«Кто не помнит своего прошлого, обречен пережить его вновь»
Джордж Сантаяна[1]
Мы, я и натанийский старожил, гуляем по городу. Погода хорошая, не жарко. Скоро зима, но деревья упорно цветут, пытаясь удержать уходящее тепло. Мы идем мимо гостиницы, на ней написано – «Малон Кореш». Ну, «малон» – это гостиница на иврите, а что за «Кореш» такой, спрашиваю я.
– А какая разница, наверно так звали того, кто деньги дал на эту гостиницу.
– Ты почти угадал. Это персидский царь Кир II Великий (558-530 гг. до н. э.). Он покончил с «вавилонским пленением», разрешил евреям вернуться и восстановить Иерусалимский Храм, ну и денег на восстановление давал, и, если толковать расширительно, то в каком-то смысле и на эту гостиницу.
– Все это дела минувшие. Тебе это надо?
– Надо. Если нет памяти о прошлом, о предках, о своих истоках и истории своего народа, то человек превращается в манкурта. Манкурт, он не знает, кто он и откуда, у него нет прошлого, и потому нет будущего.
Воспоминаний нас никто не может лишить… кроме нас самих. Прошлое удивительно легко потерять. Все просто - люди уходят, уносят с собой нерассказанные истории, свою радость и боль. Но прошлое всегда возвращается к тем, кто его не помнит…
Память о прошлом нужно беречь, собирать по крупицам, сохранять и передавать своим внукам.
Кир нам уже ничего не расскажет, нас разделяют века, но здесь, совсем рядом, живут те, кто делал историю Израиля. Аарон Шнайдер, у меня в руке его фотография, воевал в кибуце Негба. Это он вышел из окопа и пошел навстречу танку «Каро Армато» с «коктейлем Молотова». Одед Негби – сапер, защитивший минными полями этот кибуц. За мужество он награжден «Медалью доблести», высшей наградой ЦАХАЛа. Кстати, он сейчас живет в Петах-Тикве.
Мы не можем поставить им памятники, но сохранить память нам вполне по силам.
Пока жива память об отстоявших Израиль в тяжелейшей войне, о наших отцах и матерях, победивших Гитлера, пока мы помним их, они живут с нами, помогая выстоять в трудные времена, ведут нас, как «столп облачный и огненный» (עמוד ענן ועמוד אש)
В. Янкелевич
Кибуц Негба. Красивое место. Ухоженная земля радует глаз, вокруг словно разлито спокойствие. Благословенное место, здесь все для того, чтобы жить счастливо до 120, растить детей и внуков…
Я закрываю глаза и сразу попадаю в 1948 год. Звучит смертельный оркестр: рвутся артиллерийские снаряды. Это бесконечная канонада египетских пушек поливающих огнем Негбу с соседних высот. Угрожающий свист горячей шрапнели, и обреченное мычание раненых коров…
Открываю глаза и передо мной мирная жизнь, играют детишки, а там, в тени, двое пожилых кибуцников что-то горячо обсуждают. Пасторальная картинка. Но стоит закрыть глаза, и тошнотворные звуки битвы вновь звучат в моих ушах.
Из письма Меира Минделя:
«… Владимир, ты много собрал материалов[2] об обороне Негбы, но без истории сапёра Одеда Негби рассказ будет неполным. Кто может рассказать о боях так, как он? Ведь многие ветераны уже не с нами, они уже не расскажут, что именно произошло здесь, возле водонапорной башни, пробитой снарядами египетских танков. А Одед воевал в Негбе, и в том, что Негба выстояла, есть и его вклад, немалый вклад».
Одед Негби. 1910-1946
– Рад вас видеть. Вы говорили, что хотели послушать рассказы об обороне Негбы? С чего начать?
– Одед, начни с начала!
— А сначала в 1910 году мои родители репатриировались в Израиль. Отец был образованным человеком, до алии он преподавал артистам сценическое искусство и музыку, но ему была нужна работа здесь, в Эрец Исраэль. В то время в ишуве доминировали социалистические идеи, бейтаровцы, люди с мировоззрением, которое сегодня называют правым, были очень непопулярны. Отец свободно говорил на пяти языках, но со своим правым мировоззрением никак не мог найти работу и должным образом поддерживать семью.
В 1914 году возникла опасность, что его мобилизуют в турецкую армию. Пришлось спасаться, семья бежала в Египет.
– Как Иаков?
– Примерно так, только отец не стал «наместником фараона на всей земле египетской», а вступил в «Отряд погонщиков мулов[3]», служил под командованием Владимира Жаботинского и участвовал в Галлиполийской операции. Эта операция стала кошмаром для британской армии, и все тяготы, выпавшие на долю солдат британских экспедиционных сил, достались и отцу.
В мае 1916 года отряд был расформирован. Отец демобилизовался и вместе с моей матерью и двумя сестрами смог вернуться из Египта домой в Палестину.
Я родился уже в Иерусалиме в 1926 году. Мы выживали с трудом, была надежда, что в Тель-Авиве будет с работой получше, и в безуспешной попытке как-то поправить финансовое положение мы переехали туда. Но и здесь попытки устроиться на работу в систему образования провалились, статьи оказывались принимать в печать. Впрочем, это вполне понятно, пресса — инструмент идеологии, а идеологический контроль в то время был очень жестким.
