Новые стихи (ноябрь 2016)
***
То ли все времена и эпохи – мои,
То ль эпохи моей вообще не бывает,
Потому что любая из них убивает.
Если так, то сама своё время крои, –
Я себе говорю, – и живи по часам,
Сотворённым тобой, чтоб по нраву, по мерке
Было всё, чтоб вели все тропинки и дверки,
И лазеечки все к чудесам, к чудесам.
***
Разве можно на смертных всерьёз положиться?
Это ж – как положиться на снег, что ложится,
Что на землю уляжется, чуть полежит
И, растаяв, ручьями отсюда бежит.
Что ж с нас взять, коль у нас ненадёжные шкурки?
Если таять умеем не хуже Снегурки,
Если таем от нежности, боли, тепла...
Вот ещё одна жизнь на глазах истекла.
Истекла и растаяла, и истончилась.
А ведь как полыхала, сияла, лучилась.
***
О как я завидую лёгонькой плоти,
Какой обладают снежинки в полёте.
Я тоже подобное тельце хочу,
Поскольку тогда уж я точно взлечу.
Но тельце такое – не без недостатка:
Оно ведь способно пропасть без остатка.
А мне бы хотелось таким обладать,
Какое душе ни к чему покидать,
С которого, что ни случись, не убудет,
Которому сносу, как душам, не будет.
***
А разбудил меня вороний грай.
«Играй, – галдят они, – проснись, играй».
И я им в просьбе отказать не смею.
Открыв тетрадь, играю, как умею.
Игра моя, конечно, не нова –
Рифмую все любимые слова.
Играю и для старых, и для юных.
На чём, бог весть. Наверное, на струнах,
На струнах впечатлительной души
И получаю сущие гроши:
Улыбку, вздох, волненье, слёзы. Либо
Словечко драгоценное «спасибо».
***
А если в двух словах
Обрисовать картинку –
То ветер в деревах
Играет под сурдинку,
И солнце на заре
Напоминает кляксу,
И дед на пустыре
Прогуливает таксу.
О них даю отчёт
Всего двумя словами,
Поскольку жизнь течёт,
Не церемонясь с нами,
Веля о ней писать
Летучими штрихами
И беглый миг спасать
Короткими стихами.
***
Вот радость! Я опять попала
Туда, где сроду не бывала.
Я на рассвете приплыла
Туда, где сроду не была,
Туда, куда меня прибило
Во сне. Гляжу – здесь очень мило:
Летит серебряный снежок,
И лист трепещет, как флажок,
И на ветру осеннем бьётся.
И как же всё это зовётся?
Зовётся это новым днём,
Что заревым горит огнём,
И сам пока ещё не знает –
Он прилетел иль улетает,
И как ему себя вести,
Как лучше время провести.
***
Зачем я всё кладу на лист –
И тишину, и ветра свист,
И майский ливень с дальним громом,
И всё, что встало в горле комом,
На чём сошёлся клином свет?
Не то надеюсь на совет?
Не то, я, всё пуская в дело,
Стараюсь, чтоб не пролетело
Мгновение, что мне дано?
Не знаю, радо ли оно,
Что я, как листик, засушила
Его, когда оно спешило
Проплыть, промчаться, пролететь,
Пройти, не возвращаясь впредь.
***
А вот бы знать, что, кто ушёл, ушёл домой:
И этот день с его небесною каймой,
И этот снег, что навестил нас и пропал, –
Он не пропал, а лишь домой к себе попал.
И тот, кто, вроде бы, совсем сошёл на нет, –
Домой вернулся и зажёг на кухне свет,
И где-то там горит весёлое окно,
И не одно, и не одно, и не одно.
И где-то там сидит ворона на трубе.
Любой ушедший возвращается к себе,
В тот дом, который он ребёнком рисовал,
Где выше крыши светит солнышка овал.
***
Вы знаете? Я буковки пишу
С утра до ночи на листе на белом.
Когда весь люд полезным занят делом,
Я тихими страницами шуршу.
Я понимаю – пользы никакой.
Но я ведь и не жду вознагражденья.
Мне только надо, чтобы в миг рожденья
Строки, была тетрадка под рукой.
***
Ну что ж, пускай поэт уходит,
Но пусть стишок его живёт,
Пусть в чьих-то душах гнёзда вьёт
И там птенцов своих выводит,
Или даёт там свой побег.
То бишь, пусть в душу попадает,
Живёт там и не покидает
Чужой души вовек, вовек.
ИЗ КНИГИ «В прямом эфире. Выпуск 1 Серии “Стихи гуськом”» («Ридеро», август 2016)
Из Раздела «Новые стихи»:
***
Однажды весной посредине земли
Мои папа с мамой меня завели.
И, мне не сказав, что покинут меня,
Оставили жить среди белого дня,
Средь белого дня, среди тёмных ночей.
Хожу я по свету со связкой ключей
От дома, куда тороплюсь, чтоб обнять
Всех тех, кого могут навеки отнять.
***
К страданью не надо, нельзя привыкать,
А надо перо в лёгкий воздух макать,
Как делают птицы, макая перо
В трепещущий воздух. Светло ли, серо,
Светло ли, серо – лёгкий воздух дрожит,
Перо по небесному полю бежит
Меж тёмных деревьев, меж веток нагих
И не оставляет помет никаких.
***
Ты знаешь, что со мной случилось?
Я быть счастливой научилась.
Я научилась просто так
Сиять, как новенький пятак.
Поняв, что только для кручины
Всегда имеются причины,
А для веселья нет причин,
Взяла я на себя почин
Вести себя не слишком чинно
И радоваться беспричинно.
***
Ведь этот мир неописуем.
Зачем же мы его рисуем,
Мешая охру и кармин
Для горних высей и равнин?
Ведь он – ни горы и ни долы.
Он – мука мелкого помола,
Он – счастья лакомый кусок,
Он – с диким мёдом туесок,
Путь до разбитого корыта,
Звезда, что только что открыта.
