Соломон, или Люди как боги
Дело было в те времена, когда царил еще обычай объявлять войну. Обычай странный, так как содержит в себе внутреннее противоречие, поскольку если я объявляю кому-либо войну — значит, даю ему знать, что я желаю его уничтожить; но таким образом противник предупрежден, и это облегчает ему организацию обороны, то есть функция уничтожения врага сама себе ставит препятствия.
Поэтому если само начало войны можно счесть актом враждебности, то объявление войны — это проявление не только учтивости, но и дружбы; эдакий донос на самого себя, врученный врагу, а стало быть — акт дичайшей непоследовательности. Ничего удивительного, что с прогрессом цивилизации и развитием навыков логического мышления этот обычай исчез.
Мы, однако, говорим о тех временах, когда — повторимся — обычай этот имел место и практиковался как людьми, так и богами. Иегова не представлял в этом отношении исключения, а деяние его, о котором мы расскажем, состояло как раз в объявлении войны своему верному слуге — Соломону.
Ибо Соломон вел себя легкомысленно и бесконечно огорчал Иегову Это был человек с чрезмерно развитым либидо; сие обстоятельство отвлекало у него массу времени и денег. Как сообщают в Книге Царств (3 Цар 11, 3), на иждивении Иерусалима тогда находились семьсот жен царя и сотни три его наложниц; впрочем, различие между двумя этими категориями было насколько тонким, настолько же и труднообъяснимым. Факт остается фактом: целая тысяча женщин удовлетворяла похоть владыки и кормилась его доходами. Иегова был снисходительным и с пониманием относился к человеческим слабостям, если жизнь с тысячью женщин одновременно можно назвать слабостью. Соломон распустился до такой степени, что стал потакать своим женам в том, что касалось религии; а надо знать, что в большинстве своем это были лица иностранного происхождения, поклонявшиеся совершенно иным богам, с которыми, в свою очередь, Иегова перманентно находился в состоянии войны. Впрочем, подобно многим мудрецам, Соломон был слабохарактерным и легко поддавался уговорам. В минуты слабости он мог пообещать женам что угодно, а потом ему было стыдно отказываться от своих слов. Жены же требовали оказания почестей своим богам. Ничего удивительного, ведь люди с удовольствием восхваляют своих богов, причем тем охотнее, когда делают это за чужой счет. Ничем хорошим это кончиться не могло. В Иерусалиме стало видимо-невидимо богатых храмов, воздвигнутых в честь самых разных богов; возник жуткий хаос; верующие терялись в выборе, куда пойти, в центре столицы безнаказанно плодились ужасные секты, иностранные жрецы экзотических религий толпились на царском дворе, а государственная казна таяла как весенний снег. Известно, сколько денег надо на поддержание культа одного бога, а уж что говорить о двадцати или тридцати богах. Вот вам Молох, а вот Осирис, здесь Астарта, а там Хамос — позолоченные статуи богов дерзко смеялись и вдыхали фимиам благовоний, воскуряемых исключительно в их честь.
Иегова кипел от злости. Он с отчаянием смотрел на то, как конкуренты, которые уже пасли его народ и которых он собирался со дня на день истребить, процветали, обрастали жирком и набирались жизненных сил. Сам же он чах и худел, лишенный жертвоприношений и сердец верующих, чувствовал себя все хуже и страдал, а вид чужих храмов, выставленных как будто в издевку посреди его собственной столицы, вызывал у него приступы дикой ярости, вредные как для его здоровья, так и для всех обитателей земли.
Соломон понимал всю двусмысленность своего положения и испытывал неловкость. Он пытался протестовать, когда жены вынуждали его на новые траты в пользу чуждых ему богов, но его протест всегда заканчивался поражением. Тяжело вздыхая, он каждый раз подписывал чеки. Мысль о Иегове не давала ему покоя. «Бог бесконечно милостив», — повторял он заученную из катехизиса фразу, но в глубине души, конечно, не верил в это.