Тогда отец стал заниматься книжными переводами и подготовкой текстов для первых сатирических театров. Сначала для театра «Кумкум[4]» (Чайник), а после его закрытия — для театра «Мат’атэ» (Метла). Это давало несколько фунтов, чего с трудом хватало на скудное пропитание. Я рос постоянно голодным и даже искал в соседних дворах очистки от сыра, выброшенные для кошек, их нужно было опередить в борьбе за еду.
В начале 1945 года девятнадцатилетним, я попросился в Пальмах, но мне, как человеку, свободно говорящему на трех языках, рекомендовали идти служить в британскую армию. Там, у англичан, я обучался диверсионному делу, но до минирования обучение не дошло. Мировая война закончилась, и в конце 1946 года я демобилизованным вернулся домой. Только это время было не для мирной жизни.
Сапер
1 декабря 1946 года я стал бойцом Хаганы.
Мне сказали, что я должен пройти испытания на годность к военной службе. Испытания были довольно смешными. Задали «сложный вопрос» — ты здоров? — и я сказал, что да. Было еще обследование глаз, и это все, на этом испытания закончились. Так я стал солдатом, пока без личного номера, их мы получили позже, в мае 1948 года, после подписания Бен-Гурионом указа о создании ЦАХАЛа[5].
Я попросил направить меня на службу сапером, основы саперного дела я изучал в британской армии. Желающих работать со взрывчатыми веществами было немного, и меня немедленно зачислили. В самом начале нас было только три добровольца. Затем постепенно добавились десять парней, но в итоге двое из них убежали практически сразу, а еще двое попросили исключить их из группы после двух дней обучения. Объяснение было простое, им оказывается страшно иметь дело с тем, что может взорваться. Естественно их тоже отчислили.
Только через 10 дней к нам присоединились еще шесть парней. 15 человек сочли достаточной группой, и мы приступили к учебе.
Учиться мне было легче других, сказывались знания подрывного дела, полученные в британской армии, но остальные работали с взрывчатыми веществами впервые.
Занятия шли в «Сароне», старинной колонии тамплиеров в центре Тель-Авива. Там, в одном из зданий тамплиеров, мы и занимались с декабря 1947 года до середины января 1948 года. Полтора месяца! Сейчас это слышится странно, но тогда время было иным, каким-то спрессованным, не таким, как сегодня.
К концу курса отсеялись еще два солдата. Они не смогли вытерпеть разминание руками взрывчатого вещества, которые англичане называют «гелигнит».
Конечно, возиться с гелигнитом особого удовольствия не доставляет. Он представляет собой пластичный материал, состоящий из трех компонентов: нитроглицерина, древесных опилок в соотношении 1:4 (т.е. одна часть нитроглицерина четыре части древесных опилок) и третьим ингредиентом был нитрат натрия или нитрат калия.
Нитроглицерин — очень опасный материал, он взрывается даже при падении с высоты 30 см, но когда ингредиенты смешаны должным образом, материал становится «спокойным», его можно переносить, а для взрыва требуется взрыватель.
Так вот, готовый материал в виде длинных «колбас», завернутых в жирный пергамент, необходимо было один раз в месяц перемешивать заново, чтобы нитроглицерин не отделился от остальных ингредиентов. Если это произойдет, он становится очень чувствительным, неосторожное касание гвоздем или даже поглаживание пальцем может привести к взрыву.
Ребята так и не смогли пересилить себя, но сапером по приказу стать невозможно, нужны особые свойства характера.
Вскоре нас направили на операцию. Перед этим нужно было руками перемесить около 100 кг гелигнита, и разделить его на шесть или семь рюкзаков. Пока замешивали, мы все отравились. Началась рвота, потеря сознания и нарушение равновесия. Это состояние продолжалось приблизительно 20-30 часов.
С первым командиром операции, его звали Шломо Крейзель, нам не повезло. Он начал с того, что приказал все рюкзаки сложить на одни носилки, которые должны были нести шесть солдат. На мое замечание, что одна шальная пуля может уничтожить практически весь отряд, он приказал не вмешиваться в его распоряжения, — «это не в компетенции солдата». Что сказать, он не учился в Сароне, плохо понимал, с чем имеет дело. Его убрали из армии через полтора месяца.
Одед Негби, старший минер 53 батальона бригады Гивати. Кибуц Негба, май 1948 года
В начале апреля мы меня и моего друга и коллегу Шрагу Алона послали снова в Сарону на дополнительный курс минного дела. На этот раз это было обучение минированию. Было тяжело, нужно было научиться многому, но в очень сжатые сроки. А минер, как известно, ошибается только один раз. Но «трудное — это то, что может быть сделано немедленно; невозможное — то, что потребует немного больше времени[6]».
После обучения нас перебросили в район Иерусалима. Большую часть пути от кибуца Хульда до Иерусалима, это был западный край «Бирманской дороги» (דרך בורמה), мы прошли пешком впереди конвоя, проверяя каждый метр пути, — нужно было искать мины вдоль дороги. И конечно мы их нашли. Удалось обнаружить и обезвредить два мощных заряда.
Конвой в Хадассу
Наконец, 13 апреля 1948 г. мы добрались до лагеря в Иерусалиме. С нами вместе был инструктор-сапер Дэвид Бриннер, мы вместе учились в Сароне. Я пошел позвонить, а когда я вернулся, то Дэвида уже не было, он ушел с конвоем на гору Скопус (הר-הצופים). Это был печально известный конвой д-ра Хаима Ясского, с ним в больницу Хадасса должны был доставить медицинское оборудование и около 100 врачей и медсестер. Охрану обеспечивали бойца Хаганы. По дороге конвой попал в засаду.
