СЛЕДУЮЩИЕ 32 МИНУТЫ
-
12 АПРЕЛЯ 1961 ГОДА, УТРО
Гжатск, 180 км к западу от Москвы
Отец Юрия Гагарина Алексей в то утро тоже находился в пути, правда, путешествовал он пешком. Чтобы пройти полями 12 км от Гжатска до Клушино, ему потребовалось бы больше времени, чем его сыну, чтобы облететь вокруг света. Конечно, Алексей ничего не знал об этом. В Клушино, где когда-то жила его семья, у него было дело. Он помогал со строительством совхозного Дома культуры. Утром его жена Анна собрала ему с собой простой обед — вареные яйца, хлеб, несколько картофелин. Она смотрела, как он уходит с плотницким ящиком в руке и топором за поясом. Работа должна была занять почти целый день, и домой Алексей должен был вернуться только к вечеру.
Дорога давалась нелегко, ведь Алексею было уже под 60. Весенняя распутица от тающего снега и льда наступила в том году рано. Главная улица Гжатска была похожа на настоящую реку черной грязи, которая налипла на сапоги Алексея, когда он еще только пустился в путь. По крайней мере, утро обещало быть ясным. На небе не было ни облачка. Было еще холодно, но вовсю пахло весной. Анна вдыхала весенний воздух в своем саду и радовалась. Она очень любила это время года, когда все вокруг дышит свежестью и все впереди. Скоро надо будет кормить поросят, цыплят и кроликов, которых они держали за домом. Но сначала она приготовила завтрак для дочери Зои и внуков, 11-летнего Юры и 14-летней Тамары. Тамаре скоро пора отправляться в школу. Зоя уйдет позже, она работает в местной больнице во вторую смену. Юра проведет день дома и будет тихо заниматься уроками.
Анне всегда было спокойнее, когда вся ее большая семья находилась рядом. Двое из трех ее сыновей тоже жили в Гжатске: старший Валентин с женой Марией и ребенком — в соседнем доме, Борис тоже жил по соседству. Только Юрий — сын, ставший летчиком- истребителем, был далеко, а сейчас даже не у себя дома в подмосковном поселке Чкаловск ом. Она знала об этом, потому что в последний раз, когда они разговаривали, Юрий сказал ей, что должен скоро поехать в командировку. «Далеко?» — спросила тогда она. «Очень далеко», — ответил он. Но она, конечно, не стала спрашивать, куда именно он едет.
В 9:21, через 14 минут после старта, Гагарин вышел из зоны связи с «Зарей-2» — наземной станцией в сибирском Колпашево. Еще в 4500 км восточнее находилась «Заря-3» — третье и последнее звено в цепочке УКВ-радиостанций, расположенное в небольшом городке Елизово на полуострове Камчатка. Это был дальневосточный конец СССР, дикий и отовсюду далекий край лесов, озер, гор и медведей. Здесь заканчивалась советская земля. Дальше был Тихий океан.
На крохотной наблюдательной станции в Елизов е космонавт Алексей Леонов изумленно глядел на мерцающую черно- белую картинку на телеэкране. Двое суток назад он был отправлен на радиостанцию в Елизове в помощь местным дежурным. Никто не сказал ему, кто будет на борту во время первого пилотируемого космического полета. То, что выбрали Гагарина, оставалось тайной для всех его коллег- космонавтов, не входивших в передовую шестерку. Но не слишком четкое зернистое изображение, которое Леонов видел на экране, открыло ему правду:
Качество было плохим, я мог видеть лишь контур человека в кресле внутри «Востока». Я не мог разглядеть черты его лица, но по характеру движений понял, что это Юрий. Я почувствовал невероятную гордость. Мы были очень близкими друзьями.
Леонов не удивился. С того самого момента, как Гагарин на его глазах разулся в присутствии Королева, прежде чем ступить внутрь «Востока», Алексей был уверен, что именно его друг станет избранным. Теперь он наблюдал Гагарина в корабле, подлетавшем к далекой станции Елизово. А затем он его услышал. У Гагарина был всего один вопрос.
— «Заря-3», «Заря-3», что можете сообщить? Как моя дорожка?
Леонов не знал, что орбита его друга оказалась слишком высокой. Кроме того, ему было запрещено сообщать какие бы то ни было подробности о траектории космического корабля по открытым радиоканалам. Это был еще один секрет, который следовало хранить как от подслушивающих иностранцев, так и от самого Гагарина. Но тот ждал ответа.
Радиооператор рядом со мной не заметил, что его палец остался на кнопке передачи в направлении корабля. Он повернулся ко мне и спросил: «Что сказать ему, командир?»
«Скажи ему, что все идет отлично», — ответил я.