А закончилось все, как и можно было предвидеть, большим скандалом. Сначала была лишь коротенькая телеграмма к Соломону: «Немедленно покончить с идолопоклонничеством. Иегова». А потом ответ: «Хорошо, хорошо. Соломон». После чего, разумеется, капища нечестивых божков продолжали расти в столице как грибы после дождя, успешно вытесняя истинный культ.
Произошел новый обмен посланиями в ультимативной форме: «Похоже, ты считаешь мое терпение бесконечным. Иегова». Ответ пришел незамедлительно: «Так точно. Соломон». И снова реплика: «В таком случае прими к сведению, что ты им бесконечно злоупотребил. Иегова».
Теперь вопрос был поставлен ребром. В Иерусалим прибыл посланник Иеговы, рыжий херувим в очках, и вошел без стука в приемный зал царя. Развалившись в кресле, он сразу громогласно заявил:
— Иегова требует в двадцать четыре часа ликвидировать культ ложных божков. В противном случае вся ответственность ляжет на плечи царя Соломона.
Соломон был человеком, в котором амбиция и страх постоянно боролись друг с другом, и каждый раз то одно, то другое из этих чувств брало верх в его поведении. На сей раз его возмутили угрозы посла и верх взяли амбиции. Он сказал тогда с деланым удивлением:
— Иегова! А по какому принципу относит он один культ к праведным, а остальные — к ложным? И что вообще под этим подразумевается?
Херувим онемел от такой наглости. Воспользовавшись минутным молчанием посланца Иеговы, Соломон продолжил:
— Подумать только, дело дошло до того, что я не могу оказывать почести тому, кто мне нравится! Да и вообще, с какой стати Иегова решил, что я лишь ему должен поклоняться? Не хочет ли он тем самым сказать, что Осирис, Астарта и прочие боги, которым поклоняется наш народ, вообще не существуют?
После этого заявления позиции сторон стали предельно ясными. Херувим взял себя в руки и процедил с презрительной усмешкой:
— Мой начальник не поручал мне вступать в дискуссии на тему существования или несуществования ваших божков. Он не считает, что метафизическими спорами можно затуманить суть дела. От себя же могу добавить, что существование или несуществование этих фигур в конечном счете безразлично. Вы хотя бы понимаете, что Иегова — ваш друг, который желает только вашего блага?
— А что, Иегова лучше меня знает, в чем состоит мое благо? — спросил Соломон. —Я буду поклоняться тем богам, которые дают больше прибыли.
Тут херувим сник и беспомощно огляделся. С таким цинизмом ему еще не доводилось встречаться, а потому он и не сумел выработать против Соломона никакого последовательного курса. Ему оставалось лишь горько заметить:
— Твой отец, Давид, совершенно иначе вел себя по отношению к Богу своему.
Соломон пожал плечами.
— Прогресс человечества состоит, между прочим, в том, что сыновья поступают иначе, чем отцы, — процитировал он когда-то слышанного им атеиста.
— Та-а-ак, — заворчал обескураженный херувим, помолчал минуту, а потом отчаянно крикнул: — Но это же идолопоклонничество! Ведь все другие культы — ложные!
— Что значит «ложные»? — спросил Соломон. — Разные боги ищут сторонников среди людей, и каждый хочет возвысить свой собственный культ, а потому и поступают в соответствии с принципом собственной выгоды. Относительно себя я знаю, что, в соответствии с Писанием, я создан по образу и подобию божию. Поэтому-то я и действую в соответствии с этим принципом, когда возвышаю культ того бога, который мне обещает больше. Культ не бывает ни истинным, ни ложным, он может быть лишь более или менее выгодным. Честно говоря, Иегова невыносим, скуп, мстителен, завистлив, жесток. Не понимаю, почему я не могу по своему желанию перейти на службу к кому-нибудь другому.
— Потому что только он есть Бог твой и народа твоего.
— А позвольте спросить — почему?
— Потому, что в сущности вы состоите в дружеских отношениях.
