Пролог
Ба, свинья бежит! Давид де Вринд увидел ее, когда открывал окно гостиной, чтобы в последний раз окинуть взглядом площадь, а затем навсегда покинуть квартиру. Он не был сентиментален. Прожил здесь шесть десятков лет, шесть десятков лет смотрел на эту площадь и теперь подводил черту. Вот и все. Любимая его фраза; когда бы ему ни случалось что-нибудь рассказывать, сообщать, утверждать, он всегда произносил два-три предложения, а потом: «Вот и все». Эта фраза была единственным правомерным итогом любой минуты или этапа его жизни. Экспедиционная фирма уже вывезла кое-какой скарб, который он забрал с собой на новое место жительства. Скарб — странное слово, впрочем, на него оно никак не подействовало. Потом приехали люди из уборочной фирмы и вывезли все остальное, не только то, что можно просто вынести, нет, они вырвали, разобрали на части и вынесли все до последнего гвоздя — как говорится, вымели квартиру подчистую. Де Вринд сварил себе кофе, пока плита и кофеварка «эспрессо» еще были на месте, наблюдал за работой уборщиков, стараясь не заступать им дорогу, и еще долго держал в руке пустую кофейную чашку, но в конце концов швырнул ее в мешок с мусором. Потом уборщики уехали, квартира опустела. Выметенная подчистую. Вот и все. Последний взгляд в окно. Там, внизу, все так хорошо знакомо, а теперь пришла пора съезжать, потому что настало другое время, — и вдруг он увидел… в самом деле: там, внизу, свинья! Посреди Брюсселя, на Сент-Катрин. Видимо, она выбежала с улицы Брэ, промчалась вдоль строительного забора перед домом, де Вринд высунулся в окно и увидел, как справа, на углу улицы Вьё-Марше-о-Грен, свинья проскочила между прохожими и едва не угодила под колеса такси.
Кай-Уве Фригге, которого резкое торможение бросило вперед, снова упал на спинку сиденья. Скривился. Он опаздывал. Нервничал. Что там опять стряслось? На самом деле он не опаздывал, просто, назначив встречу, считал важным прийти минут на десять раньше, особенно в дождливые дни, чтобы до прихода человека, с которым договорился о встрече, успеть в туалете быстро привести себя в порядок, причесать мокрые от дождя волосы, протереть запотевшие очки…
— Свинья! Вы видели, месье? — воскликнул таксист. — Чуть не под колеса мне кинулась! — Он наклонился к лобовому стеклу: — Вон она! Вон! Видите?
И Кай-Уве Фригге увидел. Тыльной стороной руки протер стекло, свинья совсем рядом, бежит прочь, мокрая грязно-розовая туша поблескивает в свете фонарей.
Мы на месте, месье! Ближе не подъедешь. Нет, ну надо же! Свинья чуть не под машину кидается! Подфартило мне, иначе не скажешь!
Фения Ксенопулу сидела в ресторане «Менелай» за первым столиком у большого окна с видом на площадь. Злясь на себя, что пришла слишком рано. Ведь она роняет свое достоинство, сидя здесь в ожидании его прихода. А всё нервы. Она боялась из-за дождя застрять в пробке и отвела на дорогу слишком много времени. Вот и сидела теперь за вторым узо. Официант назойливой осой кружил подле нее. Фения смотрела на рюмку и приказывала себе не трогать ее. Официант принес графин со свежей водой. Потом тарелочку с оливками… и сказал:
— Свинья!