Небольшое английское пехотное подразделение[7] во главе с подполковником Джеком Черчиллем оказалось неподалёку, и Джек бросился на помощь. Он вызвал подмогу по радио, но нужно было действовать немедленно.
Джек Черчилль вышел из бронемашины, взмахнул стеком и при полном параде, — он возвращался с батальонного смотра, — двинулся по направлению к осаждаемой колонне. Это было уникальное зрелище: шотландский майор при всех регалиях, в килте, берете, с тросточкой чёрного дерева, с улыбкой шествует под пулями к осажденному конвою.
Солдаты прозвали Черчилля «Безумный Джек», и он носил это имя вполне заслужено. Почему? Ну, хотя бы потому, что он вёл солдат в бой, будучи вооружённым мечом, луком со стрелами и волынкой.
— Почему мечом?
— «Потому, сэр, что офицер, идущий в бой без меча, экипирован неподобающе»!
В мае 1940 возле Бетюна во Франции при нападении на немецкий патруль, он дал сигнал к атаке, застрелив вражеского фельдфебеля из лука. Это уникальный случай в истории Второй мировой.
Позднее Черчилль рассказывал, как он шел к осажденному конвою:
— Я улыбался во весь рот, потому что люди менее склонны стрелять в тех, кто им улыбается... вид этой улыбки и моего дурацкого наряда в разгар боя, наверное, немало повеселил арабов — у большинства из них есть чувство юмора. Как бы там ни было, в меня не стреляли!
Так с улыбкой он дошел до одного из осаждённых автобусов. Черчилль предложил эвакуировать сколько сможет на своём бронированном автомобиле, но израильтяне отказались. «Хагана нас выручит», — сказал один из врачей, но Хагана опоздала. Черчиллю до подхода британской бронетехники пришлось обороняться самостоятельно — 13 человек против нескольких сотен арабов. Джек потерял всего одного бойца, но под огнём погибли 79 врачей и медсестер, в том числе, директор больницы доктор Хаим Ясский.
Подполковник Джек Черчилль
Есть у арабов чувство юмора или нет, по этой истории сказать трудно, но то, что у судьбы были свои планы на Джека Черчилля — это точно. Он лез под пули при каждой возможности, воевал везде, где только мог, а скончался в 1996 году в Суррее[8] в кругу семьи в возрасте 89 лет.
Родители Дэвида Бриннера получили письмо от Бен-Гуриона. В нем сообщалось, что Дэвид пропал без вести, его тело не нашли, и он, вероятнее всего, погиб. Но на самом деле солдаты «Безумного Джека» вытащили его из горящего автомобиля. В британской больнице его подлечили, и он вернулся домой, чтобы увидеть письмо от премьер-министра. Для него все завершилось благополучно.
Барьер Кфар-Варбург
В начале мая была поставлена новая задача. Считалось, что египетская армия может продвигаться на север по дороге, проходящей рядом с мошавом Кфар Варбург и далее на север в направлении на Гедеру. Нужно было создать рубеж, на котором остановить египтян. Комбриг бригады Гивати Шимон Авидан поручил это командиру 53-го батальона, а непосредственно созданием минных заграждений, установкой взрывных устройств и различных ловушек занимались мы вместе со Шрагой. Нам помогали несколько солдат, а строительные работы выполняла фирма «Солель Боне».
Я устанавливал мины возле моста к югу от перекрестка Кфар-Варбург. Неожиданно к мосту подошел конвой из 11 автомобилей. На бортах автомобилей был знак Египетского медицинского корпуса «Красный Полумесяц».
Мы их остановили, я послал солдат обойти их сзади и блокировать обратный путь. Из машин вышли двое. Один из них был командиром, майором или подполковником, второй тоже был офицером, но он был в белом халате. Я отдал честь так, как принято в британской армии. Они ответили мне так же, что было очень непохоже на израильское неаккуратное приветствие.
Их командир объяснил мне, что все они — хирургическая группа египетской части, и что они заблудились, свернули куда-то не туда.
— Что вы здесь делаете? — спросил я.
— Нам нужно в Фаллуджу. Мы арестованы?
— Вы слишком далеко от Фаллуджи.
Мы проверили документы. Помимо двух солдат, все остальные были медицинским персоналом, человек в белом халате — хирургом. Мы забрали у офицеров пистолеты и обыскали машины. Они были загружены медикаментами, но в двух машинах было найдены карабины, около 1000 патронов, да еще огромное количество гашиша. Мы увидели, что офицеры и сами были удивлены такой находкой, они просто не знали об оружии в машинах.
В итоге я собрал все медицинское подразделение вместе, возвратил офицерам пистолеты и сообщил, что машины, в которых обнаружено оружие, конфискованы. Я закончил сообщением, что они могут продолжить свой путь и объяснил, как проехать к Фаллудже.
Офицеры подошли ко мне, отдали честь и пожали мне руку, а один из сержантов еще и добавил на иврите: «Спасибо, привет». Расстались мы вполне дружески.
Ночью прибыл офицер из центра. Он был каким-то административным сотрудником или офицером разведки. Возмущение его било через край. Он отругал меня и сказал, что прибыл с полномочиями по этой египетской группе.
Честно говоря, мне было не до него:
— Ты сидишь на базе около столовой, что-то я не видел тебя здесь на поле, когда они появились. Я научился в британской армии не брать в плен офицеров-врачей, лечащих раненых солдат. Документы у них проверены, они подлинные. А сейчас мне нужно продолжить мою работу.
