* Тао*
Они делают все, что в их силах. Они сказали, что сделают все, что от них зависит.
Куань насыпал заварку в принесенный медсестрой чайник и, выждав, неторопливо налил чай в чашку. Словно сейчас был самый обычный день. Будто мы сидели дома.
Наступил новый день. Новый вечер. Ела ли я? Я не знала. Нам исправно приносили еду и чай. Ну да, что-то я съела, несколько ложек риса. И выпила воды, чтобы унять резь в желудке. Остатки еды засыхали в алюминиевой миске, превращаясь в вязкий клейкий комок. Но я не спала. И не мылась. На мне была вчерашняя одежда — я надела ее до того, как все это случилось. Я нарядилась, достала самое красивое — желтую блузку и юбку до колена. Сейчас синтетическая ткань раздражала кожу, блузка казалась тесной в плечах, а рукава были слишком короткими, так что я постоянно тянула их вниз.
— Но почему они ничего нам не говорят?
Я стояла. Ни разу не села. Стояла и ходила. Марафон в заточении. Ладони были липкими, меня постоянно прошибал холодный пот. Одежда липла к телу, и от меня пахло — это запах был мне незнаком.
— Им виднее, и мы должны им доверять. — Куань отхлебнул чаю.
Это привело меня в ярость. То, как он пил, негромко прихлебывая, пар, поднимавшийся над чашкой и оседавший на носу Куаня, — все это я видела уже тысячи раз. Раньше. Но сейчас он не имел права. Он мог кричать, плакать, ругаться и обвинять меня. А он просто сидел и грел о чашку руки, такие спокойные и уверенные...
— Тао? — Он резко отставил чашку, словно прочитав мои мысли. — Прошу тебя... Чего ты от меня хочешь?
Я упрямо смотрела на него.
— Как ты можешь прямо сейчас пить чай?!
— Что?
— Ничего, я просто смотрела на тебя.
— Это я понял. — На глазах у него выступили слезы.
«Это наш ребенок!» — хотелось мне закричать. Вей-Вень! Но я лишь отвернулась, не в силах больше смотреть на мужа.
Звякнул чайник, и зажурчала вода. Куань поднялся и подошел ко мне.
Я обернулась. Он протягивал мне чашку горячего чая.
— Выпей — может, тебе станет получше, — тихо проговорил он. — Тебе нужно хоть чем-то подкрепиться.
Станет полегче? От чая? Вот, значит, чего он хочет. Ничего не предпринимать. Просто сидеть тут и ждать. Ничего не делать, ничего не менять. Я снова отвернулась. Но вслух говорить это все было нельзя. Он тоже мог много чего наговорить.
Моя вина была больше, но Куань не винил меня и не ругал. Он лишь протягивал мне чашку чая, а рука его была почти неестественно прямой. Куань вздохнул, словно собираясь сказать еще что-то.
В этот момент дверь открылась и на пороге появилась доктор Хио. Истолковать выражение ее лица у меня не получилось. Сожаление? Отстраненность?
Не поздоровавшись, она кивнула в сторону коридора:
— Прошу вас пройти в мой кабинет.
Я тотчас же двинулась за ней, а Куань замер с чашкой в руке, будто не зная, куда ее девать. Наконец он пришел в себя и быстро поставил чашку на стол, так что чай выплеснулся и на столешнице образовалась лужица. Заметив это, Куань замешкался. Может, вытереть? Нет. Куань выпрямился и заспешил следом.
Доктор шагала впереди, мы с Куанем старались не смотреть друг на друга, самое важное так и осталось невысказанным. Мы глядели в спину перед нами, прямую, обтянутую белым халатом. Доктор двигалась быстро и легко, волосы ее были собраны в девчачий хвост, раскачивающийся в такт шагам.
Открыв одну из дверей, доктор пригласила нас войти, и мы очутились в кабинете с серыми стенами. Безликом и незапоминающемся. Ни одной детской фотографии на стене, а на столе — только телефон.
