В 1846 г. два корабля с парусами, полными холодного воздуха, скользили по усеянному плавучими льдинами проливу. «Эребус» и «Террор» участвовали в экспедиции, которая под руководством сэра Джона Франклина уже год искала Северо-Западный проход — северный морской путь между Атлантическим и Тихим океаном. Корабли Франклина представляли собой чудеса новейших технологий: корпуса, укрепленные стальными листами и поперечной обшивкой, каюты, обогреваемые трубами, протянутыми от угольных печей. Эти корабли демонстрировали стремление Британии доминировать в самых отдаленных уголках земного шара.
Чего Франклин не знал, пока его суда протискивались между островами Принца Уэльского и Сомерсета, так это того, что прихоти арктической погоды наложатся на промахи со снабжением экспедиции и приведут ее участников на край гибели. Почти два года скованные льдами у острова Кинг-Уильям члены команды Франклина ждали своего последнего часа, упрямо отказываясь от местных снадобий от цинги и питаясь консервами из банок, запечатанных свинцом, который, возможно, отравлял их. Они погибли жуткой смертью: одни от голода, другие в результате людоедства, как можно заключить по свидетельствам очевидцев-эскимосов и по грудам человеческих костей, найденных на острове Кинг-Уильям, — они хранят явные следы убийства и приготовления пищи.
Исчезновение экспедиции Франклина и полный провал более чем 35 спасательных миссий, оправленных на ее поиски, бросили длинную и мрачную тень на имперские интересы англичан в Арктике.
Но пока трагедии еще не случилось, продвигаясь по арктическим водам в конце лета, Франклин наверняка видел гренландских китов. За два с лишним столетия бессмысленного китобойного промысла у берегов Гренландии их уже почти уничтожили, но в дальних пределах Арктики, вдали от маршрутов китобойцев, они еще попадались. Легко представить, как Франклин поднимает повыше воротник адмиральского мундира и поднимается на шканцы, чтобы взглянуть на двух гренландских китов, возможно, маму и детеныша, всплывших из аквамариновой зеркальной глади. Выдох матери поднимает фонтан, вздымающийся до самой палубы, облако мельчайших капель на миг повисает в ледяном воздухе. Возможно, Франклин с офицерами видели тускло-черные тела китов и их подбородки цвета слоновой кости, когда мать и теленок проплывали возле «Эребуса». Спустя несколько мгновений короткая встреча закончится, и две пары — двое китообразных и два корабля — направятся своим путем.
Перенесемся в начало XXI в., на тысячу километров к западу, на северное побережье Аляски. Пасмурным весенним днем несколько десятков коренных аляскинцев из народа инупиатов — молодые и пожилые, мужчины и женщины — тянут тяжелую плетеную веревку через полосу припайных льдов. В тяжелой работе участвуют все, у кого есть силы. Конец туго натянутой веревки обвит вокруг основания хвостового плавника огромной самки гренландского кита, которую несколько часов назад загарпунили с крохотной лодки в Чукотском море. Как некогда их предки, китобои с невероятными усилиями вытаскивают на лед 14-метровую тушу. Кровь капает из огромной изогнутой пасти. Длинные пластины китового уса искривились, как помятые жалюзи. Мгновения тишины, затем несколько слов, и предводитель китобоев взбирается на тушу. Без особой помпы он приказывает начать кропотливый и трудный процесс удаления жира с боков кита, и, орудуя крюками и разделочными ножами, все начинают сдирать толстые полосы кожи и жира с кита.
Жир, хвостовой и грудные плавники, длинные мышцы спины — все раскладывают на отдельные кучи: для китобоев, для их семей, для остальных жителей поселка. Небольшая доля туши может несколько месяцев кормить целую семью. Вокруг снуют румяные дети в расстегнутых куртках, они ненадолго бросили игру и рассматривают добычу, трогают пальцами голову кита, оставляя недолговечные вмятинки на черной коже.
Никто из них не знает истории этой самки, которая, будучи еще детенышем, повстречала Франклина и его корабли. Ей 200 лет, и на ее веку прошли целые эпохи человеческой истории. Она родилась еще до эпохи угля, когда шхуны китобоев ходили под парусами, 100 с лишним лет спустя счастливо избежала советских промысловиков на огромных дизельных кораблях с гарпунами с разрывным наконечником. Вместе с пищей она поглощала радионуклиды, следы ядерных испытаний, которые широко распространились по океанам после Второй мировой войны, а в последние полвека она пережила невероятное преображение звуковой картины окружающего мира из-за нефтеразведки, грузоперевозок и военных гидролокаторов. За свою жизнь она родила несколько десятков детенышей, прежде чем погибнуть от инупиатского гарпуна, как многие ее сородичи больше века тому назад. Если сложить продолжительность отдельных жизней в ее родовой линии, то три поколения гренландских китов (бабушка, мама и живущие в XXI в. детеныши) охватят больше половины тысячелетия — от галеонов баскских китобоев, что ходили под парусами к западу от Гренландии во времена Шекспира, до Северного Ледовитого океана грядущего XXIII в., который больше не будет ассоциироваться со льдом. В отличие от любого другого млекопитающего, гренландские киты — настоящие живые машины времени.