Офицер сказал мне, что если бы не эта работа, если бы я не был нужен здесь, то он бы усадил меня в карцер.
Тоже мне, новость! Если бы я не был бы нужен здесь, то я жил бы в своем доме и спокойно растил детей, а не носился с минами по ночам.Видимо ему придется подождать с этим как минимум еще дня два, неустановленных мин достаточно много.
Вдоль дороги мы со Шрагой разместили 17 полных 220-литровых бочек смеси солярки и бензина с 20% нефти и двумя столовыми ложками канифоли. Эта смесь при воспламенении действует, как напалм. Нижняя часть бочек была приподнята спереди бревнами. Со вспышкой это даст выброс огня к центру дороги и сожжет все, что попадет в зону горения.
Через 10 дней к 22 мая работы были закончены. Это барьер стал самым большим, самым длинным, самым сложным из построенных во время Войны за независимость.
На следующее утро Шрага увидел, что провода, которые мы протянули к взрывателям, обглоданы шакалами. Им почему-то понравился запах изоляции. Голодные любители изоляции вполне могли уничтожить нашу работу.
В ночь на 17 мая Шрага не мог заснуть. Его тревожило, что провода могут повредить либо шакалы, либо какие-то неизвестные боевики. В такой обстановке не очень-то и уснешь, но легкой жизни никто не обещал.
Старший минер Шрага Алон на отдыхе в Тель-Авиве. Апрель 1948 года
Шрага пошел проверить кабели питания и вдруг услышал, что к заминированному мосту приближается неизвестный конвой.
– Что за конвой? Откуда?
Ответов он не знал, но система сработала бы однозначно, – ей было безразлично, что за конвой, когда они заедут на мост, он будет взорван!
Шрага побежал вперед, приложил ухо к дороге и уже через 3 минуты был уверен, что к мосту идет колонна машин.
Вот уже слышна работа автомобильных двигателей и переключение передач. Шрага пытался определить, что это за конвой. Много лет спустя он говорил, что в тот момент его сердце было готово взорваться от напряжения. Примерно через 10 минут он смог увидеть тени четырех автомобилей. Шрага приготовился взорвать мост, он почувствовал, что его руки были мокрыми от пота.
Внезапно первый автомобиль остановился перед мостом примерно в 10 метрах, и стал слышен плач детей. Колонна подтянулась к передовому броневику, это его Шрага заметил первым. Замыкающим был грузовик с детскими вещами. Стало ясно, что это колонна эвакуированных из южных кибуцев. Там в машинах было 114 женщин и детей. Их вывозили в рамках операции «Младенец». Организаторы отправки не знали о барьере «Кфар Варбург» и не сообщили о выходе конвоя с детьми в штаб 53 батальона.
Вероятно и в шакалах, что не давали спать саперу, был свой смысл. Благодаря случаю или собственной бдительности… да это и не важно, но как бы то ни было, Шрага спас сотню женщин и детей от верной смерти...
Ну а потом, закончив работы по «Барьеру», мы стали регулярно выходить на минную войну. Каждую ночь мы шли в различные места, туда, где проходили египетские транспортные пути, и где перемещалась пехота, и устанавливали мины.
– Вы спрашиваете, как я не боялся минировать в ночное время? Конечно, я боялся! Я нормальный человек, я боялся днем и ночью, боялся всегда, но страх не мешал мне исполнять свою работу с минами и другими смертельными сюрпризами. Страх, он помогает саперу остаться в живых.
Готовимся к встрече
Офицер батальона Авраам Бен-Дор (ныне отставной судья), он командовал в батальоне саперами, сказал мне, что скоро основные события на юге развернутся у кибуца Негба. Кибуц стоит на пути египтян, в настоящее время там всего один молодой сапер, но ситуация будет очень серьезной, нужен сапер с опытом. Он сказал, что уже начал концентрировать большое количество мин и организует их доставку в Негбу, как можно скорее. Ну а мне нужно готовиться перебираться в туда, создавать оборонительные рубежи, новые минные поля.
21 мая 1948 года в кибуце Негба был самый обычный день. Ночь прошла спокойно, враг не появился. Четверо парней сидели на траве рядом со столовой. Вдруг командир, Ицхак Дубно услышал негромкий звук, что-то вроде жужжания пчел. Это прилетели два египетских «Лисандра».
Ицхак закричал:
— Кто не стреляет, немедленно в траншею!
«Лисандры» очень опасны. На них были установлены три пулемета 7,62 мм, под крыльями подвеска для бомб общим весом 227 кг, да еще четыре бомбы под хвостовой частью фюзеляжа общим весом 20 кг. Самолет мог взлетать и садиться с небольших неподготовленных и очень коротких взлетно-посадочных полос, что особенно важно в наступлении. Для посадки ему хватало 100 метров, а взлетать он мог даже с 15 метров! Но самое главное — «Лисандр» был чрезвычайно малошумным. Он не оповещал о своем скором прибытии громкой работой двигателя, как «Спитфайр», а неожиданно появлялся из-за холма. Такой вот египетский сюрприз английского производства.
Самолет Вестланд Лисандр
«Лисандры» отбомбились. Каждый из них сбросил по восемь 15 килограммовых зажигательных и фугасных бомб. Погибли пять наших товарищей, и среди них — региональный командир Ицхак Дубно. Он задержался, следил, чтобы все спрыгнули в траншею, и, как командир, собирался сделать это последним. Не успел. Каждый человек — невосполнимая потеря, но Ицхак был душой обороны!