***
А летом, в случае неявки,
Я не пройдусь по нежной травке,
Под ливень я не попаду
И сыроежку не найду,
И сиротой жасмин оставлю,
И пустовать свой дом заставлю,
Печально будет сад вздыхать,
Колодец будет засыхать,
И мотыльки, стрекозы, белки –
Все будут не в своей тарелке.
***
Замри, умри, воскресни
И больше не шали...
А небо всё небесней
И сверху и вдали.
А небо всё небесней,
А дали далеко,
И каждый выдох песней
Становится легко,
Чтоб тут же испариться,
Как облачко у губ,
Как луч, как тень, как птица,
И миг, что сердцу люб.
***
Как к этой жизни отношусь?
Да я никак не отдышусь,
С утра до вечера напасти,
И никакой над ними власти.
Я скоро в отпуск попрошусь –
В короткий, внеочередной,
И чтоб напасти – ни одной.
Что, что? Такого места нету?
Я поищу по интернету.
А вдруг найду я рай земной.
Пусть захудалый, три звезды,
До моря три часа езды.
***
Посвящается Демису Руссосу.
1.
Вдруг взять да и затихнуть навсегда,
Лечь спать живым, а утром не проснуться,
Лечь спать живым, а утром не вернуться
В тот мир, где есть года и города,
В тот мир, в котором можно умереть
От счастья и от горя, и от боли,
Где у тебя назначены гастроли,
Известны дни, когда ты должен петь.
2.
Спасибо, что он песни не унёс
С собою, что он песни нам оставил,
И copyright, что он на них поставил,
Не помешал мурлыкать их под нос,
Когда ложимся и когда встаём.
Мы так за жизнь успели их усвоить,
Что остаётся только их присвоить,
Как комнату, в которой мы живём.
***
А где источник неувязок?
Кто сочинитель пёстрых сказок
С вкрапленьем счастья и беды?
Кто скрылся, заметя следы,
И не сказал, уйдя с земшара,
Куда нам в случае пожара
Звонить? Кого хулить, винить?
Кому спасибо говорить?
***
– Кто пролетел? Кто прошуршал крылами?
– Сейчас скажу, но это между нами:
Дни пролетели, пронеслись лета.
– А что же там мелькали за цвета?
Что это были за цвета, за краски?
– Скажу, но ты не придавай огласке –
То были птицы пёстрого пера:
Все твои «нынче», «завтра» и «вчера»,
Твои кануны, коих больше нету.
– А почему всё это по секрету?
– А потому что боязно спугнуть
Их тайный сговор удлинить твой путь,
Их тайный план свершить такое чудо,
Чтобы не дать тебе уйти отсюда.
***
И нота с птичьего крыла
Легко, как пёрышко, упала,
И вмиг страницей нотной стала
Тропинка, что тиха была.
И эти ноты на снегу
Ведут себя так музыкально,
Звучат они так уникально,
Что, кажется, и я смогу
И вдохновляться, и парить,
Словами лёгкими сорить.
***
А надо буковку сменить,
Одну лишь букву, и короста
Налипшая уйдёт и просто
Заметней станет жизни нить,
Что извивается, дрожит...
Лишь надо слово «убиваться»
Чуть изменить и упиваться
Той жизнью, что гудит, блажит.
***
Того, кто утром просыпается,
Его, к несчастью, всё касается:
Его касается прогноз,
Где напророчили мороз,
Звонки тревожат поминутные,
Волнуют вести неуютные,
Тревожит повсеместный грипп.
Короче, он, бедняга, влип.
Влип – в это утречко метельное
И в это дело канительное,
С которым, нету сил сказать,
Как трудно будет завязать.
***
О, сколько же в днях этих будничных воздуха, света!
Наверно, сие называется «проза поэта».
О, сколько в картинках обыденных и прозаичных
Пристрастий и вкусов Творца потаённых и личных!
О, сколько в мелодии будничной строя и лада,
О, как нам нужны очертания райского сада!
О, как невозможно и страшно средь дел и явлений,
Лишённых, пусть даже и слабых, но райских вкраплений.
***
Я погляжу на мир сквозь слёзы,
А он ответит мне улыбкой,
А он сорвёт листву с берёзы,
Чтоб золотой ныряла рыбкой;
Заставит тайные пружинки
Работать весело и шустро,
Чтоб взгляд мой тешили снежинки,
В лучах горящие, как люстра;
Попросит вешнюю синицу
Петь в самой радостной октаве
О том, что счастье мне не снится, –
Оно есть свойство здешней яви.
***
Джону и Шиле
Стратфорд-на-Эйвоне
апрель 2015 г.
Небо стоит того, чтобы снова проснуться,
Утро стоит того, чтоб в него окунуться,
Воздух стоит того, чтоб дышать глубоко.
Вишня белая-белая, как молоко,
И зарянка на ней меня ждут с нетерпеньем,
Чтоб заняться со мной трепетаньем и пеньем.
***
Что, что? Не успеваешь ничего?
А я вот не боюсь, что не успею.
Летает жизнь, и я летаю с нею,
И дней нелётных нет ни одного.
Летаю налегке, и лишь тетрадь
Всегда со мной, поскольку не лишает
Летучести меня и не мешает
С крылатой жизнью заодно летать.
***
Мне чудится: я здесь не зря торчу,
Не знаю чем, но чем-то я верчу
Здесь на земле, и даже сплошь да рядом
Исподтишка командую парадом:
Снабжаю мир небесной синевой
И воздухом, и музыкой живой.
И лишь одно никак не удаётся:
Понять, постичь – откуда ад берётся?
***
Вот ветер любит облако ваять,
А я люблю под облаком стоять
И ввысь глядеть, задравши подбородок...
Всё сочинил весёлый самородок,
Который вряд ли отдавал отчёт
Себе и в том, куда всё потечёт,
И в том – зачем, какой во имя цели,
И в том, как жить душе в болящем теле,
И как потом ей расставаться с ним,
И чем ей жить – мечтами? Днём одним?
***
Слова даны, чтоб вечно не хватало
Нам слов сказать, куда душа летала
И что видала там, на высоте.
