Глава первая 1
Доктор Морис Файтлзон, как я называю его здесь, вовсе не был известным человеком. Его труды по философии - на немецком, иврите и идише - не имели успеха в академическом мире. До сих пор ему не удавалось найти своего имени ни в одном философском словаре. Его книга «Духовные гормоны» получила отрицательные рецензии. Доктор Файтлзон дружил со мной, хотя и был старше меня лет на двадцать пять. Я убежден, что он мог бы стать великим философом, если бы не расплескал свою энергию. У него была потрясающая эрудиция. Я часто слышал, как он цитирует наизусть целые страницы Талмуда. Одно время он был доцентом в Бернском университете. Он создал современную философскую терминологию на иврите. Если Файтлзон и был дилетантом, как его назвал один из рецензентов, то дилетантом высшей пробы. К тому же он был удивительным собеседником, с большим чувством юмора, и пользовался огромным успехом у женского пола. Этот доктор Морис Файтлзон не раз занимал у меня пять злотых в Варшавском писательском клубе. Даже с еврейской прессой в Варшаве ему не везло. Публикацию его статей задерживали неделями. Выискивая недостатки и внося исправления в тексты, редакторы портили стиль. Доктор Файтлзон был мишенью для сплетников. Он происходил из семьи раввина и в юности покинул двор цадика, сделавшись отступником. У Файтлзона было три жены, и со всеми он развелся. Он постоянно менял любовниц. Кто-то рассказывал мне, что Файтлзон продал одну из них богатому американскому туристу за пятьсот долларов. Рассказчик назвал его проходимцем. Но больше других наговаривал на себя сам Файтлзон. Он гордился своими выходками. Однажды я сказал, что если смешать Артура Шопенгауэра, Оскара Уайльда и Шломо Маймона *, получится Файтлзон. Я забыл упомянуть Коцкого ребе **, а ведь Файтлзон был его приверженцем и, на свой манер, мистиком. Наше знакомство состоялось, когда мне было двадцать шесть лет, а ему пошел пятый десяток. Морис Файтлзон был среднего роста, широкоплечий, с прямоугольным лицом. Кустистые брови срастались у него на переносице. Его ноздри были широкими, губы полными. Изо рта постоянно торчала сигара. В писательском клубе шутили, что Файтлзон спит с сигарой во рту. Его глаза были почти черными, но иногда мне казалось, что они отливают зеленым. Темные волосы уже начали редеть. Как бы беден Файтлзон ни был, он следил за своей одеждой, носил английские костюмы и галстуки в клетку. В разговоре Морис Файтлзон никого не щадил и смешивал с грязью мировых знаменитостей. Этот язвительный критик обнаружил у меня - начинающего писателя - талант. Когда он сообщил мне об этом, я воспылал к нему дружескими чувствами, если не сказать - обожанием. Впрочем, это не мешало мне видеть в нем недостатки. Иногда я даже критиковал его, для его собственного удовольствия. Файтлзон улыбался и отвечал:
- Всё это бесполезно. Я так и умру авантюристом.
* Выдающийся немецкий философ еврейского происхождения, сподвиж- ник Фихте и Канта.
** Менахем-Мендл из Коцка (1787—1859) — основатель одного из течений польского хасидизма.
Будучи охотником до женского пола, он постоянно хва- стался. Однажды, когда я зашел к нему в меблированную комнату, Файтлзон указал на диван и воскликнул:
- Знал бы ты, кто здесь вчера лежал, ты бы с ума сошел!
- Пока представления не имею, но сейчас узнаю, - ответил я. - Как это?
- Вы же сами и расскажете.
- Да ты еще циничнее меня! - И тут же рассказал.
Как ни странно, но тот же Морис Файтлзон мог вдохновенно говорить о мудрости «Ховот Алевавот» *, «Месилат Йешарим» ** и хасидских книг. Он написал работу о каббале. Морис Файтлзон был своеобразным моралистом, влюбленным в свое религиозное «я», последователем собственной веры, своего упрямства и воздержания от соблазна. Циля Хенчинер была одной из почитательниц Файтлзона. Ее муж, Хаимл Хенчинер, происходил из польской еврейской семьи. Его прапрадедом по отцовской линии был знаменитый реб Шмуел Збитковер ***, который во время восстания Костюшко потратил свое состояние на спасение евреев Праги от казаков. Отец Хаимла владел домами в Лодзи и Варшаве. Хаимл был единственным сыном. В детстве он учился полдня в Сохачевской синагоге, а остальное время проводил за изу- чением языков: сначала русского - до 1915 года, затем, когда немцы оккупировали Варшаву, - немецкого. После 1919-го он начал заниматься польским языком и польской литературой. Хаимл совсем не понимал литовский идиш ****. Он был весьма начитан и любил беседовать с Файтлзоном о Дарвине, Марксе и Эйнштейне.
* «Учение об обязанностях сердца» (древнеевр.) - сочинение об этике иудаизма сарагосского раввина Бахье ибн Пкуда (XI в.).
