Все муки и издевательства, которые пришлось претерпеть Христу, подробно перечислялись в средневековых трактатах о Страстях. Как такие тексты выглядели, сразу будет понятно по одной цитате из «Размышлений о жизни Христа» (ок. 1300 г.). В Средние века этот текст приписывали св. Бонавентуре — влиятельнейшему теологу и генералу ордена францисканцев.
«Подумай: сам Господь наш, превыше всего благословенный Бог (Рим. 9:5), с того часа, как Он был схвачен ночью в саду, и до шестого часа, когда Его распяли на кресте, пребывал в непрерывной войне — подвергался великой боли, брани, насмешкам и мучениям. И не было Ему даже самой краткой передышки. Послушай, посмотри, какая шла борьба, какая война. Вот кто-то хватает нашего милого, кроткого, благочестивого Иисуса; кто-то другой вяжет Его веревкой; третий рывком заставляет Его встать, четвертый орет на Него, пятый толкает, шестой изрыгает богохульную брань; кто-то в Него плюет, кто-то бьет; кто-то ведет его под конвоем, кто-то допрашивает; кто-то ищет против Него лжесвидетелей, кто-то записывает их показания; кто-то дает ложное свидетельство против Него, кто-то Его обвиняет; один над Ним насмехается, другой завязывает Ему глаза; кто-то бьет Его кулаком в лицо, кто-то режет Его прекрасное лицо ножом; один ведет Его к столбу, другой обыскивает; кто-то ведет Его по дороге, хлеща кнутом, кто-то подгоняет громкой руганью, кто-то издевается над Ним, приступая к пытке, кто-то привязывает Его к столбу; один бьет Его палкой, другой плетью; один одевает Его в пурпур для поругания, другой венчает Его терновым венцом, третий в безумной ярости покрепче стягивает терновый венец, чтобы шипы впились как следует, четвертый вкладывает Ему в руку потешный скипетр — камышинку, пятый в насмешку преклоняет перед Ним колени, шестой хохочет над этим коленопреклонением, и целая толпа стоит вокруг, бранясь и издеваясь над Ним. Его отводят и приводят обратно; Его осыпают плевками и руганью; Его толкают, пинают, швыряют туда-сюда, вертят и погоняют — как дурака, как последнего слабоумного, но и как разбойника, как самого нечестивого злодея. Его ведут то к Анне, то к Каиафе, то к Пилату, то к Ироду, потом опять к Пилату; тут и там Его то вталкивают внутрь, то снова выводят наружу. <...>
Но подожди немного — увидишь кое-что пострашнее. Вот выступают против Него единым строем начальники и князья, фарисеи и старейшины, и тысячные народные толпы единогласно кричат, чтобы Его распяли. На плечи Его, и без того избитые, израненные и истерзанные, кладут крест, на котором Он будет распят. Отовсюду сбегаются горожане и приезжие, важные солидные люди и оборванцы, солдаты, бродяги, пьяницы — не для того, чтобы посочувствовать, но чтобы повеселиться. Никто не узнает Его, никто не здоровается. Все швыряют в Него грязью, поливают из окон помоями, бросают объедки и нечистоты, больно кидаются камнями. Его толкают и щиплют, тащат и погоняют. Исхлестанный и измученный, пресытившийся поношением, Он еле бредет, но не дают Ему ни отдыха, ни передышки. Он уже совсем задыхается, когда они подходят к Голгофе — самому гнусному и вонючему месту, городской свалке. Туда Его гонят, как и всю дорогу, грубо и злобно».
Средневековые образы Страстей не только напоминали зрителю о муках, которые претерпел Христос ради его спасения, но стремились «воскресить» эти события перед взором молящегося, сделать их максимально зримыми, осязаемыми и реальными, вовлечь его внутрь происходящего. Созерцание мук должно было служить катализатором благочестия, побуждать к размышлению о собственных грехах и пробуждать ненависть к палачам Христа, а заодно к тем, кого считали их потомками и современными alter ego: иудеям, другим иноверцам, еретикам...
Потоки крови, которая текла из ран Христа, говорили об искуплении (ведь, приняв смерть на кресте, Христос смыл с людей первородный грех) и о таинстве евхаристии (когда вино пресуществляется в Кровь Христову), без которого, как учила Церковь, нет спасения. Потому на стольких позднесредневековых образах тело Христа, покрытое ранами от бичей, терний, гвоздей и копья, буквально залито кровью. Отсюда горячий культ ран Христовых, которые, словно реликвии, нередко изображали отдельно от его тела.