Слова даны, чтоб вечно о тщете
Мы помнили и ради сладкой пытки
Не оставляли тщетные попытки.
***
Внуку Данечке
Визжа, таращась, познавать
Всё, что познанью поддаётся.
О, как прекрасно познаётся
С защитной сеточкой кровать
И погремушка, что висит
На тонкой прыгающей леске.
А, коль раздвинуть занавески,
За ними дождик моросит.
А где-то за окошком сквер
Непостижимого размера,
И ничего нельзя на веру
Принять из этих чудных сфер.
Всё надо щупать и долбить,
И грызть, и больно ударяться,
И быстро-быстро удаляться
Из рая, где так сладко быть.
***
«Выбирай: одно из двух –
Либо тело, либо дух».
Вот сижу и выбираю:
Я без тела умираю
И без духа не могу.
Вот сижу и ни гу-гу.
Вот сижу, молчу, как рыба.
А над ухом: «Либо-либо».
Из Раздела «”В слезах прошлогоднего снега”. Стихи прошлых лет»
* * *
Январский сумрак затяжной,
Сугробы хрустки, как суставы,
И тянутся по Окружной
Запорошённые составы.
Снега, как дни мои, несметны.
Я в этом мире — на века.
Но снег стряхну с воротника
И в дом войду. И снова — смертна.
1966
* * *
Не поймешь то ли дождь, то ли снег,
Так и жить в этой хмари блуждая
И не ведая долог ли век,
Далеко ли до самого края.
Что за дело туман или дым
Свет нам застит в ненастную осень,
Коль и впрямь мы у края стоим
И над пропастью ногу заносим.
1964
* * *
И всякий день — всё та же спешка,
И всякий день — орёл иль решка,
И то везёт, то не везёт
В том мире, где подтаял лёд
И где снега под вечер сизы,
Где каплет под лучом с карниза
И стало небо голубым,
И клонит южным ветром дым.
1969
* * *
В постылых роюсь словесах
С упрямством мула.
Уж лучше б в чистых небесах
Я потонула,
Иль, глядя как летит искрясь
Снег на дорогу,
«Нет слов», – сказала бы дивясь,
«Нет слов, ей-богу».
2009
* * *
Что я делаю? Что? Ухожу.
Даже если сижу и лежу,
Даже если домой возвращаюсь
Всё равно ухожу и прощаюсь
И проститься никак не могу.
Я люблю этот город в снегу,
Просинь в небе, окошко родное,
Что-то горнее, что-то земное.
2009
***
Что делать в этот день метельный?
Желателен режим постельный:
Лежишь себе, глядишь в окно,
Где мельтешение одно,
Где хлопья снежные летают,
Где миги, точно хлопья, тают,
А ты лежишь себе в тиши –
Успокоение души.
И ничего не происходит,
И на тебя покой нисходит,
И, суть по-прежнему тая,
Летит и тает жизнь твоя.
2004
* * *
Всё способно умереть,
Потому что живо, живо,
В час весеннего разлива
Силам – таять, птицам – петь
Тают в небе облака,
Тает снежная одежда,
Лишь последняя надежда
Не растаяла пока.
2001
* * *
Поверь, возможны варианты,
Изменчивые дни – гаранты,
Того, что варианты есть,
Снежинки – крылышки, пуанты –
Парят и тают, их не счесть.
И мы из тающих, парящих,
Летящих, заживо горящих
В небесном и земном огне, –
Царящих и совсем пропащих
Невесть когда и где, зане
Мы не повязаны сюжетом,
Вольны мы и зимой, и летом
Менять событий быстрый ход
И что-то добавлять при этом
И делать всё наоборот,
Менять ремарку «обречённо»
На «весело» и, облегчённо
Вздохнув, играть свой вариант,
Чтоб сам Всевышний увлечённо
Следил, шепча: «Какой талант!»
2000
* * *
Я от нежности таю, как тает на солнце снегурка.
Я от нежности таю к любому мгновению дня.
Мама, видишь оттуда во что превратилась дочурка?
Я от нежности таю. Почти не осталось меня.
Да и день со мной нежен. К губам прикоснулся снежинкой,
Лёгким тельцем небесным, весёлым своим светлячком.
Мама, видишь оттуда как таю над дивной картинкой,
Той, что сотворена на едином дыханье, молчком?
2010
***
А мир так безнадёжно плох,
Что приуныл уставший Бог.
Он под седыми облаками
Развёл в отчаянье руками.
Что делать? Снова всё топить?
Или бесшумно облепить
Всё покрывалом белоснежным,
Пушистым, девственным и нежным?
2003
На французском. Перевод Никиты Макарова[1]:
Ce monde est tant désespéré,
Que Dieu parait si affligé.
Etant sous les nuages blancs
Il écartait les mains, disant:
Que faire? L’inonder ou bien
Couvrir d’un drap si aérien,
D’un drap de neige doux et pur –
Couvrir le tout de Ma parure?
2003
***
Столько нежности, Господи. Воздух, крыло.
Третий день снегопад. Даже ночью бело.
Столько нежности, Господи, маленьких крыл,
Будто Ты мне все тайны сегодня открыл.
Не словами, а прикосновеньем одним
К волосам и губам, и ресницам моим.
2008
На сербском. Перевод Владимира Ягличича[2]:
Колико нежности, Господе. И крило, и зрак.
Трећи дан сипи већ. Бело и ноћу чак.
Толико нежности, Господе, и криоца малених,
као да си све тајне данас открио мени.
Не речју – дотицајем јединим све ојави се –
уз косу и уз усне, уз моје трепавице.
2008
***
Не под музыку, нет, а под звон тишины
И при свете колеблемой снежной стены
Жизнь идёт и идёт, на ходу истончаясь.
День текущий от прежнего не отличаясь,
Заманил, закружил меня, посеребрил.
Ты когда-то о времени мне говорил.
Говорил мне когда-то, что времени нету,
И, о сроках забыв, я блуждаю по свету,
За кружащимся ангелом белым слежу
И сквозь снежную стену легко прохожу.