Юрий услышал наш разговор. «Хорошо, понял вас. Привет Блондину», — сказал он, используя прозвище, данное мне из-за цвета волос. От них, правда, уже почти ничего не осталось.
Сотни километров от Земли до космоса не были помехой для трогательной связи двух друзей, которые впервые встретились когда-то в палате госпиталя перед медицинским отбором. Но, несмотря на полученный ответ, Гагарин все еще не был полностью удовлетворен. Его явно «беспокоила» орбита, вспоминал Леонов в одном интервью полвека спустя. И он продолжал спрашивать о траектории своего полета. За короткие пять минут, что он находился на связи с Елизово, этот вопрос прозвучал шесть раз, из них два раза в последнюю минуту, прежде чем исчезнуть за горизонтом. В последних двух вызовах Елизово мы слышим человека, который одновременно воодушевлен — и встревожен.
— Как ваше самочувствие?
— Мое самочувствие превосходное, отличное, отличное, отличное. Сообщите мне результаты о полете!
— Повторите, плохо слышу.
— Чувствую себя очень хорошо, очень хорошо, хорошо. Сообщите мне ваши данные о полете!
Но никто ему так и не сказал. «Даже если бы я тогда знал, что у него плохая орбита, — признался Леонов в интервью, — я все равно сказал бы ему, что она хорошая». Какой смысл был говорить правду? Все равно Гагарин ничего не смог бы с этим сделать. Даже если бы он использовал код и получил доступ к своему ограниченному ручному управлению кораблем, он не смог бы изменить орбиту. «Восток» был на это неспособен. Так что Гагарина просто оставили в неизвестности. Если бы кому-то потребовались доказательства, что Гагарин был не пилотом, а просто пассажиром своего корабля, то этого вполне хватило бы.
К моменту последней передачи в 9:30 его голос в динамике начал ослабевать и сигнал ловился слабо. Радиооператор, работавший с Леоновым, еще раз попытался связаться. «Как меня слышно?» — повторял он в эфир. Но на этот раз единственным ответом ему были атмосферные помехи. Голос Гагарина пропал. Его корабль пересек дальневосточную границу СССР и летел теперь над Тихим океаном курсом на юго-восток. Четверть запланированной полетной траектории была пройдена. Впереди было 17 000 км открытого океана, прежде чем он окажется над северной оконечностью Антарктиды на другом конце света. Путь туда должен был занять у него 35 минут — всего на несколько минут больше, чем путь на автобусе до стартовой площадки этим утром. Теперь у космонавта не было связи с друзьями, но за ним наблюдали другие глаза.
Первые сигналы поступили на станцию электронной разведки США на продуваемом всеми ветрами острове Шемья на полпути между СССР и Аляской в 9:26 по московскому времени — через минуту после того, как Гагарин вышел на связь по радио с «Зарей-3». Американские операторы мгновенно распознали сигнатуру сигнала на своих осциллоскопах. Это был тот же телевизионный сигнал с частотой 83 МГц, что и в предыдущих советских полетах с собаками, и это могло означать только одно: по направлению к ним двигался очередной орбитальный советский аппарат, и он уже появлялся над западным горизонтом. Даже с новыми приборами требовалось около 20–30 минут, чтобы расшифровать этот сигнал и самим увидеть на экране движущееся изображение, однако все указывало на то, что на этот раз на экране, скорее всего, появится не собака, а человек. Каждый день в новостях высказывалось такое предположение, и эти колебания сигналов, рябью пробегавшие по экранам осциллоскопов, наверняка несли в себе доказательства. Очень скоро все станет ясно.
Но пока операторы ждали перевода сигналов в телевизионное изображение, необходимо было известить соответствующие власти в Вашингтоне. Через девять минут после перехвата телетрансляции с советского космического корабля в доме Пьера Сэлинджера, пресс- секретаря президента Кеннеди, зазвонил телефон. В американской столице был 1:35. Дребезжащий звук разбудил не только Сэлинджера, но и всех его домашних. На другом конце линии был Джером Визнер , советник президента по науке. По его словам, пришло сообщение, что в прошедшие полчаса Советы запустили еще одну из своих гигантских ракет и что она сейчас на орбите. Он считает, что на этот раз на борту находится человек. Советы пока не подтвердили свою попытку, но подтверждение может прийти в любой момент.
Сэлинджер хмыкнул в ответ и положил трубку. После этого он вернулся в постель и стал ждать, когда на него обрушится шквал телефонных звонков.