Новым главой обороны стал Куба Вилан. И оказалось, что этот абсолютно мирный человек способен в самой сложной обстановке контролировать и управлять действиями защитников так, как будто он сидит на заседании правления кибуца и решает какие-то хозяйственные вопросы.
Куба Вилан и Моше Кауфман, заместитель секретаря кибуца, в командном бункере. Негба. 1948 год
Я вез в Негбу приблизительно 200 мин различных типов со всем вспомогательным оборудованием: всякими предохранителями, детонирующими шнурами, детонаторами и многим другим. Всё это было необходимо, и всё было взрывоопасно.
Было два часа ночи, когда мы наконец добрались до кибуца. Я разъяснил руководству: первое, что нужно делать, это выкопать глубокие и надежные укрытия для взрывчатых веществ и принадлежностей. Уже через полчаса трое кибуцников были заняты подготовкой защищенного бункера. Они управились до рассвета — к утру два бункера были готовы. Аарон Шнайдер, столяр Негбы, уже работал в своей мастерской, изготавливал крепления и полки для мин и аксессуаров.
Сверху бункеры были перекрыты слоем бревен около 40 см, затем слой грунта, потом 30 см слой бетона, на котором лежал другой слой песка примерно в 40 см. Все мины и аксессуары были размещены на полках. На мой взгляд, мины были в безопасности.
Кибуцники из молодежной алии, сразу же начали рыть ходы сообщения, по которым я мог бы попадать в минные бункеры во время обстрела или даже во время боя. Сеть таких ходов-траншей соединяла все позиции в кибуце, штаб обороны, медицинский бункер, кухню и защищенные продовольственные склады.
200 мин — этого крайне мало. Днем Негба была отрезана египетской армией, но в ночное время прибывали грузовики с продовольствием и боеприпасами. С ними пришло большое количество мин и взрывчатки всех видов.
Я запросил для защиты Негбы приблизительно 5000 мин. Столько не получил, дали, что могли. Ближайшие ночные конвои привезли еще 2400 мин. С таким запасом можно многое сделать. С тех пор я не был без работы ни минуты. Нужно было установить как противопехотные мины, в том числе — «прыгающие осколочные мины», так и мины против броневиков и танков.
Для пехоты «прыгающая» мина особенно опасна. Когда кто-то прикоснется к скользящей проволочной струне, привязанной к предохранителю взрывателя, то газ в нижней части мины выбрасывает ее с огромной скоростью на высоту от 60 см до метра, где она взрывается, и около 350 поражающих металлических шариков делают свою работу. Поскольку взрывается она на высоте, то поражает даже лежащих на земле бойцов. Кроме того, эта мина действовала на психику, оказывала сильнейшее деморализующее влияние на противника.
В течение недели мне подвезли еще около 700 различных мин с аксессуарами. К югу от кибуца, примерно напротив позиции 5 и 6, была область, которую я называл «пшеничное поле». Это было самое большое минное поле в Негбе. В нем было 780 мин в 25 линиях. Каждая линия была длиной в 380 метров, мины в них располагались через каждые 310 см. Это поле стало смертельным сюрпризом для египтян.
Бой за Негбу
12 июля в 6:25 утра египтяне начали артподготовку. Огонь артиллерии и минометов был настолько интенсивным, что египтяне не ожидали встретить какое-либо серьезное сопротивление. Масса снарядов должна была «размягчить» защитников Негбы, парализовать сопротивление. Обстрел продолжался около полутора часов.
После артподготовки в дело вступила авиация. Сначала появились три самолета «Дакота» с большим количеством различных бомб от 18 кг до 90 кг, стандартными авиабомбами египетской армии. К счастью, пилоты самолетов работали неточно, и большая часть бомб упала за забором кибуца.
Через несколько минут после «Дакот» появились четыре самолета «Вестланд Лисандр». Эти летели низко и бомбили точнее, они просто засыпали нас бомбами.
Такие самолеты могут бомбить без промаха, на этих легких самолетах пилотам проще целиться и попадать. Бомбы убили троих наших товарищей. От зажигательных бомб начался пожар. Черный дым от огромного костра закрывал небо. Огонь горел до вечера, его просто некому было тушить, все были на позициях, и никто не мог покинуть свой пост. Но этот ад был только началом.
Двадцать минут спустя появились три «Спитфайра», у каждого под крыльями по две 50 фунтовые бомбы. Две бомбы тоже упали за забором, но четыре ударили по сооружениям кибуца. «Спитфайры» облетели кибуц и принялись обстреливать нас из своих 20 мм пушек. Они летели так низко, что усатые лица пилотов были ясно видны. Мы ничего не могли сделать, в Негбе не было никакого оружия против самолетов. Расстреляв боезапас, Спитфайры улетели.
Затем в дело вступила тяжелая артиллерия, размещенная на двух позициях, одна — на ферме около Мадждала, вторая около Фаллуджи. Их 25 фунтовые снаряды уничтожали все, что еще не уничтожили самолеты.
В командный бункер с наблюдательного поста на крыше водонапорной башни доложили, что египетские подразделения начали наступление с трех основных направлений: от полицейского форта Ирак-Суэйдан, от арабской деревни Суэйдан и соседней высоты 113.
Солдатам предстояло шагать почти 2 км, на дистанцию боя они придут только через 25 минут. Но шли они с карабинами с примкнутыми штыками, направленными вперед, как для атаки. Думаю, что это было глупое решение... Только бессмысленно утомляет солдат.
