В кухне она поставила на стол стакан молока, рядом положила две штучки «Орео». Самой есть не хотелось, потому что в горле как будто застрял комок. Уилла взяла брошенный на кушетку портфель и села в столовой, где обычно делала уроки. Через минуту напротив нее устроилась Элейн с печеньем, но без молока. Первоклашкам на дом ничего не задавали.
— Дать тебе раскраску? — спросила Уилла. Элейн только помотала головой.
Уилла решила не обращать на нее внимания. Она раскрыла задачник по математике, но все время чувствовала на себе взгляд Элейн и временами слышала, как та, словно мышка, хрустит печеньем.
Когда Уилла взялась за вопросы по истории, сестра уже расправилась с печеньем и теперь просто сидела, порой глубоко вздыхая. Уилла притворилась, будто этого не замечает. Потом зазвонил телефон.
— Я отвечу! — Элейн кинулась в кухню, но Уилла ее опередила и сама цапнула трубку:
— Алло?
— Привет, милая, — сказал отец.
— Привет, пап.
— У вас все в порядке?
Она поняла, о чем он спрашивает, но сказала:
— Ага. Я делаю уроки, Элейн только что поела.
Пауза.
— Ладно, я уже скоро. Жду, когда Дуг Ло закончит классное собрание.
Значит, его подвезет мистер Ло. Это лучше, чем миссис Беллоуз, которая иногда засиживалась на работе до шести-семи вечера.
— Хорошо, пап.
— Приготовьтесь к лучшим в мире горячим бутербродам с сыром.
— Ладно. — Уилла повернулась к сестре, не сводившей с нее глаз: — Сказал, скоро приедет.
Элейн испустила очередной вздох.
Уилла оглядела кухню: горы грязной посуды на столешнице и в мойке, на столе нетронутый стакан молока.
— Надо все перемыть, — сказала она. — Поможешь мне? Я мою, ты вытираешь.
— Хорошо! — обрадовалась Элейн.
Обычно посуду мыла мама, а вытирала Уилла.
— Дашь мне фартук?
— Конечно.
Чтобы мамин фартук не волочился по полу, Уилла подвязала его сестре под мышки. Потом наполнила горячей водой оба резервуара мойки и подставила к столешнице табуретку для Элейн. Затем вымыла первую тарелку и, ополоснув, поставила в держатель, откуда Элейн ее осторожно вынула и принялась тщательно вытирать, на что ушла целая вечность. Ладно, спешить некуда, рассудила Уилла и сама резко сбавила темп. Покончив с посудой, она протерла все столешницы и плиту, стакан с молоком убрала в холодильник.
— Молодец я? — спросила Элейн, расправившись с последней тарелкой.
— Еще какая молодец, Лейни, — сказала Уилла.
Оказалось, хозяйничать не так уж плохо. А если они так и будут жить втроем? А что, на пару с отцом они справятся легко. Оба любят порядок и систему. И если вдруг мама вернется, она удивленно охнет, оглядится и скажет: «У вас получается даже лучше, чем у меня».
— Знаешь что? Давай-ка приготовим десерт.
— Десерт? — Элейн улыбнулась во весь щербатый рот и огладила фартук. — А какой?
— Кекс или, может, пудинг. Шоколадный.
— Здорово! А ты знаешь, как его готовить?
— Где-нибудь есть рецепт.
Идея все больше нравилась. Десертов у них не бывало. Уилла всегда завидовала Соне, в чьем доме каждый ужин заканчивался десертом. Отец очень любил шоколадный пудинг. А еще французский шоколадный пирог, но там наверняка морока с корочкой.
— Папе ничего не скажем, а в конце ужина подадим пудинг на стол. Вот он удивится! — Уилла подставила табуретку к полке, на которой стояли мамины поваренные книги. — «Кухня новобрачной». Тут, наверное, самые простые рецепты.
Уилла сняла книгу с полки и раскрыла на столешнице. Элейн встала рядом, следя за сестриным пальцем, путешествующим вниз по оглавлению.
