Читая любые рассказы Вацлава Михальского, нельзя не отметить, что они очень семейны — их населяют не просто герои, а жёны и мужья, дети, сёстры, братья, отчимы и просто люди, ставшие близкими в какой-то момент, как, например, случайный водитель, любящий поэзию, строитель, пишущий по ночам стихи, или прекрасная незнакомая девушка, с которой навсегда разлучают непреодолимые обстоятельства. Такой акцент, педалирующий родство душ, безусловно, одна из важнейших традиций русской классической литературы, продолжателем которой полноправно является писатель.
Показательны в этом смысле не вошедшие пока в десятитомное собрание сочинений два маленьких рассказа о любви, носящих «именные» заглавия — «Артём и Василиса» (2015), «Мой Серёжа» (2015) — они согревают душу самым трепетным и нежным теплом. Не случайно Вацлав Михальский выбрал такие «внесоциальные» категории людей, которым общество часто вообще отказывает в каких-либо чувствах, считая, что одни — дети — ещё не доросли до настоящей любви, а вторые — старухи — уже давно и думать о любви перестали. Возможно, дети и старики далеки от традиционных идеалов безоглядного мужества или изящной женственной красоты, но может быть, только в сердцах таких «негероических» героев и живёт по-настоящему чистая искренняя любовь, достойная авторского пера не менее, чем истории записных любовников мировой культуры.
В рассказе «Артём и Василиса» маленький Артём так трепетно и беззаветно предан своему чувству к Василисе, что писатель ставит эту маленькую пару на пьедестал вместе с известными всему миру «дуэтами» вроде Тристана и Изольды или Ромео и Джульетты. В два года и два месяца любовь ребёнка чиста и самоотверженна. Ради своей возлюбленной Василисы он готов не только отдать половину вкусного компота, но и пойти «на муки», разделив с «Васей» физические страдания — укол в поликлинике (а что может быть страшнее для малыша?).
Не менее свято хранит давнюю любовь к «своему Серёже» и главная героиня рассказа «Мой Серёжа», уже перешагнувшая порог девяностолетия. Её сестра, почти ровесница, так же претендующая на ухаживания давным-давно погибшего на войне их общего кавалера, не уступает в преданности возлюбленному — его светлый образ согревает души обеих сестёр-старушек. И невозможно читателю дознаться до истины, а сам Сергей уже ничего не расскажет. Только твёрдая уверенность героини в том, что Серёжа любит (и сейчас любит!) только её и не может ухаживать и за сестрой, заставляет нас думать, что именно так всё и было и даже есть, поскольку разговор об умершем семьдесят лет назад возлюбленном ведётся именно в настоящем времени — в реальном мире или воображаемом, а может, вообще где-то в непреходящей вечности — не столь важно: оба мира — по праву памяти или без оного — имеют право на существование, поскольку в них постоянно живёт настоящая любовь, органичная потребность в которой свойственна (покорна!) не только всем возрастам, но и всему живому.
Ирина КАЛУС
Артём и Василиса
Были в минувшие века Тристан и Изольда, Ромео и Джульетта, Тахир и Зухра, Лейла и Меджнум, а в начале второго десятилетия XXI века народились на белый свет Артём и Василиса. Живут они на юго-западе Москвы в соседних подъездах крупнопанельного дома. Сейчас им идет третий год, а играют они в одной песочнице уже больше года. Когда Артём и Василиса выходят из своих подъездов, то кидаются навстречу друг другу с таким ликующим визгом, что дрожит вся крупнопанельная округа. Рядом с ними много детей, но Артём и Василиса принимают во внимание только друг друга.
Когда Артём пьёт дома сок, то, выпив половину, отставляет стакан и говорит: «Вася». То есть, оставшееся — Василисина доля. У Артёма много машинок, разбирая их, он всякий раз одну машинку оставляет для себя, а другую для Васи.
У Василисы большущие зеленые глаза, о таких говорят — в пол-лица. И в глазах ее столько света и восторга от обладания жизнью, и смотрит она на своего верного друга с таким доверчивым обожанием, что трудно не понять Артёма.