Хотя описанная выше последовательность событий и вымышлена, в ее основе лежат факты. Гренландский кит — единственный вид усатых китов, который проводит всю жизнь за Полярным кругом. Их называют единственными настоящими полярными китами, и понятно почему: только они достаточно велики и сильны, чтобы справиться с превратностями жизни во льдах — например, пробить ледяной покров, если дыхательная прорубь замерзнет. (Многие другие арктические киты — нарвалы и белухи — в такой ситуации погибают).
Летом большинство гренландских китов мигрируют из Чукотского моря и моря Бофорта на восток в сторону канадской Арктики, порой к тем самым берегам, у которых покоятся на дне морском «Эребус» и «Террор». А к концу осени большинство этих гигантов направляются на запад вдоль берегов Аляски. Одни через Берингов пролив плывут в Берингово море, другие держатся к северу от пролива, пока в конце сезона не вернутся на восток. Этот ежегодный цикл миграции образует восьмерку, сжатую паковыми льдами, распространяющимися на юг от Северного полюса и вынуждающими многих гренландских китов проходить относительно близко к северному побережью Аляски через расщелины во льдах. Так морской лед диктует инупиатам время охоты, которая на протяжении тысяч лет была частью их культуры и выживания.
В целом киты похожи на большинство млекопитающих: они быстро растут в первые годы после рождения, потом рост замедляются, и киты не слишком прибавляют в длине с каждым годом. Благодаря доступу к большому количеству убитых китов, исследователи на китобойных станциях в начале XX в. посчитали шрамы от беременности на яичниках самок и выяснили возраст наступления половой зрелости. (У самцов яичников нет, поэтому для них аналогичных методов не придумали.) Оказалось, что другие крупные усатые киты, например синие и финвалы, растут чрезвычайно быстро и достигают половой зрелости менее чем за пять лет, прибавляя более 40 кг в день. Напротив, первые исследования физиологии гренландских китов показали, что те созревают медленнее, в среднем до первой беременности проходит два десятилетия, почти как у нас.
Определить возраст кита — задача непростая. У зубатых китов можно распилить зуб и подсчитать годовые слои, как считают годичные кольца деревьев. Для усатых китов приходится использовать так называемые аккреционные ткани — китовый ус или ушную серу. Подобно ногтям или волосам, китовый ус изнашивается и сменяется в течение жизни. Ус гренландского кита дает информацию о годах, может о десятилетиях, но точно не о всей жизни животного. Ушная сера — скопление воска внутри головы, которое не попадает в отверстие внешнего уха, — накапливается слоями, количество которых, видимо, коррелирует с длиной кита. Единственная проблема с гренландскими китами в том, что их ушная сера почему-то не имеет слоев.
В 1992 г. 15-метровая самка из Аляски, убитая возле Барроу (официальное современное название Уткиагвик), предоставила более явные доказательства долголетия гренландских китов. Сняв слой жира, ученые увидели над лопаткой что-то вроде старой раны. «Мы проследовали вдоль рубца и разрезали крупный заметный карман из ткани, а потом услышали хруст», — рассказал мне Крейг Джордж, уже более 30 лет работающий в Уткиагвике биологом. Он обнаружил каменный гарпун, засевший глубоко в теле кита. Коренные китобои Аляски перестали использовать кремневые и сланцевые гарпуны к 1880-м гг., поскольку в 1850-х гг., когда Аляска была еще российской территорией, здесь появились металлические гарпуны. Предполагая, что кит должен был быть относительно зрелым, чтобы выжить после такого удара, Крейг с коллегами сделали вывод, что особи, обозначенной ими как 92B2, исполнилось минимум 130 лет. Когда они позже подсчитали шрамы от беременности на ее яичниках, полученный возраст — 133 года — соответствовал ране, приобретенной в XIX в.
Крейг и его коллеги чаще применяют другую технику определения возраста гренландских китов: по свежедобытой охотниками-инупиатами ткани — глазным яблокам.
Хрусталик глаза почти каждого позвоночного животного состоит из белков, химическая структура которых в течение жизни изменяется с постоянной и известной скоростью в ходе процесса, называемого рацемизацией. В клетках других частей тела эти белки заменяются, тем самым как бы обнуляя биологические часы, но белки в хрусталике не связаны с основным циклом кровообращения и остаются там с самого рождения. Поэтому хрусталик — это отличный биологический хронометр, но только если вы доберетесь до него прежде, чем он разложится.
В течение нескольких лет Крейг с коллегами изучали образцы глазных яблок, собранных во время охоты на гренландских китов. Расчеты подтвердили долголетие этих животных: многие особи были гораздо старше 100 лет. Это рекорд не только для китов, но и вообще для всех известных млекопитающих. Действительно, самый старый кит в их исследовании, 15-метровый самец, был убит в 1995 г. в возрасте 211 лет. Другими словами, вполне возможно, что киты, родившиеся во время экспедиции Льюиса и Кларка, все еще плавают в морях у Северного склона.