— Простите? — Фения подняла взгляд, заметила, что официант, как завороженный, уставился на площадь, и тоже увидела: к ресторану бежит свинья, потешным галопом, выбрасывая вперед-назад короткие ножки под круглой, тяжелой тушей. Сперва она подумала, что это собака, одна из тех мерзких тварей, каких вдовы откармливают прямо как на убой, но нет, в самом деле свинья! Словно из книжки с картинками — она видела очертания рыла и ушей, контуры, рисунок для детей, но эта свинья, пожалуй, сбежала из детского триллера. Не дикая свинья, нет, грязная, но, без сомнения, розовая домашняя свинья, в которой сквозило что-то безумное, что-то угрожающее. По окну сбегала дождевая вода, Фения Ксенопулу смутно различила, как свинья вдруг, растопырив ножки, затормозила перед несколькими прохожими, поскользнулась, кинулась в сторону, упала, вновь стала на ноги и галопом помчалась назад, теперь к гостинице «Атлант». В этот миг Рышард Освецкий покинул гостиницу. Едва выйдя из лифта, он еще в холле надвинул на голову капюшон куртки и теперь шагнул под дождь, торопливо, но не слишком быстро, не хотел привлекать внимание. Хорошо, что идет дождь: капюшон, торопливый шаг, в таких обстоятельствах это совершенно нормально и в глаза не бросается. Позднее никто не сможет сказать, что видел бегущего мужчину, приблизительно такого-то возраста, примерно такого-то роста, в куртке цвета… конечно, цвет тоже запомнится… Он быстро свернул направо и тут услышал возбужденные возгласы, крик и тяжелое, странно повизгивающее сопение. На секунду замер, оглянулся. Увидел свинью. И не поверил своим глазам. Меж двумя коваными столбиками, окаймлявшими тротуар у подъезда гостиницы, стояла свинья — опустив голову, точно бык, готовый вот-вот ринуться в атаку, зрелище потешное, но и грозное. Загадка: откуда взялась эта свинья, с какой стати стоит здесь? Рышарду Освецкому почудилось, будто вся жизнь на площади, по крайней мере, насколько он мог видеть, застыла, окоченела, в маленьких глазках животного поблескивали неоновые огни гостиничного фасада — и вот тогда Рышард Освецкий побежал! Побежал прочь, направо, еще раз оглянулся — свинья, сопя, подняла морду, сделала несколько шажков назад, повернулась и припустила наискось через площадь, к деревьям перед фламандским культурным центром «Де марктен». Прохожие, наблюдавшие за этой сценой, провожали взглядом свинью, а не человека в капюшоне… Теперь животное увидел Мартин Зусман. Он жил в доме рядом с гостиницей «Атлант» и, открыв окно, чтобы проветрить комнату, не поверил своим глазам: неужто свинья?! Он как раз думал о своей жизни, о случайностях, приведших к тому, что он, сын австрийских крестьян, теперь жил и работал в Брюсселе, и в нынешнем настроении все казалось ему безумным и странным, но свинья, свободно бегущая через площадь, — это уж чересчур, наверняка всего-навсего нелепая выходка его фантазии, проекция воспоминаний! Он еще раз глянул вниз, но свиньи уже не увидел.
Свинья бежала в сторону церкви Святой Екатерины, пересекла улицу Сент-Катрин, держалась слева, подальше от туристов, что выходили из церкви, миновала церковь, направляясь к набережной Кэ-о-Брик, туристы хохотали, по-видимому, сочли перепуганное, почти вконец обессилевшее животное этаким легендарным местным феноменом. Позднее некоторые станут искать в путеводителе, нет ли этому объяснения. Ведь в испанской Памплоне в какой-то праздник гонят по улицам быков, разве нет? Так, может, в Брюсселе гонят свиней? Когда люди сталкиваются с необъяснимым там, где отнюдь не ожидают понять все, — какой веселой им кажется жизнь.
В этот миг Гауда Мустафа свернул за угол и едва не налетел на свинью. Едва? Она вроде бы задела его, потерлась о ногу? Свинья? Гауда Мустафа в панике отскочил в сторону, потерял равновесие и упал. Угодил в лужу, барахтался в ней, отчего стало только хуже, но оскверненным чувствовал себя не грязью из лужи, а прикосновением к нечистому животному, коль скоро оно вообще имело место.
Тут он увидел руку, которая тянулась к нему, увидел лицо пожилого господина, печальное, озабоченное, мокрое от дождя, старик словно бы плакал. Это был профессор Алоис Эрхарт. Гауда Мустафа не понял, чтó тот сказал, разобрал только слово «о’кей».
— О’кей! О’кей! — сказал Гауда Мустафа. Профессор Эрхарт продолжал говорить, по-английски, сказал, что сегодня тоже падал, но от смущения вместо «fell» сказал «failed». Гауда Мустафа опять не понял, повторил: «О’кей!»
А вот и синие мигалки. «Скорая помощь». Полиция. Вся площадь кружилась, вспыхивала, взблескивала синими огнями. Патрульные машины, завывая сиренами, подъезжали к «Атланту». Небо над Брюсселем исполняло свой долг: шел дождь. Словно бы искристыми синими каплями. Вдобавок резкий порыв ветра взметнул вверх и вывернул зонтики иных прохожих. Гауда Мустафа схватил руку профессора Эрхарта, оперся на нее, поднялся на ноги. Отец предупреждал его насчет Европы.
Перевод с немецкого Н. Федоровой