** «Путь праведных» (древнеевр.) - философское сочинение каббалиста Моше-Хаима Луцатто (1707—1746).
*** Еврейский финансист и общественный деятель XVIII в. из Праги, предместья Варшавы, поставщик русской армии во время первого и второго разделов Польши.
**** Диалекты идиша, распространенные на территориях Литвы и Польши, имеют большие фонетические различия.
Каждый раз - нараспев, будто читал Гемару. Хаимлу никогда не приходило в голову, что мужчине надлежит заботиться о семейном достатке. Он был низеньким и щуплым. Не существовало ремесла, торгового дела или профессии, к которым у Хаимла были бы способности. Даже чай он пил неуклюже. Ему никак не удавалось отрезать ломтик лимона, и Циля проделывала это за него. У Хаимла хорошо получалось только любить собственного отца, реб Габриэля Хенчинера, и свою жену Цилю. Его матери уже не было в живых. Реб Габриэль Хенчинер женился во второй раз, но не осмеливался упоминать при Хаимле имени второй жены. Однажды я спросил его о мачехе. Хаимл побледнел, приложил руку к моим губам и воскликнул:
- Молчи, молчи, молчи! Моя мамочка жива!
Циля была низкого роста, хотя и выше Хаимла. Она приходилась ему родственницей по материнской линии. Круглая сирота, Циля выросла в доме у реб Габриэля Хенчинера. Хаимл влюбился в Цилю еще в раннем детстве. Если Хаимл не хотел есть, Циля кормила его. Когда он изучал русский, польский и немецкий, Циля повторяла уроки вместе с ним. Она выучила эти языки, а Хаимл - нет. Они сыграли свадьбу, когда мать Хаимла уже лежала на смертном одре. Когда я познакомился с этой парой, им было уже за тридцать. Хаимл выглядел как ребенок, на которого надели ко- стюм, накрахмаленную рубашку и галстук. У него был тоненький голосок, детская мимика, дробный смех. Он мог расплакаться, если что-то выходило не так, как он хотел. У Хаимла были темные глаза, маленький нос и большой рот с почерневшими зубами. С лысины свисали прядки черных волос. Хаимл почему-то боялся парикмахеров, и Циля стригла его сама. Ногти тоже стригла она. Циля считала себя атеисткой, но что-то хасидское оставалось в ее поведении. Она носила одежду с длинными рукавами и высоким воротничком. Циля не следовала моде и не стригла свои темно-рыжие волосы, а расчесывала их на пробор. У нее была бледная кожа, голубые глаза, прямой нос, полные губы, маленькие руки и ноги. Она двигалась стремительно, как молоденькая девочка. Файтлзон называл ее «моя царица». Циля родила Хаимлу дочь, которая умерла в возрасте двух лет. Файтлзон сказал однажды, что видит в этой смерти определенную божественную логику, ведь у нее уже был один ребенок - Хаимл. Они оба, Циля и Хаимл, боготворили Файтлзона. Он представлял для них целый мир, европейскую культуру. Файтлзон не знал, что такое нужда. Сколько раз они предлагали ему въехать в их большую квартиру на улице Злотой, но Файтлзон отказался стать приемным ребенком Хенчинеров. Однажды он сказал мне:
- Все мои ошибки и сумасбродства - от того, что я хотел быть абсолютно свободным. Мнимая свобода превратила меня в раба.
2
Поскольку Файтлзон верил в мой талант, Хенчинеры часто приглашали меня на обед, на ужин или на чашку чая. В присутствии Файтлзона никто не осмеливался разговаривать. Мы превращались в слух. Файтлзон объездил весь свет. Он был знаком почти со всеми еврейскими деятелями и с многими нееврейскими учеными, писателями, гуманистами. Хаимл повторял, что Файтлзон - ходячая энциклопедия. Морис Файтлзон читал время от времени лекции в провин- ции и несколько раз ездил ненадолго за границу. В такие дни у меня, Хаимла и Цили была возможность побеседовать. Хаимл интересовался искусством, ходил на выставки, покупал картины. Он любил оперу. Тогда в моду вошел кубизм и экспрессионизм, но Хаимл покупал старомодные пейзажи - леса, реки, лужайки и хаты, выглядывающие из-за деревьев, где, как он говорил, можно укрыться от зла. В то время Гитлер еще не пришел к власти в Германии, но в Польше уже боялись его. Я и сам мечтал о домике в лесу или на острове, где можно спастись от нацизма. Страстью Цили была литература. Она покупала и читала почти все книги, выходившие на польском, немецком, русском и идише, но редко хвалила какого-нибудь писателя. Я часто удивлялся, как эта женщина, не получившая привычного образования, была точна в оценках не только беллетристики, но и научных работ. Я всегда прислушивался к ее мнению о себе. Оно было умно, справедливо, тактично и в то же время беспощадно остро. Однажды вечером, когда Хаимл ушел на партийное собрание (он сочувствовал правым сионистам-социалистам *), Циля пригласила меня в гости. Мы беседовали долго, пока Циля не открыла мне тайну, которую я уже знал: у нее роман с Морисом Файтлзоном. Зная Файтлзона, она наверняка предполагала, что я об этом осведомлен. В тот вечер я заметил, что Циля испытывает такую же потребность в исповеди, как и все остальные. Она говорила в открытую: Хаимл в любви наивен, как ребенок, ему нужна мать, а не жена. Циля сказала мне:
- Я люблю деликатность, но не в постели. Эти слова от женщины, которая одевалась и вела себя скромно, была сдержанна в разговоре, удивили меня больше, чем сам факт измены. Наш разговор быстро стал доверительным. Я расспрашивал ее обо всех деталях, Циля отвечала четко и ясно. Смысл ее речи заключался в том, что литература, театр, музыка и даже новости в газете вызывают у нее эротические фантазии, но такова уж ее натура, что она может отдать себя только интересному и одаренному, с ее точки зрения, человеку, на которого Циля смотрела бы снизу вверх. Мужчине достаточно сказать глупость или продемонстрировать слабость, чтобы вызвать у нее отвращение. Циля жаловалась:
- Я могла бы быть счастлива с Файтлзоном, но он величайший лжец, которого я когда-либо встречала. Он обманывал меня столько раз, что я потеряла уважение к себе за то, что продолжала ему верить.