Различные данные — технология изготовления гарпунов, количество шрамов при беременности и рацемизация белка — подтверждают выводы о долгожительстве гренландских китов, потому что эти факты, как заметил Крейг, «показались бы полной нелепицей, будь у вас только одна подсказка». (Его мать Джин Крейгхэд Джордж пишет детские книги, и, когда он рассказал ей о том, что гренландские киты могут прожить более 200 лет, она написала книгу «Ледяной кит» о гиганте, встречающемся со многими поколениями одного клана коренных аляскинцев.) В теле 200-летнего кита хранится немало историй о прошлом Арктики. Надо просто знать, где искать.
Например, очень хорошо искать в пасти кита. Китовый ус — не такой совершенный хронометр, как хрусталик, но все же это так называемая аккреционная ткань, которая растет слоями и потому может кое-что рассказать о жизни владельца. Пластины уса изнашиваются в течение жизни кита, но, располагая достаточным количеством пластин, можно создать запись длиной в столетия. К этой мысли пришли многие ученые, изучающие гренландских китов, им просто нужно достаточное количество пластин китового уса.
В огромных складских хранилищах Смитсоновского института китовый ус лежит во множестве широких металлических шкафов пятиметровой длины; самые длинные пластины достигают 4 м, хотя большая часть не доходит и до полутора. Во рту кита ус разлохмачивается, цепляется за волокна соседних пластин, движущихся взад-вперед, и образует плотное полотно. Оно работает как сито с правой и левой стороны рта, задерживая поступающую добычу.
Представьте, что ус — это записывающее устройство, которое годами, пока не износится, хранит сведения об окружающей среде. В этом смысле он похож на волосы или очень длинные ногти, которые сохраняют информацию о росте организма, пока их не состригут. Чем длиннее пластина, тем больший период жизни кита на ней записан.
На молекулярном уровне состав уса работает как архив, ведущий записи о тонких различиях в соотношении изотопов углерода, азота, кислорода и других химических элементов, потребляемых организмом. С каждым слоем роста эти атомы (и их соотношение) откладываются в китовом усе, который растет сезонно — циклами, фиксирующими колебания от обильных пищей времен во время летнего нагула до голодовки на время миграции. Абсолютный размер уса гренландского кита — самый длинный среди всех китов, намного длиннее, чем у синего кита. За неимением других записывающих устройств слои на пластинах китового уса являются наиболее близким аналогом ежегодных фотографий из жизни этой плавающей в Северном Ледовитом океане машины времени.
Достаньте пластину китового уса из ящика в музее, и вы увидите, что история в буквальном смысле написана на ней. Иногда ее, используя трафарет, нанесли высокими угловатыми буквами американские китобои, а иногда она написана от руки на потрепанном ярлычке. Такой ярлычок, например, закреплен на старейшем образце в Смитсоновском институте, на нем крупными буквами выведено: «Северный Ледовитый океан, 1840 год». Образцы китового уса с начала до середины XIX в. фиксируют свойства окружающей среды тех времен, когда углекислый газ от сжигаемого ископаемого топлива еще не выбрасывался массово в атмосферу. С тех пор сжигание топлива добавило более легкий углерод в химические циклы Земли и океана и тем самым создало искажение. Интерпретация данных о снижении соотношения изотопов углерода в китовом усе за последние 170 лет является сложной задачей и зависит от понимания как климатических циклов, так и пищевых цепей. Это снижение может быть результатом долгосрочных фоновых изменений окружающей среды (часть эпизодических циклов, зависящих от динамики орбиты Земли, которая запускает океанические циклы, длящиеся веками и тысячелетиями), а может сигнализировать о биологических переменах, связанных с потерей продуктивности у основания пищевой цепи в Арктике.
Таким образом, живший в предындустриальную эпоху гренландский кит может углубить наши знания об океанах, прежде чем мир окончательно преобразится из-за сжигания ископаемых углеводородов. Гренландские киты всегда жили дольше нас, но именно сейчас мы на протяжении одной человеческой жизни так преображаем Арктику, что киты оказались в узком промежутке между знакомым прошлым и неузнаваемым будущим. Арктика нагревается в два раза быстрее, чем остальная часть планеты. Когда я родился, она больше походила на ту Арктику, что видел Франклин, чем на ту, которую будут знать мои дети. Проще всего отслеживать изменения по льду во всех его видах — от сезонного наслоения и льдов, образовавшихся в течение нескольких лет, и до почти геологически древних ледников. Каждый год пространство покрытого льдом моря уменьшается, с момента моего рождения в 1980 г. площадь льдов сократилась более чем вдвое, а объем — на три четверти. Исчез даже совсем старый морской лед, прежде устойчивый к летнему таянию. Возможно, уже в середине 2030-х гг. будет достигнут порог таяния, после чего Арктика летом окажется по сути свободной ото льда.