— Пожалуйста, присаживайтесь.
Она указала нам на два стула, а свой выдвинула из-за стола. Возможно, этому их научили в институте? Что письменный стол придает врачу вес, однако, когда говоришь о чем-то серьезном, лучше находиться ближе к собеседникам?
О чем-то серьезном. Она собиралась сказать нам что-то серьезное. Мне вдруг захотелось, чтобы она села куда-нибудь еще. Не так близко. Я откинулась на спинку стула, подальше от доктора Хио.
— Мы можем его увидеть? — быстро спросила я. И храбрость покинула меня, задавать другие вопросы я не осмелилась. Что с ним случилось? Как он? И что будет дальше?
Она посмотрела на меня:
— Боюсь, пока вам к нему нельзя... И, к сожалению, ответственность за вашего сына с меня сняли.
— Сняли ответственность? Но почему?..
— У нас было несколько версий диагноза. Но... точный диагноз нам так и не удалось поставить. — Ее глаза забегали. — Этот случай настолько серьезный, что он находится за пределами моей компетенции.
Мне стало немного легче. Самых страшных слов она не произнесла. Покинул нас, умер, его больше нет — этого она не сказала. Она сказала, что случай сложный и что у них было несколько версий диагноза. Значит, они не прекратили попытки.
— Хорошо. Прекрасно. И кто теперь будет его наблюдать?
— Врачи, которые вчера вечером прилетели из Пекина. Я назову вам их имена, как только сама их узнаю.
— Из Пекина?
— Они лучшие в этой сфере.
— И что сейчас будет?
— Мне велели передать вам, что придется подождать. Можете пока вернуться домой.
— Что?! Нет!
Я повернулась к Куаню. Почему же он молчит? Доктор Хио заерзала на стуле.
— Он в хороших руках, лучше не бывает.
— Мы никуда не поедем. Это наш ребенок.
— Мне велели передать вам, что, возможно, окончательный диагноз они поставят еще очень не скоро. И вы здесь ничем помочь не можете. У Вей-Веня было очень странное и необычное заболевание.
Я окаменела. Было.
Я наконец открыла рот, но слова никак не слетали с языка.
— Что вы сейчас сказали?
Я повернулась к Куаню, но тот лишь неподвижно сидел, положив руки на колени. Нет, он ни о чем спрашивать не станет. Я вновь повернулась к доктору.
Слова вырвались откуда-то из самой глубины:
— Он жив? Вей-Вень жив?
Она склонилась вперед, вытянула шею и чуть приподняла голову, став похожей на выглядывающую из панциря черепаху. В ее круглых глазах я прочла мольбу. Доктор Хио словно просила нас не дергать ее больше. Ответа не последовало.
— Он жив?
Доктор замялась:
— В последний раз, когда я его видела, он был... Его подключили к аппарату искусственного жизнеобеспечения.
Сбоку всхлипнул Куань. Я заметила, что щеки у него мокрые, но мне было все равно.
— Что это значит? Что он жив, да? Это значит, он еще жив?
Она медленно кивнула.
Жив. Я ухватилась за эти слова. Жив. Он жив.
— Но он подключен к аппарату, — тихо добавила она.
Не имеет значения. Я заставила себя думать, что это не имеет значения. Самое главное — он жив.
— Я хочу его увидеть, — громко потребовала я. — Я не уеду, пока его не увижу.
— Боюсь, это невозможно.
— Он мой сын.
— Как я уже сказала, по поводу него я больше решений не принимаю.
— Но вы знаете, где он.
— Мне и правда жаль, но...
Я вскочила. Куань поднял голову и изумленно посмотрел на меня. Не глядя на него, я повернулась к врачу:
— Отведите меня к нему.