Мы смотрели, как блестели их штыки на солнце. Что сказать, было бы даже красиво, если бы это не было войной...
Затем египтяне еще раз удивили нас, они открыли огонь с расстояния 800-900 метров.
Мы не понимали, что они делают. Это было неправильно, это было просто глупо, абсурдно, и дало совсем не тот результат, на который они рассчитывали. Занятые бессмысленной стрельбой, они совершенно не видели провода прыгающих мин, натыкались на них непрерывно. Уже кругом множество погибших и раненых… Но они все идут.
Впереди каждого египетского подразделения шли солдаты с «Бангалорами». Их изобрел еще в 1912 году британский майор Макклинток во время службы в районе Бангалор в Индии, оттуда такое странное название. «Бангалоры» представляли собой длинные трубы по 160 см, начиненные взрывчаткой. С их помощью можно взрывать колючую проволоку и взрывами создавать проходы в минных полях. Взрыв «Бангалора»создает проход шириной около одного метра и максимальной длиной 15 метров.
Солдаты готовятся уничтожить заграждение с помощью «Бангалора»
Египтяне не знали расположения минных полей, от «Бангалоров» им было мало толку.
Солдаты зашли на минное поле. Как оказалось (это мы узнали потом от пленных), даже после того, как мины стали взрываться, они думали, что это были не мины, а минометный обстрел.
С первыми двумя отрядами, которые двигались с юга, наступало десять бронетранспортеров «Хамбер МК-4» с 37 мм пушками. Четыре из них мы подбили, еще два застряли, завязли в грунте и загорелись. Еще у двух других пробили шины, и они не мог двигаться. Солдаты выскакивали из броневиков наружу и тут же подрывались на минах.
Броневик «Хамбер Mk IV» с 37 мм пушкой
На вершине холма появились египетские санитарные машины «Красного Полумесяца». Фельдшеры побежали к полю для эвакуации раненых. Две группы медиков с носилками подорвались на минах. Когда их тела подбросило в воздух на минах, которые установил я, то радости не было. Конечно, это гибнут враги, но это гибнут люди.
На место подорвавшихся медиков приходили другие, тоже подрывались на минах, но все равно продолжали пытаться выносить раненых с минных полей.
Несмотря на стресс и тревогу, которую я тогда испытывал, героизм и самопожертвование египетских медиков я оценил. Они приходили за раненными на протяжении долгих часов боя, входили на минное поле, погибали, но делали свою работу должным образом. Мы не стреляли по ним, и им удалось эвакуировать десятки раненых.
Затем в дело пошли танки.
Египтяне построили свою армию точно по образцу британской. Каждый пехотный батальон, вступивший в бой, усиливали шестью танками, действующими в соответствии с указаниями оперативного офицера этого батальона. В этой атаке были использованы шесть танков, в том числе два танка «Матильда» и три итальянских M13-40 «Каро Армато». Еще один танк я не узнал.
Танк «Матильда» был одним из основных средних танков Великобритании в первые годы 2-й мировой войны. Отличался очень мощным для своего времени бронированием и высокой надежностью. Такое бронирование позволяло в начале войны игнорировать большинство противотанковых пушек противника
Два «Каро Армато» от форта полиции двинулись к южным воротам Негбы. Оставшиеся четыре танка двигались примерно в четырехстах метрах к северу от форта полиции, затем остановились и выпустили около пятидесяти снарядов и снова продолжили обход Негбы с севера. Но им не повезло. В течение нескольких минут, три танка (два из них были «Матильды») подорвались на минах.
В этот момент я увидел что-то, очень похожее на учебный фильм: всего через четыре или пять минут к танкам подъехали два тягача-эвакуатора и потащили поврежденные танки назад к форту полиции. Под одним из тягачей трижды взрывались мины, но они оказались слишком слабыми, и с ним ничего не произошло. Примерно через двадцать минут все три поврежденных танка уже стояли у форта.
Два «Каро Армато» пока продолжали воевать. Они остановились и с дистанции около 200 метров от забора кибуца открыли огонь по нашим позициям. Первым выстрелом они попали в опорный столб позиции 6. Крыша позиции рухнула, но погибших, к счастью, не было. Командир позиции Авраам Шнайдер перевел своих бойцов в соседнюю траншею.
Эти танки могли натворить много бед, но вскоре один из них наехал на мину. Из танка выскочил солдат и бросился наутек, но тут же был застрелен. Командир второго танка видимо решил, что жизнь дороже, и решил отступить к форту полиции. Его понять можно. Они в танке видели крайне неприглядную картину: два броневика пылают, рядом подбитый танк… Вот они и решили, что пора уносить ноги. То, что они уничтожили позицию 6, им было гораздо менее важно.
На солдат отступление танков подействовало деморализующее. Они сначала залегли, а потом начали беспорядочно убегать на юг к форту полиции прямиком через минное поле. Часть из них подрывалась на минах, но кто-то, конечно, добежал.
Сражение продолжалось уже около пяти часов.
Примерно в 17:30 машин скорой помощи не стало, и мы увидели рядом с фортом каски суданских солдат. Они также шли в полном порядке, их продвижение по склону холма выглядело так, как будто они проводят учения на плацу. Солнце ударило в блестящие штыки. Они тоже шли с примкнутыми штыками, но держали карабины на плече. От этой организованной массы, объединенной одной общей целью — покончить с нами, невозможно было отвести взгляд.
