Суббота, 24.09.2016
Особое мнение: будущее настоящее против настоящего будущего
Сегодня вы снова на пляже, на том же самом месте, через две улицы от пункта проката скутеров, где вам — после непродолжительного обсуждения — разрешено парковать скутер всю оставшуюся неделю; через одну улицу от кафе с кошерными сэндвичами с щедрой начинкой, которые вы сразу возьмете с собой на пляж. Войти в ритм. Найти время, чтобы освоиться после прибытия. Вместе вы решили, что первую неделю стоит быть как можно менее социально активными и лишь через неделю в октябре броситься во все тяжкие, когда тебе нужно будет выступать и вы переедете в квартиру в центре.
Достичь рутинности. Акклиматизироваться. Для этого, в идеале, чередовать горячие солнечные ванны с купанием в море, чтобы остудить тело в морской воде, которая в Майами, правда, тоже чаще всего теплая из-за чересчур плоского песчаного дна. Предобеденный перерыв после утреннего письма. Здесь, на пляже, письмо означает лишь набор коротких заметок на айфоне, который с завтрашнего дня ты решаешь больше не брать с собой. Ради желания писать и радости от письма. «Радость/радости/Фройденштадт» отображается в приложении (последнее слово ему незнакомо), и ты постоянно ловишь себя на том, что домысливаешь предлагаемые программой слова и формулировки. Прежде чем добраться до «брасса», ты читаешь на «айфоне» («айфонах / поиск айфона») «рак молочной железы». Это убивает всякое желание купаться и писать и отвлекает от Freudenstadt.
С другой стороны, у тебя нет никакого интереса к художественному описанию пляжа Майами-Бич (как, впрочем, и к описанию Мари на пляже Майами-Бич, представленной корректно и с уважением, достойно введенной в повествование, да здравствуют журналистские комильфо-конвенции). Из того, что ты видишь, больше всего тебя интересует чуждый приморский ландшафт, состоящий из пляжа и многоэтажных домов. Ты слышишь непрекращающийся шум морских волн и стройплощадок разной степени удаленности. Снова и снова в небе мелькают небольшие винтовые самолеты и вертолеты с пляжной рекламой и предупреждениями, в том числе о буйствующем сейчас вирусе Зика. Сам факт, что ты видишь эту рекламу, раздражает. А вот вид каждого пролетающего низко над вами серого самолета, медленно парящего в светло- голубом небе и всякий раз быстро исчезающего за просветами зданий, наоборот, радует тебя.
Тебе приходит в голову, что ты не можешь назвать ни одного типичного для Майами запаха. Едва ли это запах грубой смеси кремов от загара и репеллентов (которыми непременно надо пользоваться, как писал в одном из писем заботливый сотрудник ArtCenter). Ты лежишь на правой руке Мари и еще чувствуешь запах уксуса, который один из спасателей, размещенных каждые пару сотен метров в разноцветных будках, распылил ей на руку. Против ожогов медуз, при сильном ветре часто выносимых к берегу, насколько вы поняли его испанский английский.
Кто-то рассказывал тебе, что в Рио туристы отличаются от местных тем, что последние всегда ориентируются на пляже по солнцу. В этом отношении ты определенно турист с видом на плоскую бирюзовую морскую гладь. Вы здесь ради моря и плавания. Поэтому вы не арендуете шезлонги или пляжные корзины, стоящие дороже, чем скутер, на котором вы за две минуты добираетесь до дома. Мари замечает, что и сегодня практически никто не купается — не только те, кто стоит в воде, вооруженные смартфонами и селфи-палками.
Ваша повторяющаяся несколько раз в день плавательная программа выглядит так, что вы плывете вдоль берега в одном направлении и обратно, как минимум полчаса, если Мари не настоит на большем. Если заплыть чуть дальше от стоящих в воде людей, можно плыть с постоянно закрытыми глазами и долгие минуты следовать за своими мыслями (пока не почувствуешь запах крема от загара, предвещающий надвигающуюся коллизию). Ты уже ощущаешь тяжесть в руках и ногах, останавливаешься, ждешь Мари и спрашиваешь, сколько осталось плыть в этом направлении. Во время следующей вынужденной паузы нужно рассказать ей о своем решении написать книгу, здесь и сейчас, в и с (но не о) Майами. Ну а пока надо продержаться до следующей спасательной будки. Там ты нежно заключаешь Мари в свои объятия, пытаясь выиграть еще немного времени, и оправдываешь свою усталость тем, что плавать кролем намного тяжелее. Тот, кто плавает кролем, движется в ином мире, читал ты где-то, тогда как плавание брассом есть лишь неохотное прощание с землей. На следующей промежуточной остановке ты указываешь Мари на абсолютное отсутствие философии плавания (все сплошь «Тур де Франс», легкая атлетика да футбол; Делёз писал о теннисе, Сартр о лыжном спорте, вспоминается тебе по такому случаю, а на пляже философы размышляли только о лицах купающихся или мечтали о серфинге — точнее, о соответствующих торсах). Ты же предлагаешь плавающее мышление, докапывающееся до сути феномена, включающее все тело, плечи, спину, ноги и мыслящее скольжение по материи не просто поверхностно. Мышление, выныривающее из воды и снова погружающееся в воду. Не зря именно так начинается телесериал Полиция Майами. Отдел нравов, под водой, а затем оглушительный рев катеров снаружи. С тех пор ты всегда хотел здесь побывать. После изображений — значит до изображений. Личное упреждение. Но сегодня вам надо посмотреть другой фильм.