2008
На сербском. Перевод Владимира Ягличича[3]:
Не уз музику, не, већ под звоњавом тишине
и уз сјај снежног зида зањиханог с висине
живот тече и тече, просењује се, плови,
а да се не разликује од пређашњег дан нови,
него ме мами, чара и сребри по темену.
Ти си ми говорио, некада, о времену.
Говорио си ми, некад – времена нема окољем,
зато лутам по свету не признајући рокове,
омајног анђела белог посвуда пратим зраком,
кроз снежни зид пролазим једним кораком, лако.
2008.
* * *
Шито белыми нитками наше житье.
Посмотри же на странное это шитье.
Белой ниткой прошиты ночные часы.
Белый иней на контурах вместо росы.
Очевидно и явно стремление жить
Не рывками, а плавно, не дергая нить.
Шито все на живульку. И вечно живу,
Опасаясь, что жизнь разойдется по шву.
Пусть в дальнейшем упадок, разор и распад.
Но сегодня тишайший, густой снегопад.
Белоснежные нитки прошили простор
В драгоценной попытке отстрочить разор,
Все земное зашить, залатать и спасти,
Неземное с земным воедино свести.
1976
* * *
Не спугни. Не спугни. Подходи осторожно,
Даже если собою владеть невозможно,
Когда маленький ангел на белых крылах –
Вот еще один взмах, и еще один взмах –
К нам слетает с небес и садится меж нами,
Прикоснувшись к земле неземными крылами;
Я слежу за случившимся, веки смежив,
Чем жила я доселе, и чем ты был жив,
И моя и твоя в мире сём принадлежность –
Все неважно, когда есть безмерная нежность.
Мы не снегом – небесной осыпаны пылью.
Назови это сном. Назови это былью.
Я могу белых крыльев рукою коснуться.
Надо только привстать. Надо только проснуться.
Надо сделать лишь шаг различимый и внятный
В этой снежной ночи на земле необъятной.
1971
* * *
Идти по первому снежку,
Потом по пятому, седьмому,
Идти то из дому, то к дому,
Почти приноровясь к шажку
Той вечности, что не спешит
И вместе с тропами петляет,
И след, который оставляет,
Сама же снегом порошит.
Идти по первому снежку,
Потом по пятому, седьмому,
Идти то из дому, то к дому,
Почти приноровясь к шажку
Ребёнка, что едва-едва
Земли коснулся, встав на ножки,
И удивляется дорожке,
И силится сказать слова.
2012
***
На полях моей жизни, на тех белоснежных полях,
Где все жёсткие рамки – на самых последних ролях,
Где случаются вещи, каким не бывать наяву,
Где в раю, что обещан в грядущем, я нынче живу,
На полях моих суток, мгновений и суток, и лет,
– Все стихи – промежуток, пробел для небесных помет.
2013
На итальянском. Перевод Стефано Гардзонио[4]:
Sui campi della vita mia, su quei campi bianchi di neve,
Dove ogni rigido schema non svolge ruolo alcuno,
Dov'accadono cose cui in realtà esser non è dato,
Dove io vivo adesso nel paradiso che in futuro mi è promesso,
Sui campi dei giorni miei, attimi e giorni, ed anni,
Tutti i versi sono sosta e bianco spazio per celesti annotazioni.
2013
* * *
Только будьте со мною, родные мои.
Только будьте со мною.
Пусть стоят эти зимние, зимние дни
Белоснежной стеною.
Приходите домой и гремите ключом
Или в дверь позвоните,
И со мной говорите не знаю о чём,
Обо всём говорите.
Ну хотя бы о том, что сегодня метёт
Да и солнце не греет
И о том, что зимой время быстро идёт
И уже вечереет.
2005
На итальянском. Перевод Стефано Гардзонио[5]:
Solo con me, miei cari.
State solo con me.
Siano pure questi giorni, giorni d'inverno
Come un muro di bianca neve.
Venite a casa con il tintinnio delle chiavi,
O suonate alla porta,
E parlate con me non so di che,
Di tutto parlate.
Almeno del fatto che oggi c'è la tempesta,
E il sole non scalda,
E che d'inverno il tempo corre veloce…
Ed è già sera.
2005
На английском. Перевод Ричарда Мак Кейна[6]:
Just be with me my dear ones,
just be with me,
let these wintry winter days
become a wall of white snow.
Come home and rattle your keys
or ring the doorbell
and talk to me about anything,
about everything.
For instance, just about today’s snowfall
and that the sun is not warm
and that time goes fast in winter
and it’s already evening.
2005
* * *
И в черные годы блестели снега,
И в черные годы пестрели луга,
И птицы весенние пели,
И вешние страсти кипели.
Когда под конвоем невинных вели,
Деревья вишневые нежно цвели,
Качались озерные воды
В те черные, черные годы.
1989
На итальянском. Перевод Стефано Гардзонио[7]:
Anche nei neri anni brillavan le nevi,
Anche nei neri anni splendevano i prati,
E cantavan gli uccelli in primavera,
E le passioni di gioventù ardevano.
Mentre le scorte via portavano gli innocenti,
Gli alberi delle amarene fiorivan teneri,
Oscillavano le acque dei laghi
In quei neri, neri anni.
1989
На английском. Перевод Ричарда Мак Кейна[8]:
The snow sparkled even in the black years,
the meadows were bright even in the black years,
the spring birds sang,
the vernal passions boiled.
When they led away the innocent under guard
the cherry trees were blossoming tenderly,
the waters of the lakes rippled
in those black, black years.
1989
***
Наступают сна неслышней
Снегопада времена
Невесомые Всевышний
Густо сеет семена.
И кружится нам на зависть,
Не страшась судьбы своей,
Белый снег, едва касаясь
Крыш, заборов и ветвей;
И зовет забыть усердье,
Пыл, отчаянье и страсть,
Между облаком и твердью
Тихо без вести пропасть.