*Джордж*
Где-то часов в пять я отправил Рика с Джимми по домам. К тому времени две трети всей работы мы сделали, а оставшееся я и сам осилил бы. Зачем платить другим, если можешь сделать сам? Когда начало смеркаться, я почти все доделал. И примерно в то же время на лугу появились какие-то отвратительные приставучие мошки. Интересно, где они прятались днем... Но с наступлением темноты их налетели целые тучи, и избавиться от них никак не получалось. Они, похоже, любили людей, потому что никак не желали от меня отставать, куда я — туда и они.
Пора было возвращаться. Я шагал к машине, когда позвонил Том. Я так и не удосужился сохранить в мобильнике его номер — по правде сказать, я просто-напросто не знал, как это делается, но номер его я все равно узнал.
— Привет, папа.
— Привет.
— Ты где?
— А ты чего спрашиваешь-то? — усмехнулся я.
— Ну, не знаю...
— Раньше люди сперва интересовались, как дела, а сейчас, когда у каждого мобильник, мы спрашиваем, где ты, — сказал я.
— Ну да.
— Я на пасеке. Ульи обходил.
— Ясно. И как там дела?
— Шикарно.
— Хорошо. Отлично. Рад слышать.
Рад слышать? Прозвучало это фальшиво. Он что, всегда теперь так говорить будет?
— А ты, кстати, как думаешь, о чем это говорит? — спросил я.
— В смысле?
— Ну, про нас и наше общество. То, что мы больше не спрашиваем, как дела.
— Папа...
— Да ладно, я ж просто придуриваюсь.
Я выдавил из себя смешок, но Том, как всегда, в ответ не засмеялся. Мы на несколько секунд умолкли. Я засмеялся громче, думал, так будет лучше, и вот стою я там, варежку разинув, как вдруг раз — и прямо в рот мне влетела мошка, да еще так далеко — готов поспорить, что до самого горла добралась! В горле жутко защекотало, и я растерялся: попробовать ее выкашлять? Или проглотить? Я попробовал разом и то и другое. Не помогло.
— Папа, — проговорил вдруг Том, — помнишь, о чем мы тогда говорили? Ну, когда я в последний раз домой приезжал?
Мошка зашевелилась, и в глотке вновь защекотало.
— Ты слышишь меня?
Я вновь кашлянул.
— Да вроде не оглох.
Он немного помолчал.
— Я получил стипендию.
Я слышал, что он затаил дыхание. Из трубки доносился едва слышный треск — помехи на линии, будто сами телефоны возражали против этого разговора.
— Папа, тебе платить не придется. Джон все уладил.
— Джон? — прохрипел я.
Мошка намертво прилипла к горлу.
— Да. Профессор Смит.
Я прокашлялся, но не смог выдавить из себя ни слова. Впрочем, мошка тоже где была, там и осталась.
— Папа, ты что, плачешь?
— Я — плачу? С какого бы хрена?
Я опять кашлянул, и мошка наконец выскочила и приземлилась мне на язык.
— Ясно, — сказал он. И снова замолчал. — Я просто позвонил рассказать тебе об этом.
— Ну, считай, что рассказал.
Но не мог же я в такой момент плеваться — Том непременно услышал бы.
— Да.
— Да.
— Ну, пока.
— Пока.
Я утопил мошку в гигантском комке слюны и отправил все это куда-то в сторону — куда именно, мне было уже до лампочки — и остановился. Мне страшно захотелось со всей силы шваркнуть мобильник о землю, чтобы вся эта тонкая электроника, из-за которой от плохих новостей даже на пасеке нет покоя, разлетелась на мельчайшие детальки. Но я знал, что тогда придется покупать новый мобильник, а для меня это ужасная головная боль. К тому же все эти телефоны недешевые. Впрочем, даже швырни я мобильник на землю — еще не факт, что он разобьется. Трава-то уже достаточно высокая и мягкая, прямо как одеяло. Поэтому я просто стоял и пялился на сжатый в руке кусок пластмассы, а по сердцу у меня словно граблями скребли.