* Сторонники еврейской социал-демократической рабочей партии Поалей-Цион.
Он оказывает гипнотическое воздействие. Вместо того чтобы заигрывать с философией, он мог бы стать Месмером * или Свенгали ** нашего времени. Вы, конечно, уверены, что хорошо знаете его, но вы ошибаетесь. Каждый раз, когда я говорю себе, что этому человеку больше нечем меня удивить, он удивляет. Например, он суеверен. Дело доходит до абсурда. Он боится черных котов. Когда Файтлзон едет читать лекцию и встречает у ворот человека с пустой посудой, он бегом возвращается домой и опаздывает на поезд. Файтлзон носит разные амулеты и Бог знает что. Когда он чихает и его никто не видит - или он думает, что никто не видит, - он тянет себя за ухо. Есть слова, которые нельзя произносить в разговоре с ним. Вы когда-нибудь пробовали поговорить с ним о смерти?
- Думаю, да. Много раз.
- Это вам только кажется. Он говорил, а не вы. Ему можно. У него больше предрассудков, чем зерен в гранате. Всех женщин он считает ведьмами. Файтлзон ходит к гадалкам, которые за злотый рассказывают ему о предстоящей дальней дороге и встрече с брюнеткой. А как он противоречив! Он нарушает все правила Шулхан Аруха и при этом проповедует еврейскую веру. У него есть жена, которой он не дал развода, и дети, которых он не видел годами. Когда умерла его мать, он не поехал на похороны… Я помню тот вечер и разговор с Цилей, потому что с него началось наше близкое знакомство. Тогда Циля как бы разделась передо мной догола. Я подозревал, что она решила с моей помощью отомстить Файтлзону за измены с другими женщинами. Одно мгновенье я даже готов был обнять Цилю и распустить перед ней ту текучую ложь, которую губы порождают в таких случаях. Но мысль о конкуренции с Морисом Файтлзоном вызвала во мне страх, переборовший все желания.
* Франц Антон Месмер (1734—1815) - немецкий врач, создатель учения о «животном магнетизме».
**Пианист из романа Джорджа Дюморье «Трильби» (1894), который под гипнозом наделяет главную героиню прекрасным голосом.
Морис Файтлзон обладал телепатическими свойствами: когда я намеревался о чем-то ему рассказать, он снимал слова у меня с языка. Я сменил тему разговора, и Циля тут же поддержала меня. Ее глаза словно спрашивали: «Ты боишься, да? Я тебя понимаю». Между нами установилась дружба, как между мужчиной и женщиной, у которых начался, было, роман, но в последнюю секунду они передумали. Вскоре в дверь позвонили. Пришел Хаимл. Заседание Поалей-Цион отложили из-за отсутствия кворума. На улице установилась зимняя погода. На Хаимле была шуба, сапоги на меху и меховая шапка, похожая на штраймл. Он выглядел так нелепо, что я с трудом сдержал смех. Циля сказала:
- Хаимл, наш юный друг очень стеснителен, будто вчера вышел из ешивы. Я попыталась его соблазнить, но он не поддался.
- Что стесняться? - сказал Хаимл, обращаясь к Циле, ко мне и к самому себе. - Все мы созданы из единой протоплазмы. У всех одни стремления. Вы считаете Цилю красивой женщиной?
- Красивой и умной.
- В чем же проблема? Можете ее поцеловать. Я не ревнив.
Я покраснел и смутился. Циля подошла и сказала:
- Иди сюда, ешиботник! - И поцеловала меня.
Поцелуй будто обжег губы.
- Он пишет, как взрослый, а на самом деле ребенок. Разве это возможно? И вправду загадка!
Затем она прибавила:
- Я придумала ему прозвище - Цуцик, теперь я буду так его называть.
3
Доктор Морис Файтлзон провел 1920-1926 годы в Америке. Он подрабатывал в еврейской газете, читал лекции в Нью-Йоркском университете и в тамошних колледжах...