1973
На голландском. Перевод Кейса Джискута[9]:
Stiller nog dan dromen breken
tijden voor de sneeuwval aan.
d’Allerhoogste zaair dan weken,
dichtopeen gewichtloos graan,
‘t Warrelt, ons afgunstig makend,
niet bevreesd voor eigen lot:
witte sneeuw, slechts even rekend
daken, twijgen en beschot;
die ons maan: vergeet je sores,
hartstocht, wanhoop, gloed terstond,
en verdwijn maar stil en spoorloos
tussen wolk en wereldrond.
1973
Лариса Миллер
Стихи из автобиографической книги «А у нас во дворе» (ACT/CORPUS, 2014) –
расширенный вариант «Золотой симфонии» («Время», 2008)
***
Посвящается Тонино и Лоре Гуэрра
Никто ведь не должен тебе ничего.
Ты праздника хочешь? Придумай его.
По песне тоскуешь? Так песню сложи
И всех окружающих приворожи.
По свету скучаешь? Чтоб радовал свет,
Ты сам излучай его. Выхода нет.
* * *
Да-да, конечно: время мчится шустро,
Но до сих пор загадочная люстра
В театре давнем гаснет не спеша,
И замирает детская душа.
Да-да, конечно: зыбкость, скоротечность.
Но занавес ползёт по сцене вечность,
И я со сцены не спускаю глаз
Горящих. Я в театре в первый раз.
Героя звать Снежок. Он – негритёнок.
А янки негров мучают с пелёнок.
Бинокля я не выпущу из рук.
Идёт счастливой памяти настройка.
Ах, жизнь, ты ненадёжная постройка:
То пропадает видимость, то звук.
***
Московское детство: Полянка, Ордынка,
Стакан варенца с Павелецкого рынка –
Стакан варенца с незабвенною пенкой,
Хронический кашель соседа за стенкой,
Подружка моя – белобрысая Галка.
Мне жалко тех улиц и города жалко,
Той полудеревни, домашней, давнишней:
Котельных ее, палисадников с вишней,
Сирени в саду, и трамвая «букашки»,
И синих чернил, и простой промокашки,
И вздохов своих по соседскому Юрке,
И маминых бот, и ее чернобурки,
И муфты, и шляпы из тонкого фетра,
Что вечно слетала от сильного ветра.
* * *
И висело бельё, полощась на ветру.
И висело бельё, колыхаясь от ветра.
О какое печальное сладкое ретро!
Как из памяти эту картинку сотру?
Синька, бак для белья и доска, и крахмал,
У бабули в руках бельевые прищепки,
И белы облака удивительной лепки,
И ребёнок, стоящий поблизости, мал.
И ребёнок тот – я. И белей облаков
Простыня, и рубашка – небесного цвета.
И всему, что полощется, – многие лета,
Цепкой памяти детской, щадящих веков.
* * *
– Да ничего особенного там
И не было. Убожество и хлам
В твоей замоскворецкой коммуналке –
Клопиные следы и коврик жалкий,
И вата между рамами зимой.
– Да-да. Всё так. Но я хочу домой
В своё гнездо, к тем окнам, к тем соседям,
К той детворе. Давай туда поедем.
Там во дворе – волшебная сирень.
Там у соседки – сильная мигрень.
Мигрень – какое сказочное слово
И как звучит загадочно и ново!
Там город мой, в котором я росла,
Который я, к несчастью, не спасла,
Там город мой, домашний и зелёный,
Людьми, которых нету, населённый,
Тот город, что моим когда-то был,
А стал чужим. И сам себя забыл.
* * *
А круг, на котором я плавала, быстро спустил.
Мне лет было мало. Я плавать совсем не умела,
А мама не видела, мама на солнышке млела,
А я всё барахталась и выбивалась из сил,
Пока не нащупала пальчиком правой ноги
Спасительный камень в одёжке из скользкого ила.
…Никак не пойму я, что в жизни случайностью было,
Что Божьим ответом на сдавленный крик: «Помоги!»
***
Не плачь! Ведь это понарошку.
Нам крутят старую киношку,
И в этом глупеньком кино
Живет какая-то Нино,
И кто-то любит эту крошку.
Решив убить себя всерьез,
Герой, едва из-под колес,
Вновь обретает голос сладкий...
Но ты дрожишь, как в лихорадке,
И задыхаешься от слез.
***
Кривоколенный, ты нетленный.
Кривоколенный, ты – душа
Моей истерзанной вселенной,
Где всем надеждам – два гроша.
Кривоколенный, что за имя,
Какой московский говорок,
Вот дом и дворик, а меж ними
Сиротской бедности порог.
Кривоколенный – все излуки
Судьбы в названии твоем,
Которое – какие звуки! –
Не произносим, а поем.
* * *
Я сказала себе, что я счастлива. Так и случилось:
Счастье, где б ни была я, меня находить научилось
Я сказала себе: всё в порядке, всё в полном порядке.
И любые невзгоды бегут от меня без оглядки.
Я сказала себе, что стихи прибегут ко мне сами,
И пришла ко мне Муза и смотрит большими глазами.
И осталось сказать себе: я с каждым годом моложе
И красивей. Надеюсь, и это получится тоже.
* * *
Нет ни унынья, ни тщеты.
Есть банты, шарики, цветы.
Жизнь – детский утренник, поверьте,
Весть долгожданная в конверте,
Мгновений пёстрых конфетти.
Ну что ж, и я во сне кричу,
Но помнить сон свой не хочу.
Тьму напугав, включу фонарик.
А утром, взяв за нитку шарик,
Опять на праздник полечу.
* * *
Болела моя детская душа:
Я утопила в море голыша,
Случайно утопила в бурном море.
Насмарку лето. Ведь такое горе.
Купили паровозик заводной,
Но нужен был единственный, родной
Голыш – нелепый бантик на макушке.
А жизнь, как оказалось, не игрушки.
***
Я так ждала родительского дня
И чтобы мама забрала меня
Из группы. Мы в лесу гамак повесим.
Я буду петь. Я знаю много песен.
Читать стихи ей буду без конца.