Особое мнение
По четным числам ты выбираешь фильм, по нечетным это делает Мари, так что на сегодня ты запланировал Особое мнение Стивена Спилберга. Голливудская продукция 2002 года с большим количеством отступлений от написанной в 1950-х годах новеллы Филипа К. Дика, в которой протагонист Джон Эллисон Андертон живет в постоянном страхе быть преданным своей намного более юной подругой (в фильме она оставила его лишь для того, чтобы избежать постоянного напоминания о ее исчезнувшем ребенке).
Андертон живет и работает для Precrime, организации, отслеживающей будущие преступления с помощью гибридов человека и машины, называемых провидцами, провами. Провы видят картины будущего очень расплывчато, а потому увиденное ими сначала должно быть расшифровано. При просмотре их отчетов снова и снова, будто эхо, звучат полновесные ритмы из Неоконченной симфонии Шуберта (намек на никогда не наступающее время преступников?). Схожие с дежавю впечатления провов возникают из предвиденного (запланированного?) будущего и тем самым демонстрируют логическое противоречие слепой веры в данные. Ведь если система работает, значит предсказанные преступления не случаются. Выходит, речь идет о дежавю возможного будущего, то есть об одном из его сценариев? Из этих радикальных расхождений или же в качестве самого этого расхождения и складывается сюжет фильма.
То ли вопреки, то ли благодаря своей обеспокоенности картинами будущего провы находятся в перманентном плену у настоящего. Их идущий из будущего поток образов периодически воздействует на настоящее. С одной стороны, когда Precrime вмешивается и (в сегодняшнем настоящем) заключает под стражу будущих преступников, до того как те успели совершить свое преступление, ведь в темпоральной логике Precrime они (уже стали) виновны; с другой стороны, когда гипотетическая виновность радикально меняет момент преступления, ведь виновники в настоящем будущем не совершат (не смогут совершить) свое преступление в будущем настоящем.
Логика времени у Precrime подрывает сама себя. Здесь проявляются границы почти повсеместно царящего сейчас режима статистической вероятности и предсказуемости. И не потому, что объем данных слишком велик для обработки. Скорее речь идет о качественной границе неизбежной случайности — временнóй случайности, будущего модуса, поскольку не бывает случайности, не связанной ни с каким временем. Это то, что предстоит осознать Андертону, когда он попадает в лапы своего же собственного агентства. (Его спутнице понять происходящее так и не удается: Lisa laughed sharply. «Risk? Chance? Uncertainty? With precogs around?»)
Такая случайность, неподвластная к вероятностным расчетам, возникает тогда, когда разница между будущим настоящим и ожидаемым настоящим будущим не воспринимается как индивидуальная ошибка, а перерастает в кризис системы, так что возможное будущее становится невозможным. Но когда человек знает, что может совершить преступление, что у него есть выбор между добром и злом, тогда упреждающий порядок этого комплекса времени разрушается.
Precrime, или preemptive policing, делает очевидным типичное со временное заблуждение о времени: эстетическую веру в настоящее само по себе, в реальную, нетронутую случайностью и альтернативными сценариями будущего действительность. А интерес поэтизации настоящего состоит, напротив, в проявлении его асимметрии и асинхронии, в его инфицировании нулевой контингентностью и анархией. Поэтика как признание и производство различий. Различие в потоке времени отмечает одновременно пространство выбора, при этом поэтизация включает в себя создание чего-то предшествующего, которое столь же реально, как и решения, принятые в настоящем. Сегодняшний комплекс времени, приходящего из будущего, должен быть освобожден от этого рестрикционного полицейского захвата. Вы даже еще не начали использовать этот потенциал. Вместо этого вы беззаветно верите в различные полицейские методы, которые Филип К. Дик более пятидесяти лет тому назад описывал как научную фантастику: примерами тому британская компания Behavioural Insights Team или Social and Behavioral Sciences Team в США и так называемые heat lists, в которые легко попасть, но откуда не так легко выбраться. А вместо помещенных в желе провов, производящих фантастические картинки, у вас есть Facewatch с ежедневным беспощадным анализом ваших изображений.
