоединения между католичеством и православием была сделана на Ферраро-Флорентийском соборе (1438-1439) тоже в атмосфере грозного наступления на христианский мир мусульманской Турции. Объединение кажется сегодня маловероятным, но укрепление союза – почему бы и нет?
Когда мы используем понятие «бессмертие», следует помнить, что оно не имеет абсолютного характера. Главное для человека: отодвинуть представление о собственном конце в те пределы, куда его умственный взор уже не сможет проникнуть.
Вообразим, что какая-нибудь экуменическая организация взялась провести массовое обследование и разослала в миллионы адресов анкету с единственным вопросом: «Как зовут твою надежду на бессмертие?». Скорее всего, ответы рассортировались бы на несколько категорий, главными из которых были бы:
Моя вера.
Мои внуки и правнуки.
Моё отечество.
Мои творения.
Мои «следы на пыльных тропинках далёких планет».
Моя приверженность вечным истинам науки.
Мои военные подвиги.
Всё, перечисленное выше.
Но если бы мы добавили второй вопрос – «а готов ли ты сражаться насмерть за своё бессмертие?» – ответом, скорее всего, было бы громкое и уверенное «да».
(продолжение следует)
Примечания:
1. Fustel de Coulanges, Numas Denis. The Ancient City (Garden City, N.Y.: Doubleday, 1956), р. 217.
2. Plutarch. The Lives of the Noble Grecians and Romans (New York: The Modern Library, 1964), р. 167.
3. Herodotus. The Histories (New York: Oxford University Press, 1998), рр. 258-59.
4. Durant, Will. Our Oriental Heritage. The Story of Civilization. Part I (New York: Simon & Schuster, 1965), p. 66.
5. Ibid., p. 53.
6. Breasted, James Henry. A History of Egypt (New York: Charles Scribner’s Sons, 1937), p. 112.
7. Durant, op. cit., pp. 203-204.
8. Herodotus. The Histories (New York: Oxford University Press, 1998), р. 256
9. Durant, op. cit., p. 397.
10. Tacitus. The Complete Works (New York: The Modern Library, 1942), p.716.
11. Роэсдаль Эльсе (Roesdahl Else). Мир викингов (С.-Петербург: Всемирное слово, 2001), стр. 61.
12. Ли, Чарльз. История инквизиции (С.-Петурберг: 1912), т. 1, стр. 202.
13. Владимир Маяковский. Про это. В сборнике «Стихи о любви» (Москва: Худлит, 1959), стр. 53.
14. Лев Толстой. Записки сумасшедшего (Москва: Кушнеров и Ко., 1911), т. 10, стр. 112.
15. Александр Пушкин. «Надеждой сладостной младенчески дыша...»
Оригинал: http://7iskusstv.com/2016/Nomer12/Efimov1.php