Я маму жду. Я не уйду с крыльца.
Ей – с шишками еловыми корзинка,
Венок, букет и булки половинка.
Вон меж стволами золото волос.
Ах, мама, твой ребёнок не подрос.
Так и бегу с подарком припасённым
Тебе навстречу в платьице казённом.
* * *
А мама собирается на бал.
И жемчуг бел, и цвет помады ал,
На стуле серебрится чернобурка –
Её не любит мамина дочурка.
Берет не любит, что с распялки снят,
И платье из панбархата до пят.
Ведь, значит, мама из дому уходит
И дочкин праздник из дому уводит.
Не надо было маму отпускать.
Ведь где, скажи, теперь ее искать?
***
Гром гремит, земля трясется,
Видно, Поленька несется
На высоких каблуках,
С рукоделием в руках.
Вызывает ученицу,
Ставит сразу единицу.
Единица не плоха,
Ученица – ха, ха, ха.
1950
* * *
Я малолетка. Я в Клину.
Я у Чайковского в плену.
Я тереблю промокший, мятый
Платочек. Плачу я над Пятой
Симфонией. Пластинку нам
Поставили. За дверью гам.
В музее людно. День воскресный.
А музыка с горы отвесной
Столкнула, снова вознесла.
Я плакала. Душа росла.
* * *
Ах, как ребёнку взрослые мешают:
То спать велят, то сладкого лишают:
Мол, брось жевать – испортишь аппетит
И зубкам вред. А время-то летит.
Ах, бывшее дитя, кому есть дело
Сегодня до того, что ты надело,
Как выспалось, что ело на обед?
Ты счастливо, что взрослых больше нет?
***
Приходит Верочка-Верушка
Чудная мамина подружка.
Она несет большой букет.
(Сегодня маме тридцать лет.)
Несет большой букет сирени,
А он подобен белой пене,
Такая пышная сирень.
Я с белым бантом набекрень
Бегу... Гори, гори не гасни,
Тот миг... И розочку на масле
Пытаюсь сделать для гостей...
Из тех пределов нет вестей,
Из тех времен, где дед мой мудрый
Поет и сахарную пудру
Неспешно сыплет на пирог.
И сор цветочный на порог
Летит. И грудой белой пены
Сирень загородила стены.
* * *
А за окном твоей палаты
Случались дивные закаты,
Стояло дерево без кроны,
Летали галки и вороны.
Начало марта, хмарь, ненастье,
И ты мне говорила: «Счастье
Смотреть в окно на стаю эту».
Вот счастье есть, а мамы нету
* * *
Маме
Я не прощаюсь с тобой, не прощаюсь,
Я то и дело к тебе возвращаюсь
Утром и вечером, днем, среди ночи,
Выбрав дорогу, какая короче.
Я говорю тебе что-то про внуков,
Глажу твою исхудавшую руку.
Ты говоришь, что ждала и скучала...
Наш разговор без конца и начала.
* * *
О память-роскошь и мученье,
Мое исполни порученье:
Внезапный соверши набег
Туда, где прошлогодний снег
Еще идет; туда, где мама
Еще жива; где я упрямо
Не верю, что она умрет,
Где у ворот больничных лед
Еще лежит; где до капели,
До горя целых две недели.
* * *
Маме
Прости меня, что тает лед.
Прости меня, что солнце льет
На землю вешний свет, что птица
Поет. Прости, что время длится,
Что смех звучит, что вьется след
На той земле, где больше нет
Тебя. Что в середине мая
Все зацветет. Прости, родная.
* * *
Отцу
Письмо, послание, прошенье
От потерпевшего крушенье.
Письмо, послание, призыв
От гибнущего к тем, кто жив.
Из заточенья, из неволи
Сигнал смятения и боли,
Мольба, отчаяние, крик...
Я устремилась напрямик
На голос тот. Но вышли сроки,
Оставив выцветшие строки
Про горе и малютку дочь...
Мне сорок пять. И чем помочь?
* * *
То облава, то потрава.
Выжил только третий справа.
Фотография стара.
А на ней юнцов орава.
Довоенная пора.
Что ни имя, что ни дата –
Тень войны и каземата,
Каземата и войны.
Время тяжко виновато,
Что карало без вины,
Приговаривая к нетям.
Хорошо быть справа третьим,
Пережившим этот бред.
Но и он так смят столетьем,
Что живого места нет.
* * *
Я встретила погибшего отца,
Но сон не досмотрела до конца.
Случайный шорох помешал свиданью.
Прервал на полуслове, и с гортанью
Творилось что-то... тих и близорук,
Он мне внимал растерянно... И вдруг
Проснулась я, вцепившись в одеяло:
Отца нашла. Нашла и потеряла.
* * *
А тогда, на начальном этапе,
Рисовала я солнце на папе,
А вернее, на снимке его.
Я не знала о нем ничего.
Лишь одно: его мина убила.
И так сильно я папу любила,
Рисовала на нем без конца.
Вышло солнышко вместо лица.
* * *
Если память жива, если память жива,
То на мамином платье светлы кружева,
И магнолия в рыжих ее волосах,
И минувшее время на хрупких часах.
Меж холмами и морем летят поезда,
В южном небе вечернем пылает звезда,
Возле пенистой кромки под самой звездой
Я стою рядом с мамой моей молодой.
* * *
А был ли мальчик? Девочка была ли?
Их небеса целинные пылали?
Им пóд ноги ложился ли ковыль?
И что же это было – небыль? быль?
И, если быль, то что же с нею стало
Потом, когда грядущее настало?
***
Мальчишка милый, как люблю я
Твой голубой лучистый взгляд,
Твою улыбку озорную,
Когда ты в чем-то виноват.
Мне хочется бродить часами
С тобою рядом по Москве,
И губы почему-то сами
Все улыбаются тебе...
1958
* * *
В 1958-м
Вот если пройду по бордюру, с него не сойдя,
То будет, всё так, как мечтаю, но чуть погодя.