— Что это значит? — вспыхнул Соломон. — Это слово ничего не объясняет!
— Очень просто. Это значит, что твои интересы совпадают с его интересами, а с интересами других богов они находятся в противоречии.
— Они находятся в противоречии тогда, когда я остаюсь верным приверженцем Иеговы. Когда же я начинаю почитать других богов, ситуация радикально меняется.
— В этом как раз и заключается твоя ошибка, — сказал херувим. — Последнее, исправленное издание учебника трансцендентального монотеизма излагает эту проблему с абсолютной ясностью. — Херувим покопался в портфеле, достал засаленный томик и, найдя в нем соответствующую главу под названием «Единство имманентности и трансцендентности», зачитал следующий отрывок: «Что лежит в основе дружбы Иеговы с народом Израиля? В основе дружбы Иеговы с народом Израиля лежит совпадение их интересов. А что лежит в основе неприязни между всеми остальными богами, с одной стороны, и народом Израиля — с другой? В основе неприязни между всеми остальными богами, с одной стороны, и народом Израиля — с другой, лежит противоречие их интересов. Возникает вопрос: а всегда ли интересы Иеговы и народа совпадали, или же бывают такие моменты, когда они не совпадают? Наивный вопрос. Ибо трансцендентальный монотеизм учит, что следует четко различать суть вещей и внешние, поверхностные явления. Разногласия между всеми прочими богами, с одной стороны, и народом Израиля — с другой, заключены в самой сути вещей; эти разногласия невозможно устранить, потому что, по сути дела, между ними отсутствует гармония. Зато отношения между Иеговой и народом Израиля в самой сущности своей основаны на дружбе. Значит ли это, что между ними не могут возникнуть разногласия? Отчего же, вполне могут. Но если не задерживаться на поверхности явлений и углубиться в сущность, то окажется, что даже в случае разногласий они, по сути дела, дружат. В чем же тогда состоит различие между сутью вещей и поверхностным проявлением? Различие между сутью вещей и поверхностным проявлением состоит в этом случае в том, что разногласия выступают на поверхности явлений, а по сути дела имеет место дружба. И дружбу эту следует развивать и укреплять, чтобы легче идти вперед. Те, кто не понимает различия между сутью вещей и поверхностными проявлениями, никогда не станут истинными трансцендентальными монотеистами. Этим людям предстоит еще очень многому научиться».
Прочтя эти слова, херувим закрыл книгу и триумфально потряс ею.
— Вот видите, видите, как оно все на самом деле обстоит! Надеюсь, что теперь все ясно. Эта книга, будучи шедевром стиля, являет собой и шедевр ясности, она развеивает все твои сомнения. Глубинная сущность и поверхностное проявление — вот в чем дело!
Соломон почесал затылок и подозрительно взглянул на божьего посланника.
— Похоже, это что-то из философии, — сказал он подавленно. — Должен признаться, у меня в школе всегда был «неуд» по этому предмету. Не могли бы вы подоступнее объяснить мне, в чем там дело?
— Изволь. Дело в том, что дружба между Иеговой и твоим народом в любом случае будет возвращена, потому что этого требует суть нашего союза.
— Ну, а на практике как все это понимать?
— На практике это выглядит так: Иегова решил уничтожить тебя со всем твоим государством. А послан я как раз затем, чтобы объявить тебе это.
— Вот теперь понимаю. Значит, Иегова объявляет мне войну?
— Вот именно. Тонко подмечено.
Соломон побледнел, привстал с кресла и спросил:
— А сами-то вы что мне посоветуете в этой ситуации?
— А что тут посоветуешь, — добродушно улыбнулся херувим. — Вопрос решен. Теперь и речи быть не может о каких бы то ни было переговорах. Государство будет уничтожено, и одиннадцать из двенадцати его частей будут отторгнуты.
— Если вопрос решен, то к чему весь этот разговор? Могли бы мне сразу так и сказать, а не учить меня философии.