Особое значение приписывали ране, которую оставило на боку Христа копье сотника Лонгина. Мистики описывали ее как врата, ведущие к сердцу Спасителя, путь к слиянию с ним. Эту рану обычно представляли как вытянутый прямоугольник кроваво-красного цвета или овал, похожий на вульву. К ранам были обращены молитвы, к их изображениям на страницах рукописей почтительно прикасались губами и пальцами, надеясь, что они защитят от физических и духовных невзгод. По той же причине их часто рисовали на амулетах — полосках пергамена или небольших свитках, которые нужно было носить с собой. Текст на одном амулете от кровотечений взывал к римскому сотнику: «Лонгин, который бок пронзил и дал вытечь крови, молю тебя, во имя Иисуса Христа, сделай так, чтобы кровь Марджери перестала течь».
Для того чтобы эмоционально вовлечь зрителя в евангельскую историю и подвигнуть его к состраданию Спасителю, средневековые мастера — вслед за авторами трактатов, посвященных Страстям, — применяли множество разных приемов. Они насыщали изображение узнаваемыми повседневными деталями, так что сакральное действо разворачивалось в «декорациях», которые напоминали зрителю его собственный мир. У французских, фламандских или немецких художников Иерусалим, который был виден вдали, часто напоминал средневековый город с крепостными стенами, готическими церквами и черепичными крышами. Порой — по силуэту собора или каким-то еще приметам — зритель мог узнать в нем (свой родной) Париж, Брюгге или Вену.
В XIV-XV вв. многие изображения Распятия превратились в многолюдные сцены, где, помимо основных персонажей (Христа, двух распятых разбойников, Девы Марии, Марии Магдалины, Иоанна Богослова, сотника, который пронзил Христу бок копьем, воина, который протянул ему губку с уксусом, и др.), появилась «массовка». Она состояла из все более многочисленных воинов, еврейских старейшин, книжников и фарисеев, прохожих и зевак, с ненавистью, состраданием или безразличием взиравших на Христа.
Одни олицетворяли злобу и слепоту иудеев, которые отказались признать распятого Мессией, обещанным ветхозаветными пророками. Другие — как сотник Лонгин или второй, безымянный, сотник, который, узрев чудеса, свершившиеся после смерти Христа, воскликнул, что тот воистину Сын Божий, — напоминали о силе обращения. Полярные реакции на страдания и смерть Спасителя показывали зрителям таких сцен, как они должны реагировать, что им следует чувствовать и как сострадать Христу (страдать со Христом), чтобы спасти свои души.
Представляя толпу, собравшуюся на Голгофе, художники активно экспериментировали с физиогномикой и мимикой персонажей. На лицах Девы Марии, Марии Магдалины и апостолов мы видим боль и отчаяние, их жесты скорбны, а по щекам нередко текут слезы. Напротив, злословящих палачей или ликующую толпу позднесредневековые мастера стремились показать максимально уродливыми и отталкивающими. И большинство безобразных, часто карикатурных лиц зритель того времени мог легко интерпретировать как еврейские. Как писал историк Митчелл Мербэк, фигуры, которые раньше были всего лишь масками, прибрели собственные характеры. На сцену вышли психологически убедительные типажи с широкой гаммой реакций и чувств: от веры до неверия, от сострадания до ненависти. Глядя, как стоящие на Голгофе наблюдают за распятием Христа, зритель таких изображений тоже мог почувствовать себя свидетелем казни. Он как будто смотрел на нее из-за их спин. Для того чтобы эмоционально вовлечь зрителя внутрь происходящего, часто применялся один прием. Сам Христос, кто-то из воинов или прохожих смотрел не на других персонажей, а изнутри изображения вовне — на зрителя. Встреча взглядов служила катализатором вовлеченности и побуждала смотрящего задуматься о том, что он сделал бы, если бы вдруг сам увидел, как воины подгоняют Христа, несущего крест на Голгофу, или вбивают гвозди ему в ладони.
Одной из главных «техник», которая должна была разжечь благочестие и привести молящегося к максимальной самоидентификации со страдающим Спасителем, была мысленная визуализация всех этапов Страстей. Верующего призывали как можно подробнее и конкретнее представить каждую из пыток, каждый из ударов, каждого из палачей. В трактатах о Страстях Христовых, какие с XII-XIII вв. во множестве составляли для клириков, а потом и для мирян, постоянно звучали призывы мысленно перенестись в преторию, где Христа бичевали, или на Голгофу, где он был распят, ужаснуться жестокости палачей и прослезиться, видя, с каким смирением Спаситель принимает все издевательства, тычки и удары.
