(окончание. Начало в "Еврейской Старине" № 4/2016)
Эти стихи написаны ребенком в гетто и Освенциме (ред.)
На рампе
Приехали, стоп,
Закончен наш путь,
С вагонов мы прыгаем,
Нас, наверное, ждут.
Мы, сто тридцать подростков,
Сто тридцать детей,
Нам сказано Аушвиц –
Король лагерей.
Мы будем работать,
И кушать дадут,
Лишь нутциге швайне.
Лентяям – капут.
Что с нами случилось,
Ведь ладен наш строй,
Так Вульф приказал нам,
Он наш старшой.
Из других вагонов
Сыпется люд,
Их без промедления
Куда-то везут.
Вдруг крик безумный
И плач сотни детей,
Рвётся красное пламя
Из близких печей.
Сто тридцать ребят
Стоят, тихо стоят
И шепчут губами
Где ж моя мать?
Рольваген
То наша работа,
То жизни залог,
Протянем тот день,
Живи, как ты мог.
Мы тянем и тянем,
Ослы под узцы,
Почистим дорогу.
Не будут следы.
Здесь мамы и дети
Недавно прошли,
Не зная, конечно,
Конец их пути.
Катись наш рольваген,
Ведь знаем мы всё.
Слезой не поможешь,
Но смочишь лицо.
Что на рампе упало,
В «Канаду» везём
И мишку без глазика,
Книгу толстую, том.
Уж ночью увижу
Огонь в небесах,
Уснуть не даёт мне
Сжимающий страх.
Дорога длиною в жизнь
(Марш смерти)
18-го января 1945-го года.
Юдише швайне,
Породы сук,
Вы отправляетесь
В далёкий путь.
Шнеллер, шнеллер,
К строю, бежать.
Моя палка готова
По спинам гулять.
Блокфюрер пугает,
Эсэсник не врёт,
Его палка уж прыгает
Назад и вперёд.
Кто-то упал,
Но крик проглотил,
Кричать здесь ферботен.
Остался в живых.
Ферфлюхтер юде,
Палка – гефтлинга бьёт,
На сей раз вставай,
Ещё открою счёт.
Где сто тридцать ребят?
Только сорок дошли.
Остальных затравили,
Как ведётся, сожгли.
Я бегу к строю,
Но ребята кто где.
Как собака замёрз,
Снег скрипучий везде.
Я остался один,
Страшный холод грызёт,
Куда повезут нас?
Не на смерть ли поход?
Двинулись, двинулись,
Колонны идут,
О, мамочка родная,
Куда нас везут?
Мы тысячи, тысячи,
Нет колоннам конца,
Гремят мотоциклы,
Эсэс по краям.
Мотоциклы помчались
Куда-то вперёд,
И страх мой пропал,
Мороз кости грызёт.
Уж хмурое утро
Догнало в пути,
Кричат охранники наши:
«Идти и идти»!
Шагаем, шагаем
И нету конца,
Сзади падают люди,
Раздаётся стрельба.
В ногах нету силы,
В них влился свинец.
Сейчас упаду,
И будет конец.
День тоже исчерпан,
Плетёмся вперёд,
Уж рядом стреляют...
Вдруг слышу: «Майн Гот»,
В застывшие руки
Кладут бутерброд,
«Быстрее майн юнге
Клади это в рот».
Я ожил, я ожил,
Бутербродик жую,
Теперь вдруг поверил,
До цепи дойду.
Последнее стихотворение мне удалось написать на нескольких клочках бумаги для туалета, в концлагере Маутхаузен, через несколько недель после марша. Конечный пункт марша с переходными остановками в пути.
Мамин зов. Каунасское гетто
«1942-1944 годы»
Весна в плену
Вдруг зима укатила,
И солнце взошло,
Снег с крыш полился,
Лучи светят в лицо
Лучи солнца играют.
Беззаботно совсем,
Что им голод народа,
Что страшный плен?
Здесь людей убивают,
Не знаем за что,
Ведь мы – «унтерменчен»,
Всемирное зло.
Но где люди мира,
Человечество где?
Их совесть потухла,
Им прощения нет.
Детская акция
«27 марта 1944 года»
Через ворота идут, идут,
Домой, домой,
Почти бегут,
Там мам и пап
Ждут малыши,
А позади лишь
тяжкий труд.
Так было всё
Ещё вчера,
Но сдвинулись
Уж небеса.
Не слышен смех,
Не слышен плач,
Ни детский лепет...
Тишина.
Окаменел наш двор.
Скала.
И вдруг звериный
Крик с дворов.
Старушки прибавляют
Крик
Под дикий плач,
Ведь видели
Они: детей
Грузили на
«Шпацирганг».
Малышей
В машинах чёрных
Под брезент,
А им велели
Тихо ждать,
Детей возврат.
И тонет улица
В слезах
И многие
Сошли с ума.
На мамочку свою
Смотрю, притулившись
К плечу.
Не досчитала
Двух детей
В глазах её
Окаменелый взгляд.
Прошла минута,
Две иль три,
А может день
И может ночь ,
Мне тихо
мама говорит:
"Мой Лейбеле,
Ты должен жить
Иначе всё, что было,
Зря,
Как будто
Не было совсем".
Удел
И это всё,
И это всё,
Привычку обретёт
Любое зло.
Немым я взглядом,
Клятву дал,
Что передам,
Что донесу,
Пока дышу,
Пока живу.
Оригинал: http://www.berkovich-zametki.com/2017/Zametki/Nomer1/LBraverman1.php