— Иегова не предпринимает никаких шагов без научного обоснования. Ему надо, чтобы ты понял теоретические основы своего падения.
— Одного только не пойму. Если государство будет уничтожено, будет война, тысячи людей погибнут — зачем все это называть стремлением к дружбе?
Херувим неодобрительно покачал головой.
— Слабак ты по части теории. Я же тебе объяснил, что речь идет об укреплении дружбы между твоим народом и Иеговой. Противоречия между вами имеют место только на поверхности явлений, но в сущности — это дружба. Надо ее вернуть. Этим-то и занимается Иегова.
— И что же, теперь на это никакой управы нет?
— Никакой: законы природы неумолимы. Ваша дружба должна быть восстановлена. И это, пожалуй, все, что я собирался сказать. Да, вот еще что, совсем забыл, Иегова просил передать, что, памятуя об отце твоем, Давиде, он будет к тебе милостив, позволит тебе умереть тихо, а восстановление дружбы произойдет сразу после твоей смерти и будет осуществлено с помощью разных войск, которые нападут на твое государство.
— Иначе говоря, — тихо соображал Соломон, — нарушенная по моей вине дружба
между народом моим и Богом будет восстановлена без наказания виновного, но с уничтожением части моего народа. Вы находите такое решение правильным?
— Справедливость божия неисповедима, — ответил херувим, возведя очи горе.
— А, вот оно что! Ну тогда все понятно.
На сей раз разговор закончился в атмосфере всеобщего взаимопонимания. Продолжение этого разговора дописала история.
Все повествование содержит много проблем, главные из которых три: проблема объявления войны, проблема неприязни и дружбы, проблема наказания людей за вину царя. Каждая из проблем находит ответ в виде соответствующей морали.
Мораль первая: сначала мы доказали, что объявление войны — это, в сущности, дружественный акт, что еще раз показывает: в основе отношений между Иеговой и Соломоном была дружба, потому как Иегова объявил последнему войну. Обявление войны не могло помешать Иегове довести задуманное до конца; он был всемогущ и мог позволить себе оставаться великодушным, не подвергая
себя ни малейшей опасности. Таким образом, объявление войны было жестом вежливости, джентльменским жестом. Отсюда видно, что сильные могут позволить себе истинное укрепление дружбы, но это только бесконечно сильные.
Мораль вторая: оказывается, что не только объявление войны является проявлением дружбы, но и сами военные действия, правда, в той мере, в какой они направлены на единение. А впрочем, они ведь всегда направлены на единение, ибо нет более эффективного средства объединить людей, чем война. И в этом смысле военная агрессия практически всегда является дружественным актом. Нет доктрины, которая была бы более нацелена на единение, чем вера в Бога единого. Поэтому в лоне монотеистических религий расцветают милитаристские цивилизации.
Мораль третья: на первый взгляд может показаться не совсем справедливым дать царю спокойно умереть, а за его вину наказывать народ. Но у Царя Небесного это считается справедливым, потому что в его распоряжении есть еще загробные кары, которыми земные цари не располагают. Справедливость как раз в том и состоит, чтобы наказать виновного, а не в том, чтобы не наказывать невиновного. Впрочем, это последнее в данном случае значения не имеет: наказаны были все. Иначе до них не дошел бы смысл жизни.
Есть еще одно соображение. Люди сражаются друг с другом за то, какому из богов служить. Боги воюют между собой за людей, которые должны быть им послушны. Но и первое и второе — и войны людей, и битвы богов — вершится в конечном счете руками людей. Эту ситуацию до сих пор не удалось изменить. Но не в этом болевая точка взаимоотношений между землей и небом. Главное в том, что боги постоянно требуют от людей совершенно однозначного выступления с позиций одной из сторон, они не переносят неясных ситуаций. Таким образом, они вводят в земную жизнь достойный сожаления альтернативный характер выбора и лишают существование человека милой двузначности, поистине одной из главных прелестей жизни.
