Семь искусств, №72

Как раз в те годы, когда Петер Прингсхайм томился в лагере для интернированных лиц в Австралии, Джеймс Чедвик тоже оказался «враждебным иностранцем», но только в Германии, и был интернирован в аналогичный лагерь в берлинском районе Рулебен.

Часто обсуждается — кем Канторович был больше, математиком или экономистом? Сам он ответил на этот вопрос на юбилейном собрании в ЦЭМИ в честь своего 70-летия. Леонид Витальевич сказал, что есть два Канторовича — математик и экономист, но они — сиамские близнецы.

Война оставила Слуцкому не только шрамы на теле, но и в результате сильной контузии – стойкую, изнурительную бессонницу. И – то ли война разбудила в нём одно удивительное свойство, то ли оно было врождённым, но он мог обходиться без часов. Они словно жили у него внутри – он в любой момент с точностью до минуты определял время.

Профессия учёного – обнаруживать прекрасную простоту за хаосом явлений. Профессия художника – обнаруживать прекрасный хаос за внешней простотой явлений. Немудрено, что эти двое так часто косятся друг на друга с подозрительностью и раздражением.

Популярной иллюстрацией бессмысленности абстрактной живописи служит известная история о том, как абстрактная композиция не утратила своей эстетической ценности, когда ее перевернули. Но в то же время в любой теоретической конструкции инвариантность системы относительно некоторого класса преобразований является необходимой предпосылкой научной ценности теории.

На улице собралась огромная толпа перед домом, где с балкона должен был выступать Муссолини. Я присел на ступеньки здания прямо перед этим балконом и стал быстро делать зарисовки. Вот тут-то меня и взяли. Но не за то, что рисовал, а за то, что сидел, когда дуче произносил речь.

Если верить словам Бальдура фон Шираха, присутствовавшего на конференции, во все время речи Гиммлера в зале царила полная тишина. А когда, уже после речи, гауляйтеры Рейха были приглашены Борманом закусить, и расселись по своим столам, они ели молча и избегали смотреть друг на друга.

Талантливый неистощимый рассказчик, Вронский говорил свободно, размашисто, не пренебрегал просторечием, «ботал по фене», если этого требовал предмет (когда-то после подростковой драки в кутузку попал). Писал он немного и еще меньше печатался, пренебрегая хождением по редакциям.

Оказалось, что студентка Синди Мэдфорд подрабатывала секретаршей в "Астрологии". Отвечала на телефонные звонки и назначала клиентам время приёма. Всего два часа в день – с часу до трёх, во время хозяйкиного ленча.

Яша Хейфец, несмотря на свой юный возраст, был зачислен студентом консерватории и определен в класс Ауэра. Возникла необходимость переезда родителей Яши в Петербург. Однако у его отца не было права на проживание в столице, то есть за чертой оседлости. И тогда Глазунов решил одновременно с Яшей зачислить в состав студентов консерватории его отца, скрипача-самоучку, исполнявшего народные песни и танцы на свадьбах.

Если попытаться кратко определить, что такое темперамент, то это врожденный тип реагирования нервной системы на раздражители – внешние (шум, свет, холод или жар и т.д.) или внутренние (голод, боль и др.).

Люди часто возвращают Добро не тем, от кого они его получили. Это своеобразный закон «круговращения Добра». Никогда не надо ждать благодарности за сотворенное Добро. Тем более «требовать» такой благодарности (чем само принесенное ранее Добро обесценивается).

Мерцанье в тусклом фонаре, Зима в беззвучном Реквиеме, Лежишь и слышишь на заре – Сквозь тишину струится время…

В киноклубе окраинном, в зале, так плотно набитом, что и слову нет места упасть в предэкранном пространстве, на коленях держа пальтецо и платочек колючий, черно-белые – с бабушкой – смотрим индийские страсти.

истина открывшегося мнения со-мнение и благая весть со-весть

Там, где вороны кружат злыми стаями, Все растет, как на дрожжах, миф о Сталине. Голосуют за него без сомнения Не видавшие его поколения.