К примеру, в «Размышлениях о жизни Христа» автор постоянно обращается к читателю и наставляет его, как следует визуализировать евангельскую историю. Для этого нужно представить себя свидетелем Страстей. «Тот, кто желает разделить славу страстей и креста Господня (Гал. 6:14), должен всецело сосредоточиться на них сердечным размышлением и не ослаблять упорного внимания. Если размышляющий сможет умственным взором проникнуть в это великое таинство и подробно разглядеть каждое из совершившихся тогда дел, все увиденное, я думаю, переведет его в новое и небывалое состояние. <...> Главное — представить себя присутствующим при всех этих событиях и при каждом в отдельности, самому увидеть все, что совершилось, — Господень крест, страдания и распятие; самому присутствовать и оставаться там с сочувствием, вниманием, любовью и упорством».
Для того чтобы мысленно перенестись внутрь происходящих событий, нужно было взором следовать за Христом. «Сейчас ты сосредоточься, напрягись и постарайся увидеть Его: вот Он выходит из дома, где они обедали, вот заканчивает беседу с учениками, вот входит с ними в сад. Иди и ты с ними; хорошо; а теперь войди вместе с ними в сад. Видишь — смотри внимательно, — как тепло, дружески, по-семейному Он говорит с ними, как приглашает их помолиться. Вот Он отходит от них на несколько шагов — примерно настолько, насколько ты бросишь камень, — смиренно и почтительно преклоняет колени и возносит молитву Отцу. «Будь внимательна к каждой мелочи, всматривайся во все, словно сама там присутствуешь». «Итак, смотри хорошенько, не упускай из виду Господа, погляди, как терпеливо и добродушно Он принимает объятия несчастного и поцелуй предателя, которому недавно омыл ноги и с которым разделил свою последнюю трапезу. Как покорно Он позволяет себя схватить, связать, бить и тащить, подгоняя рывками и пинками, словно злодея, словно немощного труса, неспособного защитить себя. Как Он не только не сердится, но сочувствует ученикам, в страхе разбегающимся в разные стороны».
Созерцая тот поток образов, которые самому же следовало создать и наполнить жизнью, важно было максимально остро ощутить боль, которую пришлось претерпеть страдающему Спасителю: «Лжецы находятся и свидетельствуют против Него к Его осуждению и плюют в пресвятое лицо Его. Они закрыли Ему глаза повязкой, били Его в лицо кулаком и заушали Его, спрашивая: „Прореки, кто ударил Тебя?“ (Лк. 22:64). И ругаются над Ним и мучат Его, а Он все сносит терпеливо. Присмотрись, постарайся увидеть каждое действие в отдельности и почувствовать то же, что чувствовал Он».
«Итак, Господа отвязали от столба и ведут голого, избитого через весь дом назад к Пилату. По дороге Он ищет глазами тряпки, которые побросали те, кто срывал с Него одежду. Посмотри на Него, как Он изранен, как дрожит крупной дрожью: в то утро в Иерусалиме было холодно, как сообщает Евангелие (Ин. 18:18) <...> Погляди на Него; рассмотри по отдельности каждое действие Его мучителей и ощути то, что Он должен был при этом испытывать. Посмотри: Он делает и терпеливо сносит все, что они хотят. Он надевает пурпурную одежду, носит на голове терновый венец (Мк. 15:17), держит в руке камышинку, словно царский скипетр, а когда они, потешаясь, бухаются перед Ним на колени, изображая приветствие, Он терпеливо молчит и ни словом не возражает. Смотри, не отворачивайся; смотри особенно на Его голову — она вся оплетена терновником, и бесчисленные шипы вонзились в нее; Его заставляют по-царски помавать камышинкой, и трость то и дело бьет Его по голове, глубже загоняя колючки. Смотри, и пусть горечь заполнит твое сердце. Видишь, как дергается Его шея от боли бесчисленных уколов. Острые шипы пронзили Его пресвятую главу жгучей болью, там, где они вонзились, течет кровь, заливая Его с головы до ног. О несчастные! В какой страх и трепет повергнет вас эта царственная голова, которую вы сейчас бьете! <...> Напряги свой умственный взор изо всех сил, представь, что ты действительно находишься там, внимательно гляди вокруг и не упускай из виду ни одной мелочи, направленной против Господа твоего, и ничего из того, что Он сам говорит или делает».