Василиса очень хорошенькая, но и Артём ей под стать. Оба они белокурые, крепенькие, рослые. В два года и два месяца у них одинаковый рост — 94 сантиметра. Одинаково сильная у них и привязанность друг к дружке. Знакомый учёный медик прадедушки Артёма говорит, что это «непреодолимая биологическая приязнь». Возможно, и так, хотя в прежние времена такое взаимное чувство называлось короче.
Недавно мама Василисы собралась вести ее в поликлинику на укол. Узнав об этом, Артём потребовал от своей мамы, чтобы она и его вела на укол.
— Тёма, будет больно. Ты согласен? — сдерживая улыбку, спросила Артёма его мама.
Он на секунду набычился, а потом все же непреклонно кивнул в знак согласия, и в его голубых глазах промелькнула неколебимая решимость.
Последние две недели Василиса была на даче у бабушки. Вчера она вернулась. Сегодня мамы созвонились как обычно и условились о совместном гулянии.
— Тёма, Вася приехала, пойдем гулять? — предложила мама.
Артём взял каждодневные штанишки на помочах, но тут же отложил их и сказал:
— Ма, котюмчик надеть надо.
— Костюмчик? Сделаем! — улыбнулась мама.
Сильно помолодела первая святая влюбленность со времен Тристана и Изольды, Ромео и Джульетты, Тахира и Зухры, Лейлы и Меджнуна. Кто знает, может, эта малость спасет наш взрывоопасный мир…
Мой Сережа
Посвящается Н.А. Коршуновой
Лето в Подмосковье пролетает так быстро, что к осени даже не поймешь, было оно или не было. Зато зима здесь тянется долго. Зиму у них в семье не любят все: и бабушка Римма, и ее дочь Наташа, и ее внучка Анастасия. Не любят не столько из-за холодов и ненастья, сколько из-за изнуряющей душу тьмы, которая давит с октября по март неустанно и, можно сказать, сплющивает все живое.
С первым весенним теплом и светом дочь и внучка начинают по субботам и воскресеньям ездить на экскурсии по Золотому кольцу, а то иногда и в Питер мотнутся, как говорит Наташа, «для освежения всех пяти чувств».
На время их поездок в дом призывается из соседнего поселка младшая сестра бабушки Риммы Павловны Нина Павловна — не оставлять же бабушку одну — все-таки ей девяносто первый год. Нина Павловна, а по-домашнему тетя Нина, младше своей старшей сестры всего на три года, но как говорит она сама о себе: «Я полностью на ходу».
Оставаясь одни, живут сестры ладно. Тетя стряпает каждый день свежий суп, балуются сестры и сладеньким, смотрят телевизор, играют в подкидного дурака, иногда даже поют на два голоса, как бывало, певали они когда-то давным-давно в клубе рабочего поселка Мокша, что под Ижевском.
Недавно возвращаются Наталья и Анастасия из поездки в Питер, открывают своим ключом дверь, а у двери внутри квартиры сидит на стуле тетя Нина — в пальто, с сумкой на коленях, нахохленная, напряженная, и сразу бросает им: «Пока, я побежала». Тут же юркнула в дверь, и след простыл.
Заходит Наталья Александровна в комнату к маме, а та сидит и плачет.
— Ма, в чем дело? Что такое?
— Да Нинка — дура! Она говорит, что Сережа за ней ухаживал, а он за мной ухаживал.
— Какой Сережа?
— Какой-какой, он один. Наш, мокшанский.
— А где тот Сережа?
— Где-где, погиб под Берлином.
— Ма, через неделю мы будем праздновать 70 лет со дня Победы, — чтобы не обидеть маму Наталья с трудом сдерживает улыбку.
— Хоть сто семьдесят, мне какая разница?! — резко отвечает мама.
— Ма, но может, он и за тобой ухаживал, и за Ниной.
— Нет, — сняв очки и промокая платочком маленькие светлые глаза, твердо отвечает мама. — Нет. Мой Сережа так не может.