— Шоколадный кекс, шоколадное молоко... шоколадный пудинг. Двести шестьдесят первая. — Уилла открыла нужную страницу. — Сахар, какао-порошок, соль... в равных частях... ваниль... угу... кукурузный крахмал. — Она не знала, как выглядит кукурузный крахмал, но подошла к шкафчику, в котором мать хранила муку и прочее. Крахмал нашелся. Уилла поставила коробку на столешницу.
— Можно я буду размешивать? — заволновалась Элейн. — Можно?
— Валяй.
Элейн пока еще не имела доступа к плите, поэтому кастрюлю со всеми ингредиентами Уилла поставила на кухонный стол. Сестренка размешивала рьяно, брызги летели во все стороны, но кукурузный крахмал и какао-порошок почему-то слиплись кусками.
— Молодчина, Лейни, — похвалила Уилла сестру и, перенеся кастрюлю на огонь, принялась помешивать сама.
Но удача не сопутствовала и ей. Куски остались даже после того, как месиво, выглядевшее молоком, в которое бросили бурый гравий, запузырилось по краям.
— Ну как там? — спросила Элейн. Ей не хватало росту заглянуть в кастрюлю. — Получается пудинг?
Уилла промолчала и прибавила огонь; месиво едва не перелилось через край, но она успела переставить кастрюлю на незажженную конфорку. Гравий, однако, не исчез.
— Ничего не понимаю. — Уилла выключила горелку, полыхавшую темно-красным пламенем, и уставилась в кастрюлю.
— Что там, что? — наседала Элейн. — Я не...
Из гостиной донесся голос отца:
— Привет!
Сестры переглянулись.
— Есть кто дома?
— Прячь! — прошептала Элейн. — Ставь в холодильник.
— Нет! Это еще не пудинг.
— А что?
— Чем занимаетесь, дамы? — с порога кухни спросил отец.
Уилла повернулась к нему, загораживая кастрюлю, но отец подошел ближе и заглянул через ее плечо. Он еще не разделся, от его вязаной кофты пахнуло зимним холодом.
— Какао? — спросил отец.
— Шоколадный пудинг, — сообщила Уилла своим ботинкам.
— Не понял?
— Шоколадный пудинг, папа! — радостно выкрикнула Элейн. — Мы приготовили тебе десерт! Хотели сделать сюрприз!
— Сюрприз удался. Я и не знал, что вы умеете готовить. Это ж надо!
— Мы его загубили! — выпалила Уилла.
— Что-что?
— Все кусками! Мешали, мешали, а оно не размешивается!
— Ага. Ну давай глянем.
Уилла нехотя посторонилась, отец ложкой, торчавшей из кастрюли, пошевелил варево:
— Хм. Понятно.
— Вышла каша.
— Да нет, не каша, нечто вроде... Где рецепт?
Уилла кивнула на поваренную книгу на столешнице.
— Так... в отдельной посуде ты смешала сахар, какао-порошок и соль... потом отсыпала четверть стакана, а оставшееся подогрела, помешивая, на очень медленном огне...
— Ну... — ...потом в другой посуде развела крахмал и в него добавила остаток смеси...
— Что? Нет. Мы смешали все сразу.
— М-да.
— Поэтому так получилось?
— Видимо, да, милая.
— Но я же не знала!
— Когда берешься за неизвестное блюдо, вначале стоит прочесть инструкцию.
Чтобы отец не видел ее слез, Уилла опять уставилась на свои ботинки.
— Сперва удостоверяешься, что у тебя есть все ингредиенты...
— Я так и сделала.
— Хорошо, милая. Потом выкладываешь их на столешницу...
— Я выложила! Я старалась!
— Затем читаешь пошаговый порядок готовки. То же самое я говорю ученикам на уроках по столярному делу: прикидываешь, с чего начнешь и чем закончишь, что за чем идет...
Уиллу возмутило, что отец так ее поучает, прям тычет носом, не слушая никаких возражений.
— Я поняла! Блин! Я не тупица.
— Конечно, нет, милая. Ты только учишься. В следующий раз будешь аккуратнее.
