Бой
Петушиные бои (тетадьен, сабунган) проводятся на ринге размером около пятидесяти квадратных футов. Как правило, они начинаются ближе к вечеру и продолжаются часа три-четыре до захода солнца. В программу входят девять или десять самостоятельных матчей (сехет). Общая схема всех матчей одинакова: не бывает главного матча, отсутствует связь между ними, их формат неизменен и о каждом матче договариваются произвольно. После того как бои окончены и страсти улеглись (выплачены деньги по пари, все переругавшиеся отругались, останки побитых петухов распределены), семьвосемь, а иногда больше десяти мужчин тихонько пробираются на ринг вместе со своими петухами и стараются там подобрать для них подходящего противника. Это, как правило, занимает менее десяти минут, а иногда намного больше, и делается тихо, незаметно, подчас исподтишка. Тот, кто непосредственно этим не занят, наблюдает это занятие свысока, с некоторым презрением, тот, кто сам этим занимается, делает вид, будто ничего не происходит.
Когда пары подобраны, тот, кто не нашел соперника своему петуху, отходит в сторону все с тем же глубоко безразличным видом, а выбранным петухам прикрепляют шпоры (таджи) — острые как бритва стальные сабли длиной четыре или пять дюймов. Это очень тонкая операция, ее умеют делать как следует человек пять из всей деревни. Человек, прикрепляющий шпоры, сам их и изготавливает, и если петух, которого он пришпорил, побеждает, то владелец победителя вручает ему ногу со шпорой побежденного петуха. Шпоры прикрепляют к ноге петуха длинной бечевкой. По ряду причин, о которых я еще скажу, это делается всякий раз по-разному, в каждом конкретном случае требуется особый подход. Существуют обширные знания на тему шпор: точить их следует исключительно в темноте, когда нет луны, на них не должны смотреть женщины и т. д. К ним всегда, в работе они или нет, относятся с теми особенными суетливостью и волнением, которые свойственны балийцам в отношениях с ритуальными предметами.
После того как шпоры прикреплены, два человека (необязательно владельцы) ставят петухов в центр ринга. После чего берут кокосовый орех с небольшой дырочкой и бросают его в ведро с водой, он тонет в течение двадцати одной секунды; этот период называют тьенг, его начало и окончание знаменуют ударом гонга. В течение двадцати одной секунды люди, выводящие петухов на ринг (секунданты, пенгангкеб), не имеют права касаться своих подопечных. Если, как иногда случается, петухи не дерутся, их потом берут на руки, ерошат им перья, трясут их, пинают, всячески понукают и опять ставят в центр ринга. Все начинается по новой. Случается, что они вообще отказываются биться или же один из них все время убегает, в этом случае их запирают в одну клетку и там они волей-неволей начинают биться.
Обычно все же петухи почти сразу сходятся и начинают друг друга клевать, бить крыльями, ногами, в ярости столь животной, такой абсолютной и по-своему красивой, что, можно сказать, выражают абстрактную, платоническую ненависть. В мгновение ока один из них наносит другому удар шпорой, и тут-то его секундант немедленно подхватывает своего питомца, чтобы не дать ему получить ответный удар, ибо в этом случае бой может закончиться смертью обоих петухов, если они в ярости раздерут друг друга на части. Так случается, если шпора застревает в теле противника, ведь тогда судьба нападающего петуха полностью зависит от милости его раненого противника.
Когда птицы снова оказываются в руках секундантов, кокосовый орех опять бросают в ведро три раза подряд, после чего петуха, нанесшего удар, останавливают, чтобы показать, как он спокоен, иногда он сам неспешно начинает прохаживаться по рингу. После чего кокосовый орех бросают в ведро еще два раза, и бой возобновляется.
В этот интервал (в целом он длится чуть больше двух минут) секундант раненого петуха вокруг него страшно суетится, как тренер вокруг истерзанного боксера между раундами, чтобы тот был в состоянии выйти на последний, решающий бой. Он дышит ему в клюв, практически засовывая петушиную голову целиком себе в рот, сосет ее и дышит в нее, взъерошивает ему перья, прикладывает к ранам разные снадобья и любым способом старается взбодрить его, всколыхнуть в нем оставшийся бойцовский дух. Когда он снова ставит его на землю, то сам обычно бывает перепачкан в петушиной крови, тем не менее в боях с высокими ставками хороший секундант ценится на вес золота. Лучшие мастера могут буквально полумертвого петуха поставить на ноги перед вторым, финальным, раундом.