Странно, несмотря на то, что уже было ясно всем — поле заминировано, офицеры упорно вели свои подразделения на минное поле. Глупость или солдаты просто расходный материал?
Немедленно, как только солдаты вошли на минное поле, я услышал хорошо знакомые взрывы осколочных мин. Солдаты сразу же заплатили высокую цену, но по-прежнему без колебаний вошли во второе и затем в третье минное поле.
На минах подорвались около сотни суданских солдат, но и мы почувствовали на себе эффективность этого батальона.
Все его броневики остановились на расстоянии в 800 метров от забора по ширине поля и открыли огонь из крупнокалиберных пулеметов. Стрельба продолжалась около десяти минут. Затем огонь продолжился уже из пушек. Каждый броневики выпустил по тридцать снарядов, после чего стрельба прекратилась одновременно. Очевидно, это работа их центрального командования. Броневики не приближались к ограждениям. Вероятно, командир батальона был опытным солдатом, и учел то, что произошло около двух часов назад с другими броневиками.
Суданские солдаты всё приближались. Передовые — несли «Бангалоры». Они продвинулись еще на сотню метров вперед и положили свой багаж на землю. Неожиданно двое из них подорвались на минах, а остальные быстро побежали обратно. Непохоже, что этот бег был экспромтом, скорее всего они все время мечтали убежать, и вот представился повод.
Но движение вперед не прекратилось. Первые линии достигли дистанции ружейной стрельбы и открыли огонь. Правда стрелять могла только передовая суданская рота. Большая часть подразделений, четыре оставшиеся роты позади них, не могли стрелять, опасаясь попасть в своих.
Вот эта рота уже в 450 метрах от забора Негбы.
Мы открыли огонь. Пулемет разил ряды суданских солдат. Тем не менее, они не остановились, продолжали двигаться вперед. Их товарищи погибали от огня минометов, пулеметов и наших мин. Но они всё двигались и двигались вперед.
Теперь уже и мы могли открыть ружейный огонь. Нам приходилось стрелять только тогда, когда противник в пределах уверенного поражения. Это было необходимо, чтобы не тратить драгоценное боеприпасы.
Внезапно я услышал очень громкий взрыв и увидел черный дым из рядов египетского батальона. Позже мы узнали от пленного, что у одного из суданских солдат взорвалась труба «Бангалора», убив троих и ранив двоих.
Артиллерийский обстрел прекратился. Египтяне боялись попасть в суданцев, те были слишком близко от нас, всего в 300 метрах от забора. У нас погибло еще двое, и ситуация стала ухудшаться.
Сейчас первые ряды суданских солдат уже в пределах 150-180 метров. Мы ясно слышали крики суданцев «Аллаху Акбар!».
— Возможно, они надеялись, что это поможет спастись от мин?
— Не знаю, крики были.
А вскоре дистанция до суданцев сократилась настолько, что мы начали чувствовать даже их запах — пот просто заливал египетских солдат. Они были в поле около четырех часов, таскали на себе оружия и боеприпасы. А это жаркий июль в Негеве, солнце в этом случае воевало на нашей стороне. Правда оно помогало и египтянам. В отсутствии электричества, у нас не было никакой возможности сохранять продукты. В жаре они сразу же портились, начались желудочные заболевания, и люди страдали от жесточайшей диареи, сильно ослаблявшей организм.
Положение было крайне серьезным. Наша позиция рухнула из-за прямого попадания снаряда. Было значительное количество раненых.
Куба Вилан, командовавший обороной, спустился в медицинский бункер. Он обратился к раненым, сказал, что просит каждого, кто может держать оружие, выйти на позиции. Он сказал, что ситуация очень серьезная, и египтяне подошли уже близко к забору. Шесть или семь раненых взяли свое оружие и спросили, куда идти.
Египтяне, наступавшие с юга, создали критическую ситуацию. Куба добавил на этом направлении еще один пулемет «Брен». Теперь уже два пулемета вели огонь по наступавшим египтянам.
Пулеметы, минометный огонь, непрерывные подрывы на минах… Теперь на минных полях полегли три роты суданских солдаты. Часть — убиты, многие ранены.
И в этот критический момент суданцы неожиданно остановили наступление. Они покатились назад, к форту полиции. Если бы египетский командир знал наше положение, он наверняка приказа отступать не дал бы.
У нас к тому времени было шесть убитых и 46 раненых. Другими словами, треть всех защитников уже не могли участвовать в боевых действиях. Передовые части суданцев были в пятидесяти метрах от забора, и у нас не было никакого шанса на подкрепление.
Только откуда было это знать египетскому командиру? У него перед глазами были тела убитых солдат, множество раненых, двенадцать поврежденных бронемашин, а это огромное количество. Он решил отвести свои силы, сосредоточить и перегруппировать их, а затем, учтя все потери, решить, есть ли смысл продолжать атаку.
Мы никогда не узнаем, сколько было раненых суданских солдат. Но мы видели, что примерно половина батальона нейтрализована. Их боевой дух не мог быть высоким, солдаты, они такие же люди, как и все, они не хотят умереть или ослепнуть неизвестно ради чего или вернуться домой без конечностей.
Это отступление было спасением Негбы. Мы на самом деле тогда не понимали его причин и очень опасались, что наступление будет продолжаться.
Но пехота отступила, и ей на смену сразу же пришли пушки. Начался новый обстрел, это опять стреляли две крупнокалиберные артиллерийские батареи у Мадждала и Фаллуджи. К ним через несколько минут присоединились пушки, расположенные на холмах, доминирующих над Негбой. Артобстрел нами был встречен спокойно, пока идет стрельба, египетские силы атаковать не будут, пальба означает конец наступления.