И он позвонит даже, может быть, через часок,
Лишь надо стараться, чтоб пятки касался носок.
Как трудно держать равновесие и не сойти
С бордюра ни вправо, ни влево, не сбиться с пути,
С пути, на котором я счастье хочу обрести,
Не ведая, что до него мне расти и расти.
2014
* * *
У всех свои Сокольники
И свой осенний лес —
Тропинки в нём окольные,
Верхушки до небес.
С любовью угловатой,
С её вихрами, косами
Бродили мы когда-то
В дождях и листьях осени.
Сокольники осенние,
Тропинки наугад.
Стал чьим-то откровением
И этот листопад.
1965
***
Погляди-ка, мой болезный,
Колыбель висит над бездной,
И качают все ветра
Люльку с ночи до утра.
И зачем, живя над краем,
Со своей судьбой играем,
И добротный строим дом,
И рожаем в доме том.
И цветет над легкой зыбкой
Материнская улыбка.
Сполз с поверхности земной
Край пеленки кружевной.
15 сентября 1976 г.
***
Благие вести у меня,
Есть у меня благие вести:
Еще мы целы и на месте
К концу сбесившегося дня.
На тверди, где судьба лиха
И не щадит ни уз, ни крова,
Еще искать способны слово,
Всего лишь слово для стиха.
22 января 1980 г.
* * *
А Россия уроков своих никогда не учила,
Да и ран своих толком она никогда не лечила,
И любая из них воспаляется, кровоточит,
И обида грызет, и вина костью в горле торчит.
Новый век для России не стал ни эпохой, ни новью.
Матерится она, и ярится, и кашляет кровью.
***
Лететь, без устали скользить
По золотому коридору.
И путеводна в эту пору
Осенней паутины нить,
И путеводен луч скупой,
И путеводен лист летучий,
И так живётся, будто случай
Уже не властен над судьбой.
Принесена с лихвою дань
Страстям, превратностям, порывам.
И если держит терпеливо
Своих детей земная длань,
То, значит, существует час,
В который то должно свершиться,
Что превращает в лики лица
И над судьбой подъемлет нас.
***
Всё в воздухе висит.
Фундамент – небылица.
Крылами машет птица,
И дождик моросит.
Всё в воздухе: окно,
И лестница, и крыша,
И говорят, и дышат,
И спят, когда темно,
И вновь встают с зарёй.
И на заре, босая,
Кружу и зависаю
Меж небом и землёй.
* * *
Ничего из того, что зовётся бронёй, –
Ни спасительных шор, ни надёжного тыла…
Как и прежде, сегодня проснулась с зарёй,
Оттого что мучительно сердце заныло,
То ль о будущем, то ли о прошлом скорбя…
А удачи и взлёты, что мной пережиты,
Ни на грош не прибавили веры в себя,
Но просеялись будто сквозь частое сито.
Так и жить, как в начале пути, налегке –
Неприкаянность эту с тобою поделим.
Тополиная ветка зажата в руке –
Вот и руки так горько запахли апрелем.
* * *
Устаревшее – «сквозь слёз»,
Современное – «сквозь слёзы» –
Лишь одна метаморфоза
Среди тьмы метаморфоз.
Все меняется, течет.
Что такое «штука», «стольник»
Разумеет каждый школьник,
И детсадовец сечет.
Знают, что «тяжелый рок»
Это вовсе не судьбина,
А звучащая лавина,
Звуков бешеных поток.
От скрежещущих колес,
Вздутых цен и дутых акций, –
Обалдев от всех новаций,
Улыбаемся сквозь слёз.
***
Хрустит ледком река лесная,
И снег от солнца разомлел...
А я опять, опять не знаю
Как жить на обжитой земле.
Опять я где-то у истока
Размытых мартовских дорог,
Чтоб здесь, не подводя итога,
Начать сначала – вот итог».
* * *
Где ты тут, в пространстве белом?
Всех нас временем смывает,
Даже тех, кто занят делом –
Кровлю прочную свивает.
И бесшумно переходит
Всяк в иное измеренье,
Как бесшумно происходит
Тихой влаги испаренье,
Слух не тронув самый чуткий;
Незаметно и невнятно,
Как смещаются за сутки
Эти солнечные пятна.
Где ты, в снах своих и бденье?
В беспредельности пространства
Только видимость владенья,
Обладанья, постоянства.
***
Люблю начало речи плавной,
Причуды буквицы заглавной,
С которой начинают сказ:
«Вот жили-были как-то раз...».
Гляжу на букву прописную,
Похожую на глушь лесную:
Она крупна и зелена,
Чудны зверьем заселена.
«Вот жили-были...», запятая,
И снова медленно читаю:
«Вот жили...», и на слово «Вот»
Опять гляжу, разинув рот.
***
Осенний дождик льёт и льёт –
Уже и вёдра через край,
Не удержать – всё утечет.
И не держи – свободу дай.
Пусть утекают воды все,
И ускользают все года –
Приснится в сушь трава в росе
И эта быстрая вода.
В промозглую пустую ночь
Приснится рук твоих тепло.
И этот миг уходит прочь,
И это лето истекло.
Ушла, позолотив листы,
И эта летняя пора,
Прибавив сердцу чистоты,
Печали, нежности, добра.
***
Ритенуто, ритенуто,
Дли блаженные минуты,
Не сбивайся, не спеши.
Слушай шорохи в тиши.
Дольче, дольче, нежно, нежно...
Ты увидишь, жизнь безбрежна
И такая сладость в ней...
Но плавней, плавней, плавней.
Лариса Миллер и Алла Вострова
Урок Алексеевской гимнастики
***
Еще холстов, холстов и красок,
Для цветовых, бесшумных плясок,
Еще холстов, еще холстов
Для расцветающих кустов
И осыпающихся снова,
Для неба черного, ночного,
К утру меняющего цвет...
Еще холстов, и сил, и лет.
***
Осыпающийся сад
И шмелиное гуденье.
Впереди, как сновиденье,
Дома белого фасад.
Сад, усадьба у пруда,
Звук рояля, шелест юбки...