В этой решающей схватке (если она состоится; бывает, что раненый петух издыхает прямо на руках секунданта или сразу как только тот ставит его на ринг) петух, первым нанесший удар, обычно добивает своего ослабевшего противника. Но не всегда: если петух в силах двигаться, значит он может и биться, а если он может биться, то может убить соперника, и тогда весь вопрос в том, какой петух издохнет первым. Если раненый петух способен кое-как держаться на ногах, пока другой не упадет, он официально признается победителем, даже если сам он упадет и испустит дух секундой позже.
И весь этот спектакль — за которым тесно сплотившаяся вокруг ринга толпа следит в мертвой тишине, лишь движением тел, напоминающим движения животных, и жестами подбадривая своих ставленников, пожимая плечами, вертя головами, массой откидываясь назад, когда к краю ринга летит смертоносная шпора (говорят, что чрезмерно внимательно следящий за ходом боя зритель может лишиться глаза или пальца), и снова в едином порыве приникая к рингу, — обставлен целым корпусом чрезвычайно утонченных и подробно разработанных правил.
Эти правила вместе со множеством сопровождающих их историй на тему петухов и петушиных боев записаны на пальмовых листьях и скреплены в манускрипты (лонтар, ронтал), которые передаются из поколения в поколение вместе со всеми юридическими и культурными традициями деревни. Во время боя судья (сая комонг; джуру кембар) — человек, который занимается кокосовым орехом, — следит за их тщательным выполнением, и его авторитет непререкаем. Мне ни разу не приходилось видеть, чтобы мнение судьи кем-нибудь оспаривалось, даже самыми отчаявшимися проигравшими, и ни разу не приходилось слышать, чтобы кто-то, даже в частной беседе, обвинял его в несправедливости или жаловался на судейство. Эту работу выполняют только достойные, солидные и, учитывая сложность этого кодекса, знающиеграждане, да и петухов приносят только на тот бой, которым руководят такие люди. К судье обращаются и в редких, но иногда все-таки происходящих случаях жульничества. Это ему приходится в тех исключительных случаях, когда оба петуха издыхают практически одновременно, решать, кто издох первым (или присуждать ничьи, хотя балийцы их очень не любят). Судей можно сравнить с судьей в суде, с царем, со жрецом или с полицейским — он воплощает в себе черты их всех, это под его руководством животная страсть к боям воплощается в строго узаконенной процедуре. Мне приходилось наблюдать на Бали десятки боев, и ни разу я не заметил отступления от правил. Более того, я вообще не заметил никаких различий, разве что петухи разные.
Подобная двойственность, которая, если рассматривать явление как природное, кажется выражением необузданной ярости, а как факт культуры может считаться полностью завершенной формой, определяет особенность петушиных боев как социологический предмет. Петушиные бои — это то, что в поисках названия для мероприятия, недостаточно организованного, чтобы назвать его группой, и недостаточно бесструктурного, чтобы назвать его толпой, Эрвинг Гоффман обозначил как «сфокусированное собрание», то есть группу людей, поглощенных общим потоком деятельности, относящихся друг к другу в рамках этой деятельности. Такие собрания сходятся и расходятся, их участники меняются, деятельность, которая их объединяет, дискретна; это процесс, который возобновляется отслучая к случаю, а не постоянный процесс, длящийся во времени. Форма такого собрания определяется ситуацией, которая его порождает, то есть помостом, на котором, по выражению Гоффмана, они стоят, но все же это форма, и притом вполне определенная. Для конкретной ситуации помост создается сам собой, на совещаниях присяжных, во время хирургических операций, на партийных собраниях, во время акций протеста, петушиных боев, культурных мероприятий, здесь, как мы увидим, прославление противостояния статусов не только определяет фокус, но собирает актеров и готовит сценарий, то есть воплощает ситуацию в жизнь.
В классические времена (в данном случае до завоевания голландцами в 1908 году), когда на Бали не было бюрократов, которые пеклись бы о нравственности народа, организация петушиных боев была делом исключительно социетальным. Выставить петуха на важный, значительный бой было для взрослого мужчины необходимым гражданским долгом; налог, который взимался с петушиных боев, состоявшихся, как правило, в базарный день, служил важным источником пополнения общественной казны. В те времена покровительство искусствам считалось почетной обязанностью принцев, а петушиный ринг, вантилан, находился в самом центре деревни, поблизости от других памятников балийской гражданской жизни — дома, где собирается Совет, храма основания, базара, сигнальной башни и дерева баньян. Сегодня же, за исключением некоторых случаев, новые устои делают невозможным столь явное выражение связи между интересами общественной жизни и кровавым спортом, однако, хотя и не столь явная, эта связь остается все такой же тесной и незыблемой. Чтобы ее объяснить, нужно подробнее рассмотреть тот аспект петушиных боев, вокруг которого сконцентрированы все остальные и через который они с наибольшей силой проявляются, — аспект, на который я пока почти не обращал внимания. Речь идет, конечно же, об азарте.
