А вот Иззи намеревалась найти разгадку. Фотография скрывала некий секрет о Мие, это было ясно, и Иззи пообещала себе, что его раскроет. У девятиклассников не было «окон», но несколько больших перемен Иззи посвятила разысканиям в библиотеке. Проверила Полин Хоторн по каталогу и обнаружила книги по истории искусств. Оказалось, Полин Хоторн была знаменита. «Пионер современной американской фотографии», — называли ее в одной работе. А в другой — «Синди Шерман1, прежде чем Синди Шерман стала Синди Шерман». (Тут Иззи ненадолго отвлеклась, проверяя, кто такая Синди Шерман, засмотрелась на фотографии и чуть не опоздала на урок.)
Работы Полин Хоторн, узнала Иззи, славились своей непосредственностью и задушевностью, раскрывали вопросы женственности и идентичности. «Полин Хоторн открыла дорогу мне и другим женщинам-фотографам», — говорила сама Синди Шерман в одном очерке. Иззи разглядывала репродукции — больше всего ей нравился снимок с домохозяйкой и девочкой на качелях: ребенок так брыкался, что цепи изгибались дугой, бросая вызов гравитации, а женщина тянула руки, словно отталкивала дочь или отчаянно ловила. Фотографии будили чувства, не подвластные словам, — значит, решила Иззи, это, видимо, подлинное искусство.
Она прошерстила все книжки из каталога, где упоминалась Полин Хоторн, и наконец составила общее представление о ее биографии: родилась в 1947-м в Нью-Джерси, училась в Колледже Садового штата, впервые выставлялась в Нью-Йорке в 1970-м, первую персональную выставку провела в 1972-м. Ее фотографии были крайне востребованы в семидесятых. В энциклопедии был портрет Полин Хоторн — худой женщины с большими темными глазами и серебристыми волосами в строгом пучке. Она походила на какую-то учительницу математики.
Полин Хоторн умерла от рака мозга в 1982 году. Иззи устроилась за одним из двух библиотечных компьютеров, подождала, когда подключится модем, и вбила имя в «АльтаВисту». Обнаружила еще фотографии — одну в фотобанке «Гетти», три на сайте Музея современного искусства, а также несколько аналитических статей и некролог в «Нью-Йорк таймс». Больше ничего. В обоих отделениях публичной библиотеки нашлось еще несколько фотоальбомов и статей на микрофишах, но ничего нового Иззи там не узнала. Полин Хоторн и Мия как-то связаны — как? Может, Мия сказала правду и просто была моделью; может, так сложилось, что она позировала Полин Хоторн. Но такой ответ не устраивал Иззи — слишком невероятное совпадение, сочла она.
В конце концов она обратилась к единственному источнику, до которого додумалась, — к матери. Мать журналистка — ну, хотя бы по названию. Да, в основном мать писала о ерунде, но журналисты умеют доискиваться правды. У них есть связи, есть методы, которые не каждому доступны. С ранних лет Иззи была яростно, упрямо независима; не просила помощи никогда и ни в чем. К матери ее подтолкнула лишь острая жажда распутать тайну загадочной фотографии.
— Мам, — сказала Иззи как-то вечером, несколько дней потратив на бесплодные поиски, — можешь помочь?
Как обычно, миссис Ричардсон слушала Иззи вполуха. Надвигался срок сдачи материала — заметки про ежегодную распродажу растений в Центре природы.
— Иззи, скорее всего, это даже не мать Пёрл. Кто угодно может быть. Похожая женщина. Наверняка совпадение.
— Не совпадение, — заупрямилась Иззи. — Пёрл узнала мать, и я тоже видела. Проверь, а? Позвони в музей, я не знаю. Поспрашивай. Пожалуйста. — Канючить она никогда не умела, всегда считала, что лесть — разновидность вранья, но сейчас уж очень приперло. — Ты же это умеешь. Ты же репортер.
Миссис Ричардсон сдалась.
— Хорошо, — сказала она. — Я попробую. Но придется подождать, пока не сдам текст. У меня срок завтра... Но ты особо-то не надейся, — прибавила она, когда Иззи, еле скрывая ликование, протанцевала к двери.
Слова Иззи «Ты же репортер» задели гордость миссис Ричардсон, точно палец вдавили в застарелый синяк. Миссис Ричардсон мечтала быть журналисткой всю жизнь, задолго до того, как профориентолог провел тест на способности в старших классах. «Журналисты, — вещала она в докладе о профессии своей мечты на обществознании, — ведут хронику повседневной жизни. Они обнажают истины и факты, которые публика вправе знать, составляют летопись для истории, дабы будущие поколения учились на наших ошибках и совершенствовали наши достижения». Сколько миссис Ричардсон себя помнила, ее мать вечно работала в таком или сяком комитете, добивалась увеличения финансирования для школ, беспристрастности, справедливости и всегда брала с собой дочь. «Перемены не случаются сами, — твердила мать, вторя девизу Шейкер-Хайтс. — Перемены надо планировать». На уроках истории юная Элена узнала выражение noblesse oblige2 — и мигом прочувствовала. Журналистика виделась ей благородным призванием, которое изнутри меняет систему к лучшему; в фантазиях ей представлялся гибрид Нелли Блай и Лоис Лейн3. Четыре года она проработала в школьной газете и к выпускному классу доросла до главного соредактора — журналистская карьера казалась не просто возможной, но неизбежной.