Как сделать этот опыт конкретным и зримым? Для этого его следовало наполнить максимумом подробностей. Вот почему многие тексты рекомендовали перенести действие Страстей в знакомое человеку пространство, к примеру в его родной город. Венецианский трактат «Сад молитвы» (Zardino de Oration), который был написан в 1454 г., а спустя сорок лет издан печатным способом, предлагал поступать так: «Дабы история Страстей Христовых глубже врезалась в твой ум и легче тебе было запечатлеть в нем каждое ее событие, полезно и нужно закрепить в уме определенные места и людей: пусть, к примеру, градом Иерусалимом будет хорошо ведомый тебе город. Отыщи в нем главные места, где могли бы происходить все события Страстей, к примеру дворец со столовыми покоями, где была Тайная вечеря Христа с учениками, дом Анны и дом Каиафы с тем местом, куда Иисуса привели ночью, и комната, где он стоял перед Каиафой, а над ним насмехались и били его. И обиталище Пилата, где он говорил с иудеями, а в нем комната, где Иисус был привязан к столбу...».
После этого автор трактата рекомендовал молящемуся мысленно перенестись в начало истории Страстей, когда Иисус въехал на осле в Иерусалим. И начать медленное движение от эпизода к эпизоду, от одной сцены к следующей. Самого Христа, Деву Марию, св. Петра, св. Иоанна, св. Марию Магдалину и их врагов — Анну, Каиафу, Пилата или Иуду для интенсификации воображения и эмоций следовало представить с лицами хорошо знакомых людей. Аналогичным образом художники, изображая библейских персонажей и святых, порой придавали им облик заказчиков, для которых предназначался образ, или сильных мира сего, которые им покровительствовали. А зрители мистерий, постановок на сакральные сюжеты, привыкли видеть Христа, Деву Марию или древних мучеников в исполнении своих друзей, соседей или прихожан той же церкви.
Мысленно следуя за Христом по улицам Иерусалима и за его стенами — на Голгофу, человек отправлялся в духовное (или виртуальное) паломничество. Эта практика, которая в последние годы привлекла особое внимание историков, была, прежде всего, предназначена для монахов и особенно монахинь, которые дали обет не покидать стен монастырей, а также для мирян, стремившихся подчинить свою повседневную жизнь ритму странствия за спасением. Духовное путешествие состояло из молитв, чтений и визуализаций, разбитых по дням или выстроенных как отрезки пути. Суть паломничества как религиозной практики и инструмента спасения состояла не только в его результате (встрече со святыней), но и в процессе (тяготах пути). Потому виртуальный пилигрим должен был не просто в мгновение ока переноситься от одной священной точки к другой, из одной евангельской сцены в следующую — ему предстояло сначала мысленно добраться до Святой земли, а в самой Палестине пройти тот маршрут, по которому следуют реальные паломники.
Около 1530 г. фламандский кармелит Ян Паска описал духовное странствие в Иерусалим как путь, разделенный на 365 дневных «переходов» с перечнем духовных упражнений на каждый день. Чтобы добраться до вожделенной цели, паломник должен был представить, как он в Венеции садится на корабль, который отвезет его в Святую землю. Капитан его корабля — это св. Петр. Чтобы тот взял паломника на борт, ему следовало заплатить 50 дукатов, т. е. прочесть 50 Pater Noster и 50 Ave Maria. Повседневные детали вроде покупки билета усиливали эффект реальности, а молитвенная арифметика требовалась для самодисциплины.
Опорой для молитвенной визуализации страданий Христа часто служили их материальные изображения: от огромных фресок на стенах церквей до крошечных миниатюр, украшавших страницы молитвенников. Одни представляли историю Страстей в виде череды сцен, нарисованных на соседних листах рукописи или в отдельных рамках, собранных на одной алтарной доске. Другие выглядели как панорамы Иерусалима, где все эпизоды разворачивались одновременно: на соседних улицах, площадях или внутри зданий — так что фигуры Христа и его палачей повторялись множество раз. Сцены, написанные красками либо вырезанные из дерева или камня, могли направить воображение молящегося и создавали «каркас» для его собственных визуализаций. А образы, которые возникали перед его внутренним взором в ходе молитвенной медитации, наполняли жизнью те изображения, которые он видел в храмах или на страницах книг.
Для того чтобы сострадание Христу стало более интенсивным, Лудольф Саксонский и авторы других трактатов о Страстях советовали вовлечь в молитвенные упражнения не только воображение, но и тело. Например, дабы нагляднее представить, что выпало на долю Иисуса во время осмеяния, следовало дать самому себе не слишком сильную пощечину, а чтобы испытать боль от тернового венца — вонзить себе в голову ногти.