— Я и сейчас была аккуратной! Я разложила все ингредиенты... Пойми, я хотела сделать тебе сюрприз.
— Это не важно, милая. Правда.
— Не важно? — Уилла подняла взгляд. Теперь ее не волновало, что отец увидит ее слезы. Пусть видит. — Как ты можешь такое говорить, когда я вгрохала столько сил?
— Нет, я имел в виду...
— Ладно, проехали. — Уилла развернулась и вышла из кухни.
В столовой села за уроки, схватила карандаш. В дверном проеме возник отец, за ним тенью маячила Элейн.
— Уилла, дорогая...
— Я занимаюсь.
— Не надо так.
— Можно я сделаю домашнее задание?
Отец потоптался, но Уилла, не поднимая головы, хмуро таращилась в тетрадку. Он вернулся в кухню. Элейн посмотрела на сестру и тоже ушла.
В тетрадке по истории Уилла жирно зачеркнула свой последний ответ.
На ужин были горячие сэндвичи с сыром и горошек. Уилла, уставившись в тарелку, не проронила ни слова, отец и сестра с наигранным оживлением говорили безумолчно. Элейн поведала, что на урок «Назови предмет» Домми Маркони принесла кролика.
— Кстати, крольчонок, ешь горошек, — сказал отец.
Элейн закинула горошину в рот и попыталась покроличьи пошевелить носом. Отец засмеялся. Смотреть противно.
— Можно выйти из-за стола? — спросила Уилла.
— Тебе не понравился ужин, милая? — Отец посмотрел на недоеденную половину сэндвича на ее тарелке.
— Я не голодна. — Уилла встала, скрежетнув стулом, и ушла в столовую. Со стола убирали отец и Элейн. Из кухни доносилось звяканье посуды, потом полилась вода. Значит, моют тарелки.
Отец даже спасибо не сказал за то, что Уилла перемыла всю посуду.
Она уже закончила с уроками, но все равно сидела за книжками — предлог не помогать на кухне. В комнату заглянул отец:
— Сыграем в лудо?
— Сегодня мой банный день, — сухо сказала Уилла.
— Так еще рано.
Она не ответила. Не глядя на отца, вышла из столовой и поднялась к себе.
В зеркальной дверце шкафа отразились зареванное лицо и всклокоченные волосы — кудряшки торчали во все стороны, ресницы слиплись от слез.
Уилла открыла дверцу, отражение исчезло. Она сняла пижаму с крючка и пошла в ванную. Напустила горячей воды и, усевшись в ванне, глядела, как сморщиваются подушечки пальцев.
«Вдруг с мамой случилось несчастье?» — подумала Уилла. Может, она хотела сразу вернуться, но попала в аварию? Им бы сообщили? А вдруг она без сознания в больнице?
Или в морге.
Почему такая мысль не пришла в голову отцу? Нет, с их семьей что-то не так. Единственный нормальный человек в ней — она, Уилла.
Покончив с мытьем, Уилла сразу улеглась в постель, хотя еще не было восьми и спать совсем не хотелось. В темноте она лежала навзничь и смотрела в потолок. Снизу доносились голос отца, хихиканье Элейн. Потом на лестнице раздались легкие шаги, Уилла прикрыла глаза. Потоптавшись на пороге, Элейн вошла в комнату и, не зажигая лампу, переоделась ко сну. Сквозь смеженные веки Уилла видела ее силуэт: подпрыгивая на одной ноге, потом на другой, сестра влезла в пижамные штанишки. Затем взяла с тумбочки «Домик в лесной чаще» и опять сошла вниз, откуда через минуту послышался невнятный голос отца, читавшего вслух.
Разделавшись с главой, он вместе с Элейн поднялся в спальню. Уилла успела повернуться лицом к стене. Она слышала, как отец укрыл сестру одеялом и пожелал спокойной ночи. Потом он подошел к ее кровати и прошептал:
— Улли? Уилл? Ты спишь? Она не ответила, отец ушел.
По лестнице он ступал так тихо и огорченно, что у Уиллы защемило сердце.