Она окончила школу, заняв второе место в рейтинге по классу, и у нее был выбор: полная стипендия в Оберлине, частичная — в Денисоне, документы приняли по всему штату, от Кеньона до Кента и Вустера. Ее мать склонялась к Оберлину, уговаривала поступать туда, но Элена съездила в кампус и поняла, что ей там не место. Общаги совместные, парни ходят в трусах и майках, девушки в халатах, в любой момент парень может зайти в комнату — или, хуже того, в ванную. На крыльце корпуса сидели трое длинноволосых студентов в дашики и играли на цуг-флейтах; за газоном молча протестовали студенты с плакатами: «КИСЛОТА, А НЕ БОМБЫ», «МНЕ ПЛЕВАТЬ НА ПРЕЗИДЕНТА», «БОМБИТЬ РАДИ МИРА — КАК ТРАХАТЬСЯ РАДИ ДЕВСТВЕННОСТИ». Будто чужая страна, куда не дотягивались правила. Элена давила желание ерзать, словно этот кампус — чесучий свитер.
Поэтому осенью, наметив себе честолюбивое и блистательное грядущее, она отправилась в Денисон. На второй день занятий познакомилась с Билли Ричардсоном, высоким и красивым, эдаким Кларком Кентом, и к концу месяца они уже встречались. Целомудренно планировали будущее после выпуска — традиционная свадьба в Кливленде, дом в Шейкер-Хайтс, куча детей, юридический факультет для него, начало репортерской карьеры для нее — и тщательно следовали этому плану. Поженились, поселились в съемном дуплексе в Шейкер-Хайтс, мистер Ричардсон вскоре пошел учиться юриспруденции, миссис Ричардсон предложили должность младшего репортера в «Санпресс». Газетка маленькая, новости местные, зарплата соизмеримо низка. Но, решила миссис Ричардсон, для начала довольно многообещающе. Может, со временем удастся перейти в «Плейн дилер», кливлендскую «настоящую» газету, — хотя, разумеется, из Шейкер-Хайтс она никуда не поедет, в голове не укладывается, что можно растить детей где-то еще.
Она старательно освещала местные пресс-конференции, муниципальную политику, влияние новых указов на городскую жизнь, от строительства мостов до древесных посадок, и делила эту обязанность с другим младшим репортером Дуайтом, на год ее моложе. Хорошая должность, дали полтора месяца отпуска, когда родилась Лекси, и когда родился Трип, и Сплин. Но к рождению Иззи миссис Ричардсон все еще трудилась в «Сан-пресс» — правда, старшим репортером, но ее по-прежнему отряжали писать мелкие заметки, мелкие новости. Дуайт переехал в Чикаго — его позвали в «Трибьюн». Потому ли, что миссис Ричардсон брала отпуска, или — как она уже заподозрила — потому, что ей ничуть не хотелось вкладываться в серьезные сюжеты и горькие трагедии? Наверняка она так и не узнает, но чем больше проходило времени, тем менее вероятной становилась смена работы, и вся история свелась к вопросу о курице и яйце. Уже под сорок, четверо детей и сопутствующие обязательства, в жизни не написала ни одной большой статьи — в «Плейн дилере», да и вообще нигде такая репортер никого не интересовала; курица это или яйцо — уже неважно.
Короче, миссис Ричардсон осталась. Писала оптимистические заметки, панегирики прогрессу: новый проект переработки мусора, ремонт в библиотеке, открытие новой игровой площадки за библиотекой. Отчитывалась о присяге нового городского управляющего («торжественно») и параде на Хэллоуин («воодушевленно»), об открытии «Книг за полцены» в Центре Ван Эйкена («очень нужное дополнение к торговому району Шейкер-Хайтс»), о дебатах вокруг спреев против непарных шелкопрядов («бурные с обеих сторон»). Рецензировала постановки «Бриолина» в Унитарианской церкви и «Парней и куколок» в старших классах: «разухабистая», сообщала она про одну, и «сядьте, они раскачивают лодку!» — про другую. Славилась обязательностью и грамотностью, хотя — вслух этого, впрочем, не говорили — тексты ее были скучны, и весьма банальны, и страшно милы. Шейкер-Хайтс — город надежный, поэтому и новости здесь (уж какие были) тоже скучны. Снаружи в мире извергались вулканы, правительства возносились, и рушились, и торговались из-за заложников, взрывались ракеты, ломались стены. Но в Шейкер-Хайтс жизнь мирно текла своим чередом, а бунты, и бомбы, и землетрясения доносились издалека, приглушенными толчками. Дом у миссис Ричардсон был велик; дети в безопасности, и счастливы, и получают хорошее образование. В общих чертах, говорила она себе, много лет назад я это и планировала.
Однако просьба Иззи привнесла в эту жизнь нечто новое. Интригу — ну хотя бы интерес. Пожалуй, теперь наконец-то есть что расследовать.
1 Синди Шерман (Синтия Моррис Шерман, р. 1954) — американская художница и концептуальный фотограф.
2 Положение обязывает (фр.).
3 Нелли Блай (Элизабет Кокрэн Симен, 1864–1922) — американская журналистка, писательница, изобретательница и филантроп, одна из родоначальниц жанра расследовательской журналистики; в 1887 г. провела 10 дней в женской психиатрической больнице пациенткой, расследуя условия содержания в заведении; в 1889 г. совершила кругосветное путешествие за 72 дня, вдохновляясь романом Жюля Верна “Вокруг света за 80 дней”. Лоис Лейн — персонаж комиксов Джерри Сигела и Джо Шустера про Супермена, ушлая журналистка, возлюбленная главного героя, которая (в классический период) систематически пытается его разоблачить и/или женить на себе.