Он впервые оказался за пределами СССР. В свое время, в ходе эксперимента в сурдобарокамере, Гагарин представлял, как он пересекает континенты, страны и города, границы. Теперь все это происходило на самом деле: в своем крохотном шарике он уплывал от родной страны над океаном навстречу местам, увидеть которые, как обычный советский гражданин, не мог даже мечтать. Там, внизу, не было физических границ, по крайней мере ему с высоты их не было видно. Там была просто суша, а теперь — просто море, бескрайнее море, и оно, как ни странно, казалось не голубым, а серым. Его космический корабль по-прежнему медленно вращался, делая полный оборот за две с чем-то минуты. Вид в иллюминаторах постоянно менялся. Потеряв связь с Елизово, Гагарин попытался поймать при помощи своего простенького передатчика, похожего на автомобильное радио, КВ-станцию дальнего действия в Хабаровске, на юго-востоке России. Чтобы ее легче было найти, эта радиостанция передавала без перерыва «Амурские волны» — самый русский из всех русских вальсов композитора Макса Кюсса. Несколько раз Гагарин пытался связаться с Хабаровском, используя его позывной «Весна», но безуспешно. В течение 20 минут после окончания разговора с Елизово он не слышал с Земли никого.
Так что он лежал в своем шаре и слушал музыку, как будто это действительно было автомобильное радио, а рядом жужжали шумные вентиляторы. А еще он пообедал. Гагарин попробовал пить из трубочки и выдавливать пищу из туб прямо в рот, как требовал от него полетный план. «Принимать можно», — отметил он, положив таким образом конец раз и навсегда одному из главных споров по поводу полетов в космосе. Он завороженно наблюдал, как капли воды лениво уплывают прочь и дрейфуют по всему кораблю. «Наблюдаешь их, — написал он, — словно во сне». Кроме того, он отметил некоторые эффекты продолжительной невесомости: она не остановила ни кровь в его жилах, ни сердцебиение — еще один спор разрешен, — но создала проблему иного рода: стоило ненадолго отпустить карандаш во время еды, как тот улетел и устроился возле иллюминатора, раздражающе далеко и за пределами досягаемости космонавта. На этом письменные заметки и кончились. Оставался еще магнитофон, однако тот, кто им занимался, заложил в него маловато пленки. Устройство автоматического включения записи среагировало на шум вентиляторов, и магнитофон работал без остановки. Г де-то на полпути через Тихий океан пленка кончилась, и Гагарин принял одно из очень немногих своих самостоятельных решений: частично перемотал пленку назад и вновь запустил запись. Существенный кусок того, что он уже успел записать, был утрачен.
Магнитофон выключился за несколько мгновений до того, как корабль достиг ночной стороны Земли, — хотя для Гагарина прошло всего около 30 минут, и на часах было все еще утро. При его скорости переход был поразительным. С одной стороны ярко светило Солнце — намного ярче, чем это видно с Земли. С другой стороны была Земля с тоненькой полоской атмосферы — «нежно- голубой свет» у горизонта, сгущающийся до темно- бирюзового оттенка, затем переходящий в фиолетовый и, наконец, в «совершенно черный» цвет в месте смыкания с краем космоса. А потом вдруг во всех иллюминаторах стало «непроглядно темно», как будто все источники света разом выключили. Мгновение он не понимал, что случилось. Затем до него дошло: корабль попал в ночь.
В 9:49, через 12 минут после входа в ночную зону, он еще раз попытался вызвать станцию «Весна».
— Землю не слышу. Нахожусь в тени.
На этот раз оператор «Весны» за тысячи километров от корабля, в Хабаровске, услышал, как голос Гагарина пробивается сквозь дымку атмосферных помех.
— Вас понял, — отозвался он.
Но Гагарин по-прежнему его не слышал.
Двумя минутами позже Гагарин доложил, что включилась система автоматической ориентации по Солнцу. Сразу же после выхода на дневную сторон у, еще через 19 мину т, это устройство, используя Солнце в качестве точки отсчета, должно было начать критически важный процесс придания «Востоку» нужной ориентации для входа в атмосферу. Если бы оно отказало, Гагарину пришлось бы разблокировать органы управления кораблем и сделать это вручную с помощью джойстика, как на предполетных тренировках. «Весна» услышала доклад о включении системы ориентации и подтвердила прием, но Гагарин опять подтверждения не услышал.
Он теперь находился на полпути через Тихий океан, который простирался где-то там, далеко внизу, черный и невидимый. В 9:53, через 16 минут после входа в ночь, Гагарин услышал в своих наушниках треск. В первый раз к нему пробился голос оператора «Весны» из Хабаровска:
— Полет проходит нормально, орбита расчетная.
— Вас понял, — ответил Гагарин с облегчением и подтвердил: — Полет проходит нормально.
Оператор «Весны», разумеется, был неправ, независимо от того, знал он об этом или нет. Полет проходил не по расчетной орбите. Но Гагарин этого не знал.