Премедиация
Взаимодействие бессознательных провидцев (прежде всего, одного особенно одаренного прова женского пола, этакой Кассандры наоборот, предсказывающей то, чего не происходит), а также полицейских сил быстрого реагирования является точной аллегорией исполнительного вмешательства современной правительственности, исключающей пространство для дивергентного, непредсказуемого поведения, игнорируя любое различие, возникающее в результате рекурсивной интеграции будущего в настоящее. Когда знание о будущем рекурсивно вводится в настоящее — известное в настоящем будущее — как составная часть целого будущего настоящего, возникают новые варианты. Постдемократическая интерпретация спекулятивного комплекса времени не оставляет места для этой поэтической разницы. Вместо этого службы государственной безопасности маниакально собирают данные. Иногда даже кажется, что само упреждающее, преэмптивное предотвращение насилия есть только предлог для совершенно иной полицейской стратегии. Предотвратил ли пресловутый Патриотический акт новые теракты в Америке, так же неясно, как не ясна достоверность признаний вины, полученных под пытками, или миротворческая сила и экспорт демократии посредством упреждающих, преэмптивных ударов. За всем этим стоит основополагающая негативная или деструктивная позиция по отношению ко времени, приходящему из будущего. Против будущего, воспринимаемого исключительно как опасное, следует преэмптивно выступать с позиции силы — именно преэмптивно, а не превентивно, так как постоянно упоминаемая угроза террористических нападений тем самым не предотвращается, а, наоборот, в значительной степени возрастает. После каждой атаки дронов число террористов будет увеличиваться. Такая новая темпоральность воздействует на геополитический макроуровень, а также экономическую микрополитику вашей повседневной жизни. Изменения в компьютерных и информационных технологиях обеспечивают новый тип биополитического доступа к приватному и социальному поведению, доступа, в результате которого исчезают не только домодерные формы отправления власти (дисциплина), но и известные формы организации обществ контроля. Сюда относится и ставшая доминантной в ходе событий 11 сентября форма медиального упреждения, которую Ричард Грузин назвал премедиацией, новой установкой медиа не на происшедшее или происходящее сейчас, а на будущее, описанное в качестве угрозы, с которой ты всякий раз сталкиваешься при просмотре политических теледебатов и комментариев. Что будет дальше? Сработает ли во время предстоящей телевизионной дискуссии конфронтационная стратегия Трампа, выбранная им во время президентских дебатов? Неизбежна ли следующая террористическая атака? Где будут приниматься решения о последующих действиях? И все же тезис Грузина о том, что основной функцией медиального упреждения является своего рода профилактика травматического опыта, кажется тебе неубедительным. Разве страх перед якобы травматическими событиями (террористическими атаками) не является медиа политически желаемым, умышленно охраняемым и культивируемым?
Вот почему настало время для нового типа разведок (DISCREET была акцией такого рода), чьей первостепенной задачей должно стать окончание направленной против собственного населения войны тотального контроля со стороны государства. Если принять во внимание, что холодная война против сотен миллионов якобы опасных коммунистов и реальной возможности ядерной войны длилась сорок лет, то удивительно, что вот уже почти двадцать лет вы находитесь в состоянии войны против терроризма. Войны, которую невозможно выиграть, войны против нескольких тысяч (по крайней мере, до недавнего времени) безумных фанатиков, объявленной спецслужбами, которые только сделали себе одолжение, освободившись от кризиса легитимности (после потери смысла своего существования в результате падения Берлинской стены) и запустив новый мощный нарратив.
Во время своего участия в DISCREET Сэм Форсайт различал два вида опасности: с одной стороны, danger как опасность, возникшая в результате накопления прошлых событий; с другой — threat как угроза, приходящая из будущего. Эта вторая форма постоянного страха перед угрозой, которую невозможно объяснить естественным образом, имеет решающее значение для поддержания статус-кво перманентного чрезвычайного положения, известного как война против террора.
Предстоящие катастрофы в и без того почти безысходной и крайне драматической ситуации: этот вид параноидальной пропаганды, не поддающейся проверке фактами или сопоставлением с реальным положением дел, в настоящее время в самой необузданной форме практикуется Дональдом Трампом. Вчера, сидя в баре, оборудованном, как почти все бары в Майами, несколькими экранами, ты едва смог избежать его весьма внушительного бреда. Однако протофашистский дискурс Трампа не есть симптом проработки какой-либо травмы, скорее это выражение банального неприятия центральных элементов действительности. Этот постфактический уровень и делает его таким интересным (тебе стоит поразмышлять над его характером с точки зрения философии времени).
Ощущение неспособности что-либо изменить, беспомощности или контроля со стороны внешних сил является логическим следствием неспособности маневрировать в будущем. «Будущее больше не может быть сформировано или описано»: это означает, что упреждение в той степени замещает предписание, в какой будущее опережает настоящее. Эта ситуация усугубляется тем фактом, что различные превентивные аппараты охватывают весьма ограниченные горизонты будущего (к примеру, индивидуальные потребительские решения, выбор партнеров, преступные действия), в то время как более широкие промежутки времени в нашей сложной реальности лежат вне зоны их влияния — по крайней мере, на данный момент.