Ощущение праздника зародилось в ней, будто ребенка зачала, – еще нет никаких симптомов-предвестников, нет и быть не может, только тоненько поет глубоко-глубоко внутри чей-то ангельский голос

Уже через месяц каждый из них погрузился в свой несветлый мир и, разговаривая, они перестали слышать друг друга. И речь их стала прерывистой - в ней появилась трещина. Они ещё продолжали любить друг друга, когда вдруг она заметила, что он в общении грубоват, как Ахилл в одной немецкой драме о Пентесилее.

С пожарника лил пот. На него было страшно смотреть. В зловещей тишине были слышны только шуршание пакета с его непочатыми бутербродами, урчание голодных офисных желудков, и еще один, слегка посвистывающий, нежный звук, доносящийся из глубины конторы.

Трудно представить Каштанку, занятую литературным творчеством. В этом ее главное отличие от Моти, которая буквально на первых страницах заявляет: «История! Записки о семье Дырочкиных!.. Никто, клянусь, никто кроме меня, такое выдюжить не способен».

Старость – это наступление ограничений. Ограничивается время, тебе всякий раз отпускаемое, пространство, которое ты еще способен одолеть, ограничиваются твои желания, возможности, общения, планы, даже разнообразие и количество еды в твоей тарелке...

В 2010 году Сэлинджер умер, и его наследие попало в цепкие руки правообладателей. Обнаружились и стихи Симора, но поскольку сразу стало ясно, что они непосредственного отношения к произведениям Сэлинджера не имеют, публикаторам удалось без особого труда их получить.

Пополнение «воздуха поэзии» сюжетами происходит, наверное, раз в тысячелетие, а индивидуальность художников проявляется в деталях. Высоцкий в вопросах ревности-измены гуманнее предшественников.

Позднее Возрождение – эпоха разочарования в современном ей извращении Возрождения, эпоха попытки всё-таки вернуть всё к старому, к Гармонии. А для времени Высоцкого, времени левого шестидесятничества, это было начало эпохи разочарования в извращённом социализме, краткое время отчаянной попытки социализм вылечить.

Высоцкий был (и есть!) несравненно выше любого однозначного определения – но и в любом определении можно найти ему свое место. Юморист, сказочник, романтик, блатарь, трагик, мистик... патриот, «советчик», антисоветчик...

Отвечая на одну из анкет, Порудоминский как-то написал: «Признаюсь, когда я уезжал из России, я был убежден, что моя активная жизнь, тем более профессиональная работа, завершена, и предполагал совсем иной сценарий своего дальнейшего существования. Но здесь я почувствовал раскрепощение, освобождение от многого, что меня угнетало, мешало в каждый данный момент жизни наиболее полно выявлять себя».

Переходя в пятимерное пространство, визитеры из свиты Воланда могли видеть трехмерную картину нашего мира во времени – четвертом измерении – как в ту, так и в другую сторону, то есть в прошлое и будущее, подобно тому, как мы смотрим фильм на двумерном экране.

Вообще, авторская песня – это московское явление. Ведь ленинградская и московская поэтические школы – очень разные. В Москве всегда была «эстрада» – Антокольский, Окуджава, Вознесенский, Ахмадулина, Евтушенко, Рождественский... В Петербурге поэзия скорей – без театрального эффекта, идущая в глубину, поэзия, которая существует, а не кажется.

О Париже уже давно не рассказывают. О Париже уже только повторяют. Цитируют писателей, художников, режиссёров и даже певцов, если они умные. Называют сотни имен тех, кто писал о Париже. Генералов французской литературной гвардии – Бальзака, Золя, Гюго, Сартра, Камю. Иностранцев – Хемингуэя, Эренбурга, Вульфа, Фитцджеральда, Дали, Бунина. Целая планета повторений, бесконечный список величайших людей.

В научной деятельности Петеру удалось многое. Но, пожалуй, важнее всего «его человеческая верность и невероятная честность в отношении самого себя. Он всегда избегал хвалить свою работу и часто сам себя недооценивал. Помогая всегда другим, он постоянно забывал о своих интересах»