Давней жизни абрис хрупкий,
Абрис зыбкий, как вода,
Лишь в душе запечатлен.
Я впитала с каплей млечной
Нежность к жизни быстротечной
Ускользающих времен...
***
Гуси-лебеди летят
И меня с собой уносят.
Коль над пропастью не сбросят,
То на землю возвратят.
Но отныне на века –
Жить на тверди, небу внемля,
И с тоской глядеть на землю,
Подымаясь в облака.
***
Мой любимый рефрен: «Синь небес, синь небес».
В невесомое крен, синевы перевес
Над землей, над ее чернотой, маетой,
Я на той стороне, где летают. На той,
Где звучит и звучит мой любимый напев,
Где земля с небесами сойтись не успев,
Разошлись, растеклись, разбрелись, – кто куда...
Ты со мною закинь в эту синь невода,
Чтобы выловить то, что нельзя уловить,
Удержать и умножить и миру явить.
* * *
Муза. Оборотень. Чудо.
Я тебя искала всюду.
Я тебя искать бросалась –
Ты руки моей касалась.
Ты всегда была со мною –
Звуками и тишиною,
Талым снегом, почкой клейкой,
Ручейка лесного змейкой.
Без тебя ломала руки,
Ты ж была – мои разлуки,
Смех и слезы, звук привета,
Мрак ночной и столбик света,
Что в предутреннюю пору
Проникает в дом сквозь штору.
* * *
Послушай, комарик, мы крови одной!
Пока я спала, своего ты добился!
Ты крови моей до отвала напился,
И ты мне теперь ну совсем как родной,
А значит, как я, на лету, в кураже
Ты кровью, насыщенной адреналином,
Напишешь стихи о житье комарином.
Летаешь? Зудишь? Может, начал уже?
* * *
Легкий крест одиноких прогулок...
О. Мандельштам
Пишу стихи, причем по-русски,
И не хочу другой нагрузки,
Другого дела не хочу.
Вернее, мне не по плечу
Занятие иного рода.
Меня волнует время года,
Мгновенье риска, час души...
На них точу карандаши.
Карандаши. Не нож, не зубы.
Поют серебряные трубы
В соседнем жиденьком лесу,
Где я привычный крест несу
Своих лирических прогулок.
И полон каждый закоулок
Души томлением, тоской
По женской рифме и мужской.
* * *
Казалось бы, все мечено,
Опознано, открыто,
Сто раз лучом просвечено,
Сто раз дождем промыто.
И все же капля вешняя,
И луч, и лист случайный,
Как племена нездешние,
Владеют речью тайной.
И друг, всем сердцем преданный,
Давнишний и привычный, –
Планеты неизведанной
Жилец иноязычный.
***
О, мир, твои прекрасны штампы:
То свет с небес, то свет от лампы,
То свет от белого листа...
Прекрасны общие места.
Что за окошком? Там светает.
Что будет завтра? Снег растает.
О Божий мир, моей душе
Дари не ребусы – клише.
***
Этих дней белоснежная кипа.
В перспективе – цветущая липа.
Свет и ливень. Не диво ль, не диво,
Что жива на земле перспектива?
С каждым шагом становятся гуще
Чудо-заросли вишни цветущей,
Птичьи трели слышнее, слышнее,
А идти все страшнее, страшнее.
Ведь осталась любовь неземная
За пределами этого рая.
* * *
Еще немного все сместится –
Правее луч, южнее птица,
И станет явственнее крен,
И книга поползет с колен.
Сместится взгляд, сместятся строчки,
И все сойдет с привычной точки,
И окажусь я под углом
К тому, что есть мой путь и дом,
К тому, что есть судьба и веха.
Как между голосом и эхом,
Так между мною и судьбой
Возникнет воздух голубой,
Мгновенье тихое, зиянье,
Пугающее расстоянье.
И тех, с кем жизнь текла сия,
Едва коснется тень моя.
* * *
Почему не уходишь, когда отпускают на волю?
Почему не летишь, коли отперты все ворота?
Почему не идешь по холмам и по чистому полю,
И с горы, что полога, и на гору, ту, что крута?
Почему не летишь? Пахнет ветром и мятой свобода.
Позолочен лучами небесного купола край.
Время воли пришло, время вольности, время исхода.
И любую тропу из лежащих у ног выбирай.
Отчего же ты медлишь, дверною щеколдой играя,
Отчего же ты гладишь постылый настенный узор,
И совсем не глядишь на сиянье небесного края,
На привольные дали, на цепи неведомых гор?
1972
* * *
Не стоит жить иль всё же стоит –
Неважно. Время яму роет,
Наняв тупого алкаша.
Летай, бессмертная душа,
Пока пропойца матом кроет
Лопату, глину, тяжкий труд
И самый факт, что люди мрут...
Летай, душа, какое дело
Тебе во что оденут тело
И сколько алкашу дадут.
Летай, незримая, летай,
В полёте вечность коротай,
В полёте, в невесомом танце,
Прозрачнейшая из субстанций,
Не тай, летучая, не тай.
* * *
Я говорю с пространством, с небом, с Богом,
А отвечают мне последним слогом.
Я вопрошаю: «Ждёт меня беда?»,
А мне в ответ – раскатистое «Да».
«Какие годы лучшие на свете?», –
Я спрашиваю. Отвечают: «Эти».
Примечания
[1] “La Langue Francaise”, «Первое сентября», октябрь 2013, стр. 33, Москва
[2] Не опубл. С разрешения автора перевода
[3] Не опубл. С разрешения автора перевода
[4] “Grani di felicita”, Transeuropa, 2015
[5] “Grani di felicita”, Transeuropa, 2015
[6] “Regarding the next big occasion”, ARC Publ., 2015
[7] “Grani di felicita”, Transeuropa, 2015
[8] “Guests of Eternity”, ARC Publ., 2008
[9] “Zestig gedichten”, Pegasus, Amsterdam, 2011
Оригинал: http://7iskusstv.com/2017/Nomer1/Miller1.php