Как только остатки суданцев отошли примерно на 900 метров, прилетели четыре «Спитфайра». На нас снова посыпались бомбы. Как обычно, самолеты отбомбившись сделали облет и обстреляли нас из пушек и пулеметов, ранив двоих наших солдат.
Одед Негби рассказывает о событиях Войны за независимость. Февраль 2015 года (Фото М. Розенмана)
Обстрел обстрелом, но мы начали организовываться, с позиций в лазарет были отозваны часть бойцов, нужно было помочь фельдшерам в уходе за ранеными... Погибшие были перенесены в отдельный бункер, нужно было составить их точный список, не допустить страшной ошибки для семей погибших.
Чуть позже к забору с оружием на плече подошли трое раненых суданских солдат, они были с белой тряпкой, показывающей, что сдаются. Солдаты просили о помощи, двое упали в обморок, не дойдя до медицинского бункера.
Сегодня бой закончился. Бой, но не война.
Мне нужно было восстанавливать минные поля. Только у южных ворот кибуца египтяне оставили порядка 180 трупов своих солдат. Я думал, что смогу восстановить линии мин, но очень быстро понял, насколько опасно прикосновение телу погибшего солдата. Совершенно невозможно узнать, какие еще мины не взорвались под его телом.
Мне пришлось создать новые минные поля к югу. На тележке, которую построил Аарон Шнайдер, я привозил опасный груз к месту установки, сильно уставал и часто был голоден. В кармане на поясе у меня всегда был разрезанный на ломти хлеб и иногда шоколад, быстро тающий под солнцем Негева.
Тела погибших египтян под солнцем стали разлагаться, они выглядели страшно, цветом от коричневого до черного и фиолетового. Опухшие трупы взрывалась, выбрасывая в воздух тысячи червей, множившихся внутри тел.
Это было ужасно, мне приходилось слышать и увидеть это каждый день. Туши убитых коров из-за обстрелов мы не успевали хоронить. Запах стоял ужасный, он проникал везде, мне казалось, что я пропах им на всю жизнь.
С утра и до ночи я непрерывно работал по установке новых минных полей. Неоднократно страх пытался проникнуть внутрь. Множество трупов вокруг заставляло думать, что скоро и моя очередь!
—Ты устанавливаешь мины, не боишься умереть?
Нет, я не боялся умереть, но я хотел жить и работать, я хотел вернуться к своей семье, которую очень любил, я даже просто хотел пойти посмотреть хороший фильм… Эти мысли постоянно приходили мне на ум при установке мин. Не раз я улыбался этим мыслям. Я не был героем, но у меня хватало воли отгонять такие мысли и делать свое дело...
Боялся – не боялся… Если бы мы не боялись быть убитыми или покалеченными, если бы не работал инстинкт самосохранения,человечество истребило бы себя еще на заре существования. Страх это и есть война, страх и смерть, а всё остальное — логистика, накладные на снаряды, награды и поощрения, списки имен – все это важно, без этой работы ничего не получится, но это канцелярщина, не война.
Обстоятельства? Люди обычно сильно преувеличивают их роль. По-настоящему важны личностные особенности, то есть те параметры, которые заложены в нас природой. Под влиянием обстоятельств они просто ярче проявляются, вот и все. Но если внутри человека живет отчаянный сорвиголова, то это обязательно вылезет наружу, когда придет срок. И он сделает то, что нужно не потому, что его заставили это сделать обстоятельства, а лишь потому, что в нем всегда был стержень.
Но все имеет свой предел. Непрерывное эмоциональное напряжение вымотало меня. Я потерял около 22 кг в весе. В конце концов, я упал без сил и меня отправили в недавно созданную больницу Тель-А-Шомер. После 10 дней лечения я решил, что я должен вернуться в полк, но из-за болезней в октябре 1948 года вынужден был демобилизоваться.
P.S.
Одед Негби продолжил службу в качестве командира подразделения ВВС по обезвреживанию взрывных устройств, неразорвавшихся бомб и снарядов. Обезвреживание одной из них в 1959 году закончилось ампутацией левой руки. Несмотря на ампутацию, он продолжал свою работу. Затем с 1972 года занимался проблемами лечения ветеранов ЦАХАЛа и помощью семьям погибших. За мужество и героизм награжден высшей наградой ЦАХАЛа медалью «Знак отличия за доблесть»
Примечания
[1] Джордж Сантаяна (1863–1952) — американский философ и писатель.
[2] Обсуждавшиеся с Меиром Минделем исторические материалы изложены в моей статье «Страна спрессованного времени» http://www.berkovich-zametki.com/2016/Zametki/Nomer11_12/VJankelevich1.php (прим. пер.)
[3] Zion Mule Corps. http://www.zionism-israel.com/dic/Zion_mule_corps.htm
[4] Название «Кумкум» расшифровывалось не только как «чайник», в «кипящей» критике которого возникало новое общественное мировоззрение, но и как призыв к действию: «Кум!» («Встань! Проснись!»)
[5] «Указ об Армии Обороны Израиля» от 26 мая1948 г.
[6] Джордж Сантаяна
[7] Highland Light Infantry
[8] Суррей (англ. Surrey) — графство в южной Англии.
Оригинал: http://berkovich-zametki.com/2016/Starina/Nomer4/Mindel1.php
